«У тебя работа, карьера и муж-программист, а у Вадика — тонкая душевная организация и кредит на "Тойоту"», — заявила мама, даже не моргнув глазом. Мы сидели на поминках бабушки, и я в очередной раз чувствовала себя не любимой дочерью, а банкоматом, который почему-то отказывается выдавать наличные без пин-кода. Но я ещё не знала, что бабушка Роза, эта гениальная женщина, приготовила для нас финальный перформанс.
***
— Нет, ты мне скажи, у тебя совесть есть или она атрофировалась вместе с чувством родства? — Мама стояла посреди моей кухни, уперев руки в бока, и напоминала монумент «Родина-мать зовет», только вместо меча у неё была поварешка.
— Мам, сядь. Ты мне паркет прожжешь взглядом, — я спокойно (ну, почти) резала салат. — Бабушка умерла девять дней назад. Может, не будем делить шкуру неубитого... то есть, уже, к сожалению, покойного медведя?
— Какой медведь, Люся? Это квартира! Трешка! В центре! — Мама плюхнулась на стул так, что тот жалобно скрипнул. — И она должна достаться Вадику. Это даже не обсуждается.
— Почему это? — Я замерла с ножом в руке. — По закону мы с ним внуки. Наследники по праву представления, раз отца нет. Всё поровну.
— По закону... — передразнила она. — А по-человечески? У тебя, Люся, всё в шоколаде. Муж — золото, зарабатывает, пылинки сдувает. Ты сама — начальница. А Вадик?
— А что Вадик?
— А Вадик — неприкаянный! — взвыла мама трагическим шепотом. — У него жена беременная вторым, живут у тещи на головах, ипотеку не дают, потому что у него... ну, временные трудности с работой.
— Мам, эти «временные трудности» длятся уже десять лет. С тех пор, как он институт бросил.
— Он себя ищет! Он творческая личность! А ты... ты сухарь, Люся. Тебе лишь бы деньги считать. Перепиши долю на брата. Тебе зачтется.
Я посмотрела на неё. На свою родную маму, которая последние двадцать лет видела во мне только ресурс для обеспечения «маленького» (на два года старше меня!) Вадика.
— Не перепишу.
— Ах так? — Мама встала. Лицо её пошло красными пятнами. — Тогда ты мне не дочь. Знать тебя не хочу. И на могилу к бабушке не приходи, не оскверняй память святой женщины своей жадностью!
Она вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что с полки упала вазочка. Бабушкина, кстати. Любимая. Я подняла осколки.
— Вот и поговорили, — сказала я коту. Кот мудро промолчал. Он в нашей семье был самым адекватным мужчиной.
***
Следующую неделю я жила как в осажденной крепости.
Телефон разрывался. Звонил Вадик.
— Люсь, ну ты чё, в натуре? — Его голос, в котором всегда слышались интонации обиженного подростка, сейчас звучал угрожающе. — Мать с сердцем слегла. Довела ты её. Тебе эти метры поперек горла встанут. Отдай по-хорошему. Мне пацанов поднимать надо.
Звонила тетя Света из Житомира:
«Людочка, как не стыдно! Брат — это же кровь! Кровь — не водица!».
Да уж, кровь не водица, кровь — это то, что вы из меня пьете литрами.
Я лежала ночью без сна и думала. А может, и правда? Зачем мне эта война? У нас с Игорем действительно всё есть. Квартира, машина, дача. Денег хватает. А Вадик... Ну, дурачок, ну, лодырь. Но ведь брат. И племянники там. Может, это я какая-то дефектная? Жадная? Черствая?
Синдром отличницы, вбитый в меня с детства («Люся, уступи Вадику, он же мальчик», «Люся, помоги Вадику, он же не понимает»), поднимал голову и грыз меня изнутри.
— Игореш, — шепнула я мужу. — Может, отдать им? Ну их к черту. Нервы дороже.
Игорь повернулся, обнял меня.
— Люсенька, дело не в метрах. Дело в том, что если ты сейчас прогнешься, они тебя сломают окончательно. Они сожрут эту квартиру за год, а потом придут к нам жить. Ты этого хочешь?
— Нет.
— Тогда держись. Бабушка Роза тебя любила. Она бы не хотела, чтобы её квартиру профукали на ставки и пиво.
Бабушка Роза... Она была уникальной женщиной. Всю жизнь проработала в торговле, знала цену деньгам и людям. Она всегда говорила мне: «Люся, запомни: у женщины должна быть своя подушка безопасности. И желательно, чтобы эта подушка была набита валютой, а не слезами».
Неужели она не понимала, что начнется после её смерти? Нотариус сказал — завещание есть. Закрытое. Вскрывать будут завтра.
***
У нотариальной конторы собрался весь клан. Мама (выздоровела мгновенно, стоило запахнуть недвижимостью) была в черном, но с такой боевой раскраской, что индейцы бы позавидовали. Вадик нервно курил, стряхивая пепел прямо на свои лакированные туфли. Его жена, Ленка, демонстрировала живот и вселенскую скорбь.
— Явилась, — процедила мама. — Надеюсь, паспорт не забыла? Отказ писать будем сразу.
— Я не буду писать отказ, мама. Я пришла послушать завещание.
— Ты посмотри на неё! — Мама картинно схватилась за сердце. — Вадик, ты видишь? Родная сестра!
— Ладно, мам, успокойся, — Вадик сплюнул. — Сейчас нотариус ей объяснит, что почем. Мы ж с тобой были у юриста, нам сказали — обязательная доля, то-сё... По-любому половину отгрызем, а вторую я у неё выкуплю. За копейки.
Он подмигнул мне. Мерзко так, по-хозяйски.
— Выкупишь? — усмехнулась я. — На какие шиши, Вадик? Ты мне пять тысяч третий год отдаешь.
— Не твое дело! Найду! — вызверился он. — Идемте уже.
Нотариус, Илья Маркович, старый друг бабушки, встретил нас сухим кивком. Кабинет был пропитан запахом старой бумаги и дорогого кофе.
— Прошу садиться.
Мы расселись. Мама и Вадик — напротив меня, как на допросе.
— Итак, — Илья Маркович надел очки. — Оглашается закрытое завещание Розы Моисеевны Берг. Конверт цел, печати на месте.
В комнате повисла тишина. Только Ленка громко сопела.
«Я, Берг Роза Моисеевна, находясь в здравом уме и твердой памяти, распоряжаюсь своим имуществом следующим образом...»
Мама подалась вперед, хищно раздувая ноздри.
***
«...Все принадлежащее мне имущество, в чем бы оно ни заключалось и где бы ни находилось, в том числе квартиру по адресу: ....... я завещаю...»
Пауза. Илья Маркович поднял глаза.
«...в равных долях моим внукам: Людмиле Сергеевне Коваленко и Вадиму Сергеевичу Коваленко».
— Фу-у-х! — выдохнула мама громко. — Ну, слава богу! Справедливо!
Вадик расплылся в улыбке.
— Ну что, сеструха? Половина моя. Законно! Теперь давай договариваться. Ты пишешь отказ, я тебе... ну, скажем, двести баксов отступных. Чисто символически. А?
— Подождите, — голос нотариуса прозвучал как выстрел. — Я не закончил.
Мама замерла.
— В завещании есть пункт 2. Особое условие.
— Какое еще условие? — насторожился Вадик. — Бабка в маразме была?
— Роза Моисеевна была в ясном уме до последней минуты, молодой человек. Пояснее вашего будет. Итак, пункт 2.
Илья Маркович снова начал читать:
«Учитывая сложные отношения в семье и склонность моего внука Вадима к... скажем так, неразумным тратам, а также давление, которое может быть оказано на мою внучку Людмилу, я ставлю следующее условие вступления в наследство».
У меня похолодело внутри. Бабушка знала? Она всё знала!
«В случае, если один из наследников добровольно откажется от своей доли в пользу другого, или попытается продать свою долю третьему лицу в течение 5 лет с момента моей смерти, или если мне станет известно (а мне станет, я и с того света достану), что на одного из наследников оказывается давление...»
— Что за бред?! — визгнула мама. — Читайте суть!
«...То вступает в силу подпункт "Б". В этом случае ВСЯ недвижимость переходит в собственность благотворительного фонда "Дом с маяком", а наследники лишаются всех прав».
***
В кабинете стало так тихо, что было слышно, как муха бьется о стекло, пытаясь сбежать от этого семейного позора.
— Чего? — Вадик побледнел. — В какой фонд? Каким маякам?
— Это значит, — Илья Маркович снял очки и посмотрел на Вадика с нескрываемым презрением, — что если вы, Вадим Сергеевич, или ваша мама, будете заставлять Людмилу отказаться от доли, вы останетесь с носом. Оба. Квартира уйдет государству и больным детям.
— Но это же... это же шантаж! — задохнулась мама. — Она не имела права! Это незаконно! Я буду оспаривать!
— Оспаривайте, — пожал плечами нотариус. — Только учтите, что Роза Моисеевна приложила к завещанию справку от психиатра, видеозапись составления документа и... — он сделал паузу, — толстую папку с копиями всех расписок Вадима Сергеевича.
— Каких расписок? — пискнула Ленка.
Илья Маркович достал из сейфа папку.
— Карточные долги, микрозаймы, кредиты, которые Роза Моисеевна гасила за внука последние пять лет. Общая сумма... хм... превышает стоимость половины квартиры.
Вадик вжался в стул. Мама схватилась за сердце уже по-настоящему.
— Так что, — продолжил нотариус, — фактически, Вадим свою долю уже «проел». Но бабушка пожалела его и дала шанс. Половина квартиры. Жить. Не продавать. Не менять. Просто жить. И не трогать сестру.
Я сидела и плакала. Тихо, беззвучно. Бабушка... Моя мудрая, железная бабушка. Она не просто оставила мне метры. Она оставила мне защиту. Охранную грамоту от собственной семьи.
***
— Это ты! — вдруг заорала мама, тыча в меня пальцем с красным маникюром. — Это ты её подговорила! Змея! Ты всегда ей задницу лизала, пока мы...
— Пока вы тянули с неё деньги? — я встала. Слезы высохли. Внутри поднялась такая холодная, звенящая ярость, что мне стало легко. — Мама, закрой рот. Просто закрой рот.
— Как ты с матерью разговариваешь?! — вскочил Вадик.
— Сядь, — сказала я тихо. Но так, что он сел. — Значит так. Спасибо бабушке. Она дала тебе шанс, Вадик. У тебя есть половина квартиры. Живи. Но учти: я свою долю не продам, не подарю и не откажусь. Я там сделаю ремонт в своей комнате. И буду приходить. И если ты, или твои друзья, или твоя жена хоть пальцем тронете мои вещи...
— Я сожгу эту хату! — взвизгнул Вадик.
— Попробуй, — кивнул нотариус. — Страховка оформлена. Выгодоприобретатель — Людмила. А ты сядешь.
Мы вышли из конторы. Солнце слепило глаза.
Мама бежала за мной до машины.
— Люся! Люсенька! Подожди! Ну мы же погорячились. Ну ты же понимаешь, нервы. Давай договоримся. Давай ты просто пустишь Вадика пожить во всей квартире, а сама... ну, ты же не будешь там жить?
— Буду, — соврала я. — Я ухожу от мужа. Буду жить с Вадиком. Весело будет, правда?
Мама отшатнулась, как от прокаженной.
— Ты... ты чудовище, Люся. В кого ты такая уродилась?
— В бабушку, мама. В бабушку Розу.
***
Прошел месяц.
Конечно, я не переехала в коммуналку к брату. Я закрыла свою комнату на ключ, поставила сигнализацию. Вадик живет во второй половине. Скрипит зубами, но ведет себя тихо. Илья Маркович (спасибо ему!) популярно объяснил брату, что любой «чих» в мою сторону будет стоить ему крыши над головой.
С мамой мы не общаемся. Она всем родственникам рассказывает, что я обокрала сироту и выгнала мать на улицу. Тетя Света из Житомира прокляла меня в соц.сетях.
А я... Я завтра поеду на кладбище. Просто так. Положу бабушке свежие цветы на могилу.
Я сижу у окна, смотрю на огни вечернего города и думаю: какая же это роскошь — быть «плохой девочкой». Быть «неблагодарной тварью». Быть собой. Бабушка Роза была права. Любовь родственников — вещь дорогая, и иногда цена за неё — твоя собственная жизнь. Я свою цену платить отказалась. Скидок больше нет. Акция закончилась.
Я достала из сумочки маленькую бархатную коробочку. Там лежало бабушкино кольцо с рубином. Она отдала мне его тайком, за день до смерти. «Носи, Люся, — сказала она. — И помни: красное — это цвет победы. А не стыда».
Я надела кольцо. Рубин сверкнул, как капля крови. Или вина.
За твое здоровье, бабушка. И за мою свободу.
А вы бы смогли вот так, жестко, поделить квартиру с родным братом и матерью, зная, что они вас ненавидят? Или всё-таки дрогнули бы и отдали метры ради «худого мира», который, как известно, лучше доброй ссоры?
P.S. Спасибо, что дочитали до конца! Важно отметить: эта история — полностью художественное произведение. Все персонажи и сюжетные линии вымышлены, а любые совпадения случайны.
«Если вам понравилось — подпишитесь. Впереди ещё больше неожиданных историй.»