Всё началось в среду, когда Людмила Петровна позвонила и сообщила, что приедет помогать с праздничным столом.
— Лена, ты одна не справишься, — голос свекрови не терпел возражений. — Я приду в пятницу вечером, вместе всё и приготовим. В субботу, когда гости начнут съезжаться, надо быть во всеоружии.
Я посмотрела на телефон, словно он мог объяснить мне, почему моё согласие не требуется. Двадцать восемь лет замужем, а всё равно чувствую себя девочкой, которой взрослые объясняют, как правильно жить.
— Людмила Петровна, я уже составила меню, всё под контролем.
— Контроль-контроль, — она фыркнула. — Ты же знаешь, как Вовкины родственники любят, чтобы стол ломился. Тётя Надя, дядя Коля с семьёй, сестра твоя приедет — это же человек пятнадцать! Одна ты до утра возиться будешь.
В её словах была правда, которая раздражала больше самой помощи. Я действительно планировала провести всю пятницу на кухне, а может, и часть ночи. Володин юбилей — пятьдесят пять — событие, к которому родня готовилась заранее. Они снимали гостиницу, покупали билеты, звонили каждый день с вопросами. А я составляла списки продуктов и раскладывала в голове последовательность: что можно приготовить заранее, что только утром, что вообще лучше купить готовое.
— Хорошо, — выдохнула я. — Приезжайте.
— Вот и умница. Я в шесть буду.
Володя в тот вечер вернулся поздно, около одиннадцати. Пах сигаретами и пивом — была у них какая-то предпраздничная встреча с друзьями. Он зашёл на кухню, где я дописывала список покупок, чмокнул меня в щёку.
— Мама звонила? — спросил он, открывая холодильник.
— Звонила. Придёт в пятницу помогать.
Он кивнул, доставая кефир.
— Это хорошо. Вдвоём веселее.
Я промолчала. «Веселее» — не то слово, которое я бы выбрала. Людмила Петровна помогала не молча. Она помогала с комментариями, советами и исправлениями. Она помогала, показывая, как надо правильно. Как будто мои двадцать восемь лет замужества и бесконечные праздники ничему меня не научили.
В пятницу утром я встала в семь, хотя могла бы поспать — взяла отгул. Но список требовал ранней закупки: на рынок, потом в два магазина, потом ещё в рыбный отдел в ещё один магазин, потому что там лосось свежее.
Людмила Петровна позвонила в обед.
— Ленуша, я на полчаса раньше приеду, в половине шестого. Уже всё купила?
— Да, всё привезла.
— Мясо взяла? Я говорила, три килограмма буженины.
— Взяла.
— А сельдь? Для шубы нужна хорошая сельдь, не какая попало.
— Селёдку взяла, Людмила Петровна. Голландскую.
— Ну вот и отлично. Значит, в половине шестого я у вас.
Она приехала в шесть двадцать, с двумя пакетами и решительным выражением лица.
— Лена, где фартук? — это было первое, что она сказала, едва переступив порог.
Мы начали. Точнее, она начала руководить, а я — выполнять. Сначала свёкла для шубы, потом картошка, морковь. Я чистила, она проверяла и давала указания:
— Свёклу не так крупно. Мельче надо, мельче.
— Майонез не этот берём, а тот, который я принесла. Провансаль, правильный.
— Яйца не в эту кастрюлю, в ту. Эта маленькая, они не поместятся.
Я дышала глубоко и часто. Напоминала себе, что это ради Володи. Что праздник бывает раз в год. Что свекровь хочет как лучше.
К восьми вечера мы сделали шубу, оливье, нарезали овощи для греческого салата. Людмила Петровна заваривала чай, когда Володя позвонил.
— Лен, я задержусь, — голос был весёлый, фоном слышался смех. — У нас тут корпоратив затянулся. Я часам к одиннадцати.
— К одиннадцати? Володь, завтра с утра надо ехать встречать твою тётю Надю с поезда, в девять утра он приходит!
— Успею, не переживай. Там полчаса до вокзала.
— Ты же понимаешь, что тебе надо быть в форме завтра? Гости, праздник, твой юбилей!
— Понимаю-понимаю. Не бери в голову, всё будет отлично.
Он отключился. Я стояла с телефоном в руке, чувствуя, как внутри поднимается глухое раздражение. Людмила Петровна смотрела на меня с кухни, держа чашку.
— Вовка задерживается?
— Да. На корпоративе.
Она кивнула, как будто всё понимала и принимала.
— Мужчина должен и отдохнуть. Завтра такой день, пусть развеется.
Я не ответила. Мы продолжили готовить.
К половине одиннадцатого мы закончили с мясной нарезкой и начали заниматься бужениной — запекать в фольге, со специями и чесноком. Кухня пахла праздником и усталостью. У меня болели ноги, спина ныла, пальцы покраснели от холодной воды и чистки овощей.
— Лен, ты вот здесь фольгу плотнее заверни, — Людмила Петровна поправила мою работу. — А то сок вытечет.
— Я знаю, как заворачивать, — сказала я громче, чем хотела.
— Знаешь, знаешь, а всё равно надо следить.
В одиннадцать Володи не было. В половине двенадцатого тоже. Людмила Петровна сидела за столом, листала телефон, иногда вздыхала. Я мыла посуду, уже которую по счёту гору мисок, ножей, разделочных досок.
— Может, позвонишь ему? — предложила свекровь.
— Не буду. Взрослый человек.
Она поджала губы, но промолчала.
Володя вернулся без двадцати час. Я услышала, как открылась дверь, его тяжёлые шаги в прихожей. Он зашёл на кухню, румяный, довольный, с блестящими глазами.
— О, вы ещё не спите! Как дела? Далеко продвинулись?
Людмила Петровна встала, обняла сына.
— Вовочка, ты как? Не замёрз? Холодно на улице?
— Да нормально, мам. Всё отлично.
Я вытерла руки полотенцем, повернулась к нему. Внутри всё кипело — усталость, обида, злость.
— Володя, ты обещал к одиннадцати.
— Ну задержался немного, — он пожал плечами. — Ничего страшного.
— Как это ничего страшного? Завтра в девять утра поезд! Тебе за руль садиться, тётю встречать!
— Встречу, не переживай. Я успею выспаться.
— Успеешь выспаться, — повторила я, чувствуя, как голос становится выше. — Ты сейчас ляжешь в час ночи, встанешь в восемь, и какой ты будешь? Разбитый, невыспавшийся! Первый день твоего юбилея, а ты...
— Лена, не преувеличивай, — Володя махнул рукой. — Я справлюсь.
Людмила Петровна встала рядом с сыном. Я почувствовала это движение раньше, чем увидела — как она буквально стала между нами, как бы защищая .
— Лена, ну что ты к нему привязалась? — её голос был мягкий, но в нём звучало осуждение. — Мужчина пришёл, устал, а ты тут с претензиями.
— Я не с претензиями, я просто...
— Твоё дело салаты резать, а не на мужа выступать, — она посмотрела на меня с лёгким прищуром, как смотрят на ребёнка, который не понимает простых вещей.
Повисла тишина. Даже холодильник, кажется, перестал гудеть.
Володя кивнул, соглашаясь.
— Мама права, Лен. Не надо так реагировать. Всё нормально будет.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Не сломалось — щёлкнуло, как тумблер, переключая режим. Двадцать восемь лет. Двадцать восемь лет я резала эти салаты. Двадцать восемь лет готовила, мыла, убирала, встречала гостей, улыбалась, терпела комментарии, советы, замечания. Двадцать восемь лет была удобной, правильной, терпеливой.
Я сняла фартук. Движение было медленным, почти театральным. Аккуратно сложила его, положила на стол.
— Значит, моё дело — салаты резать, — повторила я, глядя на Людмилу Петровну. — Не на мужа выступать. Просто салаты резать и молчать.
— Ну, Лена, я же не это имела в виду...
— Нет, вы именно это имели в виду, Людмила Петровна. Что я должна молчать, готовить и не задавать вопросов. А Володя может приходить, когда захочет, потому что он мужчина, и ему можно.
— Лен, успокойся, — Володя шагнул ко мне, но я подняла руку.
— Не надо. Не надо мне говорить, чтобы я успокоилась. Я весь день на ногах. Весь день готовлю ЕГО праздник. Весь вечер жду, когда ОН соизволит прийти, чтобы завтра быть в форме для СВОИХ гостей. А он гуляет на корпоративе до часу ночи, и это нормально, потому что он мужчина.
— Ты преувеличиваешь, — Володя нахмурился.
— Я преувеличиваю? — я засмеялась, и смех вышел злым. — Я преувеличиваю. Людмила Петровна, вы сколько часов сегодня здесь? Пять? Шесть? И вы устали, я вижу. А я — с семи утра. С семи утра я бегаю по магазинам, таскаю сумки, режу, варю, запекаю. И всё это — ради того, чтобы завтра ваш сын мог принимать гостей и слышать, какой он молодец. А когда я прошу его просто прийти вовремя, чтобы выспаться, мне говорят — твоё дело салаты резать.
Людмила Петровна побледнела.
— Я не хотела тебя обидеть...
— Хотели. Вы именно это и хотели. Поставить меня на место. Показать, что я не имею права критиковать вашего сына, даже когда он не прав.
Володя стоял молча. На его лице было непонимание, смешанное с обидой. Он привык, что мама его защищает. Привык, что я в конце концов уступаю.
— Знаете что, — я взяла телефон, открыла приложение такси. — Людмила Петровна, через пять минут внизу будет такси. Поезжайте домой. Спасибо за помощь, но на сегодня хватит.
— Лена, ты что делаешь? — голос Володи был возмущённым.
— Я отправляю твою маму домой. А ты идёшь спать. В восемь утра подъём, поезд встречать. И даже не думай опоздать.
— Ты с ума сошла? — он повысил голос. — Ты мою мать выгоняешь?
— Я не выгоняю. Я отправляю её домой на такси, потому что уже час ночи, и нам всем пора отдыхать. Или ты предлагаешь ей здесь остаться? Значит, я должна буду стелить ей постель, готовить завтрак, потом обед готовить для гостей. Нет, Володя. Людмила Петровна поедет домой. А завтра приедет к празднику как гость.
Свекровь молчала. Она смотрела на меня, и в её глазах было столько всего — обида, непонимание, даже что-то похожее на уважение.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Я поеду.
— Мам, не надо, — Володя начал, но она остановила его жестом.
— Володя, Лена права. Нам пора отдыхать.
Она собралась быстро — надела пальто, взяла сумку. На пороге обернулась.
— Лена, я правда не хотела тебя обидеть.
— Я знаю, Людмила Петровна. Спокойной ночи.
Дверь закрылась. Мы остались вдвоём с Володей. Он смотрел на меня так, словно видел впервые.
— Ты чего творишь?
— Иди спать, Володя. В восемь подъём.
— Мы не закончили разговор!
— Закончили. Я устала. Ты устал. И пьян, если честно. Иди спать. Утром поговорим.
Я прошла мимо него, выключила свет на кухне. Поставила в холодильник то, что мы успели приготовить — шубу, оливье, нарезку. Буженину оставила в духовке остывать.
Володя стоял в коридоре, растерянный.
— Лен...
— Спать, — повторила я и пошла в спальню.
Я легла, не снимая одежды. Закрыла глаза. Сердце колотилось, руки дрожали. Но внутри было странное спокойствие. Будто я наконец-то сделала то, что должна была сделать давным-давно.
Утром Володя встал по будильнику. Я слышала, как он ходит по квартире, собирается. Потом подошёл к спальне, заглянул.
— Я поехал. За тётей.
— Угу, — пробормотала я, не открывая глаз.
Дверь захлопнулась. Я встала, приняла душ. Посмотрела на кухню — вчерашний разгром, немытая посуда, разделочные доски. Вздохнула. Села с чаем к столу, составила список того, что ещё надо сделать.
Список был длинный. Слишком длинный для одного человека за несколько часов.
Я открыла телефон, нашла кулинарию рядом с домом. Они работали с восьми утра. Заказала канапе, несколько видов нарезок, фруктовую тарелку, тарталетки с икрой. Дорого, но мне было всё равно.
Людмила Петровна приехала к трём часам дня, когда я уже закончила со всем, что можно было закончить. Столы были накрыты, еда расставлена — часть моя, часть покупная. Я успела переодеться, даже немного подкраситься.
Свекровь вошла с осторожным видом. Принесла торт — её фирменный, медовик.
— Здравствуй, Лена.
— Здравствуйте, Людмила Петровна.
Она оглядела кухню, стол, посмотрела на меня.
— Ты всё сама успела?
— Не всё. Заказала часть в кулинарии.
— А... понятно.
Мы стояли, не зная, что сказать. Потом она положила пирог на стол.
— Лена, я хочу извиниться. За вчерашнее. Я не должна была так говорить.
— Людмила Петровна, — я вздохнула. — Дело не только в словах. Дело в том, что вы считаете, будто я должна всем служить и всем угождать. И молчать, когда мне что-то не нравится. Но я не служанка в этом доме. Я жена, я равная. И у меня есть право голоса.
Она кивнула медленно.
— Ты права. Я просто привыкла... по-старому. Как нас учили.
— Я знаю. Но времена другие.
— Я постараюсь, — сказала она тихо. — Постараюсь помнить.
Володя вернулся с тётей Надей. Он был подчёркнуто весёлым, много шутил, помогал разносить вещи гостей. Но когда мы остались наедине на кухне на минуту, посмотрел на меня виновато.
— Лен, прости за вчера. Я был не прав.
— Володь, это не только про вчера. Это про то, как мы вообще живём. Про то, что ты думаешь, будто я должна всё тянуть одна. Готовить, убирать, организовывать. А ты просто приходишь к готовому.
— Я не думаю...
— Думаешь. И вчера показал это. Когда твоя мама сказала, что моё дело — салаты резать, а ты согласился с ней.
Он замолчал. Потом кивнул.
— Ты права. Я не подумал. Я просто... привык.
— Вот именно. Привык. Пора отвыкать, Володь. Мне пятьдесят два года. Я не хочу провести остаток жизни на кухне, обслуживая всех вокруг.
— Что ты хочешь?
— Уважения, — сказала я просто. — Чтобы меня слышали. Чтобы моё мнение что-то значило. Чтобы, когда я говорю, что устала или что мне нужна помощь, это не игнорировали.
Володя взял меня за руку.
— Я услышал. Правда. Давай после праздника всё обсудим. Серьёзно обсудим.
— Давай, — согласилась я.
Праздник прошёл хорошо. Гости хвалили стол, Володю поздравляли, пели, танцевали. Людмила Петровна вела себя тихо, осторожно. Не лезла на кухню с указаниями, не комментировала мою готовку.
А я впервые за много лет чувствовала себя не хозяйкой, которая обязана всем угодить, а просто человеком на празднике. Да, это был праздник моего мужа. Да, я организовала его. Но я не обязана была стоять у плиты до потери пульса. Не обязана была слушать, как меня ставят на место. Не обязана была терпеть неуважение.
Когда все разъехались, уже за полночь, Володя помогал мне убирать. Мыл посуду, выносил мусор, расставлял стулья. Я смотрела на него и думала — может, что-то изменится. Может, он правда услышал.
А если нет — я больше не буду молчать.
Моё дело — не только салаты резать. Моё дело — жить так, чтобы уважать саму себя.
И пусть это знают все.