— Ольга Владимировна? Это нотариальная контора Сергеевых. У нас для вас документы от Нины Петровны Красновой.
Я застыла с телефонной трубкой в руке. Нина Петровна. Свекровь. Десять лет мы не общались — с того дня, когда я впервые переступила порог её квартиры в качестве невестки. Она встретила меня холодным взглядом и фразой, которую я запомнила навсегда: "Посмотрим, хватит ли у тебя терпения".
— Я не родственница, — выдавила я. — Мы давно не поддерживаем отношения.
— Нина Петровна указала вас в завещании. Точнее, не в самом завещании. Она оставила для вас отдельный конверт. Просила передать лично в руки.
Через два дня я сидела в тесном кабинете нотариуса и смотрела на белый конверт формата А4. На нём крупным почерком было выведено: "Открыть одной. Срочно".
— Квартира и все основные активы перешли к дальней родственнице, племяннице покойной, — пояснял нотариус. — А вам она оставила вот это. И ещё попросила передать, что очень жалеет.
Я взяла конверт. Он был тяжёлым. Пальцы дрожали, когда я вскрывала его уже дома, на кухне, наливая себе третью чашку чая. Внутри лежал ключ на цепочке и небольшая записка, исписанная тем же почерком:
"Прости меня. Приходи одна в среду, ровно в три. Там поймёшь всё. Адрес: улица Гоголя, дом 12, квартира 8. Никому не говори. Пожалуйста".
Я перечитала записку трижды. Что это? Зачем свекровь, с которой мы не перекинулись и десятком слов за все эти годы, оставляет мне ключ от неизвестной квартиры? И почему именно в среду, ровно в три?
Всю неделю я металась между раздражением и любопытством. Нина Петровна никогда не любила меня. Она считала, что я недостойна её единственного сына Андрея. На нашей свадьбе она сидела с каменным лицом, а когда мы объявили о беременности, лишь кивнула и отвернулась. После рождения внука она приезжала раз в полгода, привозила дорогие игрушки и уезжала, не задерживаясь даже на чай.
— Может, не стоит туда идти? — спросила меня подруга Лена, когда я не выдержала и рассказала ей о конверте. — Мало ли что у неё там. Может, долги какие или неприятности.
— Не знаю, — призналась я. — Но она написала "прости меня". Это первые тёплые слова от неё за все годы.
В среду в два часа я уже стояла у дома номер двенадцать на улице Гоголя. Обычная панельная девятиэтажка, построенная ещё в советское время. Подъезд чистый, на стенах свежая покраска. Я поднялась на второй этаж и остановилась перед дверью квартиры восемь.
Ключ вошёл в замок легко, будто его кто то недавно смазал. Я толкнула дверь и замерла.
Квартира была однокомнатной, но удивительно светлой. Большое окно выходило во двор с детской площадкой. Мебели почти не было — только старый диван, комод и стол у окна. Но стены... Стены были полностью завешаны фотографиями.
Я медленно вошла, прикрыла за собой дверь и подошла ближе. На снимках был Андрей. Мой Андрей. Мой муж, которого не стало пять лет назад после той страшной автокатастрофы.
Андрей в детском саду. Андрей в первом классе с огромным букетом. Андрей-подросток с гитарой. Андрей-студент на выпускном. И наша свадебная фотография — та самая, где мы смеёмся, обнявшись под аркой из белых роз.
Я провела рукой по лицу, стирая непрошеные слёзы. За все эти годы я старательно убирала его фотографии из своей квартиры — не могла смотреть на них без боли. А здесь...
Здесь был целый музей.
Я прошла дальше. На комоде стояли его школьные награды, медали со спортивных соревнований, его старый плюшевый мишка, которого он таскал за собой до десяти лет. На полке лежали стопки тетрадей — я открыла одну наугад и узнала детский почерк Андрея. Сочинение на тему "Моя семья", третий класс.
А на стене висел огромный коллаж под названием "Наш сын". Фотографии разных лет, билеты в кино, засушенные цветы, вырезки из газет о его успехах на работе. Всё это было собрано и бережно оформлено в большую рамку.
Я опустилась на диван, не в силах стоять. Руки тряслись. Значит, вот где Нина Петровна проводила всё своё время? Здесь, в этой квартире-святилище, где хранила память о сыне?
На столе у окна лежала толстая тетрадь в синей обложке. Я взяла её, открыла на первой странице. Там был заголовок: "Дневник матери. Начат 15 мая 2019 года".
Это было через месяц после автокатастрофы.
Я начала читать.
"Сегодня Ольга не пришла на поминки. Я знаю, что это моя вина. Я всегда была холодна с ней, хотя видела, как она любит Андрея. Я боялась потерять сына, боялась, что он отдалится от меня, если я позволю себе полюбить его жену. Какая же я глупая старуха.
Ольга — прекрасная женщина. Она сделала Андрея счастливым. Он говорил мне об этом, но я не хотела слушать. А теперь его нет, и я осталась одна со своей гордостью и сожалениями".
Я переворачивала страницу за страницей. Записи шли почти каждый день. Нина Петровна писала о том, как покупала эту квартиру на деньги от продажи дачи. Как собирала здесь всё, что напоминало ей о сыне. Как следила за моей жизнью издалека — через общих знакомых, через социальные сети.
"Вчера узнала, что Ольга устроилась на новую работу. Горжусь ею. Она смогла не сломаться после потери, смогла жить дальше. Я бы так не сумела".
"Маленький Серёжа пошёл в первый класс. Видела фотографию на странице Ольги. Он так похож на Андрея в этом возрасте! Те же глаза, та же улыбка. Я хотела бы быть рядом, но не знаю, как исправить то, что разрушила своей холодностью".
"Сегодня встретила Ольгу у магазина. Она прошла мимо, не узнав меня — я сильно постарела за эти годы. Хотела окликнуть, но не решилась. Наверное, она ненавидит меня. И имеет на это полное право".
Последняя запись была датирована неделей раньше.
"Врачи дали мне месяц, может, два. Сердце больше не выдерживает. Я оставлю Ольге ключ от этой квартиры. Пусть она увидит, что я всегда гордилась ею. Что я любила её как дочь, хоть и не умела показать это. Здесь всё, что осталось от Андрея. Теперь это будет принадлежать ей и Серёже. Прости меня, Оленька. Прости глупую старуху, которая растратила годы на ненужную гордость".
Я закрыла тетрадь и разрыдалась. Плакала долго, уткнувшись лицом в ладони, пока не кончились слёзы. Все эти годы я думала, что свекровь меня презирала. А она просто не умела любить по-другому. Она берегла свою боль в одиночестве, не позволяя никому приблизиться.
Когда я смогла встать, то ещё раз обошла квартиру. В ящике комода нашла коробку с письмами — это была переписка Нины Петровны с Андреем, когда он учился в другом городе. Он писал ей длинные, тёплые письма, рассказывал обо всём. И о том, как счастлив со мной.
На обороте одного письма Нина Петровна сделала приписку карандашом: "Он нашёл своё счастье. Я рада, хоть и боюсь это показать".
Я достала телефон и позвонила маме.
— Мам, можешь забрать Серёжу из школы сегодня? Мне нужно ещё кое-что сделать.
Вечером я вернулась в квартиру на Гоголя с коробкой. В ней лежали те фотографии Андрея, которые я когда-то спрятала, и его любимая книга — сборник стихов Бродского с пометками на полях. Я аккуратно поставила книгу на комод, рядом с медалями, и повесила одну фотографию на стену — ту, где мы с Андреем на море, счастливые и влюблённые.
Потом села за стол и открыла тетрадь на следующей чистой странице. Взяла ручку и написала:
"Дорогая Нина Петровна. Я прощаю вас. Прощаю за всё. И за себя, и за Андрея, который, я уверена, тоже простил бы. Вы дали мне этот подарок — место, где я могу быть рядом с ним снова. Спасибо вам. Я буду приходить сюда каждую среду. Обещаю".
Теперь по средам, ровно в три часа, я прихожу в квартиру на Гоголя. Сижу на старом диване, перечитываю дневник свекрови, смотрю на фотографии Андрея. Иногда беру с собой Серёжу — показываю ему, каким был его отец. Рассказываю истории, которые узнала из записей Нины Петровны.
В этой квартире я нашла не только память об Андрее, но и прощение, которого не знала, что искала. Прощение для свекрови, которая так и не научилась показывать свою любовь. И для себя — за то, что не попыталась понять её раньше.
Иногда, сидя у окна в тишине, мне кажется, что я чувствую присутствие обоих — мужа и его матери. Двух людей, которые любили друг друга и меня, каждый по-своему. И я знаю, что где бы они ни были сейчас, они вместе. И они знают, что я их помню.