— Открой, наверно соседи... — вздрогнул муж, делая вид, что вообще не понимает, кто может прийти.
Я только посмотрела на него — тихо, без истерик, но так, что внутри всё уже поняло: меня обвели вокруг пальца. И не в первый раз.
Он стоял у елки, раскачиваясь с ноги на ногу, будто мальчишка, который надеется, что пронесёт. А за дверью уже что-то бодро гудело, смеялись, хлопали. Его компания. Те самые, ради которых он, оказывается, не хотел гостей.
— Открывай уже, что стоишь? — голос за дверью был такой уверенный, будто они сюда каждый день ходят.
Муж рванулся, будто боялся, что я сама пойду и встречу их с тем выражением лица, которое лучше не видеть ни одному весельчаку под Новый год.
— Привет! — ввалились они шумно, с пакетами, хлопаньем, объятиями. — Ну что, праздник будем делать?
Я стояла в стороне, как лишняя статистка в собственной квартире. Хотя нет, не статистка — мебель. Та, что мешает, но стоит.
А ведь я отменила своих. Отменила Ленку, которая уже салаты нарезала. Отменила Ирку, которая с мужем каждый год к нам приезжала. Отменила всех — потому что "давай без гостей". Потому что он хотел тишины, уюта, "нас двоих". Ха.
— Ты чего такая? — спросил кто-то из его друзей, но даже не дождавшись ответа, прошёл мимо. Сразу начали обживаться: куртки — куда попало, пакеты — на мой стол, смех — в мою голову.
Муж подошёл с улыбкой, будто ничего такого не произошло.
— Ну что ты... Подумаешь, зашли ребята. Спонтанно.
— Спонтанно? — я произнесла так ровно, что сама удивилась. — Через час после того, как ты попросил меня отменить своих?
Он замер. На миг в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Или мне показалось.
— Не начинай… Давай нормально Новый год проведём, ладно?
Вот это его “не начинай”. Как будто я двигатель скандала, а он — несчастный, затянутый в воронку моих придирок.
Хотела уйти в комнату, закрыться, посидеть в тишине... Но тишину уже украли смех и тосты тех, кого он даже не удосужился предупредить.
А друзья продолжали растекаться по квартире, как вода по полу — остановить невозможно.
— А где салаты? — спросил один.
— А что пить будем? — подхватил второй.
— О, мандарины! — третий уже вскрывал пакет, который я аккуратно откладывала для ночи.
Муж сделал шаг ко мне, поймал за локоть мягко, но так, будто я могла сбежать.
— Ну не порть праздник. Я просто… ну... не хотел твоих друзей.
— Почему? — спросила я тихо.
Он отвёл взгляд. Как всегда. Где-то в углу нашей кухни нашёл ответы, которых у него нет.
— Они шумные… — выдохнул. — И я с ними не очень…
— А твои? — я кивнула на толпу, которая уже открывала мой холодильник. — Эти тихие?
Он не ответил. И не мог. Потому что ответ был один — ему просто было удобнее соврать. Удобнее меня сдвинуть, чем их.
А я смотрела, как один из его друзей ставит на стол бутылку, другой включает музыку, третий уже что-то орёт с дивана, и внутри у меня поднималось что-то тяжёлое, горячее. То самое, которое потом взрывается.
Его мама всегда говорила: "Ты должна понимать его. Мужчинам нужно пространство". Интересно, это вот оно? Пространство, в котором для меня нет места?
Он пытался шутить, приобнять, сгладить, но я уже не слышала. Потому что чувство несправедливости — это как игла: маленькая, но попадает глубоко и надолго.
— Слушай... — начал он снова. — Давай потом поговорим. Сейчас праздник.
— Конечно, — сказала я. — Сейчас же праздник.
И улыбнулась. Так, что он дёрнулся.
Он ещё не понял, но уже почувствовал: что-то треснуло. Что-то, что он так легко бросил под ноги своей компании.
Когда часы на телефоне показали 23:17, я ушла в ванную, закрыла дверь и несколько секунд просто смотрела на своё отражение. На женщину, которая старалась для него праздник сделать тихим — таким, каким он хотел. На ту, которой он врал без малейшего сомнения.
А потом я услышала, как он громко смеётся там, где, по его словам, хотел спокойствия.
И в этот момент внутри меня что-то щёлкнуло. Тихо. Необратимо.
Это было начало. Начало того, что он потом назовёт "ты стала холодной".
А я назову — прояснением.
В гостиной уже отсчитывали последние секунды.
Его друзья столпились вокруг стола, кто-то включил телевизор погромче, кто-то хлопал ладонями, подзадоривал остальных.
— Десять… девять… восемь!..
Все смеялись, кричали, подкидывали серпантин.
Праздник, шум, огни.
Настоящая новогодняя кутерьма.
У всех — радость.
У меня — ощущение, что я наблюдаю чужой праздник из-за стекла.
— Пойдём! — муж снова поймал меня за руку. — Уже двенадцать скоро! Новый год же!
Он тянул меня к столу, будто от этого всё должно стать нормально. Будто громкий смех его друзей способен заглушить то, что он натворил за этот вечер.
Когда на экране загорелись цифры, когда зал разразился криками “С Новым гооодом!”, все чокались, обнимались, поздравляли незнакомых, чуть подвыпивших людей рядом.
Его друг, едва меня зная, хлопнул меня по плечу:
— Ну чего ты такая хмурая? Новый год же! Давай, улыбнись, хозяйка!
Хозяйка.
Слово ударило сильнее шампанского.
Муж протянул бокал к моему бокалу, стараясь поймать мой взгляд.
— С Новым годом, — тихо сказал он.
Я подняла бокал.
Мы чокнулись.
Шампанское вспыхнуло пузырьками — и в тот момент всё вокруг казалось счастливым, разлетающимся, почти сказочным.
Но внутри у меня было пусто. Как будто этот звонкий бокал бил не стекло, а моё доверие.
— Ну… пожелай что-нибудь, — сказал он неуверенно.
— Пожелала уже, — ответила я.
Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Он чувствовал, что теряет контроль. Что праздник не клеится так, как он мечтал.
И тут одна его подруга, развалившись на нашем диване, крикнула:
— Ваш год будет точно классным! С таким-то мужиком! Он у тебя золотой! Представляешь, отказался от твоей шумной компании, чтобы вы вдвоём встретили Новый год, а мы сами напросились!
Я посмотрела на мужа.
Он отвёл глаза.
Он не поправил её.
Он позволил ей думать, что я — источник проблемы, а он — герой года.
— Пойду проветрюсь, — сказала я и вышла в коридор.
За дверью было тише. Там не пахло оливье, шампанским и чужим смехом. Там я могла наконец услышать свой собственный голос в голове.
"Он соврал. Он выбрал удобство. Он выставил себя хорошим перед ними, а меня — капризной."
Муж подошёл спустя минуту.
— Ты опять ушла, — тихо сказал он. — Зачем? Новый год же. Все веселятся…
— А я? — спросила я. — Я тоже должна веселиться? После такого?
Он вздохнул, потер виски.
— Ну что я должен был сделать? Сказать им не приходить? Они уже собрались…
— А мне сказал. Моим друзьям сказал. Меня заставил отменить. Они тоже собрались. Но им можно, а мне — нельзя?
Он закрыл глаза. Понимал. Прекрасно понимал.
Но слово “виноват” для него было тяжёлым, как гиря — не поднять.
— Давай не сегодня, — попросил он. — Праздник же. Ну правда. Не порть его.
Я посмотрела на дверь, за которой орали поздравления, хлопали хлопушки и плескали шампанское.
— Я не порчу праздник, — сказала я. — Ты испортил его ещё час назад.
Он хотел что-то ответить, шагнул вперёд… и вдруг позвали его друзья:
— Эй! Иди сюда! Твой тост ждём!
Он колебался секунду. Всего секунду.
Но этого хватило.
Он выбрал их.
Он бросил короткое:
— Сейчас вернусь.
И ушёл.
А я стояла в коридоре, слушая, как в моей квартире поднимают тосты люди, которых здесь не должно было быть, и как напрочь отсутствует тот, кто обещал мне “спокойный праздник вдвоём”.
И тогда я впервые позволила себе подумать:
"Если он выбирает их каждую декабрьскую ночь… а когда выберет меня?"
Последний смех, доносившийся из комнаты, прозвучал особенно фальшиво.
И я тихо закрыла дверь в спальню, оставив его в новом году — с его друзьями, его ложью и его удобной правдой.
А себя — с вопросом, который он вряд ли хотел услышать:
Если для него праздник — это предательство, то что для него обычный день?