Наш с Игорем брак был похож на тихую гавань, которую мы строили по кирпичику. Три года мы жили в режиме жесткой экономии, отказывая себе в отпусках и лишней чашке кофе в кафе, чтобы накопить на первый взнос. И вот, мечта сбылась. Двухкомнатная квартира в спальном районе, на семнадцатом этаже новостройки. Пусть ипотека висела дамокловым мечом на двадцать лет вперед, но это было наше пространство. Мы сделали ремонт своими руками: Игорь клал ламинат, я клеила обои. Одну комнату мы оборудовали под спальню, а вторую — светлую, с большим окном, выходящим на парк — решили пока оставить пустой. Мы называли её про себя "детской". Там пахло свежей краской и надеждами. Мы планировали малыша через год, когда немного встанем на ноги после переезда и закроем долги за мебель.
Идиллия закончилась одним звонком в дождливый ноябрьский вечер.
Я нарезала салат для ужина, наслаждаясь тихим гудением вытяжки и ощущением покоя. Игорь смотрел новости в гостиной. Вдруг его телефон на тумбочке тревожно зажужжал. Мелодия была старая, та, что стояла на звонки из родной деревни. Он поднял трубку, и я увидела, как его лицо вытягивается, а брови ползут вверх в смеси удивления и испуга.
— Да ты что? Серьезно? Ну… конечно. Куда ж тебе деваться. Да, адрес скину в мессенджер. Не волнуйся, придумаем что-нибудь.
Он положил трубку, тяжело вздохнул и посмотрел на меня виноватым взглядом побитой собаки. Я замерла с ножом в руке.
— Лен, тут такое дело… Маринка звонила.
— Сестра твоя? Что случилось? Кто-то заболел? — сердце ёкнуло.
— Нет, все живы. Она с мужем поругалась. С Валеркой. Сильно. Говорит, он её выгнал, вещи с балкона выкинул. Ей ехать некуда, просится к нам. Всего на недельку, пока работу тут, в городе, найдет и снимет жилье. В деревню к матери возвращаться не хочет, говорит — стыдно перед соседями, засмеют, что "городская жизнь" не удалась.
Я медленно опустила нож. Маринку я видела всего пару раз — на нашей свадьбе, где она напилась и пыталась перекричать тамаду, и на юбилее свекрови, где она учила меня правильно чистить картошку. Громкая, беспардонная женщина тридцати лет, которая считала, что весь мир ей что-то должен просто по факту её существования. Но отказать в такой ситуации было бы бесчеловечно. Родная кровь, как любила повторять свекровь.
— Ладно, — сказала я, не зная, что подписываю приговор своему спокойствию. — Пусть приезжает. Неделю потерпим. В "детскую" диван поставим старый, он у родителей на даче стоит, папа привезет завтра. Но, Игорь, только неделя. У нас своих планов громадье, ты же знаешь.
Марина приехала на следующий день, ближе к обеду. Я ожидала увидеть заплаканную женщину с узелком вещей, но в квартиру ввалилась фурия. Три огромных чемодана на колесиках застряли в дверном проеме, а сверху, на сумке, восседал в переноске жирный персидский кот.
— Ой, Ленка, привет! — она едва не сбила меня с ног, протискиваясь в коридор. От неё пахло смесью дешевых духов и вокзальных пирожков. — Ну и дыра у вас тут, конечно, окраина мира. Пока добралась, думала, состарюсь. Но ничего, жить можно, воздух почище, чем в центре. Фу, чем это пахнет? Жареным луком? Ненавижу лук. Убери, а?
Это было первое "здравствуйте". Кот, которого звали Граф, тут же выскочил из переноски, как только Игорь открыл дверцу, и с шипением метнулся в нашу спальню, под кровать.
— Марин, кота бы в лоток сначала… У нас ламинат новый, вздуется, — робко начала я.
— Да ладно тебе, он умный, сам найдет. Аристократ! Не то что некоторые. Игорь! Тащи чемоданы, чего встал как истукан? Я устала с дороги, мне бы ванну принять.
Игорь, пыхтя и краснея, потащил неподъемные баулы в свободную комнату. Марина прошла следом, не разуваясь, огляделась и скривилась, словно съела лимон.
— Пустовато как-то. Эхо гуляет. Штор нормальных нет, тюль этот дешевый… Ковер бы сюда, пушистый. Ну ладно, я свои вещи разложу, уют наведу по-своему. А то у вас как в больнице.
Я проглотила замечание про "больницу". Это был скандинавский минимализм, к которому мы стремились, но объяснять это Марине было бесполезно.
Вечером мы сидели на кухне. Я накрыла стол, стараясь быть радушной хозяйкой: запекла курицу, сделала нарезку. Марина ела за троих, громко чавкая и активно жестикулируя вилкой с наколотым куском мяса.
— Представляешь, — говорила она с набитым ртом, роняя крошки на скатерть, — этот козел мне заявил, что я неряха! Я! Да у меня всегда всё блестит. А он, жмот, денег на маникюр зажал. Говорит, иди работай. А я ему: я создана для любви и уюта! Ну я ему и устроила скандал… Слушай, Лен, а курица суховата. Ты в рукаве пекла? Надо было фольгой накрывать и маслица побольше. Моя мама вкуснее делает.
Я молча сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев. Игорь под столом накрыл мою руку своей, умоляюще глядя в глаза. "Потерпи", читалось в его взгляде. "Всего неделя. Она на нервах".
Неделя прошла. Потом вторая. Марина не искала работу. Она спала до обеда, потом часами висела на телефоне с подругами, обсуждая свою тяжелую долю и "козла Валерку", а вечером встречала нас с работы не ужином, а претензиями.
— В холодильнике мышь повесилась, — заявляла она вместо приветствия, сидя перед телевизором в моем халате. — Я йогурт хотела с вишней, а там только кефир обезжиренный. И колбаса эта дешевая, "Докторская", у меня от нее изжога. Игорь, сходи в магазин, купи сервелата и тортик. Сладкого хочется, стресс заесть.
Я работала главным бухгалтером в небольшой фирме, и сейчас у нас был годовой отчет. Я приходила домой выжатая как лимон, с гудящей головой, мечтая только о горячем душе и тишине. Но дома меня ждал включенный на полную громкость телевизор — Марина смотрела бесконечные ток-шоу про ДНК-тесты и скандалы звезд — и гора немытой посуды в раковине, засохшая гречка на тарелках.
— Марин, ты же весь день дома была, — не выдержала я на двадцатый день. — Неужели трудно за собой тарелку помыть? Я прихожу уставшая, мне еще готовить на завтра.
— Ой, ну началось, — она закатила глаза и демонстративно поправила маску на лице (мою, кстати). — Я в депрессии, у меня жизнь рухнула, семья распалась, а ты с грязной тарелкой лезешь. Мелочная ты, Ленка. Помою я, не нуди. Ты же женщина, хозяйка, тебе это должно быть в радость — о семье заботиться.
Игорь пытался сгладить углы. Он сам молча мыл посуду, бегал в магазин по ночам, выносил мусор. Но я видела, что и он устал. Мешки под глазами стали темнее, улыбка — реже.
— Когда она съедет? — спросила я его ночью, шепотом, чтобы не разбудить "гостью" за тонкой стенкой новостройки. Слышимость была отличная: мы слышали, как она храпит.
— Лен, ну она ищет… Вакансий мало, кризис сейчас, сама знаешь. Давай еще недельку дадим? Родная сестра всё-таки. Не могу я её на улицу выгнать, мама не простит.
"Неделька" растянулась на месяц. Потом на два. Марина обжила нашу будущую детскую так, словно собиралась остаться там до пенсии. На стенах, которые мы любовно красили в пастельно-бежевый, появились пошлые постеры с полуголыми мужчинами и календари. На подоконнике выстроилась батарея лаков для ногтей, кремов и флаконов, оставляющих липкие круги. В шкафу, который мы планировали для крошечных комбинезонов, теперь висели её платья с блестками и леопардовые лосины.
Но самое страшное началось, когда она решила "взяться за воспитание".
— Я тут подумала, Лен, ты совсем мужа запустила, — заявила она однажды, когда я вернулась с работы и обнаружила, что она перебрала мой шкаф с бельем. — В доме бардак, пыль по углам. У тебя трусы не глажены. Я сегодня генеральную уборку сделала в вашей спальне.
Я похолодела. Кровь отхлынула от лица. Мои личные вещи, мой маленький мир был нарушен.
— Ты трогала моё белье? Ты заходила в нашу спальню?
— Ну а что такого? Родственники же, чего стесняться. Я порядок навела, разложила всё по цветам. И косметику твою перебрала, половину выкинула — просрочка или цвета тебе не идут.
Я бросилась к туалетному столику. Моя любимая помада, дорогие духи, подаренные Игорем на годовщину, — всё исчезло или было переставлено.
— Где мои духи?
— А, тот тяжелый запах? Я их в туалет поставила, вместо освежителя. Ужасный аромат, как у бабки старой.
— Марина, это моя комната и мои вещи! — я закричала впервые за всё это время. Голос сорвался на визг. — Не смей сюда заходить без спроса! Не смей ничего трогать!
— Игореша! — истошно завопила она из коридора. — Твоя жена на меня кидается! Я тут стараюсь, уют навожу, спину гну, а она… Неблагодарная!
Игорь прибежал с испуганным лицом, в одних носках.
— Девочки, тише, соседи услышат! Не ссорьтесь. Лен, ну она же хотела как лучше… Марин, ну зачем ты правда вещи трогала?
— Как лучше — это жить в своем доме! — отрезала я, чувствуя, как дрожат руки. — Чтобы завтра её здесь не было!
Той ночью я поставила мужу ультиматум. Я спала в гостиной на диване, потому что не могла находиться рядом с ним, пока он защищал её.
— Либо она съезжает в течение месяца, либо я ухожу к маме. Выбирай: или твоя сестра, или твоя жена.
Игорь плакал. Он сидел на полу возле дивана и клялся, что поговорит с сестрой завтра же. Жестко. По-мужски.
Но "мужской разговор" провалился с треском. На следующий ужин Марина вышла сияющая, в новом платье (купленном, очевидно, на деньги Игоря, который "одолжил" ей до зарплаты).
— У меня потрясающая новость! — объявила она, наливая себе вина. — Я нашла работу! Администратором в элитном салоне красоты. Правда, там испытательный срок и зарплата пока маленькая — проценты. На съем не хватит даже на комнату в коммуналке. Так что я поживу у вас еще полгодика, денег подкоплю, встану на ноги. Мы же семья, правда? В тесноте, да не в обиде!
Она улыбалась, глядя на нас честными голубыми глазами, в которых не было ни капли совести. Игорь отвел взгляд. А я поняла: тихая семейная жизнь закончилась. Мой дом был оккупирован. Началась партизанская война.
Полгода превратились в бесконечный, липкий кошмар. "Работа" Марины в "элитном салоне" оказалась странной: график два через два, но возвращалась она глубоко за полночь, часто с запахом алкоголя и чужих мужских одеколонов. Она громко гремела ключами, включала свет в прихожей, топала на кухню разогревать еду, хлопая дверцей микроволновки так, что я подпрыгивала в постели.
В свои выходные она оккупировала ванную. Она могла лежать там по три часа с пеной и солью, слушая музыку. Нам с Игорем приходилось чистить зубы на кухне над мойкой, полной грязной посуды, и умываться холодной водой, чтобы не опоздать на работу.
— Марин, имей совесть, нам выходить через полчаса! — стучал Игорь в дверь ванной.
— Я делаю маску на все тело! Мне нужно расслабиться, у меня стрессовая работа! Идите в фитнес-клуб мыться, если приспичило! — кричала она в ответ.
Наш бюджет трещал по швам. Ипотека, коммуналка (которая выросла вдвое из-за бесконечных ванн Марины), продукты на троих (причем Марина требовала деликатесов). Денег в "общий котел" она не вкладывала принципиально.
— Ну я же коплю на квартиру! Вы что, не понимаете? — возмущалась она, когда я однажды положила перед ней счета за свет и воду. — Вам что, жалко для родной сестры тарелки супа и кубометра воды? Вы же богатые, москвичи теперь, вдвоем работаете. А я одна, брошенная, несчастная.
"Богатые" мы питались макаронами по-флотски и дешевыми сосисками. Все вкусное — сыр, фрукты, шоколад, йогурты — исчезало из холодильника мгновенно. Я даже начала прятать шоколадки в коробке с зимней обувью, чтобы хоть иногда попить чай с чем-то сладким.
Но хуже бытовых неурядиц была психологическая атака. Критика стала её любимым видом спорта.
— Ленка, ты что, опять в этих джинсах? Они тебя полнят. И вообще, это уже не модно, "колхоз".
— Суп пересолен. И цвет какой-то мутный. Моя мама учила, что бульон должен быть прозрачным, как слеза. Ты, наверное, пену не снимаешь?
— Игорь, ты посмотри, как она на тебя смотрит! Пилит и пилит взглядом. Подкаблучником стал, мужика в тебе не осталось.
Игорь, мягкотелый по натуре, любящий мир и покой, оказался раздавлен между двух огней. Он любил сестру, вспоминая их трудное детство без отца, когда он, старший, заботился о ней. Но и видел, как я гасну.
— Лен, потерпи, она же копит, — как мантру повторял он каждый вечер, когда я плакала в подушку. — Вот накопит и съедет. Она обещала.
— Игорь, я проверяла историю браузера на общем планшете, — сказала я однажды, глядя в потолок. — Она не смотрит квартиры. Она не смотрит цены на аренду. Знаешь, что она ищет? "Туры в Турцию все включено" и "новый айфон цена".
— Не может быть, — вяло отмахнулся он. — Маринка не такая. Она просто мечтает. Ей нужно отвлечься.
Но "мечта" вскоре материализовалась. В один из вечеров Марина пришла домой сияющая, вертя в руках новенький смартфон последней модели в золотом корпусе.
— Кредит взяла? — спросила я ледяным тоном, чувствуя, как внутри все сжимается.
— Нет, подарок себе сделала! С первой крупной премии! — гордо заявила она, делая селфи в зеркале прихожей. — А что, я не заслужила? Я пашу как лошадь! У меня телефон старый глючил, стыдно перед клиентами доставать было.
— Марина, ты живешь за наш счет, ешь нашу еду, не платишь ни копейки за квартиру, а деньги тратишь на телефоны за сто тысяч? — я еле сдерживалась, чтобы не выбить этот телефон из её рук. — Ты обещала копить на жилье!
— Не считай чужие деньги! — взвизгнула она, мгновенно переходя в атаку. — Завидуешь? Завидуй молча! Игорь! Твоя жена опять меня гнобит! Завидует, что у нее телефон старый, китайский! Купи ей тоже, чтоб не ныла!
Игорь только вздохнул и ушел курить на балкон. Его пассивность убивала меня больше, чем наглость Марины.
Вскоре подключилась "тяжелая артиллерия". В гости пожаловала Тамара Петровна, свекровь. Она приехала "проведать деток" и посмотреть, как устроилась Мариночка.
Свекровь была женщиной массивной, громкой и уверенной в своей непогрешимости. Она прошлась по квартире, потыкала пальцем в пыль на карнизе (которую я не успела вытереть) и вынесла вердикт.
— Тесновато у вас. Мариночке негде развернуться. Комнатушка маленькая, душная. Лена, ты бы хоть цветы поставила, занавески поменяла на веселенькие. А то как в склепе. И кормите вы её плохо, девочка похудела, осунулась.
— Тамара Петровна, Марина живет у нас бесплатно полгода, — попыталась возразить я.
— И что? Она гостья! А гостям — лучшее. Ты, Лена, должна быть мудрее. Семья — это главное. Вот родишь своего, поймешь. А пока заботься о золовке, она тебе как сестра должна быть.
Пик напряжения случился месяц спустя. Я почувствовала себя плохо. Тошнота по утрам, головокружение. Тест показал две полоски. Мы так долго этого ждали! Но вместо радости меня накрыл липкий страх.
Куда приносить ребенка? В квартиру, где в будущей детской живет взрослая, наглая тетка с котом, который изодрал все обои в коридоре и пометил мои новые зимние сапоги? Где постоянные скандалы и нет места для кроватки?
Я показала Игорю тест вечером. Он прослезился, подхватил меня на руки, закружил.
— Мы станем родителями! Ленка, это же чудо! Бог нас услышал!
— Да, чудо, — тихо сказала я, отстраняясь. — Только где будет жить наше чудо? В спальне с нами, до школы? Или на кухне?
Игорь посерьезнел. Улыбка сползла с его лица.
— Я поговорю с Мариной. Теперь точно. У нас есть время, почти восемь месяцев. За это время она должна съехать. Это не обсуждается.
Он поговорил. Вечером того же дня разразился грандиозный скандал. Марина рыдала так, что соседи начали стучать по батареям.
— Вы меня выгоняете на улицу! Беременностью прикрываетесь! Да специально ты залетела, чтобы от меня избавиться, гадина! — кричала она мне в лицо, брызгая слюной. — Игорь, как ты можешь? Я твоя сестра! Мы с тобой одной крови! Мама узнает — проклянет вас, на порог не пустит!
Угроза матерью сработала безотказно. Тамара Петровна позвонила через час.
— Сынок, ты что творишь?! Сестра в беде, одна в большом городе, а вы её гоните как собаку? Ребенок родится только через год почти, места всем хватит! В наше время в коммуналках жили по пятеро в комнате, за занавеской рожали и ничего, людьми выросли! Не будь подкаблучником, имей совесть!
Игорь сдался. Опять. Его плечи поникли.
— Лен, давай так, — сказал он, не глядя мне в глаза. — До родов пусть живет. Помогать будет тебе, всё-таки беременность, тебе тяжело будет уборку делать... А как родишь — сразу снимем ей квартиру, я сам оплачу первый месяц и залог. Обещаю.
"Помогать". Это было смешно и горько. Помощь Марины заключалась в токсичных советах.
— Ты чего кофе пьешь? Вредно, уродом родится.
— Ой, разнесло тебя, Ленка. Смотри, растяжки будут, муж бросит. Мажься маслом, хотя тебе уже ничего не поможет, у тебя кожа дряблой стала.
— А имя выбрали? Надеюсь, не в честь твоей родни? Давайте назовем Виолеттой или Снежаной, красиво же, по-богатому.
Я молчала. Я превратилась в камень. Я копила силы и холодную, расчетливую злость. Я понимала: по-хорошему не выйдет. Нужен план. И нужен повод. Такой, чтобы даже Игорь, при всей его любви к сестре и страхе перед матерью, не смог промолчать.
Приближался Новый год. Годовщина оккупации. Марина объявила, что пригласит "пару близких подруг" к нам отмечать.
— У нас же весело, места много, вид из окна на салют! А ты, Лен, все равно беременная, тебе пить нельзя, танцевать тяжело. Вот и накроешь на стол, поухаживаешь за гостями, побудешь хозяйкой вечера.
Меня передернуло от такой наглости. Я погладила свой уже заметный живот и решила: этот Новый год станет последним в таком составе. Либо она вылетает отсюда, либо я подаю на развод и раздел имущества.
Я начала готовиться. Я тайком записывала её разговоры по телефону, когда она была дома одна (я взяла больничный якобы из-за токсикоза, а сама сидела в спальне). Я узнала много интересного. Оказывается, "работа" у нее была фикцией, её уволили еще месяц назад за кражу пробников элитной косметики. Деньги она брала у какого-то женатого мужчины, которого шантажировала. А Игоря она за глаза называла "лопухом", который "всё схавает", а меня — "клушей с прицепом".
Эти записи были моей страховкой. Но для взрыва нужна была искра. И Марина сама её высекла.
31 декабря. Весь день я была на ногах. Ноги отекли, спина ныла тупой болью, но я резала, варила, парила. Мне хотелось, чтобы этот вечер запомнился. Марина спала до двух дня. Потом выплыла на кухню в халате, с немытой головой и опухшим лицом.
— Оливье готов? А селедка под шубой? Я надеюсь, ты майонеза не жалела? А то в прошлый раз сухо было. Икры красной купили? Мои подруги любят бутерброды с икрой.
— Марина, помоги порезать овощи, пожалуйста, — попросила я, присаживаясь на стул. — Мне тяжело стоять.
— Мне некогда! — фыркнула она. — Мне прическу делать надо, макияж, платье гладить. Гости к семи придут. Ты хозяйка, ты и готовь. Это твоя обязанность — мужа и его гостей кормить.
Она ушла в ванную и заперлась там. Час, полтора, два. Я стучала.
— Марина, мне нужно в туалет! Я беременная, я не могу терпеть!
— Потерпишь! Не в лесу! Я брови крашу, не мешай!
К семи вечера явились её подруги. Две девицы, такие же вульгарные, шумные, пахнущие резкими духами. Они принесли одну бутылку самого дешевого "Советского" шампанского и маленькую коробку конфет. Сели за накрытый мной стол, даже не предложив помощь в сервировке.
Игорь вернулся с работы уставший, с пакетами подарков. Увидел этот балаган, поморщился, но смолчал. Поцеловал меня в макушку и сел с краю стола, словно бедный родственник.
Куранты пробили двенадцать.
— Ну, за наступающий! — провозгласила Марина, поднимая бокал с моим дорогим шампанским. — Чтоб у меня в новом году появился мужик богатый, а то с этими нищебродами каши не сваришь. И чтоб квартира своя появилась, а то надоело по чужим углам скитаться, с занудами жить.
Она выразительно покосилась на Игоря. Подруги гадко захихикали.
— А ты, Игорек, чего кислый такой? Радуйся, сестра рядом! Кстати, Ленка, салат пересолен. Влюбилась, что ли? Ха-ха! Или это у беременных вкус извращается? Есть невозможно, гадость какая.
Внутри меня что-то оборвалось. Словно лопнула тугая струна, на которой держалось мое терпение целый год. Я встала. Медленно. Взяла огромную хрустальную салатницу с оливье — килограмма полтора, не меньше. Руки дрожали, но не от страха, а от предвкушения.
— Пересолен, говоришь? — переспросила я очень тихо.
— Ну да, соли бухнула от души.
Я подошла к ней вплотную. В комнате повисла звенящая тишина.
— Знаешь, Марина, — сказала я, глядя ей прямо в наглые глаза. — А ведь ты права. Есть это невозможно. Как и жить с тобой невозможно.
И я с размаху перевернула салатницу прямо ей на голову.
Это было эпично. Майонезная лавина, горошек, кубики колбасы и картошки медленно сползали по ее тщательно уложенным локонам, капали на лицо, на декольте, на праздничное платье с люрексом. Она сидела, выпучив глаза, похожая на сюрреалистичную скульптуру.
— Ты... ты что наделала, сука?! — взвизгнула она наконец, вскакивая. Салат полетел во все стороны — на ковер, на стены, на подруг. — Ты мне платье испортила! Ты мне волосы испортила! Игорь! Ты видел?! Она же сумасшедшая! В психушку её сдай!
Игорь сидел бледный как полотно. Он переводил взгляд с меня на сестру, потом на пустую салатницу в моих руках.
— Лена... — прошептал он. — Зачем ты так?
— Зачем? — я с грохотом поставила миску на стол. Стекло звякнуло. Адреналин бурлил в крови. — Затем, Игорь, что я устала быть прислугой в собственном доме! Я устала кормить паразита, который не уважает ни меня, ни тебя!
— Кого ты назвала паразитом?! — заорала Марина, пытаясь салфеткой стереть жирный майонез с лица. — Да я... да я тут на птичьих правах, терплю ваши кислые рожи! Я, может, душу вкладываю в эту семью! Я тебе, дуре, советы даю!
— Душу? — я рассмеялась, и это был страшный смех. — Ты вкладываешь только яд! Ты живешь здесь год! Год, Марина! Ты не заплатила ни копейки! Ты воруешь мою косметику, ты сожрала все наши запасы, ты превратила детскую в свинарник! А теперь ты притащила сюда этих хабалок, — я кивнула на ошалевших подруг, — чтобы праздновать за мой счет, пока я с животом стою у плиты?!
— Эй, ты кого хабалкой назвала? — начала подниматься одна из гостей.
— Вон! — рявкнула я так, что у самой заложило уши. — Вон отсюда, все! Пять минут на сборы, или я вызываю полицию и говорю, что вы украли у меня деньги!
Подруги, переглянувшись и оценив степень моего бешенства, начали торопливо хватать свои сумки. Марина схватила Игоря за рукав, оставляя на его рубашке жирные пятна.
— Ты позволишь ей выгнать моих гостей? Ты мужик или тряпка половая? Скажи ей! Ударь её, чтоб заткнулась!
Игорь встал. Он посмотрел на сестру — растрепанную, в салате, с перекошенным от злобы лицом. В этот момент она выглядела не как "родная кровь", а как чужой, враждебный элемент. Потом посмотрел на меня — уставшую, с большим животом, с дрожащими губами, доведенную до отчаяния.
И, кажется, пелена спала с его глаз.
— Гости уходят, — твердо сказал он. Голос его окреп. — Прямо сейчас.
— Что?! — Марина отшатнулась. — Ты предаешь родную сестру ради этой психопатки?
— Эта "психопатка" — моя жена. И мать моего ребенка, — чеканя каждое слово, произнес Игорь. — А ты, Марина... ты действительно перешла все границы. Я терпел ради мамы. Но ты просила меня ударить беременную жену. Это конец.
— Ах так?! — Марина пнула стул, тот с грохотом упал. — Ну и подавитесь своей квартирой! Ноги моей здесь не будет! Прокляну! Маме позвоню, она вас со света сживет!
— Звони, — вдруг спокойно сказала я, доставая телефон. — А я пока включу громкую связь и дам послушать запись, где ты говоришь, что мама — "старая маразматичка", а Игорь — "безвольный олень". И про твоего женатого любовника тоже расскажу. И про воровство в салоне.
Марина замерла. Её лицо пошло красными пятнами. Она поняла, что я не блефую. Шантаж перестал быть её оружием.
— Ты не посмеешь...
— Посмею. Собирайся.
Подруги уже испарились. Мы слышали, как хлопнула входная дверь. Марина молча, злобно зыркнув на меня, пошла в комнату. Мы слышали, как она швыряет вещи в чемоданы, как срывает постеры со стен вместе с обоями, как матерится.
Через сорок минут она вышла в коридор. Смыв майонез, но не ненависть.
— Вы еще пожалеете, — прошипела она. — Счастья вам это не принесет. На чужом несчастье своего не построишь.
— И тебе всего хорошего, Марина, — сказала я, чувствуя невероятную усталость.
Игорь молча вынес ее чемоданы к такси. Кот Граф жалобно мяукал в переноске — единственный, кого мне было немного жаль в этой истории.
Когда муж вернулся, в квартире стояла звенящая, благословенная тишина. Пахло мандаринами, хвоей и почему-то победой.
Мы молчали минут пять. Я сидела на стуле, глядя на разгромленный стол и пятна майонеза на ковре.
Игорь подошел ко мне, опустился на колени и обнял мой живот.
— Прости меня, — прошептал он глухо. — Прости, что я был таким идиотом. Что позволил этому случиться. Я просто... я боялся быть плохим братом. А стал плохим мужем.
— Ты исправился, — я погладила его по голове. — Ты выбрал нас.
Мы встретили первое утро Нового года вдвоем. Мы не стали убирать погром сразу. Мы просто спали до обеда, обнявшись, в тишине.
Прошло три месяца. Мы сделали в "детской" капитальный ремонт — пришлось сдирать обои, менять ковролин, пропитанный запахом кошачьей мочи, и даже менять замок в двери (на всякий случай). Теперь там стояла белая кроватка, комод с пеленальным столиком и уютное кресло-качалка. Комната снова стала светлой и чистой. Она ждала свою настоящую хозяйку — нашу дочь Алису.
Марина уехала обратно в деревню к матери. По слухам, она всем рассказывает душещипательную историю о том, как мы, бессердечные богачи, выгнали ее на мороз в новогоднюю ночь, беременную тройней (версия обрастала подробностями каждый раз).
Свекровь звонила. Сначала кричала, проклинала, требовала извинений. Но Игорь впервые в жизни жестко пресек её.
— Мама, если ты хочешь видеть внучку, ты перестанешь лезть в нашу семью. Марина взрослая баба, пусть сама за себя отвечает. А Лена — моя жена. И я никому не позволю её обижать. Даже тебе.
Тамара Петровна замолчала. А потом, спустя месяц, прислала посылку с вязаными пинетками. Видимо, внучка оказалась важнее гордости.
Отношения с родней остались прохладными, "натянутыми как струна", но нас это больше не волновало. Мы с Игорем словно прошли крещение огнем. Тот вечер с салатом на голове стал нашей точкой невозврата к прежней, беззубой жизни. Мы поняли главное: границы семьи — это священная территория. И иногда, чтобы навести идеальный порядок в жизни, нужно просто не побояться испачкать руки в оливье.
