— Так я о тебе то и дело справлялась. Ты прости, раньше не получилось освободить тебя. Дядька мой, как баран упёрся. "Нет", говорит, и всё тут — Рада отвела глаза в сторону. Обстановка в доме Эвы была простенькой. Самотканные половички на дощатом полу с облупившейся краской, выцветшие занавески в цветочек, пожелтевший тюль.
Громоздкий телевизор накрыт вязаной салфеткой, наверху симпатичная куколка в шляпке сидит, а на стене портрет бабушки и деда, сидящих плечом к плечу. Строго так они смотрят, с некоей укоризной, что ли.
В углу уголок с иконами. Паутина висит, пыль.
— Я толком ещё не прибиралась. Пока в себя никак не приду — виновато произнесла Эва, проследив за взглядом Рады — сложно взять себя в руки, когда столько лет за колючей проволокой.
Ладно. Рада мысленно махнула рукой на убогую обстановку дома и, повернувшись к Эве, сложила руки в замок.
— Найти мне тебя несложно было. При наличии денег любая информация становится доступной, знаешь ли. Дело у меня к тебе. И сама выберешься, и дочку сможешь разыскать и забрать.
Эва заинтересованно подняла глаза от своих рук. Плохо она и сама выглядела, не только дом. А когда-то красавицей такой была, загляденье.
Смущала её Рада своим деловым внешним видом. Вроде цыганка, а одета модно, по-современному. Из шестнадцатилетней девчонки в роскошную женщину выросла.
Видно, что уверенная в себе, знает, чего хочет. Вон в золоте вся сидит, да белыми зубами сверкает в улыбке.
Тошно Эве стало. Да, признаться, позавидовала. Сама когда-то такой же в Лыткарино приезжала. На машине, да при параде. И кем она стала? В кого превратилась?
— Что за дело? — постукивая дрожащими неухоженными пальцами, спросила всё же Эва. Соображала она быстро, гордиться и изображать упрямую независимость было в её положении неуместно. И она это хорошо осознавала.
Значит, нужно соглашаться на всё, что предложит Рада. Иначе сгинет она тут без чьей-либо поддержки, сопьётся просто. И не сможет Валерку свою ниоткуда забрать.
Рада встала из-за стола и дверь в дом поплотнее прикрыла, заперев на крючок.
Выглянув в окно, увидела, что Стас, который привёз её сюда, возле джипа прохаживается, курит да цепким взглядом по сторонам смотрит. Миша не поехал с ней. Слишком важная птица, чтобы по таким мелким делам мотаться так далеко. Рада вздохнула. Любила она его с каждым годом всё сильнее. Ладно тогда ей шестнадцать было, но сейчас-то! Она из неоперившегося утёнка в прекрасного лебедя превратилась. В лебёдушку.
И ладно бы только на неё внимания не обращал, ведь ни на кого! Уж сколько цыганок ему незамужних глазки строили, и хоть бы что! Загадка. Рада с одной стороны радовалась, что Миша такой неприступный, а с другой ревновала до жути. Ведь если не с цыганками, то, значит, с русскими девками любовь крутит!
-Ну? Ты будешь меня в курс дела вводить или нет? - насмешливо спросила Эва, чувствуя себя на фоне Рады каким-то заморышем. Как же её это злило! Никогда она ещё такой не была. Десять лет на зоне до конца жизни, видимо, будут преследовать её, и всё, глядя на неё, будут знать, что она мотала срок.
Рада вернулась на своё место, сжала холодными пальцами виски.
-Мой дядя - цыганский баро. Сличенко Василий Николаевич. Начинал он ещё в Москве, в начале девяностых. Торговля на рынке, как побочный заработок - выступления на разных банкетах, свадьбах. Цыгане - народ энергичный, весёлый. Женщины наши поют так, что душа на части разрывается. А уж танцуют да плечами водят как, все тут же в пляс срываются. Баро наш всегда честно работать старался, табор никогда не побирался, как другие. Ты ведь знаешь, что цыгане тоже разделяются, как и у вас русские среди русских. Бедный-богатый, честный-вор и так далее. У нас и дети все образованные, в школу ходят.
Эва кривила губы в усмешке. Цыгане ей никогда не нравились, хоть её всю жизнь и сравнивали с цыганкой. Глаза словно два глубоких омута, и в зависимости от освещения цвет их то насыщенно-шоколадный, почти чёрный, то при ярком свете напоминают тёплый янтарь с оттенком золотистого мёда. И смотрела Эва всегда проницательно, будто мысли чужие читала. И петь она умела тоже так, что душу раздирало на части, и танцевала с кошачьей грацией.
За это и любил её когда-то Рафаэль. Сильно любил, страстно. По крайней мере, ей так казалось.
Эва привычным жестом пригладила свои тёмные, потускневшие, как и она сама, волосы.
-И зачем вам я? - прищурив глаза, спросила Эва. Захотелось покурить. Нестерпимо. И выпить. Всё-таки пристрастилась она. Нужно выбираться из этого омута, как можно скорее. Иначе, как и мать её, закончит жизнь в пьяном угаре с каким-нибудь пьяницей-сожителем.
-Затем - отрезала Рада - ты из мира гаджо. А дядя мой, переехав из Москвы в один провинциальный городок в Свердловской области, нашёл другой источник заработка, и сотрудничать приходится именно с русскими. На переговоры ездить, товар передавать, деньги перевозить. Никого из своих цыганок баро не хочет привлекать, русские женщины продажны бывают, веры им нет. Я за тебя поручилась.
-А мне вера есть? - фыркнула Эва - откуда ты знаешь, что я вас не сдам или не сбегу? Я десять лет от звонка до звонка отсидела.
-Знаем мы уже, как ты сидела. У баро и там связи есть. С самой лучшей стороны ты себя показала. Храбрая, смелая, не боишься правду-матку в лицо рубить. Я за тебя поручилась, Эвелинка. Давай больше вопросов не задавай, а лучше вещи собирай. Я для тебя как лучше хочу. Сначала так поработаешь, а потом ,как деньжат накопишь, можешь из дела выйти и дочку свою начать искать. Я сама тебе в этом помогу!
Всей правды Рада не говорила, и Эва нутром это чувствовала. Что значит "из дела можешь выйти"? Как-будто бы она дура и не понимает, что из таких дел так просто не выходят. Но вариантов у неё нет. Ладно, потом придумает что-нибудь.
Собрав свои нехитрые пожитки в рюкзак, Эва закрыла дом. Осмотрелась с тоской в глазах. Правильно ли она решила? С одной стороны, что ей тут делать? Перспектив никаких. А так хоть есть надежда дочку свою Валерку отыскать.
-Здравствуй, Эвелина.
Возле калитки остановилась Ирина Олеговна, мать Кати и тёща Влада. Рядом с ней стоял мальчик. Высокий, худой. В глазах его такая безысходность и безнадёга были, что у Эвы сердце сжалось. Сирота ведь. И её дочка, наверное, где-нибудь так же и таким же взглядом, как и её брат. Родные же. Папка у них один.
-Здравствуйте, Ирина Олеговна - вежливо поздоровалась Эва, выходя за калитку и запирая её на замок. Ключи Олеське она отдавать не будет. Сначала к баро присмотрится, а потом решит, возвращаться ей домой или рискнуть. Эва сообразила, что большой заработок может принести только одно - сбыт наркотиков. Цыгане в этом плане ничем и никогда не гнушались.
-Уезжаешь? - Ирина Олеговна неприязненным взглядом скользнула по чёрному джипу, за рулём которого сидел неприветливый и смуглый мужчина.
-Да. Подруга к себе зовёт. Тут уже ничего меня не держит, сами понимаете.
-Понимаю - поджав губы, согласилась женщина. Странной она была какой-то. Глаза бегают, руки трясутся. Вроде не пьёт, но, видно, на нервной почве от стрессов стала психически нестабильной. Бедный пацанёнок. Эве так жалко стало Стёпку, что сама на себя разозлилась. К чему эти сентиментальные чувства? Кому они нужны? У мальчика тётка есть, Тамара. Вот пусть она и жалеет племянника.
Сын Влада вдруг поднял глаза и пристально посмотрел Эве в лицо.
-Возвращайтесь - вдруг вырвалось из глубины недолюбленной души мальчика, и, сорвавшись с места, он быстро побежал вперёд.
-Дурной растёт. Ведь как я Катюшку просила:"Развяжись ты с этим Владом. Одни беды от Кузьмичёвых". Нет же. Любила его, как сумасшедшая. Теперь вот в земле одни косточки от неё - Ирина Олеговна всхлипнула, слёзы утёрла морщинистой рукой - уезжай отсюда, Эва. Всё правильно ты делаешь. Уезжай.
И ссутулившись как-то, вся сжавшись, Ирина Олеговна медленно пошла по дороге следом за внуком.