Найти в Дзене
Дмитрий RAY. Страшные истории

В лютую метель я пустил погреться странного путника. Я понял, что это не человек, когда заметил, что у него нет тени.

Зима в тот год выдалась лютая, а этот буран и вовсе казалось, решил стереть кордон с лица земли. Я лесник, привыкший к одиночеству и капризам тайги, но в ту ночь мне стало не по себе. Ветер не просто выл – он выматывал душу, бился в бревенчатые стены с тупой, ожесточенной силой. Казалось, мир за окном исчез, превратившись в крутящийся белый хаос, где нет места ничему живому. Я сидел у печи, слушая, как гудит в трубе, и пытался читать старый журнал, но буквы расплывались. Тревога, липкая и холодная, подступала к горлу. Это было не предчувствие, а скорее животное понимание того, что человек – слишком хрупкое существо перед лицом такой стихии. Стук раздался неожиданно. Не в массивную входную дверь, которую я заложил тяжелым засовом, а в окно. Тихое, настойчивое постукивание. Словно мерзлая ветка скреблась о стекло. Но я знал, что старая ель у окна была спилена еще осенью. Я замер, отложив журнал. Сердце гулко ударило в ребра. Показалось? В такой вьюге может помереть не то что человек — м

Зима в тот год выдалась лютая, а этот буран и вовсе казалось, решил стереть кордон с лица земли. Я лесник, привыкший к одиночеству и капризам тайги, но в ту ночь мне стало не по себе. Ветер не просто выл – он выматывал душу, бился в бревенчатые стены с тупой, ожесточенной силой. Казалось, мир за окном исчез, превратившись в крутящийся белый хаос, где нет места ничему живому.

Я сидел у печи, слушая, как гудит в трубе, и пытался читать старый журнал, но буквы расплывались. Тревога, липкая и холодная, подступала к горлу. Это было не предчувствие, а скорее животное понимание того, что человек – слишком хрупкое существо перед лицом такой стихии.

Стук раздался неожиданно. Не в массивную входную дверь, которую я заложил тяжелым засовом, а в окно. Тихое, настойчивое постукивание. Словно мерзлая ветка скреблась о стекло. Но я знал, что старая ель у окна была спилена еще осенью.

Я замер, отложив журнал. Сердце гулко ударило в ребра. Показалось? В такой вьюге может помереть не то что человек — медведь в берлоге. Кто мог добраться до кордона за двадцать верст от ближайшей деревни?

Стук повторился. Более отчетливо. Тук-тук-тук. Костяшками пальцев по ледяному стеклу.

Я взял со стола керосиновую лампу и, прикрывая фитиль ладонью, подошел к окну. Стекло затянуло толстым слоем узорчатого льда, оставив лишь небольшую проталину в центре. Я приблизил лицо к этому пятачку, вглядываясь в черно-белую круговерть.

На меня смотрели глаза.

Прямо за стеклом, вплотную к нему, стояло лицо. Оно было белым, как мел, и совершенно неподвижным, словно маска, вылепленная из снега. Ни мольбы, ни страха, ни даже страдания от лютого холода в этих глазах не было. Только пустое, стылое ожидание. Одет незнакомец был странно легко для такой погоды – какое-то темное, долгополое пальто, без шапки. Длинные, седые волосы трепал ветер, но лицо оставалось мертвенно спокойным.

Первым порывом было отпрянуть, задернуть занавеску и забыть. Разум кричал, что живые люди так не выглядят и по тайге в такую ночь не ходят. Но старый закон тайги – не оставлять в беде – был сильнее страха. Если я не пущу его, он умрет у моего порога. И эта смерть будет на мне.

Я поставил лампу на подоконник и пошел к двери. Отодвигая тяжелый засов, я чувствовал, как немеют пальцы – не от холода, а от какого-то внутреннего оцепенения.

— Эй! Заходи быстрее! — крикнул я, приоткрыв дверь.

Ветер швырнул мне в лицо горсть колючего снега, едва не задув лампу в сенях. Фигура отделилась от стены и бесшумно скользнула внутрь. Я с трудом захлопнул дверь, навалившись на нее всем телом, и снова задвинул засов.

В избу вошел холод. Не тот свежий морозный воздух, что обычно врывается с улицы, а тяжелый, могильный холод, который мгновенно остудил натопленное помещение.

Гость стоял посреди комнаты, не двигаясь. С его плеч, с длинных волос не стекала вода. Он был весь покрыт мелкой снежной пылью, но она не таяла.

— Садись к печи, — мой голос прозвучал хрипло. — Сейчас чаю согрею.

Он не ответил. Медленно, словно во сне, прошел к печке-буржуйке, раскаленной докрасна, и сел на табурет. Я суетился, ставил чайник, доставал хлеб, стараясь не смотреть на него прямо, но боковым зрением ловил каждое его движение. Вернее, отсутствие движений. Он сидел абсолютно прямо, положив бледные руки на колени, и смотрел на огонь в поддувале.

Меня начала бить дрожь. Я списывал это на нервы, на перепад температуры, но внутри росло понимание: что-то здесь глубоко, фундаментально неправильно.

Я поставил перед ним кружку с горячим чаем. Он даже не шелохнулся.

— Пейте, согреетесь, — сказал я, присаживаясь напротив, за стол.

Я смотрел на его ноги. На нем были странные сапоги, похожие на валяные, облепленные комьями снега. Он сидел в полуметре от пышущей жаром печи уже минут десять. На полу не было ни капли воды. Снег на его сапогах, на полах пальто оставался сухим, рассыпчатым, словно сахар. Он не таял. Физика отступала перед этим существом.

Я перевел взгляд на стену за его спиной. Лампа стояла на столе справа от меня, отбрасывая длинные тени. Моя тень четко вырисовывалась на бревенчатой стене. Я видел тень от стола, от табурета.

Но за спиной гостя стена была пуста. Свет лампы проходил сквозь него, словно он был сделан из мутного стекла, или просто огибал его фигуру. У человека, сидевшего передо мной, не было тени.

В этот момент я понял, что моя жизнь висит на волоске. Это был не путник. Это было что-то, что пришло вместе с бураном, его порождение, его суть. И оно принесло с собой смерть.

Я почувствовал, как тепло в избе стремительно исчезает. Дрова в печи горели ярко, но жар словно всасывался в эту неподвижную фигуру. Мои руки начали стыть, дыхание становилось паром. Меня клонило в сон – верный признак замерзания. Это существо не собиралось нападать на меня с когтями или зубами. Оно просто сидело и выпивало тепло из моего дома, из моего тела.

— Кто ты? — спросил я, с трудом ворочая языком.

Гость медленно повернул голову. В свете лампы его глаза казались двумя провалами в глубокий колодец, на дне которого застыла черная вода.

— Холодно, — прошелестел его голос. Звук был таким, словно ветер прошуршал сухой листвой по насту. — Мне всегда холодно.

Он протянул руку к дверце печки. Бледные, длинные пальцы коснулись раскаленного металла. Не было ни шипения, ни запаха горелой плоти. Чугун под его пальцами начал темнеть, покрываться инеем. Огонь внутри зашипел и начал гаснуть, словно его заливали водой.

Он тушил мой очаг. Мою единственную защиту.

Паника, дикая и первобытная, пробила оцепенение. Если огонь погаснет, я умру здесь, превращусь в такую же ледяную статую. Мне нужно было тепло. Много тепла, резкого, живого, способного отогнать эту стужу.

Взгляд упал на стол. Там стояла початая бутылка крепкого самогона-первача, градусов под семьдесят, который я держал для растираний и особых случаев. Спирт. Чистый огонь.

Гость уже открыл дверцу печи. Угли стремительно чернели под его взглядом. В избе стало так же холодно, как на улице.

Я схватил бутылку, сорвал пробку. Гость повернул голову в мою сторону, и впервые в его глазах появилось что-то похожее на эмоцию – не удивление, нет. Раздражение. Словно у него отбирали законную добычу.

— Убирайся! — заорал я, и мой крик облачком пара повис в ледяном воздухе.

Я плеснул содержимое бутылки не на него, а прямо в открытое жерло печи, на умирающие угли.

Спирт вспыхнул мгновенно. Раздался глухой хлопок, и из печи вырвался столб сине-желтого пламени, обдав комнату волной нестерпимого жара. Я отшатнулся, закрывая лицо руками.

Существо не закричало. Оно издало звук, похожий на треск ломающегося льда на реке. Я увидел, как оно отшатнулось от огня, словно его ударили хлыстом. Вспышка пламени осветила его насквозь – на мгновение он стал прозрачным, как ледяная фигура, внутри которой клубилась метель.

Жар был для него невыносим. Он встал – резко, неестественно быстро. И в тот же миг тяжелый засов на входной двери, который я задвигал с таким трудом, сам собой со стуком отъехал в сторону. Дверь распахнулась настежь, впуская внутрь вой бури и клубы снега.

Гость не побежал. Он просто шагнул назад, в темноту и вихрь, и растворился в них, словно был сделан из того же материала, что и буран. Дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Я остался один. Печь гудела, пожирая остатки спирта. Меня трясло так, что я не мог устоять на ногах и сполз на пол, прижимаясь спиной к теплой стене печки.

Всю ночь я жег дрова, не жалея запасов, поддерживая в избе температуру, близкую к бане. Я сидел с топором в руках, вздрагивая от каждого порыва ветра, но стук больше не повторялся.

К утру буран стих. Когда рассвело, я, все еще сжимая топор, вышел на крыльцо. Мир был погребен под глубоким снегом, тихий и белый.

Я посмотрел на свежий сугроб перед дверью. На нем не было ни единого следа. Ни человеческого, ни звериного. Тот, кто приходил ко мне ночью, не касался земли.

Я вернулся в дом и запер дверь. Я знал, что выжил, но знал и другое: теперь я никогда не смогу смотреть на зимнюю вьюгу так, как раньше. Я видел то, что скрывается в ее белой мгле, и оно знает, где я живу. Но пока горит мой огонь, ему сюда не войти.

Все персонажи и события вымышлены, совпадения случайны.

Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти:
https://boosty.to/dmitry_ray

#страшныеистории #мистика #ужасы #зимниеистории