Женщина записала, поблагодарила. Спросила напоследок:
— Как вы думаете, что там на самом деле было?
Косова помолчала. Потом ответила:
— Лучше не знать. Некоторые вещи лучше оставить в прошлом.
Женщина улыбнулась. Сказала, мол, это не по-журналистски.
— Зато по-человечески, — Косова не улыбнулась.
Женщина попрощалась и ушла.
Косова долго сидела на кухне, смотрела в окно. Думала. Не надо было давать координаты. Что если она туда поедет? Что если найдет что-то?
Через месяц Косова случайно зашла на тот форум, о котором говорила журналистка. Нашла тему про объекты Туркменистана. Там действительно было обсуждение канала номер 13. Несколько человек писали, что слышали про заброшенный тоннель в пустыне, но никто не мог подтвердить его существование. Один пользователь выложил фотографию: засыпанный вход, бетонный портал, ржавое ограждение. Снимок старый, судя по качеству, лет 10 минимум.
Косова всмотрелась. Тот самый вход. Она читала комментарии. Кто-то писал, что пытался туда проехать, но дорогу перекрыли военные, сказали, закрытая зона. Кто-то утверждал, что объект охраняется до сих пор, видел патруль.
Косова не стала регистрироваться на форуме, не стала писать. Закрыла страницу. Подумала, интернет помнит, люди ищут, рано или поздно кто-то доберется, найдет, расскажет. Или нет. Может, объект действительно охраняется, может, тех, кто приближается, отпугивают или задерживают. Косова не знала.
Осенью 2012 года Косова снова заболела. На этот раз серьезнее. Сердце. Две недели в реанимации, потом перевели в обычную палату. Врачи говорили осторожно, состояние стабильное, но нужно беречься.
Косова лежала, смотрела в больничное окно. За окном осень, желтые листья, серое небо. Она думала о том, сколько ей осталось. Год, два, пять. Не знала. Но чувствовала, что время уходит. И с ней уйдет то, что она знает. Последние крупицы правды о канале номер 13. Ручьев жив, но молчит. Шадрин мертв. Стрельцов исчез полвека назад. Остается только она. И когда она умрет, не останется никого.
Косова подумала, может, записать все, что помнит, все, что знает, оставить где-то, чтобы не пропало. Но кому это нужно? Кто будет читать воспоминания старой женщины о событиях 60-летней давности? Косова не знала ответа.
Выписалась через три недели. Вернулась домой, слабая, уставшая. Села за стол, достала тетрадь. Начала писать. Писала медленно, несколько страниц в день. Вспоминала все по порядку. Как Корнеев нашел провал в песке. Как Ручьев начал искать информацию. Как они с Шадриным ездили в пустыню. Как Ручьев исчез. Как она попала в комиссию и увидела бочки, журнал, камеры. Как передала материалы Шадрину и потеряла их навсегда. Как искала Стрельцова и нашла только фотографию. Как получила последнее письмо от Ручьева.
Писала подробно, с датами, именами, фактами. Через месяц исписала всю тетрадь. Сто двадцать страниц мелким почерком. Косова перечитала написанное. Подумала. И что дальше? Куда это деть? Отнести в архив? Опубликовать в интернете? Передать той журналистке? Косова не решалась. Боялась, что материал исчезнет, как исчезли записи Ручьева. Или что ее самое начнут допрашивать, проверять.
Она спрятала тетрадь в шкаф, на верхнюю полку, за стопкой старых журналов. Решила подумать позже.
Зимой 2013-го случилось странное событие. Косова смотрела вечерние новости по телевизору. Диктор сообщил, что в районе Бахардена произошел провал грунта. Площадь провала около 50 квадратных метров, глубина неизвестна. Причина, возможно, подземные пустоты и карстовые процессы. МЧС оградило территорию, ведется обследование.
Косова сразу насторожилась. Бахарден, провал, подземные пустоты. Она позвонила знакомому из МЧС, спросила подробности. Тот сказал: да, провал есть. Обнаружили пастухи, сообщили в районную администрацию. Выезжали на место, осматривали. Провал действительно глубокий, дна не видно. Но странное дело, на дне слышен звук. Гул. Низкий. Постоянный. Как будто там внизу что-то работает.
Косова почувствовала холод. Спросила, где именно провал. Знакомый назвал координаты. Косова сверила с памятью. Примерно то место, где находился канал номер 13. Может, чуть севернее, километра на два. Но район тот же.
Косова попросила знакомого держать ее в курсе. Тот обещал. Через неделю позвонил. Сказал, провал засыпали. Быстро, за два дня. Пригнали технику, завалили грунтом и щебнем. Сверху забетонировали.
Косова спросила, почему так быстро. Знакомый ответил: приказ сверху. Сказали, опасно, может расширяться, нужно ликвидировать немедленно. Косова спросила, а обследование провели? Знакомый помолчал, потом сказал: нет. Засыпали без обследования. Причем работы вели ночью, без освещения. Странно.
Косова поблагодарила, положила трубку. Сидела долго, думала. Провал рядом с каналом. Звук, похожий на работу механизмов. Быстрая ликвидация без обследования. Ночные работы. Все это не случайно, что-то там произошло. Может, обвалился один из вентиляционных стволов, может, что-то другое. Но реакция власти показывает: объект до сих пор важен, до сих пор охраняется, до сих пор скрывается.
Косова достала тетрадь со своими записями, дописала последний абзац про провал, про засыпку, про звук. Закрыла тетрадь, убрала обратно на полку.
Весной 2014-го здоровье Косовой резко ухудшилось. Сердце отказывало, дышать стало трудно. Врачи предлагали госпитализацию, но она отказалась. Хотела умереть дома, не в больнице.
Лежала в постели, силы уходили. К ней приходила соседка, помогала по хозяйству, готовила еду. Косова попросила ее о помощи. Сказала: на верхней полке шкафа лежит тетрадь. Когда я умру, найди ее, отнеси в национальный архив, передай директору. Скажи: это воспоминания ветерана геологической службы. Пусть сохранят. Соседка обещала.
Косова закрыла глаза, легла поудобнее. Думала: все. Сделала, что могла. Записала, сохранила. Дальше не моя забота. Пусть судьба решает. Она задремала.
Снился сон: пустыня, песок, бетонный портал. Ручьев стоит у входа, машет рукой. Косова идет к нему, но не может дойти. Песок засасывает ноги, ветер бьет в лицо. Ручьев отворачивается, входит в тоннель. Исчезает в темноте. Косова кричит, подожди, но голоса нет. Тишина. Только ветер и песок.
Косова умерла 23 апреля 2014 года. Тихо, во сне. Соседка нашла ее утром. Вызвала врачей, оформили смерть. Похоронили через три дня, скромно, без церемоний. Родственников не было. Пришли несколько соседей и бывших коллег.
После похорон соседка вернулась в квартиру Косовой, начала разбирать вещи. Нашла тетрадь на верхней полке, как и говорила Косова. Перелистала, прочитала несколько страниц. Не поняла: какие-то записи о тоннелях, датах, людях. Решила выполнить просьбу. Поехала в Национальный архив, попросила встречи с директором.
Директор принял, выслушал. Взял тетрадь, полистал. Поблагодарил, сказал: оставим в фонде личных воспоминаний. Соседка уехала.
Директор положил тетрадь на стол, собрался прочитать позже. Но позже не прочитал. Тетрадь попала в общую стопку документов, предназначенных для регистрации. Потом стопку передали в обработку. Потом зарегистрировали, присвоили номер, убрали в хранилище. На полку, в дальний угол. Где она лежит до сих пор? Невостребованная, непрочитанная. Ждет.
Летом 2019 года в Ашхабад приехал исследователь из России. Звали его Кирилл Дмитриевич Соболев. Работал в Институте истории науки и техники в Москве. Собирал материалы для книги о закрытых объектах атомной промышленности СССР.
Тема узкая, но Соболев занимался ею 15 лет, объездил полстраны, изучил сотни архивов. В списке объектов, которые он хотел проверить, значилась точка «Бахарден-9». Упоминание нашёл в рассекреченных документах Минсредмаша за 70-е годы. Строчка в отчёте о финансировании – объект «точка Бахарден-9»: «Расходы на поддержание режима консервации». Больше ничего. Но для Соболева этого хватило. Объект существовал, финансировался, значит, был важен.
Соболев прилетел в Ашхабад в начале июня. Остановился в гостинице, на следующий день пошёл в Национальный архив. Получил разрешение на работу, провёл там неделю. Изучал фонды геологического управления, министерств, переписку 50-х–70-х годов. Нашёл упоминание канала №13, план тоннеля, смету, несколько служебных записок. Информация скудная, но подтверждающая: объект строился, работал, консервировался.
Соболев делал копии, фотографировал документы. Архивариус, молодая женщина по имени Лейла, помогала ему ориентироваться в фондах. Однажды она спросила, что именно он ищет. Соболев объяснил — подземные объекты, связанные с атомной программой.
Лейла задумалась. Сказала:
— У нас в фонде личных воспоминаний есть одна тетрадь. Её принесли лет пять назад, после смерти какой-то женщины. Я бегло просматривала, там как раз про какой-то тоннель в пустыне. Может, вам пригодится?
Соболев попросил принести.
Лейла ушла в хранилище, вернулась через 20 минут с тонкой тетрадью в клетку. Соболев открыл, начал читать. Уже с первых страниц понял — это то, что нужно. Воспоминания Косовой. Подробные, датированные, с именами, координатами, фактами. История Ручьёва, Шадрина, Стрельцова, комиссия 94-го года, бочки, журнал дежурств, камеры, провал 2013 года.
Соболев читал медленно, делал пометки. Через два часа закончил. Попросил Лейлу сделать копию. Лейла ответила:
— Можно, но нужно разрешение директора.
Соболев пошёл к директору, объяснил. Директор разрешил. Копию сделали на старом ксероксе, 120 страниц. Соболев забрал, поблагодарил.
Вернулся в гостиницу, перечитал ещё раз. Теперь внимательнее, сопоставляя с тем, что знал сам. Многое сходилось. Программа К-4, Первое главное управление, эксперименты с радиацией, консервация после аварии, возобновление в 70-х, глубокие уровни.
Соболев решил поехать на место. Взял в аренду машину, купил карты, GPS-навигатор. Выехал рано утром следующего дня. Дорога до Бахардена заняла три часа. Дальше ехал по описаниям из тетради Косовой: между посёлком и старым руслом Теджена, у подножия возвышенности.
Искал два часа. Нашёл. Бетонный портал, частично засыпанный песком. Ограждение старое, покосившееся, но стоит. Рядом металлическая табличка, новая. «Проход запрещён, опасная зона». На табличке герб Туркменистана, печать Министерства обороны.
Соболев вышел из машины, подошёл ближе. Вход завален. Песок, щебень, бетонные блоки. Недавняя работа, года два-три максимум. Обошёл вокруг. Следов техники нет, но видно, что завал свежий. Кто-то приезжал, укреплял, засыпал дополнительно. Сделал несколько фотографий, замерил координаты. Вернулся к машине. Решил поискать другие точки доступа, о которых писала Косова. Вентиляционные шахты.
Вторую точку нашёл к вечеру: провал в песке, частично обвалившийся. На дне виднелся бетон. Соболев спустился, осмотрел. Люк заварен металлом. Сварка свежая, швы ровные. Кто-то специально закрыл доступ.
Соболев попытался определить, когда это сделали. Металл не заржавел, значит, недавно. Год, может, два. Поднялся наверх, сел на песок. Думал. Объект законсервирован дважды, в 50-х и в 2010-х. Оба раза быстро, тщательно, без огласки. Значит, там что-то есть. Что-то, что до сих пор нельзя показывать.
Соболев вернулся в Ашхабад на следующий день. Провел ещё неделю в архивах. Искал дополнительные подтверждения. Нашёл немного: акт комиссии 1994 года. Распоряжение о постановке объекта под охрану. Копии забрал с собой.
Перед отъездом встретился с Лейлой. Поблагодарил за помощь. Спросил, знает ли она что-нибудь о той женщине, чья тетрадь в архиве. Лейла покачала головой.
— Только имя: Раиса Андреевна Косова. Работала в геологическом управлении. Умерла в 2014-м. Больше ничего.
Соболев вернулся в Москву в конце июня. Сел за книгу. Писал год. Глава о канале номер 13 получилась самой подробной. Соболев включил туда всю историю строительства, программу К-4, воспоминания Косовой, свои наблюдения. Написал осторожно, без прямых обвинений, только факты. Но факты говорили сами за себя. Подземная база для радиационных экспериментов. Авария 1953 года. Возобновление работ в 70-х. Консервация в 2000-х. Объект существует до сих пор. Охраняется. Скрывается.
Книга вышла весной 2021 года. Небольшим тиражом, тысяча экземпляров, в специализированном издательстве. Название: «Закрытые объекты. История секретных программ СССР». Глава о канале номер 13 — страницы с 84-й по 122.
Соболев разослал экземпляры коллегам, в библиотеки, в архивы. Один экземпляр отправил в Ашхабад, в Национальный архив. С благодарностью, Лейле.
Книга не стала бестселлером. Читали в основном специалисты: историки науки, исследователи холодной войны, энтузиасты заброшенных объектов. Рецензии были сдержанные, но положительные. Отмечали скрупулезность работы, обилие фактов, осторожность выводов. Никаких скандалов, никаких разоблачений. Просто еще одна книга о темных сторонах советской истории. Одна из многих.
Соболев был доволен. Он не стремился к славе. Хотел просто зафиксировать факты, сохранить память. О людях, которые строили эти объекты. О тех, кто там работал. О тех, кто пытался узнать правду и заплатил за это. О Ручьеве, который сбежал и прожил остаток жизни в страхе. О Косовой, которая записала все и умерла в одиночестве. О Стрельцове, который не выдержал и исчез. Об объекте, который продолжает существовать где-то там, под песками Каракумов. С бочками, которые никто не вывез. С камерами, куда никто не войдет. С историей, которую пытаются забыть.
Через год после выхода книги Соболеву позвонили из Москвы. Незнакомый мужской голос, пожилой. Представился как Борис Игнатьевич. Сказал, что прочитал книгу, главу о канале номер 13. Спросил, откуда материалы. Соболев объяснил: из архивов, из воспоминаний Косовой.
Мужчина помолчал. Потом сказал:
— Я тот самый Ручьев.
Соболев замер. Попросил встречи. Ручьев согласился, но не в Москве. Назвал подмосковный городок, кафе у вокзала.
Соболев приехал на следующий день. Ручьев сидел в углу. Старик лет 80, седой, сутулый. Узнать было трудно, но глаза — те же, внимательные, настороженные. Соболев сел напротив.
Ручьев долго молчал. Потом сказал:
— Спасибо, что написали. Я думал, все забудется.
Соболев ответил:
— Не все. Кое-что осталось, благодаря Косовой.
Ручьев кивнул.
— Рая была хорошим человеком. Я виноват перед ней. Втянул в эту историю, а потом бросил.
Соболев возразил:
— Вы не бросили, вы выжили. Это тоже важно.
Ручьев достал из кармана старую фотографию. Протянул Соболеву. На снимке группа людей у бетонного портала. Четверо мужчин, один с планшетом. Соболев узнал фотографию, ту самую, которую Ручьев показывал Косовой. Стрельцов и трое других.
Ручьев сказал:
— Это единственное, что у меня осталось. Нашел в старых бумагах после смерти матери. Она хранила мои вещи, которые я оставил, когда уезжал из Небит-Дага. Вот эта фотография лежала в книге. Я даже забыл про нее.
Соболев спросил:
— Можно сделать копию?
Ручьев кивнул. Соболев сфотографировал снимок на телефон, вернул оригинал. Спросил:
— Вы больше ничего не знаете? Что там сейчас, в том тоннеле?
Ручьев покачал головой.
— Не знаю, не хочу знать. Я закрыл эту тему 30 лет назад. Живу тихо, никого не трогаю. Боюсь, что если начну снова копать, меня найдут.
Соболев понял, не стал настаивать.
Они попрощались. Ручьев ушел, медленно опираясь на трость. Соболев смотрел ему вслед. Думал. Старик, который когда-то искал правду, нашел. Испугался. Сбежал. Прожил 30 лет в страхе. Это тоже цена.
---
Весной 2023 года в интернете появилась статья. Опубликовал блогер, специализирующийся на заброшенных объектах. Статья называлась «Канал №13. Забытый объект в пустыне Каракумы». Автор ссылался на книгу Соболева, приводил фотографии со спутника: бетонный портал, ограждение, следы старых работ. Утверждал, что объект охраняется до сих пор, хотя официально заброшен. Приводил свидетельства местных жителей: иногда ночью в том районе слышны звуки, похожие на работу механизмов; иногда видят машины, которые подъезжают к объекту и уезжают до рассвета.
Статья набрала несколько тысяч просмотров. В комментариях началось обсуждение. Кто-то писал, что это городская легенда. Кто-то утверждал, что там секретная военная база. Кто-то предлагал организовать экспедицию, проверить.
Соболев прочитал статью, прочитал комментарии, подумал: началось. Теперь об объекте знают. Теперь люди будут искать, спрашивать, копать. Может быть, найдут больше, чем он. Может быть, раскроют то, что он не смог.
Летом того же года несколько энтузиастов действительно организовали экспедицию. Поехали в Туркменистан, попытались добраться до объекта, но вернулись через неделю ни с чем. Рассказали, что дорогу перекрыли военные, не пустили дальше Бахардена. Сказали: закрытая зона, учения. Тогда энтузиасты попытались объехать через пустыню, их задержали. Проверили документы, допросили, отпустили с предупреждением. Объект недоступен, охраняется.
Соболев читал их отчет на форуме. Думал, значит, там до сих пор что-то есть. Что-то, что нельзя показывать. Спустя 70 лет после постройки, спустя 50 лет после возобновления работ. Что же там такое?
Соболев не знал. Может быть, никогда не узнает. Может быть, никто не узнает. Объект останется тайной. Навсегда. Или до того момента, когда власть, которая его охраняет, ослабнет или исчезнет. Тогда, может быть, кто-то войдет внутрь, спустится на глубокие уровни, увидит то, что скрывали десятилетиями, и расскажет. Или нет.
Может быть, там уже ничего не осталось. Может быть, все вывезли, уничтожили, замуровали. Может быть, остались только пустые камеры и ржавые бочки. И звук, который слышат иногда ночью. Гул. Низкий и ровный. Как будто под землей что-то дышит.
Соболев закрыл ноутбук. Встал из-за стола, подошел к окну. За окном Москва. Вечер. Огни. Он думал о канале номер 13. О тоннеле в пустыне, который построили 70 с лишним лет назад. О людях, которые там работали, и которых больше нет. О тех, кто искал правду и не нашел. О тех, кто нашел и заплатил. О Стрельцове, который сказал, что совесть не позволяет. О Ручьеве, который сбежал и прожил в страхе. О Косовой, которая записала и умерла в одиночестве. О себе, который написал книгу и теперь ждет. Чего?
Соболев не знал. Может быть, ответа. Может быть, продолжения истории. Может быть, ничего.
Он отошел от окна, выключил свет. Лег спать.
Снился сон. Пустыня, песок, бетонный портал. Соболев идет к нему, входит внутрь. Тоннель, темный, холодный, уходит вглубь. Он идет, идет, идет, не останавливается. Где-то впереди свет. Или звук, или что-то еще. Соболев идет к нему. Но не доходит.
Просыпается. Темнота. Тишина. Только ветер за окном. И ощущение, что где-то там, под песками Каракумов, канал номер 13 все еще существует. Ждет. Хранит свою тайну. До времени.