Окончание
Гурт очнулся на холодном каменном полу, в сумеречной тьме, пропитанной сыростью. Первым осознанным чувством, после того как до него дошло, что его не бросили в костер и он дышит, было всепоглощающее желание прекратить это существование. Соединиться с возлюбленной — пусть даже в геенне огненной, в преисподней. Но каменный мешок — комната с гладкими, лишёнными выступов стенами и крошечным окном, наглухо заделанным кованой решёткой, не предоставлял ни малейшей возможности для суицида. Попытка создать петлю из обрывков одежды и закрепить её на прутьях провалилась: смертельная конструкция висела в недосягаемости.
Он пролежал в ступоре два дня и две ночи, пытаясь уморить себя голодом и жаждой, отказываясь от пищи. Сознание начало плыть, границы реальности расползались. Он уже готовился окунуться в воды Леты, как вдруг в мраке перед его лицом зажглись два изумрудных огонька. Это были глаза богомола– самки, сидевшей неподвижно на
земляном полу.
Юноша, движимым внезапным порывом, бережно подбросил насекомое к окну, надеясь дать ему свободу. Но оно, описав дугу, беспомощно упало вниз. Только теперь Гурт разглядел, что его крылья обуглены и повреждены, лишая способности к полёту. В тот миг навязчивая мысль о смерти отступила, вытесненная иным, более жгучим желанием.
— Я вылечу тебя. Твои крылья отрастут, — прошептал он и впервые за всё время слабым голосом попросил у охранника еды и воды.
Лекарь-алхимик на службе у барона, обрадовался этому известию. Испытывать свои яды и антидоты на здоровом организме было куда продуктивнее. Он оставил для узника философскую воду (aqua vitae) и пузырёк с рубиновой тинктурой, а стражнику приказал отнести пленнику остатки ужина.
— Он разговаривает с каким-то насекомым, господин, — доложил стражник, вернувшись.
— Если запросит ещё пищи, дай ему эту лепёшку, — Лекарь капнул на неё пять капель «Красного эликсира» — сложного состава ртути, серы и соли, призванного стимулировать жизненные силы в малых дозах.
Съев лепёшку, Гурт ощутил прилив тепла и энергии. Мысли о спуске по Стиксу окончательно покинули его. Теперь все его помыслы были о том, как спасти хрупкое существо, разделявшее с ним заточение. Он стал прикармливать богомола, оставляя в углу крошки, но насекомое не ело остатки той еды, что приносили Гурту. Тогда он сделал маленькую мусорную кучу, помойку.
И там, к своей радости, сумел поймать и придушить случайного таракана. Он бросил его богомолу. Насекомое ловко схватило добычу цепкими хватательными лапками и захрустела вкусной живой едой. Вскоре в мусоре появились мокрицы, стали залетать мухи.
Юноша попросил принести ему зелени. Засушил жёсткие стебли сельдерея, поставил их под углом. Насекомое устроилось там. Гурт ловил тараканов и мух, обездвиживал и бросал богомолу. Так они играли.
. Однажды в сыром, тяжёлом воздухе каземата что-то дрогнуло
Это их взгляды встретились— будто расправились невидимые, хрустально-тонкие крылья метафизической связи. Он узнал её. Ту, чью душу злая воля разлучила с ним, ту, что ждала его, приняв облик некрасивого жука. Она вернулась.
— Я люблю тебя, — прошептал Гурт.
В ту же ночь произошла метаморфоза: насекомое преобразилось в его возлюбленную Зену, ту самую, что, как он думал, погибла на костре.
По жестокой иронии судьбы, именно за сутки до этого момента алхимик решил провести решающий эксперимент. Он незаметно дал узнику смертельную дозу нового яда — коктейля из белладонны и цикуты. Параллельно он дал тот же токсин собаке, кошке и обезьяне. Затем, с холодным любопытством учёного, достал с полки, уставленной ретортами и философскими камнями, свой великий труд — «Панацею Универсалис», эликсир, приготовлению которого посвятил долгие годы, веря в его способность нейтрализовать любой яд.
Животные и юноша получили противоядие с пищей. Лекарь наблюдал. Сперва в конвульсиях пала собака, затем — кошка, следом — обезьяна. На алхимика нахлынула волна горького разочарования и профессионального краха. Все его дипломы, изыскания, годы упорного труда — всё оказалось тщетным. В угнетённом состоянии он спустился в темницу, приказав стражнику захватить мешок для тела, и отпер дверь.
Вместо ожидаемого трупа он застал живого, трепещущего от счастья юношу и рядом с ним — юную женщину с глазами цвета весенней листвы и глубиной старой колдовской тайны.
Любовь, оказалось, — это самое сильное лекарство.
Любовь— и есть та самая квинтэссенция, универсальный растворитель и высший катализатор, который не опишешь в гербалисте. Она — не лекарство от смерти, но эликсир второй жизни. Она способна превратить одиночество в союз, отчаяние — в надежду, а хрупкое существо в пыльной темнице — в любимую женщину. Рецепт её прост, как правда, и сложен, как геройство: оставаться верными верить. До конца.
Все трое покинули владения барона в ту же ночь. Гурт и Зена, южная девушка с зелёными «ведьмиными» глазами, растворились среди вольных переселенцев, чтобы начать новую жизнь. Лекарь же, сжигаемый новым знанием, отправился в долгое странствие по дорогам Европы. Его звали Парацельс.
Елена Александровна отложила листы в сторону.
—Мне понравилось!
Володя, сегодня ровно год с нашей встречи. Помнишь, как ты грохнулся с яблони , наколол на локтевом сгибе руку колючкой айвы.Ты пригласил меня, а из угощений у нас было всего одно яблоко? Я уже хотела его съесть, а ты вдруг закричал: «Нельзя,оно заколдовано ! “Мне стало смешно, а потом — холодно. Ты укрыл меня каким-то огромным плащом, сказав, что это шкура мамонта. И знаешь? Мне действительно стало теплее. А ведь нашей встреча могла и не состояться
Мне не хватало денег, что просила за дачу бывшая соседка и мы торговались.
—Да у вас даже забора нет, одна дырка! За что платиь!??— возмутилась я. Подействовало!
Ты хочешь сделать там калитку?
Они вышли в осенний вечер.
Солнце, падающее за горизонт, взорвалось у края земли густой смесью багрянца, алого и расплавленного золота. Этот пожар подсветил эскадру облаков, неподвижно застывших в темнеющей небесной вышине, словно корабли, бросившие якорь у берегов ночной пристани.
Внезапно прошуршал по опавшей, но ещё живой листве колючий шар. Шар замер, блеснул чёрными бусинками-глазками, потрогал воздух влажным носом, попыхтел и растаял в сгущающихся сумерках.
В костре яркое пламя дубовых поленьев уступило место ровному, инфракрасному теплу углей. Тонкая струйка дыма, словно незримая связь между землёй и небом, тянулась вверх, к понимающему диску Луны и россыпи первых звёзд.
Октябрьская ночь каснулась зябкими пальцами обнажённых рук и плеч. Дачный посёлок погружался в глубокую, ночную тишину. Владимир Николаевич и Елена Александровна присели у затухающего кострища, глядя, как в черном бархате неба разгораются алмазные россыпи Ориона, Кассиопеи, Большой и Малой Медведиц.
— Смотри, — тихо сказал мужчина, обнимая женщину за плечи. — Там, за этим ночным покрывалом, на землю смотрит Вечный Охотник. То ли зверь, то ли человек. А это — его бдительное око. — Он указал на полную серебристо-желтую Луну,
— А звёзды — это отверстия, проколотые его жёсткими усами. Иногда волосок выпадает и летит вниз. Тогда мы и видим на небе падающую звезду.
— Жаль, в этом году совсем нет яблок, — тихо вздохнула Елена Александровна, прижимаясь к нему.
— Минуточку! — Владимир Николаевич на мгновение скрылся в тени, щёлкнул выключателем.
Вспыхнула мягкая подсветка,озарив снизу старую яблоню.
— Подойди ко мне,—Он осторожно раздвинул ветки и потемневшую листву.
И тогда,на фоне ночного неба, в кружеве ветвей, словно вторая, меньшая Луна, возникло оно — круглое, спелое, жёлтое с алыми полосками яблоко.
Оно висело там, будто чудо, сохранённое самой осенью специально для этого мгновения — тихое, сладкое свидетельство их истории, похожей на сказку.
Александр Ярлыков.
