Когда я переступила порог квартиры свекрови, в нос ударил резкий запах дорогих духов и какой-то неестественной, стерильной чистоты. Мои старые кеды, еще недавно казавшиеся вполне приличными для деревенской грязи, на идеально отполированном паркете выглядели как инородное тело.
— Ну, проходи, раз приехала, — бросила через плечо Анна Павловна, даже не пытаясь скрыть брезгливого выражения лица. — Обувь сними у двери, не тащи песок.
Я послушно разулась. В руках у меня была только потрепанная спортивная сумка с вещами, а у ног стоял он — старый, обитый потемневшей медью сундук. Он был тяжелым, громоздким и совершенно не вписывался в интерьер этой "элитной" трешки в центре города.
— Это еще что за гроб? — из кухни выплыла золовка, Лариса. Она была в шелковом халате, с бокалом вина в руке, хотя на часах был всего полдень. — Надя, ты совсем с ума сошла? Мы тебя из жалости пустили пожить, пока Вадим в командировке, а ты тащишь сюда хлам с помойки?
— Это не с помойки, — тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это дедушкино наследство. Я не могла его оставить в доме, который продали.
— Ах, наследство! — Лариса рассмеялась, запрокинув голову. Смех у нее был злой, лающий. — Мама, ты слышала? Наша деревенская принцесса привезла приданое! Наверное, там моль и старые подшивки газет "Сельский вестник".
Вадим, мой муж, уехал на вахту на север три дня назад. Мы поженились всего месяц назад, вопреки воле его семьи. Они — "городская интеллигенция" в третьем поколении, хотя Анна Павловна всю жизнь проработала в архиве, а Лариса удачно развелась и жила на алименты. Я же — простая медсестра из поселка, где у Вадима сломалась машина во время рыбалки.
Когда наш деревянный дом в поселке пришлось продать за долги отца, Вадим настоял: "Поживи у мамы, пока я не вернусь и мы не снимем квартиру. Там места много, они поймут". Как же он ошибался.
— Куда мне это поставить? — спросила я, указывая на сундук.
— Только не в гостиной! — взвизгнула Анна Павловна. — Испортишь паркет. Тащи в кладовку, или нет... поставь на балконе. Там ему самое место. И сама располагайся там же, на раскладушке в маленькой комнате. Но, чур, к нам не лезть и на кухне не мешаться.
Я с трудом доволокла тяжеленный ящик до балкона. Руки дрожали от напряжения и обиды. Я села на холодный пол рядом с сундуком и погладила его шершавую крышку. Дед всегда говорил: "Надька, береги его. Тут история нашего рода. Когда прижмет — он тебя спасет". Я думала, он имеет в виду старые иконы или письма, но никогда не открывала второе дно, о котором он шептал перед смертью. Ключ висел у меня на шее на шнурке.
Вечером начался настоящий ад. Лариса решила устроить "смотры".
— Ну, расскажи нам, замарашка, как ты Вадика окрутила? — она сидела за столом, ковыряя вилкой салат, который я же и нарезала по приказу свекрови. — Залетела, небось? Или приворожила?
— Мы любим друг друга, — твердо сказала я.
— Любовь! — фыркнула Анна Павловна. — Деточка, Вадим — мальчик мягкий, добрый. Ты ему на жалость надавила. Думала, выберешься из своего навоза в город, заживешь? Квартира эта на меня записана, так что даже не мечтай. А Вадим вернется — мы ему глаза откроем. Не пара ты ему.
— Я не претендую на вашу квартиру, — я отодвинула тарелку. Кусок в горло не лез. — Я работаю, у меня есть сбережения...
— Сбережения у нее! — захохотала Лариса. — Три копейки? Слушай, может, ты нам денег дашь взаймы? А то мне на новые сапоги не хватает.
Они издевались надо мной методично, со вкусом. Каждый день начинался с упреков: не так помыла чашку, не туда положила полотенце, слишком громко дышишь. Я терпела ради Вадима. Но самое страшное началось через неделю, когда Лариса заметила ключ у меня на шее.
— Что это за ключик? От сердца Вадима? — съязвила она, дернув за шнурок, когда я проходила мимо. — Или от того сундука с рухлядью?
— Не трогай, — я перехватила ее руку. Впервые я дала отпор.
Лариса опешила, а потом ее лицо исказилось гневом.
— Мама! Она меня ударила! В моем же доме!
Анна Павловна выбежала из комнаты, как фурия.
— Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Собирай свои манатки и проваливай!
— Мне некуда идти, Вадим сказал... — начала я.
— Плевать я хотела, что сказал Вадим! Я хозяйка здесь! Даю тебе час. И сундук свой забери, а то я вызову грузчиков, и они его на свалку вывезут.
Я пошла в комнату, глотая слезы. Собирать было нечего. Но сундук... Как я его потащу? Он весил килограммов сорок. Я позвонила старому знакомому отца, дяде Мише, который работал в городе на грузовичке.
— Дядь Миш, выручай, — прошептала я в трубку. — Выгоняют меня. Надо вещи перевезти.
— Сейчас буду, Наденька. Держись.
Пока я ждала, Лариса ходила кругами. Любопытство пересилило злость.
— Слушай, а что там все-таки? Может, серебро какое? Или просто тряпки? Открой, покажи. Вдруг ты у нас что-то украла и вывозишь?
— Там ничего вашего нет.
— А я требую досмотра! — Анна Павловна встала в дверях, скрестив руки на груди. — Ты жила у нас неделю. У меня пропала... золотая цепочка. Да, точно. Открывай сундук!
Я поняла, что они не выпустят меня, пока не увидят содержимое. Дядя Миша позвонил, что подъехал.
— Хорошо, — сказала я. — Смотрите. Но только попробуйте что-то тронуть.
Мы вышли на балкон. Я сняла ключ с шеи, вставила в скважину. Замок скрипнул, поддаваясь неохотно. Тяжелая крышка откинулась.
Внутри лежали старые, пожелтевшие кружева, какие-то книги в кожаных переплетах, стопки писем, перевязанные лентами, и старая военная форма.
— Тьфу ты, — разочарованно протянула Лариса, брезгливо приподняв двумя пальцами кружевную шаль. — Реально старье. Я же говорила — мусор. И ради этого ты тащила такую тяжесть?
— Цепочки здесь нет, — я захлопнула крышку. — Вы убедились?
— Убирайся, — процедила Анна Павловна, потеряв всякий интерес. — И чтоб ноги твоей здесь больше не было. Вадиму скажем, что ты сама ушла. К любовнику.
Дядя Миша помог мне спустить сундук. Мы погрузили его в кузов "Газели".
— Куда теперь, Надя? — спросил он, глядя на меня с жалостью.
— В хостел, дядя Миша. Или в самую дешевую гостиницу. Денег у меня немного.
Мы ехали по ночному городу, и я думала, что жизнь закончилась. Муж далеко, связи нет, родня выгнала, денег в обрез. И только старый сундук глухо постукивал в кузове на поворотах, словно напоминая о себе. Я еще не знала, что настоящая тайна скрыта под вторым дном, которое я сама никогда не открывала.
Комната в дешевом хостеле на окраине города пахла сыростью и хлоркой. Соседей, к счастью, не было — не сезон. Дядя Миша, кряхтя, занес сундук и поставил его в угол.
— Ты, Надька, не горюй, — он сунул мне в руку смятую купюру. — Вот, возьми на первое время. Отцу твоему я должен был, да не успел отдать.
Я попыталась отказаться, но он лишь махнул рукой и ушел. Оставшись одна, я села на кровать и уставилась на сундук. Он занимал полкомнаты, темный, массивный, чужеродный. Зачем я таскаю его с собой? Может, Анна Павловна права, и это просто хлам?
Но слова деда не выходили из головы: "Второе дно, Надя. Там ответ".
Я подошла к сундуку. Сверху лежали те самые вещи, которые так разочаровали свекровь и золовку. Я аккуратно выложила кружева, форму прадеда, стопки писем. Дно сундука было выложено старым бархатом, протертым местами до дыр. Я начала ощупывать края. Никаких ручек, никаких петель. Просто ровная поверхность.
Может, дед выжил из ума перед смертью? Я надавила сильнее в углу. Раздался тихий щелчок. Одна из деревянных планок сбоку чуть сдвинулась. Я подцепила ее ногтем. Под планкой оказалось крошечное отверстие, похожее на замочную скважину, но гораздо тоньше.
Ключ на моей шее имел странную форму — на обратной стороне головки был выдвижной штырек. Я никогда не понимала, зачем он, думала — дефект литья. Трясущимися руками я нажала на пружинку на ключе, штырек вышел. Я вставила его в тайное отверстие.
Поворот. Еще один щелчок, гораздо громче первого. Бархатное дно медленно приподнялось, подталкиваемое скрытым механизмом.
Я затаила дыхание. Сердце колотилось где-то в горле. Я ожидала увидеть деньги. Пачки советских рублей, которые давно обесценились, или, может быть, облигации.
Но там лежали не деньги.
На мягкой подложке покоились несколько небольших, завернутых в промасленную тряпицу свертков и одна тяжелая шкатулка. Я развернула первый сверток. На ладонь выпала брошь. Даже в тусклом свете лампочки хостела она вспыхнула так, что мне стало больно глазам. Крупный синий камень в центре, окруженный россыпью прозрачных кристаллов. Сапфир? Бриллианты? Или просто дорогое стекло?
Я открыла шкатулку. Внутри лежал набор: колье, серьги и диадема. Работа была настолько тонкой, что казалась невесомой. Старинное золото, потускневшее от времени, и камни, камни, камни... И еще бумаги. Старые, с "ятями" и твердыми знаками.
"Опись имущества графини Е.П. Шереметьевой, переданного на хранение верному слуге Игнату...", — прочитала я первые строки. Игнат — так звали моего прапрадеда.
Я сидела на полу, обложенная сокровищами, и не могла поверить глазам. Это не просто украшения. Это история. И это состояние.
Внезапно телефон завибрировал, вырывая меня из оцепенения. Звонила Лариса. Я не хотела брать трубку, но почему-то нажала "ответить".
— Ну что, бомжуешь? — весело спросила она. — Мы тут с мамой подумали... Вадим звонил. Сказал, что приедет через неделю. Ты ему, конечно, можешь наплести с три короба, но кто тебе поверит? Мы скажем, что ты украла мамино кольцо и сбежала. Так что лучше тебе исчезнуть из города совсем. Поняла?
— Поняла, — спокойно ответила я. Голос мой звучал странно твердо. — Кольцо ищите лучше. А исчезать я не собираюсь.
— Ты еще огрызаешься? — взвизгнула Лариса. — Смотри, хуже будет!
Я сбросила вызов. Страх исчез. Теперь у меня была защита. Но что с этим делать? Я не могла просто пойти в ломбард. Такие вещи требуют оценки экспертов.
Утром я нашла в интернете адрес известного в городе антикварного салона. Приведя себя в порядок (насколько это было возможно в условиях хостела), я взяла только одну брошь, завернула ее в платок и положила во внутренний карман куртки. Остальное спрятала обратно в тайник, закрыла сундук, завалила его вещами и заперла дверь комнаты на все замки.
В антикварном салоне было тихо и пахло воском. Пожилой мужчина в очках-половинках окинул меня скептическим взглядом.
— Мы не покупаем бижутерию, девушка, — устало произнес он.
— Просто посмотрите, — я положила брошь на бархатную подушечку прилавка.
Он лениво взял лупу. Секунда, другая... Его брови поползли вверх. Рука дрогнула. Он включил мощную лампу и надел специальные очки.
— Откуда это у вас? — его голос сел.
— Семейная реликвия.
— Это... это работа Фаберже. Или кого-то из его лучших мастеров. Начало двадцатого века. Камни чистейшей воды. Сапфир — карат пять, не меньше. Вы понимаете, сколько это стоит?
— Примерно, — соврала я. — Я хочу продать. Но официально, через аукцион или коллекционера.
— Я могу позвонить одному человеку, — антиквар посмотрел на меня с уважением, граничащим с испугом. — Он специализируется на таких вещах. Но мне нужны гарантии, что это не краденое.
— У меня есть документы. Опись начала века.
Через два часа я сидела в кабинете нотариуса вместе с представителем коллекционера. Экспертиза подтвердила подлинность. За одну только брошь мне предложили сумму, равную стоимости двух квартир моей свекрови. А ведь в сундуке оставался целый гарнитур.
Я продала брошь. Деньги перевели на счет. Я вышла на улицу миллионершей, но внутри все еще дрожала та маленькая девочка, которую вчера выгнали на мороз.
Первым делом я сняла номер в хорошем отеле и перевезла сундук туда. Затем купила новую одежду, не вычурную, но качественную. И новый телефон.
Через неделю вернулся Вадим. Я встретила его на вокзале. Он выглядел уставшим.
— Надя! — он бросился ко мне, обнял. — Почему ты не дома? Мама звонила, сказала, ты устроила скандал и ушла к какой-то подруге. Что случилось?
Я посмотрела ему в глаза.
— Поедем, Вадим. Нам нужно поговорить. Не к маме.
Мы приехали в ресторан при отеле. Вадим озирался по сторонам, не понимая, откуда у меня деньги на такое заведение.
— Надя, что происходит? Ты выиграла в лотерею?
Я рассказала ему все. Про сундук, про издевательства его родни, про то, как меня выгнали ночью на улицу. И про наследство.
Вадим слушал, бледнея. Он сжимал кулаки так, что костяшки побелели.
— Они выгнали тебя? Ночью? Сказали, что ты воровка?
— Да. И теперь, Вадим, я ставлю условие. У меня есть средства, чтобы купить нам любое жилье. Но я больше никогда не переступлю порог дома твоей матери. И не хочу видеть их в нашей жизни. Ты со мной?
Он молчал минуту, глядя в скатерть. Это была минута выбора между привычкой подчиняться властной матери и любовью к жене, которая внезапно оказалась сильнее всех обстоятельств.
— Я с тобой, — сказал он. — Прости меня, что оставил тебя там одну.
Мы купили квартиру. Большую, светлую, в новом комплексе. Но историю о богатстве решили не афишировать. Для всех я оставалась "той деревенской".
Однако слухи ползут быстро. Через месяц раздался звонок в дверь нашей новой квартиры. На пороге стояли Анна Павловна и Лариса. Лариса держала в руках торт.
— Ну, здравствуйте, молодожены! — пропела свекровь, бесцеремонно пытаясь пройти внутрь. — Слышали, вы новоселье справили. Откуда деньжата-то? Вадим, сынок, ты что, кредит взял?
Они еще не знали. Они думали, что мы в долгах. Но взгляд Ларисы упал на мою шею. Там висело то самое колье из сундука.
Лариса замерла, не донеся ногу до порога. Торт в её руках опасно накренился. Её взгляд был прикован к колье. Бриллианты играли в свете прихожей так ярко, что казалось, они светятся сами по себе.
— Это... это что? — прохрипела она. — Стекло? Сваровски?
— Это наследство, — спокойно ответила я, не делая шага назад. — То самое, из сундука. Который вы назвали гробом с помойки.
Анна Павловна, наконец, протиснулась в коридор, оттолкнув дочь. Она оглядывала квартиру хищным, оценивающим взглядом. Высокие потолки, дизайнерский ремонт, дорогая мебель. Это явно не вязалось с её представлением о "кредите".
— Вадим! — воскликнула она, игнорируя меня. — Что происходит? Откуда эта роскошь? Ты влез в криминал?
Вадим вышел из гостиной. Он был спокоен, но в глазах его я видела холод, которого раньше там не было.
— Мама, Лариса, уходите. Вас сюда не звали.
— Как это не звали?! — возмутилась свекровь. — Мы твоя семья! Мы волновались! Твоя жена сбежала, украла у меня...
— Хватит! — рявкнул Вадим. — Надя мне всё рассказала. И про то, как вы её унижали, и как выгнали ночью. И про выдуманную кражу. Никакого кольца не пропадало, мама, ты его нашла на следующий день в кармане халата, я знаю тебя.
Анна Павловна осеклась.
— Ну... погорячились, с кем не бывает, — её тон мгновенно сменился на заискивающий. — Надя ведь тоже не подарок, характер показывала. Но мы же родные люди! Надо мириться.
Лариса тем временем не сводила глаз с меня. В её голове, видимо, складывался пазл. Старый сундук. Тяжесть. Мои слова про "ничего вашего". И теперь — эта квартира и колье.
— Подожди, — медленно проговорила золовка. — В том сундуке... там были драгоценности? Настоящие? И мы... мы выгнали тебя вместе с ними?
Я усмехнулась.
— Да, Лариса. Там было состояние. Достаточное, чтобы купить весь ваш подъезд. И я предлагала вам посмотреть. Но вы видели только старые тряпки. Вы были так заняты тем, чтобы унизить меня, что не заметили сокровищ у себя под носом.
Лицо Ларисы пошло красными пятнами. Жадность и осознание упущенной выгоды буквально душили её.
— Но это несправедливо! — взвизгнула она. — Сундук стоял в нашей квартире! Мы его хранили! Мы имеем право на долю! Мама, скажи ей! Мы же их приютили!
— Конечно! — подхватила Анна Павловна, почуяв запах денег. — По закону... если клад найден на территории...
— Это не клад, — перебил я её. — Это моя личная собственность, переданная по наследству. Есть документы. И сундук я увезла сама. Вы отказались от него. Помните? "Тащи на помойку".
— Вадим! — взмолилась свекровь. — Ну ты же умный мальчик. Эта девка тебя окрутила. Деньги должны оставаться в семье! У Ларисы кредиты, мне на лечение нужно... У нас трубы текут!
Вадим подошел ко мне и обнял за плечи.
— Моя семья — это Надя. А у вас есть ваша квартира и ваша гордость. Вы же "интеллигенция", а Надя — "замарашка". Зачем вам деньги замарашки?
— Вон, — тихо сказал он.
— Да вы... да я в суд подам! — кричала Лариса, пока Вадим выпроваживал их за дверь. — Ты нам должна! Мы тебя кормили неделю!
Дверь захлопнулась, отрезая их вопли. В наступившей тишине мы слышали, как Лариса истерично колотит кулаком в стену в подъезде и кричит на мать: "Это ты виновата! Выгнала её! Надо было быть хитрее! Я бы нашла тайник! Идиотка!"
Мы с Вадимом переглянулись. Мне стало не смешно, а грустно. Деньги, как лакмусовая бумажка, проявили всю гниль.
— Они не успокоятся, — сказал Вадим.
— Знаю. Поэтому мы продаем эту квартиру.
— Что? Мы же только въехали!
— Мы купим дом. В пригороде. Большой, с садом. И заведем собаку. Огромную. Чтобы никто чужой не вошел. А адрес никому не скажем.
Так и случилось. Родня мужа пыталась судиться, придумывая небылицы, что я украла сундук у них, что Вадим недееспособен. Они потратили кучу денег на адвокатов, влезли в еще большие долги. Лариса от злости разругалась с матерью, обвиняя её в упущенном богатстве, и съехала, оставив Анну Павловну одну в её стерильной квартире.
Алчность сожрала их изнутри. Они могли бы жить спокойно, если бы проявили хоть каплю человечности тогда, когда я пришла к ним с одной сумкой.
А я? Я открыла благотворительный фонд помощи женщинам, оказавшимся в трудной ситуации. Сундук теперь стоит в моем кабинете, отреставрированный и покрытый лаком. Второе дно я оставила открытым. Там пусто. Но для меня оно наполнено самым главным сокровищем — знанием, что никакие деньги не стоят того, чтобы терять человеческое лицо.
Иногда, глядя на огонь в камине нашего нового дома, я думаю: как странно устроена жизнь. Если бы они не были так жестоки, я бы, возможно, никогда не решилась открыть тайник, боясь их реакции. Их жадность и злоба подтолкнули меня к свободе.
Вадим входит в комнату с двумя чашками чая. Он обнимает меня, и я чувствую себя самой богатой женщиной в мире. И дело вовсе не в бриллиантах графини Шереметьевой.
Первые дни в нашем новом доме за городом казались раем. Мы выбрали место специально подальше от трассы, у самого леса. Высокий забор, тишина, нарушаемая только пением птиц, и запах хвои. Вадим, казалось, впервые за долгие годы начал дышать полной грудью. Он часами возился в гараже или гулял по участку, планируя, где поставит беседку, а где мангал.
Но тревога не отпускала меня. Она сидела где-то глубоко внутри, как заноза. Я знала Анну Павловну и Ларису слишком хорошо. Они не из тех, кто просто так отпускает добычу, особенно если эта добыча исчисляется миллионами.
Гром грянул спустя две недели после нашего переезда.
Я сидела в гостиной, разбирая оставшиеся бумаги из сундука. То, что я нашла на самом дне потайного отделения, потрясло меня не меньше, чем бриллианты. Это был дневник моего прапрадеда Игната. Читая его корявый, но старательный почерк, я понимала, почему он сохранил эти вещи.
"Графиня умоляла спрятать. Сказала: 'Игнат, спаси не ради золота, а ради памяти. Если придут красные или белые — всё одно, разграбят и пропьют. А это должно выжить, чтобы потомки знали, что была красота'."
Оказывается, дед не просто спрятал клад. Он всю жизнь боялся. Боялся доносов, боялся, что найдут. И этот страх передался моему отцу, а потом и мне. Но теперь я чувствовала не страх, а ответственность.
Звонок в домофон прозвучал резко, заставив меня вздрогнуть. На мониторе я увидела незнакомого мужчину в дешевом, лоснящемся костюме. В руках у него была папка.
— Кто там? — голос Вадима раздался из кухни.
— Не знаю. Сейчас спрошу.
Я нажала кнопку связи.
— Слушаю вас.
— Надежда Викторовна Смирнова? — голос у мужчины был скрипучий, официальный. — Вам повестка. И копия искового заявления. Распишитесь.
Сердце упало. Я открыла калитку, взяла бумаги. Руки дрожали, когда я разрывала конверт.
"Иск о неосновательном обогащении и хищении чужого имущества..."
— Что там, Надя? — Вадим подошел сзади, вытирая руки полотенцем. Он заглянул мне через плечо и чертыхнулся.
Анна Павловна и Лариса подали в суд. В иске говорилось, что я, проживая в их квартире, "обманным путем завладела антикварным имуществом, принадлежащим семье Звонаревых (то есть им), которое хранилось в сундуке, временно оставленном на их территории".
— Они утверждают, что сундук был их? — я нервно рассмеялась. — Вадим, это же бред! У меня есть свидетели, дядя Миша, документы... Твоя мать сама орала, чтобы я убрала этот "хлам"!
— Они наняли адвоката, — мрачно сказал Вадим, вчитываясь в текст. — Смотри, фамилия — Корзун. Я слышал о нем. Это "стервятник". Он берется за самые грязные дела, высасывает из ответчиков все соки, затягивает процессы годами. Мама, видимо, отдала ему последние сбережения или пообещала процент от выигрыша.
В тот вечер мы не ужинали. Аппетит пропал. Вадим ходил из угла в угол, желваки на его скулах ходили ходуном.
— Я поеду к ней, — вдруг сказал он, резко остановившись. — Я посмотрю ей в глаза. Как она может? Она же знает правду!
— Не надо, Вадим, — я схватила его за руку. — Это ловушка. Они только этого и ждут. Любое твое слово они запишут и используют против нас. Скажут, что ты давил на них, угрожал.
Но самое страшное началось на следующее утро. Я открыла ноутбук, чтобы проверить почту, и на меня посыпались уведомления. Лариса развернула полномасштабную войну в интернете.
На популярном городском форуме и в социальных сетях висел пост с кричащим заголовком: "Деревенская золушка или мошенница со стажем? Как невестка обокрала пенсионерку и инвалида".
Текст был написан талантливо, явно не Ларисой, а профессиональным копирайтером. Там было всё: и про бедную больную мать (у Анны Павловны вдруг обнаружилась куча смертельных недугов), и про несчастную сестру, которую "вышвырнули на улицу", и про то, как я, втираясь в доверие, вызнала, где семья хранит фамильные ценности.
Они перевернули всё с ног на голову! Теперь получалось, что сундук всегда стоял у них, а я его просто вывезла, пока они спали.
— Ты читала комментарии? — тихо спросил Вадим, заходя в комнату. Он был бледен.
Я пролистала вниз.
"Вот тварь! На чужом горбу в рай въехала!"
"Найти и наказать!"
"Адрес кто-нибудь знает? Надо навестить эту буржуйку."
Люди, не зная правды, захлебывались праведным гневом. Ненависть лилась с экрана густым потоком.
— Лариса выложила даже мое фото, — прошептала я. — То самое, со свадьбы.
— Нам нужно нанимать адвоката, Надя. Хорошего. Дорогого. Иначе они нас уничтожат не в суде, так морально.
Мы поехали в город. Я чувствовала себя преступницей, озираясь по сторонам. Мне казалось, что каждый прохожий узнает меня и плюнет в лицо.
В адвокатской конторе "Берг и партнеры" нас встретила строгая женщина лет пятидесяти. Софья Марковна внимательно изучила иск, потом прочитала пост Ларисы.
— Ситуация неприятная, но типичная, — заключила она, снимая очки. — Юридически их позиция слаба. У вас есть опись имущества 1917 года, где указана фамилия вашего предка?
— Да, — я достала копию. — Игнат Савельев. Мой прапрадед.
— Отлично. Это главный козырь. Доказать, что сундук принадлежал Звонаревым, они не смогут, если только не подделают документы. Но проблема в другом. Г-н Корзун будет играть грязно. Он будет давить на психику. Вы готовы к тому, что на суде будут вытаскивать всё "грязное белье"? Что будут лжесвидетели?
— Мы готовы, — твердо сказал Вадим. — Я не отдам им ни копейки. Дело не в деньгах, а в принципе.
— Хорошо. Тогда готовим встречный иск. О клевете и защите чести и достоинства. И еще... — Софья Марковна посмотрела на нас поверх очков. — Я бы советовала вам нанять охрану. Или хотя бы поставить тревожную кнопку. Судя по активности в соцсетях, вашу золовку кто-то очень грамотно консультирует по разжиганию травли.
Мы вернулись домой затемно. У ворот нашего дома стояла чужая машина. Старая, тонированная "девятка". Мотор работал. Когда фары нашего внедорожника осветили её, машина резко сорвалась с места и скрылась в темноте.
— Началось, — выдохнул Вадим.
В ту ночь я не спала. Я лежала и слушала шорохи дома. Мне казалось, что кто-то ходит под окнами. Сундук стоял в моем кабинете, тяжелый, молчаливый. Я подошла к нему и провела рукой по крышке.
"Ты принес мне богатство, дедушка, — прошептала я. — Но принес ли ты счастье?"
Прошел месяц. Наша жизнь превратилась в ад. Судебные заседания откладывались одно за другим — адвокат Корзун мастерски затягивал процесс, требуя то новых экспертиз, то вызывая несуществующих свидетелей.
Анна Павловна на суды не являлась — "по состоянию здоровья". Зато Лариса блистала. Она приходила в черном, без макияжа, с заплаканными глазами, играя роль безутешной жертвы. В коридорах суда она громко, чтобы слышали журналисты (которых она сама же и приглашала), рассказывала, как "эта аферистка" отравила её брата каким-то зельем, раз он забыл родную мать.
Вадим держался из последних сил. Он похудел, осунулся. Его уволили с работы — кто-то позвонил его начальству и сообщил, что он фигурант уголовного дела о мошенничестве. Конечно, это была ложь, но на Севере не любят проблемных сотрудников.
— Они бьют по самому больному, — сказал он однажды вечером, сидя на веранде с бутылкой пива. — Лариса знает, что работа для меня — всё.
— У нас есть деньги, Вадим. Тебе не обязательно работать сейчас.
— Дело не в деньгах, Надя! Дело в том, что я чувствую себя беспомощным. Моя собственная сестра уничтожает мою жизнь. А мать... Мать звонила вчера.
Я замерла.
— Ты взял трубку?
— Да. Она плакала. Говорила, что Лариса совсем с катушек слетела, что адвокат требует всё больше денег. Просила... просила дать им миллион. "Всего один миллион, сынок, и мы отзовем иск".
— И что ты ответил?
— Я сказал, что не веду переговоров с террористами. Она прокляла меня. Сказала, что у меня нет сердца.
Но самое страшное было впереди.
Однажды утром, выйдя во двор, я увидела, что наш забор изуродован. Красной краской кто-то огромными буквами написал: "ВОРОВКА! ВЕРНИ ЧУЖОЕ!". А на крыльце лежала мертвая крыса.
Меня затрясло так, что я не могла набрать номер полиции. Приехавший участковый лениво осмотрел надпись, брезгливо пнул крысу сапогом.
— Ну, гражданка, свидетелей нет, камер у вас на эту сторону тоже нет. Хулиганство. Заявление приму, но сами понимаете... Может, вы кому дорогу перешли?
— Это родственники мужа! — кричала я. — Они угрожают нам!
— Родственники? — усмехнулся участковый. — Семейные разборки — дело тонкое. Сами разбирайтесь.
Мы поняли, что полиция нам не поможет. Мы наняли ЧОП. Теперь по периметру участка круглосуточно дежурили двое крепких ребят, а камер стало больше, чем в банке. Но чувство безопасности исчезло безвозвратно. Наш уютный дом превратился в крепость в осаде.
А потом произошло то, что заставило меня действовать решительно.
Я поехала в город к врачу. На сроке в восемь недель меня мучил токсикоз, но радость от беременности перекрывала всё. Я хотела сделать Вадиму сюрприз вечером.
Выходя из клиники, я направилась к машине. Вдруг дорогу мне преградили двое парней спортивного телосложения. Лица скрыты капюшонами.
— Надежда? — спросил один, поигрывая брелоком с ключами.
— Да, — я попятилась назад, к дверям клиники, но они отрезали путь.
— Лариса Игоревна просила передать привет. И сказать, что если вы не поделитесь по-хорошему, то может случиться несчастный случай. Скользко нынче, упасть можно, живот ушибить...
Он многозначительно посмотрел на мою талию. Откуда они знают?! Я еще никому не говорила!
— Пошли вон! — я закричала так, что прохожие начали оборачиваться. — Охрана!
Парни мгновенно растворились в толпе, словно их и не было. Меня трясло. Я села в машину и заблокировала двери. Слезы душили меня. Они следят за мной. Они знают про ребенка. Они готовы убить моего нерожденного малыша ради денег.
Я не поехала домой. Я поехала к антиквару, тому самому, который помог мне в первый раз. Лев Борисович встретил меня радушно, но, увидев мое лицо, тут же налил воды.
— Что случилось, деточка? На вас лица нет.
— Лев Борисович, мне нужна ваша помощь. Не как оценщика. А как человека, который знает этот мир. Кто такой адвокат Корзун? И есть ли у него слабые места?
Старик нахмурился, протирая очки замшевой тряпочкой.
— Корзун... Грязный человек. Он связан с криминалом. Скупает долги, банкротит фирмы. Но, Наденька, у таких людей всегда есть "хвосты". Я слышал, он сейчас сам под колпаком у органов. Слишком жадный стал.
— Мне нужно, чтобы он отстал от нас. И чтобы Лариса испугалась так, чтобы забыла наше имя.
Лев Борисович помолчал, барабаня пальцами по столу.
— Есть у меня один знакомый... Бывший следователь, сейчас частный детектив. Он копает под Корзуна уже полгода. Ему не хватает показаний потерпевших. Если вы дадите ему материалы — записи угроз, скрины переписки, расскажете про шантаж... Возможно, мы сможем закрыть эту лавочку.
— Я готова на всё, — сказала я.
Вечером я рассказала Вадиму про беременность и про угрозы. Я ожидала, что он испугается. Но вместо страха в его глазах вспыхнула холодная, спокойная ярость. Та самая, с которой мужчины идут на войну, чтобы защищать свой дом.
— Завтра мы едем к этому детективу, — сказал он. — А потом я поеду к сестре. Один.
— Нет! Вадим, это опасно!
— Я не буду с ней разговаривать. Я привезу ей подарок.
Детектив оказался полной противоположностью киношным сыщикам. Это был молодой, подтянутый парень с ноутбуком в рюкзаке. Звали его Олег. Он выслушал нас внимательно, просмотрел все сообщения, записи звонков (Вадим все-таки начал записывать разговоры с матерью) и фото изуродованного забора.
— Этого мало для уголовки на Ларису, — честно сказал он. — Но достаточно, чтобы прижать Корзуна. Он координировал их действия. У меня есть запись, где он обсуждает с "братками" прессинг должника. Если мы добавим ваше заявление о вымогательстве и угрозах жизни, пазл сложится. Корзуна возьмут. А без него ваши дамы сдуются за два дня.
— Действуй, — сказал Вадим. — Сколько это стоит?
— Корзун — моя личная цель, — усмехнулся Олег. — Так что считайте это взаимовыгодным сотрудничеством. Но от вас потребуется смелость. Нам нужно спровоцировать их на прямую передачу денег или явную угрозу под запись.
План был рискованным. Вадим должен был позвонить Ларисе и сказать, что мы сдаемся. Что я боюсь за ребенка и готова отдать часть денег. Встречу назначили в нашем старом дворе, в той самой квартире.
Я умоляла Вадима не ехать, но он был непреклонен. На нем была скрытая камера и микрофон. Олег и группа захвата (оказывается, детектив работал в связке с УБЭП) ждали внизу.
Я сидела дома, глядя на телефон, и молилась. Каждая минута тянулась как час.
В квартире свекрови (со слов Вадима и материалов дела):
Вадим вошел в квартиру. Там пахло валокордином и дешевым табаком. Лариса курила прямо в кухне. Анна Павловна лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу. Адвокат Корзун сидел за столом, вальяжно раскинувшись, и перебирал бумаги.
— Ну что, блудный сын, — ухмыльнулась Лариса. — Приполз? Жена-то поумнее тебя оказалась. Поняла, что с нами шутки плохи.
— Мы хотим покоя, — глухо сказал Вадим. — Надя беременна. Вы... ваши люди напугали её.
— А мы тут ни при чем! — взвизгнула Анна Павловна. — Это всё хулиганы! Но бог всё видит, наказал её за жадность!
— Ближе к делу, — перебил Корзун. — Вы принесли наличные? Мы договаривались на пять миллионов отступных. И подписание отказа от претензий на квартиру.
— Денег с собой нет. Я хочу гарантий.
— Гарантии у тебя в штанах, — грубо хохотнула Лариса. — Переводи деньги на счет, который я скинула. И тогда мы отзовем иск. И, так и быть, забудем про твою замарашку. Хотя нет... пусть она публично извинится. Запишет видео, что она всё выдумала про нас.
— Вы хотите пять миллионов за прекращение травли? Это вымогательство, — четко произнес Вадим, следуя инструкции.
— Называй как хочешь, — Корзун подался вперед. — Это плата за урок. Жизнь — штука жестокая, парень. Либо ты платишь, либо твоя жена... случайно падает с лестницы. Понимаешь?
— Понимаю.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Спецназ вломился в квартиру, разбив окна на балконе (вторая группа заходила через него).
— Всем на пол! Работает спецназ!
Лариса завизжала, уронив сигарету на скатерть. Корзун попытался вскочить и уничтожить диктофон, который лежал перед ним, но его лицо тут же впечатали в тот самый полированный стол, который я когда-то так боялась поцарапать.
Анна Павловна картинно схватилась за сердце:
— Убивают! Вадим, скажи им! Это ошибка!
Вадим стоял посреди хаоса, спокойный и холодный. Он посмотрел на мать.
— Это не ошибка, мама. Это финал.
...
Следствие длилось полгода. Корзуна посадили надолго — за ним тянулся целый шлейф преступлений. Лариса получила условный срок за соучастие в вымогательстве, но главное — ей пришлось выплатить нам огромную компенсацию за моральный ущерб и клевету. Чтобы расплатиться, им пришлось продать ту самую "элитную" трешку и переехать в старую "хрущевку" на окраине.
Анна Павловна на суде отреклась от дочери. Она кричала, что Лариса и адвокат её запутали, что она старая больная женщина. Это было жалкое зрелище.
Когда всё закончилось, мы с Вадимом наконец-то смогли выдохнуть.
Прошел год.
Я сижу на террасе нашего дома. В коляске спит наша дочь, маленькая София. Она улыбается во сне.
Рядом, греясь на солнце, лежит огромный алабай по кличке Граф — мы всё-таки завели собаку, как и хотели.
Вадим подходит ко мне, обнимает за плечи и кладет передо мной небольшую книгу. Это — изданный дневник моего прапрадеда Игната. Мы решили не прятать историю. Мы отреставрировали сундук, передали часть документов в музей, а самые личные вещи оставили себе.
— Знаешь, — говорит Вадим, глядя на лес. — Я иногда думаю о них. О маме и Ларисе.
— Жалеешь?
— Нет. Мне жаль, что они выбрали такой путь. Они могли бы сидеть сейчас здесь, с нами. Нянчить внучку. Пить чай. У них было всё, чтобы быть счастливыми, кроме одного — души.
Я открываю книгу на последней странице. Там слова Игната, которые стали девизом нашей семьи:
"Богатство — это не то, что в сундуке. Богатство — это то, что в сердце. Если в сердце пусто, золото утянет тебя на дно. Если в сердце любовь — оно даст тебе крылья".
Я смотрю на сверкающую брошь, которую я выкупила обратно у коллекционера (да, я не удержалась). Теперь она принадлежит Софии. Но я знаю точно: если ей когда-нибудь придется выбирать между брошью и совестью, она выберет правильно.
Сундук стоит в гостиной, открытый. В нем теперь лежат игрушки дочери. Старая история закончилась. Началась новая. И в ней больше нет места для "замарашек" и злых свекровей. Только любовь. И немного магии старого дедушкиного сундука, который спас нас всех, просеяв нашу жизнь через сито истины.
