"Аринушка, я возьму с собой идиота, чтобы не скучать в троллейбусе", — эта фраза Фаины Георгиевны Раневской, сказанная без тени улыбки, стала легендарной, как и сотни других ее острых афоризмов. Она и воспринималась очень многими людьми как некий "ковер", как эксцентричный клоун, чья единственная задача — смешить и эпатировать. Но клоун, по ее собственному определению, "это высота". "Ля, тебе вредно много жидкости с клюквенным, пожалуйста", — могла она внезапно бросить кому-то и тут же, не меняя интонации, выдать абсолютно точное, беспощадное заключение врача, психолога и судьи в одном лице: "Кто ты, что ты, откуда ты и куда тебе идти?".
Она была не просто категориальна, она была страшна в своей прямоте. "Будет так, и всё. Жалко, королевство маловато, разгуляться мне негде!" — этот жизненный лозунг отражал ее внутреннюю потребность в абсолютной власти, которую она могла реализовать только на сцене, да и то, как мы увидим, лишь в небольших эпизодах. Из всех великих актрис советской эпохи, обладательниц Сталинских премий, государственных наград и высоких званий, эта высокая, совсем не изящная, чего уж там, длинноносая женщина с огромным носом сыграла на московской сцене меньше ролей, чем любая другая народная артистка своего времени.
"Вот так я для вас могу сыграть Донну Анну не хуже любой народной", — говорила она в запале. Раневская, конечно, уже давно стала легендой, и про неё, казалось бы, всё написано и всё сказано. Но в этих бесконечных воспоминаниях, в сплетении правды, мифов и домыслов, живет ее полная таланта, драматизма и непередаваемой остроты жизнь. Ее имя плотно окутано мифами, которые она сама, кстати, активно создавала, ведь "Я так привирать люблю. Пусть удивляются!". Сентиментальность она презирала, называя её "признаком склероза". А кино она вообще не любила, и это факт.
После первых же съёмок, между прочим, у самого Михаила Ромма в знаменитой "Пышке", юная Фани Фельдман отправилась со своей подругой на Воробьёвы горы, чтобы произнести торжественную клятву: "Давай, поклянемся, вот сейчас, на словах, что никогда! Кино — это зло, это абсолютное зло. Мы достойны Святого искусства, в кино его нет. Никогда больше мы туда, давай, давай!". Эту клятву она нарушала нечасто. На счету у Народной артистки всего около тридцати фильмов, но в каждом из них она появлялась ярко, наотмашь. "Ничего такого не сказала! Ничего такого не сказала!" — могла она прокомментировать собственную ложь.
Муля, не нервируй меня: как родился самый знаменитый афоризм
Но что было уникальным, так это колоссальный урок, который она преподала зрителю. В ней была такая сильная, чуждая советскому кино личность, что публика сразу эту личность разглядела, полюбив странную, нелепую, эксцентричную женщину. Вспомним знаменитый фильм "Подкидыш". "Я, конечно, безумно завидовал этой девочке, которая там ходила с Фаиной Георгиевной. 'Скажи, маленькая, что ты хочешь: чтоб тебе оторвали голову или ехать на дачу? — На дачу!'. Вот, видишь, властная женщина, у которой муж-подкаблучник, которая переживает, но изменить ничего не может".
"Муля, я хочу девочку. Я хочу любить кого-то. Я хочу подарить ему свою любовь" — это позиция любой женщины, которая хочет настоящего, неподдельного счастья. "Слышишь, Муля, брось папиросу, ты теперь будешь курить только на службе!". Фильм "Подкидыш" был посредственным, как, впрочем, почти все фильмы, в которых она снималась. Роль эпизодическая. За что же её было так любить? Бедного Мулю не дают ни газировки выпить, ни папироски покурить! А вот полюбили — массово и с энтузиазмом.
"Знаете, я фильм 'Подкидыш' не очень люблю. Почему? Ну, по многим причинам. Но главным образом потому, что однажды во время съёмки мне пришла в голову несчастная мысль сочинить фразу: 'Муля, не нервируй меня'. Вы представляете себе, Анна Николаевна, вот уже два поколения ребят дразнят меня 'Муля, Муля, не нервируй меня'!". Известна легендарная история о том, что Леонид Брежнев, вручая Раневской орден Ленина, якобы сказал ей: "Муля, не нервируй меня!". Говорят, она ответила ему с невозмутимым видом, что так её называют только мальчишки и хулиганы.
Вряд ли это было так в жизни, но с другой стороны, с ней такое вполне могло случиться. Даже сам Иосиф Сталин, который однажды смотрел фильм в Кремле, воскликнул: "Буду клеить! Буду клеить! Зачем видно всё равно? Видно! Актриса Раневская, ничего не клеить!". Сталин лично с Раневской не встречался, но эти слова ей, конечно, передали. Она была слишком острым, слишком медийным даром, чтобы оставаться незамеченной. Американский президент Рузвельт написал в 1944 году о ней: "Блестящая трагическая актриса".
О чём это он? Об одном из самых драматических эпизодов в её кинобиографии. Об этом чуть позже. Она же была в курсе, что в Америке сам президент Рузвельт сказал, что она великая актриса и что её имя должно быть вписано в книгу самых лучших. Говорят, что знала. Знала и... продолжала сниматься во всякой ерунде. Как она сама объясняла: "Ну вот, деньги проела, сидит без работы. Вот он клянётся, что он не пойдёт сниматься в кино или не пойдёт играть крокодила в новогодней сказке, но без работы артист мрёт".
В огне страсти: "Сгорю, как мотылёк"
"Не огорчайся, будем тренироваться, всё получится. Человек должен иметь терпение". Чего-чего, а терпения, упрямства и настойчивости у этой женщины было не занимать. Эта самая девушка из уважаемой таганрогской еврейской семьи решила стать невероятное дело — артисткой. Отец был категорически против: "Человек, которого отвергает отец, и как бы говорит: 'Ну, ты занимаешься не тем. Не надо пробовать даже быть артисткой. Тебе это не дано и вообще таланты у тебя не особо. Зачем тебе это надо?' 'Гражданка, это же вам не подходит'. — 'Я сама знаю, что мне подходит. Вот это именно то, что мне надо'".
Большая Никитская улица, Московский театр "Геликон-опера", отреставрированный архитектурный ансамбль театрального дома княгини Шаховской. Этот дом сдавался внаём, там жили квартиранты. Её первое жильё в Москве было в 1915 году, когда упрямая Фани Фельдман приехала в столицу учиться на артистку. "В пламени моей безумной страсти я сгорю, сгорю, как мотылёк!" — так она представляла свою будущую жизнь. Но ни в одну актёрскую школу её не приняли.
И тогда мать. А еврейская мама никогда не позволила бы себе бросить своё чадо. Она приехала в Москву, нашла каких-то знакомых и уговорила их одну маленькую комнатку сдать доченьке Фане. Чтобы никто никогда не видел, как Фаина бегает по актёрской бирже, и чтобы её имя не фигурировало в документах. "Фамилия, имя, отчество. Так это документы. У вас там занято прописано, правда, и фамилия моя. Так ведь тут их два. Какой ваш? Мой. А другой чей? А это я по дороге нашла". И вот, нескладная рыжеволосая девушка, даже не знаем под каким именем, начала штурм актёрской биржи.
Я думаю, что вот так драматично сложилась жизнь Фаины Георгиевны Раневской именно потому, что она обладала незаурядной, очень специфической внешностью. Метр восемьдесят рост — это достаточно внушительный рост, а тогда это было вообще, ну, такая, как это называлось... "Возьмите там под кроватью мои флигельманчики. Маленькие. Нет, спасибо, да, большие". Самый нормальный сорок второй номер. Может быть, в той самой комнате, где теперь "Геликон-опера", может быть, именно тут и получила Фаина свой первый ангажемент.
Она первый раз пришла и получила справку о том, что её взяли на амплуа Grand Coquette — "большая кокетка" — со своим гардеробом. Большая кокетка? Вот! Но она была кокеткой, вспомните! Она это очень любила: шляпки, украшения, какие-то воротники необыкновенные. "Работаю, как лошадь, бегаю, хлопаю, выпрашиваю, выпрашиваю, выпрашиваю". И она сразу преображается, она становится другой, очаровывает. Итак, со своим гардеробом юная Фаина отправляется в многолетнее путешествие по театральной провинции.
Большая трагедия "Мечты": трагическая актриса, не сыгравшая себя
Легенда гласит, что за шестнадцать лет она сыграла триста ролей. И вернулась в столицу, чтобы за оставшиеся ей пятьдесят три года сыграть... всего три. "А вы кто такая, собственно говоря? — Я актриса Любовь Орлова. — Раневская Фаина. Очень приятно, коллеги". Раневская — дорогой для многих человек, и не обязательно быть лично знакомым с человеком, не обязательно с ним сидеть за одним столом. Есть некая вольтова дуга, такая радуга, которая возникает между душами, когда ты впечатляешь. "Где же обещанное вами счастье? Простите, Павел Иванович, этот момент у меня выпал".
В Москву Раневская вернулась с неподъёмным грузом: пережитых ужасов Гражданской войны и горьким опытом первой любви, которая определила ее одиночество. "Вы были когда-нибудь влюблены? — Безумно! Один раз. В одного актёра. Пригласила его домой. Накрыла на стол, решила, что признаюсь ему в любви. Он пришёл с цветами... пьяный и со шлюхой. С тех пор я одна". Я думаю, что это правда. Это была её первая такая влюблённость, ожидание, что на неё обратят внимание, и тут вот кувырок такой произошёл.
Когда очень упала её самооценка в собственных глазах, и как-то она, наверное, очень надолго обиделась на мужчин. "Извините, но это моя жена. — Здравствуй, милый! Опять нализался? Козёл!" Было? Не было? Кто ответит? Не мы. Мы просто рассказываем историю, полную были и небылиц, горечи, любви, улыбок, слёз. Всего того, что называется жизнью, легенды. "Я помню, один гимназист хотел застрелиться от любви ко мне. Да, ну, угу. У него не хватило денег на пистолет, и он купил сетку для перепелов". Она и сама придумывала многое для своих ролей. "Ой, я так привирать люблю. Пусть удивляются".
О Раневской не только пишут книги, снимают сериалы, она стала героиней нескольких пьес. В одной из них Галина Коньшина играет её роль. Если бы она могла себе представить, что после её смерти будет столько фильмов о ней выпущено, столько книжек с какими-то дебильными анекдотами, которые ей приписывают, она бы была весьма удивлена. Она была бы удивлена, потому что при жизни специально для Раневской не написали ни одной роли, и даже ни одного эпизодического сценария. "Да что ж у меня не так? Что я не подхожу сюда? Здесь нельзя, здесь не нужен".
И вот она нашла этот свой уникальный путь: сделать из маленького, маленького, маленького эпизода — целую жизнь. "Одна я грущу. Здравствуйте, мадам. Придите, меня пожалейте". Этот шлягерный эпизод Раневская придумала и сыграла сразу после своей единственной, главной, единственной драматической и единственной любимой роли в кино, которой не суждено было стать отличительным знаком артистки. "Девица с приданым очень хочет выйти замуж, согласна на любой возраст и наружность, кроме прокажённых и сумасшедших, лишь бы были деньги".
Так не пишут, так, конечно, не пишут, думают. Милая моя величайшая драматическая актриса! Её использовали вот так, как использовали. Величайшая драматическая актриса. Кинозрители об этом знали? Конечно, нет. Кто же и когда это смог разглядеть? Это вот мог быть только Ромм, который после "Пышки" разглядел в ней масштаб дарования, причём именно трагического. Ну, все большие клоуны и комики, конечно, в душе трагики. Михаил Ромм закончил работу над картиной "Мечта" в ночь на 22 июня 1941 года.
"Вы кто такой? Позвольте представиться". Премьера прошла незамеченной из-за начала войны. Рузвельт увидел "Мечту" в сорок четвёртом году и был впечатлён, как мы знаем, именно ролью Мадам Скороход. "Мне нравится этот образ этой Мадам Скороход". Но зрители, конечно, больше любили "Свадьбу". Смешно, потому что когда человек смеётся, он любит этого артиста. Он может не понять глубины, он может не оценить широты, он может не понять, как сказать, афористичности. Ему смешно. А народ очень любит, когда смешно.
Дальше тишина: триумф и изгнание из театра
"Аркадий Иванович у себя в кабинете. Обожаю Чехова". Неизвестно, в каком спектакле по Чехову молодая Фанни увидела ровню художественного театра Василия Качалова. Известно, что полюбила его с первого взгляда и на всю жизнь. Пусть это была платоническая любовь. Он даже пытался её пристроить в Художественный театр. Но поскольку она произвела странное впечатление на Немировича-Данченко (она от волнения назвала его там не то Сидор Матович, не то Георгий Константинович, в общем, как угодно), он сказал: "Эту сумасшедшую нельзя! Уберите её, чтобы её больше не было!".
Прошло много лет. Но похоже, что театральные режиссёры продолжали считать её не совсем нормальной. "Валентин сардонически смеётся. Анна она побледнела, смутилась. А любовь? Неужели она? Любовь есть продукт ассоциаций идей". У меня ничего не сыграно фактически. Что я хотела бы ещё сказать? Во-первых, скажем сразу: из того немного, что Фаина Георгиевна сыграла на московской сцене, её главная роль, ее триумф — спектакль "Дальше — тишина". Она играла его тринадцать лет с неизменным успехом.
"Когда я училась в десятом классе, я увидела живую Фаину Георгиевну в спектакле 'Дальше — тишина'. А дальше тишина с плачем, урыдаешь просто. Превратишься в какое-то одно сплошное сердце". Плакала не только она. Там плакали мужчины, ревели. Эти слёзы были у всех на глазах. И ещё эпизод из спектакля "Шторм" в постановке главного режиссёра Театра имени Моссовета Юрия Завадского. "Возраст. Что говорите? Семьдесят лет. Сколько мне? Я уже со счёту сбилась. Я уже замуж не собираюсь".
"Знаете, у нас полтеатра ходил, говорит: 'Что говорите?'. Это осталось, это уже как просто расхожая фраза". Она выходит на сцену. Ей вот не хватит, вот надо было больше. А у неё всего-то десять минут на сцене. И не то что десять минут в этом спектакле, десять минут во всём репертуаре в то время в Театре имени Моссовета. "Что говорите? Фамилия, говорю, как? Вот это Орлова. У меня болит то, я солому с хлебом проглотила, так она у меня застряла торчать, ни туда, ни сюда не велась. Читайте, там за меня всё прописано".
В спектакле была занята вся труппа Моссовета, а публика с восторгом смотрела сцену с Раневской и... покидала зал. И что сделали? Взяли и убрали. Зрители ломятся на неё, а всё — "А вас сегодня нет. Вы пришли играть? Нет. Вы сегодня не играете в спектакле". Вас даже не предупредили. Как после этого артистке выжить? "Ой, не убивай, комиссар. Усёх поведаю, усёх поведаю к чёртовой!". Прошла неделя. В кабинет Завадского открывается дверь. Он говорит: "Да-да". Она заходит. Но, естественно, Завадский обомлел, потому что он понимал, что сейчас что-то будет.
Она говорит: "Я согласна". "На что Вы согласны?" "Я согласна играть плохо". Конечно, для неё это было страшной травмой. Но конфликт с Юрием Завадским на этом не закончился. Взаимоотношения, споры, не просто споры, а ссоры. Из театра уходила она? Да, не уходила, уволили её после очередной ссоры с главным режиссёром. Решение приняли единогласно на общем собрании, когда она подралась с Завадским. И в театре было собрано тут же собрание огромное, и где выступили все. Все против.
Её выгнали. И один из её друзей рассказывал, как она его спросила: "Ну, как там точка? Как там случилось всё это?". Я ей рассказал, и она сказала: "И что, так и никто? Проголосовали все против меня?". Я сказал: "Да". Она сказала: "А вы можете представить?". Я сказал, что я не посмел, я был совсем молоденький, испугался. Знаете, что? Никогда в жизни она мне это не упомянула. И никогда. Но это я всю жизнь носил. Ну, а теперь самое время поговорить о трудном характере Фаины Георгиевны.
Это был безмерный талант. Этому обаянию таланта мы поддавались. Наверное, в чём-то она была трудная. "Валя, я звоню, чтоб сказать тебе, я хочу тебе сказать. А собственно, о чём мне с тобой говорить? Я плюю на тебя. Тьфу!". Играть с ней было интересно, да, всё, но она была жутко деспотичная. "Люблю! Ты знаешь это. Понимаешь, у тебя мозги куриные. Вот что-то не то. Я говорю: 'Ну, в общем, ты осёл, голубчик мой, осёл'. Вот это я тебе по-дружески говорю, ты не обижайся. Ну ведь аттракцион у тебя дрянь, голубчик мой, плохой аттракцион".
Она, конечно, такой Тунгусский метеорит, потому что в ней было всё. Вот всё, что есть в мире, в ней было: плохого, хорошего, чудесного, волшебного, нелепого, счастливого. "То, что отдал — то твоё". Это лозунг её жизни. Она же раздавала всё. Я с ней была знакома в Ленинграде, была у неё в номере. Она тогда снималась в "Золушке". И при мне к ней пришла женщина и говорит: "Фека, мы с вами учились в гимназии". И она зимой пришла без пальто. И Фаина Георгиевна сказала: "Боже мой! Возьмите мою шубу".
И та одела шубу и ушла. Я сказала: "Я говорю: 'Фаина Георгиевна, Вы что, с ума сошли? А в чём вы поедете в Москву?'" Она говорит: "У меня халат очень тёплый". "А я говорю: 'Ну, может, это аферистка?'" Фаина так долго думала-думала. Он сказал: "Лёля, нельзя так плохо думать о людях". "Нет, нет. Решено. Я выживу тебя из твоего собственного дома, и ты умрёшь в лесу, и тебя съест твой бешеный медведь". Ну, в мою жизнь, как, наверное, в жизнь многих детей, Фаина Георгиевна вошла как Мачеха Золушки.
Она была такая, такая глазастая и такая непроходимая в каком смысле? Что она была такая величественная. Её нельзя было никак, ну, отодвинуть как-то от Золушки. И в то же время у неё были такие интонации, что её нельзя было назвать злодейкой. И она воспринималась как, знаете, как директор школы. "Ты, кажется, хотела побежать в парк, постоять под королевскими окнами? Можно, можно, можно, дорогая. Да. Только прежде прибери в комнату, вымой окна, натри полы, выбей кухню, выполи грядки, посади под окнами семь розовых кустов, разбери семь мешков фасоли, белую отдели от коричневой. Познай самоё себя". Кофе на недельку!
Если разговор идёт про Мачеху — злая такая, сякая. Но это такая стать, это такая гордыня, это такой волевой характер, которым тоже восхищаешься. "Золушка" — единственный фильм с участием Фаины Георгиевны, где её не поленились красиво одеть, причесать и загримировать. Посмотрите, какое декольте, талия, кокетливый взгляд. Влюбиться можно запросто. А может, кто-то и влюбился? Этот человек, которого мы воспринимаем как хорошего знакомого, появлялся перед нами крайне редко и очень ярко.
Всегда есть соблазн додумывать. Легенды позволяют нам фантазировать и строить какие-то догадки. Ну что же, давайте пофантазируем. Был у неё роман с Толбухиным, маршалом Толбухиным. "Мне очень нравился". Они познакомились в Тбилиси, куда Раневская приехала после премьеры фильма "Золушка". Я думаю, что если Раневская услышала, "Не знаю, не знаю". И мы не знаем, и верится с трудом, но красиво. Пусть будет и такая история в полной легенд жизни Фаины Георгиевны.
Я думаю, одна из нас им понравилась. Трудно представить двух более несхожих женщин, чем Раневская и Орлова. И история их тёплых отношений, и даже дружбы, может быть, тоже придумана? Нет, это не придумано. Орлова была единственным человеком, который влиял на Раневскую. "Что вы сделали с вашей головой? Простите меня, я сделала перманент. Я покрасилась красным стрептоцидом". Ну, кстати, вот они с Орловой очень хорошо общались и дружили. Она же про неё гениально сказала: "У Любови Орловой есть столько нарядов и платьев в шкафу, которые ей дарит её муж, что моль никак не может научиться летать".
Орлова смеялась, она не просто шутила, она очень это понимала, у неё был нюх на юмор. "Ну, это у меня в спектакле, когда звонят мне, там говорят, что хотят меня навестить. Я говорю: 'А меня ещё хотят? Зачем вам эта экскурсия по разваленным руинам? Ну, приходите, голубчик, приходите. Звонок не работает. Стучите ногами'. Как? Почему ногами? Что, с пустыми руками придёте?". Я уже не помню, кому-то кто-то получил Героя Соцтруда. Она сказала: "Тоже мне, труженик. Всё равно как если бы мне дали звание космонавта за то, что я вышел на балкон второго этажа".
В своих последних спектаклях, в своей последней, единственной, любимой роли в кино, она была настоящей, была до конца. "Я играла в основном жадных, жалких, наглых, бесцеремонных, нелепых и смешных. И было смешно. И плакать хотелось от таланта". "Деточка, оставь! Галечка, кошечка моя! Мы найдём другую деточку. — Нет, Муля, нет! Такой не найдём. Такой не найдём". Теперь мы это знаем точно.