Все главы здесь
Дорогие друзья! Сегодняшняя глава сильно отличается от тех, что вы привыкли читать. В повести начинается новый виток событий. Рассчитайте свои силы и возможности. В главе будет много неприятных вещей. Кто не уверен в себе — лучше пропустить. Мне бы не хотелось читать негативные комментарии.
Глава 52
Тем временем в Кукушкино в доме Елизаветы
В тот день Катерина ходила какая-то рассеянная, будто укутавшись в туман. С утра мать крутилась возле печи — щи, пирожки, квас холодный — все хотела приготовить посытнее. Жених приезжает, не абы кто, богатый, холеный, да видный. Одним словом — партия.
Семен явился ближе к полудню. Сначала в сени вошел запах — тяжелый, жирный, словно от жареного сала, — а уж потом и он сам переступил порог. Широкий, плотный, с круглым румяным лицом и волосами, что лоснились, словно натертые маслом. Губы влажные, пухлые, будто только что мясо ел да обтереться забыл. Глаза быстрые, блестящие, и все время шарят, цепляются за Катерину, прожигают насквозь.
Она, увидев его, вздрогнула. Хотела улыбнуться, как мать учила, — да не вышло. В горле пересохло, лишь головой кивнула, а руки спрятала за спину, будто боялась, что он их тотчас же схватит да потащит ее в кровать.
Мать же — так та прямо расцвела. Суетится, кланяется: куда дорогого гостя посадить, чем угостить, что ему подать побелее, послаще, посытнее, пожирнее.
— Проходи, Семенушка, не стесняйси, — воркует, — у нас усе свое, усе самя! Катя у мене уж больно хозяйственныя! Мене ничевой делать не даеть. Усе сама. Сиди, грит, мать, отдыхай. Давай, айда, садиси! Спробуй стряпню яе. Укусно.
Семен сел, развалился, как у себя дома. На Катерину пялился так, что ей хотелось через крышу улететь или хоть в пол провалиться. Щеки горели, а сердце колотилось часто-часто — не от радости, а скорее, от какого-то липкого страха и предчувствия чего-то неотвратимого.
Под вечер мать, насыпав будущему зятю похвалы через край и глядя на довольного жениха, объявила:
— Ох, пойду я до Агриппины дойду, надоть мене. Со вчерась собираюси. Да усе никак. А вы тут посидитя, помилуйтиси.
Накинула шаль, и шасть — за порог. Катерина только рот успела открыть да так и застыла. В хате сразу стало как-то тесно, душно, словно воздух стал густым и с трудом пробирался в легкие.
Семен медленно поднялся, подошел ближе. Взгляд его стал тяжелым, вязким. Он наклонился к ней, и Катя почувствовала, как у нее все внутри затряслось.
— Ну чевой жа ты, Катька, — прошептал он ей прямо в ухо, пальцами едва тронув за подбородок. — Свадьба-то скоро у нас. Чевой пугаесси, дуреха?
Голос низкий, ухмыляющийся.
— Мы ж с тобой таперича свои ужо почти. Как муж с женою будем…
Катерина встала, попятилась, уперлась спиной в стену. Не знала куда руки деть, куда глаза. На душе поднималось смятение — не от слов его даже, а от того, как он смотрел. Будто вещь перед ним стояла, которую он купил, заплатил — и теперь имеет право брать.
Семен положил ладонь ей на талию — уверенно, нагло, другой принялся мять грудь.
Он тяжело дышал и приговаривал:
— Не бойси. Никто не узнат! А ежеля и узнат — чевой такова. Жить нам жа местя… да скоро уж…
Катерина судорожно выдохнула. Хотела сказать «нет», но язык словно прирос ко рту. И в эту минуту она почему-то вспомнила Степана — как он смотрел тихо, чисто, как разговаривал уважительно, будто душу гладил, а не девичье тело. И от этой мысли стало еще больнее.
Семен наклонился еще ближе, пахнул отвратительно прямо в лицо — Катерина едва удержалась, чтобы не оттолкнуть его, не вскрикнуть и не убежать.
А за окном уже сгущались сумерки, и тени ложились на пол, как длинные холодные пальцы.
Семен приблизился совсем уж вплотную — не оставляя ей ни воздуха, ни пути к отступлению. Он будто распух еще больше, налился самодовольством, чувствуя ее беспомощность. В его глазах плясала уверенность человека, привыкшего брать, не спрашивая.
Катя опустила голову. Она поняла, что сопротивления от нее он не ждет — да и не примет. Внутри было пусто, как в черной яме. Не страх даже — затвердевшая безысходность.
Семен слегка коснулся губами ее щеки, влажно, неприятно.
Катя вздрогнула — но стояла.
Стояла так, будто ноги приросли к полу.
— Ну, ну… — бормотал он, тянущийся к ней. — Нешто женою боишьси быть? Нешто не знашь, как оно… тепло-то… ага… да подишь ты, есть подруги-то? Рассказували тебе! Айда, айда, я жа любовник знатнай! Усе бабы довольныя быля. Да ты не ревнуй, Катя, не ревнуй! Я чичас ишо чуток погуляю, а потома усе. Пойдем, тебе шибко понравитси.
И он настойчиво стал подталкивать ее в девичью светлицу. Рука его, тяжелая, обвисла у нее на поясе, другой он приоткрывал перед собой дверь.
Катя шла, будто во сне. Каждая клеточка тела вопила «прочь», но разум цеплялся за одно: все равно ведь когда-то будет… не сегодня — так после свадьбы… какая уж разница…
Но казалось, что сердце падает куда-то внутрь, уходит, как камень в воду.
В светлице было темновато.
На кровати лежало вышитое покрывало — ее собственная работа. Только сейчас оно показалось ей не своим — чужим, будто приготовленным вовсе не для нее.
Семен не дал ей времени ни на мысль, ни на вдох. Схватил, навалился, подмял под себя всем своим грузным телом, лишая последнего пространства.
Катя лишь глаза закрыла.
Серые, безжизненные — как у человека, который перестал надеяться.
Он тяжело сопел, торопился, ничего не замечал вокруг — ни ее дрожащих ног, ни того, как она отвернула лицо к стене, будто и вовсе не здесь.
Долго это не длилось. Все произошло резко, быстро, грубо.
Когда все кончилось, у Катерины перед глазами плыло — а внутри не боль даже, а мутное, глухое отвращение, что поднималось изнутри.
И непонимание. Почему Наташка глупо улыбается, когда рассказывает о том, как милуется с мужем… говорит, что приятно, тепло, сладко?
Катя же ощущала себя выжатой, опустошенной, будто ее чем-то грязным залили изнутри. Она даже побоялась, что прямо сейчас ее вырвет на Семена.
А он, довольный, огладил себя по боку, крякнул и, будто чего-то великого достиг, ухмыльнулся и сказал:
— Вот и ладно. Вот и по-людски сложилоси. Таперича уж не отвертисси, Катька. Не думай ничевой — свадьба скоро.
Катя не ответила — лишь отвернулась, чтобы он не видел, как она губы кусает, чтобы не заплакать.
Потом он, присвистывая, вышел в горницу, а оттуда в сени. До Кати дошел удушающий запах вонючего табака. Видать, закурил Семен.
У Кати не было сил подняться. Она чувствовала себя выпотрошенной уткой. Именно уткой. Катерина подумала, что если она сейчас встанет, то будет двигаться именно так — как утка. Ощущение Семена там, у нее между ног, все еще сохранялось и вызывало приступ тошноты.
Тем временем Лиза вернулась, заглянула в светлицу, радостно хмыкнула, прошептала:
— Ну чевой развалиласси? Ночевой он останетси, чичас мене сказал. Видно, понравиласи ты яму, Катька, — хохотнула мать и еще тише добавила: — Я яму для приличности у горнице постелю налажу. Ну вродя как я ня знай ничевой.
Катя смотрела на мать пустым взглядом: ей было абсолютно все равно — кто где ляжет. И кто что знает или нет. Тело ломило, а душа плакала.
Продолжение в среду
Татьяна Алимова