Горячая вода обжигала кожу, но Валентина Сергеевна не отдергивала рук. Ей казалось, что если она сделает воду еще горячее, то сможет смыть с себя липкое ощущение прошедшего вечера.
Праздничное платье, купленное на распродаже по настоянию дочери, уже висело на спинке стула, сиротливо обвисшее, как и плечи хозяйки.
В раковине высилась гора посуды с остатками жирного соуса и засохшего крема. Хрусталь, который она берегла для особых случаев, теперь казался тусклым и грязным, словно впитал в себя фальшь звучавших тостов.
Юбилей прошел «как у людей», но внутри осталась пустота. Гости — родня мужа, шумная соседка и коллеги дочери — разошлись, оставив после себя пятна на скатерти и гулкую тишину, в которой слышалось тиканье старых ходиков.
— Мам, ну ты чего там застряла? — голос Ирины донесся из коридора, капризный и требовательный. — Мы со Стасиком сейчас чай пить будем, неси торт, если остался.
Валентина выключила воду и вытерла руки жестким вафельным полотенцем. Кожа на пальцах была сухой, с въевшимися следами многолетней стирки и чистки овощей. Маникюр она не делала лет пятнадцать — экономила каждый рубль, чтобы у Ирочки было «не хуже, чем у других».
Дверь на лоджию была приоткрыта. Оттуда тянуло прохладой и сигаретным дымом — «молодые» вышли подышать.
Валентина хотела позвать их, попросить помочь убрать со стола. В конце концов, ей сегодня исполнилось шестьдесят, и ноги гудели так, словно налиты свинцом. Рука уже легла на холодную пластиковую ручку двери, но замерла.
— ...Ир, ну сколько можно тянуть резину? — голос зятя звучал не празднично, а деловито и раздраженно. — Кредит за машину сам себя не погасит, а нам еще за коммуналку платить, цены растут.
— Тише ты, у нее слух как у кошки, — шикнула дочь, и Валентина представила, как та оглядывается на кухонное окно. — Стась, потерпи немного. Сегодня она добрая, выпила, расслабилась. Я завтра с утра начну обработку. Скажу, что врачи настоятельно советуют свежий воздух для сосудов.
— Да какой там воздух? Там в домике сквозняки гуляют, крыша течет, — усмехнулся зять, выпуская дым.
— Запеним, рубероид постелим, — отрезала Ирина тоном, которым обычно торговалась на рынке за скидку. — Буржуйку поставим, дров купим машину. Ей там полезно будет: огурчики, грядки, физическая активность. А мы наконец детскую сделаем из ее комнаты, мне надоело в проходной гостиной ютиться. Скорее бы мать уже ключи отдала и съехала на дачу.
Валентина отшатнулась от двери, словно получила физический удар в грудь. Полотенце выскользнуло из рук и бесшумно упало на линолеум.
Сердце не забилось чаще, нет. Оно словно споткнулось о ребра, замерло на секунду и превратилось в тяжелый, холодный камень, тянущий вниз.
«Скорее бы съехала».
Она медленно обвела взглядом кухню. Эти обои она клеила сама три года назад, стоя на шаткой табуретке, чтобы «молодым было уютно и светло». Новый холодильник, купленный на ее скромные пенсионные накопления, потому что старый «слишком громко гудел и мешал Стасику спать».
Вся ее жизнь была вмурована в стены этой трехкомнатной квартиры.
Муж, Андрей, умер рано, когда Ирочке было всего десять, а старшему, Дмитрию, — пятнадцать. Валентина тянула их одна, работая на двух ставках, а по ночам строча заказы на старой швейной машинке «Подольск».
Себе она отказывала во всем, превратившись в функцию по обеспечению быта. Пальто перелицовывала трижды, сапоги носила, пока подошва не отходила, а все деньги шли детям.
Дмитрий вырос, поступил в училище, уехал служить на Север, стал самостоятельным мужчиной. Он присылал деньги, звал к себе, предлагал помощь. А Ирочка... Ирочка осталась «маленькой принцессой».
Ей всегда было нужнее: то платный институт, потому что на бюджет «сложно», то пышная свадьба, то новая машина для мужа. И вот теперь благодарность обрела форму ссылки в щитовой домик с буржуйкой.
Валентина Сергеевна подняла полотенце и аккуратно повесила его на крючок. Движения ее стали замедленными, но удивительно точными.
Она вспомнила ту дачу. Шесть соток на болоте, щитовой домик, где удобства во дворе, а зимой промерзает даже вода в чайнике. Она любила бывать там летом, но жить там в шестьдесят лет, в одиночестве, зимой — это был приговор.
— Мам? Ты чего там притихла? — Ирина вошла на кухню, размахивая руками, разгоняя табачный дым. — Ой, фу, накурили мы. А где чай?
Дочь плюхнулась на стул, даже не взглянув на гору грязной посуды. Она была абсолютно уверена в незыблемости своего мира, где мама — это обслуживающий персонал.
— Чайник греется, — голос Валентины прозвучал ровно, без дрожи. — Торт в холодильнике.
— Отлично! — Ирина потянулась, демонстрируя свежий маникюр, на который мама тайком сунула ей деньги неделю назад. — Слушай, мам... Мы тут со Стасом подумали. Тебе в городе тяжело становится. Шум, экология плохая, давление у тебя скачет.
Валентина медленно повернулась к дочери. Она смотрела на родное лицо и видела чужого, расчетливого человека.
— И что же вы придумали? — спросила она, глядя прямо в глаза дочери.
— Может, тебе на дачу перебраться? Насовсем? — Ирина улыбнулась самой ласковой улыбкой. — Мы бы тебе там обогреватель хороший купили, масляный. А то нам тут тесновато. Стасик нервничает, ему личное пространство нужно для работы. Да и внуков мы планируем...
— Внуков, — эхом повторила Валентина, не меняя выражения лица.
— Ну да! А куда кроватку ставить? В твою комнату она идеально встанет. Комната светлая, теплая, с балконом.
— А я, значит, на свежий воздух, в щитовой дом?
— Ну ма-а-ам, — капризно протянула Ирина, скривив губы. — Не начинай драму. Это же логично! Ты на пенсии, тебе на работу к восьми утра не надо. А нам до офиса отсюда полчаса, а с дачи — два часа по пробкам пилить. Входи в положение. Мы же семья.
«Семья», — подумала Валентина. Слово, которое раньше грело и оправдывало любые жертвы, теперь вызвало приступ тошноты.
— Я подумаю, — тихо произнесла она.
— Вот и умница! — Ирина просияла, словно сделка по продаже совести уже состоялась. — Давай ключи от дачи, Стас завтра съездит, посмотрит, что там подлатать надо перед зимой. А ты пока вещи потихоньку собирай. Нечего тянуть.
Валентина молча сняла с крючка в прихожей связку ключей от дачи и положила на стол.
— Спасибо, мамулечка! Ты у нас золотая! — дочь чмокнула её в щеку холодными губами и упорхнула в комнату к мужу.
Валентина осталась одна. Она провела ладонью по гладкой поверхности столешницы. Холодный пластик. Чужой. Все в этом доме вдруг стало чужим, временным.
Она достала из кармана фартука старенький телефон с трещиной на экране. Нашла контакт «Дмитрий Сын».
Пальцы быстро набрали сообщение: «Дима, твое предложение насчет переезда и сдачи квартиры еще в силе? Они меня выселяют».
Ответ пришел через минуту, словно сын ждал этого сообщения полгода.
«Всегда в силе, мам. Я знал, что этим кончится. Билет взял на завтрашний вечер. Ни слова им не говори. Жди».
Валентина выдохнула. В груди разжалась пружина, которую она сжимала тридцать лет.
Следующие два дня прошли в странном тумане. Валентина Сергеевна двигалась по квартире как призрак, стараясь не попадаться «молодым» на глаза. Она не плакала, не устраивала скандалов, не взывала к совести. Она просто наблюдала.
Наблюдала, как зять, почувствовав себя хозяином, начал ходить по квартире в одних трусах, почесывая живот. Как Ирина громко обсуждала по телефону с подругой, какие обои поклеит в «бывшей маминой» спальне.
— Оливковые, Ленка, точно оливковые! — щебетала она. — А старую мебель выкинем на помойку, этот советский хлам только место занимает и пыль собирает.
«Хлам» — это был дубовый шкаф, который покойный Андрей делал своими руками, с любовью подгоняя каждую деталь. И та самая швейная машинка «Зингер».
Валентина подошла к машинке, когда дома никого не было. Погладила лакированный бок, ощутила холод чугунного колеса.
Этот «хлам» кормил их в голодные девяностые. Ирина носила платья, сшитые на этой машинке из перелицованных вещей, и хвасталась в школе, что это «импорт». А теперь — на помойку.
В среду вечером Ирина притащила с работы стопку картонных коробок.
— Вот, мамуль, начинай паковать. Книги там, посуду лишнюю. Только много не бери, там места мало, захламлять не надо. Остальное мы потом сами разберем... ну, или выбросим.
Она бросила коробки посреди комнаты Валентины, как подачку.
— Стасик машину на субботу заказал. «Газель». Увезем тебя с ветерком!
— Хорошо, — кивнула Валентина, не отрываясь от книги. — В субботу так в субботу.
Она не стала говорить, что Дмитрий прилетит в пятницу вечером, а днем у нее назначена встреча с нотариусом.
В четверг, пока дочь была на работе, а зять спал до обеда, Валентина ушла из дома. Она посетила банк, сняла накопительную часть пенсии. Затем зашла в агентство недвижимости, куда направил её Дмитрий, и подписала договор доверительного управления.
Дома она методично складывала вещи. Но не в коробки Ирины.
Она достала из антресоли свой старый, но крепкий чемодан на колесиках. Сложила туда документы, немного белья, фотографии мужа и детей — те, где они еще маленькие и смотрят на нее с любовью. Швейную машинку она накрыла плотным чехлом и поставила у двери.
Вечером пятницы Ирина и Стас ушли в кино на ночной сеанс. «Отметить начало новой жизни и скорое расширение жилплощади», — как выразился зять, подмигивая жене.
Едва за ними закрылась дверь, раздался звонок.
На пороге стоял Дмитрий. Огромный, бородатый, в походной куртке, он казался скалой в этом узком коридоре. От него пахло морозом, дорогой кожей и табаком.
— Привет, мам.
Он не стал обнимать её сразу. Внимательно посмотрел в глаза, словно сканировал повреждения на корпусе корабля.
— Сильно допекли?
— Терпимо, сынок, — Валентина впервые за неделю искренне улыбнулась. — Проходи. Я пирог испекла, твой любимый.
— С мясом? — Дмитрий разулся, аккуратно поставив ботинки в угол.
— С мясом. И коньяк есть.
Они сидели на кухне. Той самой, где всё началось. Дмитрий слушал рассказ матери молча, только желваки ходили на скулах, выдавая напряжение.
— Значит, на дачу? В щитовой домик без удобств? — переспросил он глухим голосом.
— Буржуйку обещали поставить, — с горькой иронией добавила Валентина. — Говорят, свежий воздух полезен.
Дмитрий хмыкнул. Звук был страшный, как треск ломающегося дерева в лесу.
— Ну, буржуйка — вещь полезная. Особенно когда центральное отопление отключают за неуплату.
— Ты о чем? — не поняла Валентина.
— О справедливости, мама. Ты вещи собрала?
— Только чемодан.
— А машинка? — он кивнул на чехол в коридоре.
— Тяжелая она, Дим... Думала оставить.
— Я заберу. У меня в новом доме мастерская будет большая. Жене пригодится, она у меня рукоделие любит, ценит настоящие вещи. Не на помойку же память об отце выбрасывать.
В этот момент хлопнула входная дверь. Вернулись «молодые», громко смеясь и обсуждая фильм.
— Ой, фу, чем это пахнет? Каким-то мужским одеколоном, резким таким! — раздался голос Ирины.
Она вошла на кухню и застыла, увидев широкую спину брата.
— Д-дима? Дмитрий Андреевич? Ты какими судьбами?
Стас, маячивший за её спиной, сразу сжался, ссутулился и постарался стать невидимым. Дмитрия он боялся до икоты еще со свадьбы, когда тот коротко объяснил ему правила поведения в семье.
— Привет, сестренка, — Дмитрий не встал. Он сидел, занимая собой половину крошечной кухни, и пил чай из маминой кружки. — Да вот, прилетел маме помочь с переездом. Вы же её выселяете?
— Ну зачем так грубо! — Ирина пошла красными пятнами. — Не выселяем, а... оптимизируем жилое пространство. Маме на природе объективно лучше будет.
— Конечно, лучше, — кивнул Дмитрий, глядя на неё тяжелым взглядом. — Гораздо лучше, чем здесь, с вами.
Ирина расслабилась, приняв сарказм за согласие. Поддержка старшего брата — это было неожиданно, но очень кстати.
— Вот видишь! Даже Дима понимает логику. А ты, мам, все упрямилась, драму разводила.
— Я не упрямилась, — Валентина встала. Она вдруг почувствовала себя удивительно легкой, словно с плеч сняли мешок с мокрым песком. — Я просто готовилась.
— К чему? — не понял Стас, выглядывая из-за плеча жены.
— К оптимизации, — ответил за неё Дмитрий, поднимаясь во весь рост. — Ладно, всем спать. Завтра день тяжелый, подъем ранний.
Утро субботы началось не с запаха кофе, а с грохота. Это Дмитрий выносил швейную машинку. Он нес тяжелый чугунный агрегат одной рукой, как пушинку.
— Дима, ты куда это тащишь? — высунулась из спальни заспанная Ирина в бигуди. — Мы же решили, что старье не повезем, там места нет!
— Это не старье. Это инструмент, который тебя кормил, — бросил он, не останавливаясь. — И он едет со мной.
К десяти утра у подъезда стояла не «Газель», заказанная Стасом, а черный внедорожник Дмитрия и такси комфорт-класса.
— Мам, зачем такси? — искренне удивилась Ирина, выходя на крыльцо и щурясь от солнца. — Мы бы тебя и на Стасиковой машине довезли за пару рейсов, ну или в грузовик бы села, там место есть...
Валентина вышла из подъезда. Она была не в старом залатанном пальто, а в новом элегантном плаще, который Дмитрий привез ей в подарок. На ногах — удобные дорогие кроссовки.
— Дочь, — Валентина посмотрела на Ирину. Спокойно, без той привычной жертвенности и мольбы во взгляде. — Я не еду на дачу.
— В смысле? — челюсть Ирины отвисла. — А куда? Ты к Диме? В Сургут? Мам, ты что, там же холодно, климат не тот!
— Сначала в санаторий. В Кисловодск. На двадцать один день, люкс, — Валентина похлопала по сумочке, где лежала путевка. — А потом... потом видно будет. Может, к Диме. Может, в Петербург, я давно хотела Эрмитаж посмотреть не по телевизору.
— А... а квартира? — подал голос Стас, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Мы же ремонт хотели начать, бригаду уже нашли...
Валентина достала из сумочки связку ключей.
Ирина жадно протянула руку, пальцы её дрогнули в нетерпении.
— Вот, мамуль, правильно! Отдыхай, лечись, ты заслужила. А мы тут за всем присмотрим, порядок наведем.
Валентина не отдала ключи дочери. Она повернулась к мужчине, который скромно стоял у подъезда и курил, ожидая сигнала. Это был плотный, серьезный мужчина лет сорока пяти, с безупречной выправкой и цепким взглядом.
— Сергей Петрович, подойдите, пожалуйста.
Мужчина подошел, аккуратно затушив сигарету и выбросив её в урну.
— Вот ключи, полный комплект, — Валентина вложила связку в его широкую ладонь. — Договор мы подписали. Оплата, как договорились, на карту каждое первое число без задержек.
— Понял, Валентина Сергеевна. Не беспокойтесь. Порядок и своевременную оплату гарантирую. Честь офицера.
Ирина стояла, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на лед.
— Мама... Это кто? Какой договор?! О чем ты говоришь?
— Это мой арендатор, — буднично, словно сообщая прогноз погоды, сказала Валентина. — Сергей Петрович с семьей. Они хорошие, переводятся в нашу часть. Люди серьезные, аккуратные. Снимают всю квартиру на длительный срок.
— СНИМАЮТ?! — взвизгнула Ирина так, что с дерева взлетели испуганные вороны. — А МЫ?! ГДЕ МЫ БУДЕМ ЖИТЬ?!
— А вы, — вступил в разговор Дмитрий, подходя к матери и обнимая её за плечи, — вы же сами сказали: вам в городе душно. Экология плохая, шумно.
— Мы не можем на дачу! — заорал Стас, забыв про страх перед шурином. — Там же работать невозможно! Интернета нет! Туалет на улице! Зима на носу!
— Буржуйку поставите, — с наслаждением процитировала Валентина слова дочери. — Романтика. Свежий воздух. Грядки копать полезно для здоровья.
— Ты не можешь с нами так поступить! — у Ирины началась настоящая истерика. Слезы потекли по щекам, размазывая косметику. — Это и моя квартира тоже! Я здесь прописана! У меня права!
— Прописана, — кивнул Дмитрий, сохраняя ледяное спокойствие. — Но единственный собственник — мама. И она имеет полное право распоряжаться своим имуществом. Хотите жить с Сергеем Петровичем? Пожалуйста, закон не запрещает. У него трое сыновей, старшие — боксеры. И собака. Ротвейлер. Думаю, вы поладите, если будете соблюдать субординацию.
Сергей Петрович вежливо, но многозначительно улыбнулся.
— Да, места всем хватит, если потесниться. В тесноте, да не в обиде. Только у нас режим строгий. Подъем в шесть утра, зарядка, отбой в двадцать два ноль-ноль.
Стас позеленел, представив эту картину.
— Мама! — закричала Ирина, хватая мать за рукав нового плаща. Ткань была скользкой, пальцы соскользнули, не найдя опоры. — Ты нас выгоняешь? Родную дочь?! На улицу?!
Валентина посмотрела на свои руки. Те самые руки, которые тридцать лет стирали, убирали, готовили, гладили, шили ради этой девочки. Руки, на которых она экономила даже самый дешевый крем.
— Нет, Ирина Андреевна. Я не выгоняю. Я просто даю вам уникальную возможность стать самостоятельными взрослыми людьми. Вы же так хотели ключи. Вот, у вас есть ключи от дачи. Живите. Стройте свое гнездо, как считаете нужным.
Она повернулась к сыну.
— Поехали, Дим. На самолет опоздаем.
Дмитрий открыл перед ней дверь такси. Валентина села на мягкое сиденье. В салоне пахло дорогим ароматизатором и чистотой.
Она не обернулась.
Она знала, что там, у подъезда, Ирина сейчас рыдает, уткнувшись в плечо растерянного Стаса, а рядом стоят их жалкие коробки с вещами, которые они так самонадеянно упаковали, чтобы занять ее комнату.
Машина плавно тронулась с места.
Валентина Сергеевна достала телефон и заблокировала номер дочери. Временно. Пока та не научится уважать чужие границы и чужую жизнь.
— Как ты, мам? — спросил Дмитрий, садясь в свой внушительный джип и набирая её по громкой связи, чтобы ехать следом.
— Знаешь, сынок... — она посмотрела в окно на удаляющийся серый панельный дом, в котором оставила свою жизнь «удобной женщины». — Я впервые за шестьдесят лет не думаю о том, сколько стоит килограмм картошки.
В кармане завибрировал телефон. Пришло уведомление из банка: «Зачисление средств. Аванс за аренду жилого помещения. 50 000 рублей».
Валентина улыбнулась. На эти деньги она купит себе не лекарства и не продукты по акции. Она купит себе билет в театр и тот красивый шарф, который видела в витрине аэропорта.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
Все мои истории являются вымыслом.