Господи, ну до чего же холодно в Петрограде в январе. Нина Николаевна остановилась на Невском, переминаясь с ноги на ногу - дырявые боты почти не держали тепло. Только что ей отказали в райсовете в ордере на обувь.
«Не положено».
А что положено? Дежурить в сыпнотифозном бараке в том, что осталось от прежних ботинок? Ну да, конечно. Революция же.
И вдруг увидела его. Высокого, в черном узком пальто, похожего на католического пастора. С тем самым смешным, будто извилистым носом.
Александр Степанович Грин. Она запомнила его еще с той мимолетной встречи три года назад. Тогда он подошел к ней на каком-то вечере и выдал стихотворную строчку: «И вы, дорогая, являетесь мне, как солнечный зайчик на темной стене».
Девчонка была она совсем - двадцать лет, курсистка с Бестужевских, с золотой медалью после гимназии. Она тогда смутилась и поспешила уйти.
А теперь вот стоит на морозе, и ноги мокрые, и душа как-то неуютно сжалась.
- Нина Николаевна? - он узнал ее сразу. - Я не хочу, чтобы вы снова пропали.
Странные это были слова. Будто кто-то искал сокровище и боялся опять его потерять. Он дал ей адрес Дома искусств и попросил - нет, упросил: «Не починитесь, зайдите ко мне в свободную минуту».
И она пришла. Раз, другой.
В третий ее визит случилось неожиданное. Грин вдруг, с какой-то мальчишеской неловкостью и поспешностью, коснулся губами ее щеки и тут же скрылся, не проронив ни звука.
Трудно было поверить, что этот битый жизнью литератор, именовавший женщин «розовыми хищницами», способен на столь застенчивый, почти детский порыв.
Пятого марта 1921 года прозвучало предложение руки и сердца. Нина задумалась лишь на мгновение, прислушиваясь к себе. Отвращения мысль о браке с ним не вызывала, а в их положении это значило многое.
Она ответила согласием. Лишь спустя полгода, когда им впервые пришлось расстаться, она осознает глубину своих чувств и напишет ему в письме:
«Сашечка! Милый... Если я заболею и умру, что при нехорошем сердце это бывает, помни, голубчик, что я любила тебя так, как только может любить человеческое сердце».
Но тогда она еще не знала, какой это человек, ее будущий муж. Не знала, что весь он соткан из противоречий, будто сам себе антагонист. Угрюмый, неразговорчивый мужчина сорока лет, которого товарищи по перу зовут «мустангом» за выносливость, а за молчаливость «человеком со смятым рублем вместо лица».
Автор воздушных, светлых сказок о мечтах и Бегущей по волнам. Романтик, создавший страну Гринландию с ее Лиссом, Зурбаганом и Сан-Риолем. И при этом он бывший эсер, дезертир, арестант, скиталец.
Саша Гриневский родился в августе 1880 года в Слободском, городке, застрявшем где-то на краю Вятской губернии, будто специально забытом временем.
Отец его, Степан Евсеевич, вел род от польских шляхтичей, которых царь после Январского бунта разбросал по сибирской глуши. Мать, Анна Степановна, лечила больных, она ходила по домам с сумкой, полной склянок и бинтов.
А Сашка в пять лет уже корпел над «Путешествиями Гулливера», корпел сам, без помощи. С той поры и пошло раздвоение: днем - серая вятская слякоть, скучные разговоры взрослых, дрова, которые надо колоть. А ночью, под одеялом, при свечке его ждал Жюль Верн с его капитаном Немо и Майн Рид с отважными охотниками. Там была настоящая жизнь.
Когда Саше стукнуло пятнадцать, умерла мать - чахотка скрутила её за несколько месяцев. Степан Евсеевич погоревал, да и привел в дом новую жену.
С той у Саши с первого дня вышла нелюбовь, какя-то колючая и молчаливая. Съехал он от них, стал жить где придется. В театре роли переписывал за гроши, книги переплетал, у него ловко получалось, руки умелые.
А в голове все крутилось одно, как же вырваться, как же увидеть море и стать моряком. Он хотел уехать в те самые дальние страны, которые манили со страниц приключенческих романов.
В семнадцать он сбежал из дома. Одесса, Севастополь, Баку. Сашка пытал счастья на уральских приисках, надеясь на золотую жилу, но богатства так и не сыскал.
В Одессе ему удалось устроиться на пароход, но реальность оказалась далека от книжных грез: вместо морской романтики его ждал изнурительный, грязный труд матроса.
Как позже напишут биографы: «В течение нескольких лет он пытался войти в жизнь, как в штормовое море; и каждый раз его, избитого о камни, выбрасывало на берег в ненавистную, обывательскую Вятку».
В 1902 году, отчаявшись, Александр пошел в солдаты, хотя бы сыт и одет будет. Служба оказалась невыносимой. Через несколько месяцев он дезертировал. Его поймали, вернули. Он сбежал снова.
И тут познакомился с эсерами, которые приняли беглого солдата с распростертыми объятиями: молодой, грамотный, озлобленный на существующий строй, как раз то что надо для агитации среди рабочих. Ему дали подпольную кличку «Долговязый».
Три ареста, два побега. За решеткой севастопольской тюрьмы, где режим был строгий, хуже не придумаешь, к нему стала захаживать некая барышня. Представлялась невестой, это была Екатерина Бибергаль - образованная барышня с революционными убеждениями.
Русая, кареглазая, она занимала все мысли Александра. Но когда в январе 1906-го дело дошло до окончательного объяснения, и девушка отказала ему, вспылив, он выстрелил в нее из малокалиберного пистолета. К счастью, пуля прошла вскользь.
«Киска» (партийное имя Екатерины) выжила. А Грина приговорили к десяти годам сибирской ссылки.
От каторжных работ его спасла лишь амнистия 1905 года. Свобода была недолгой: вскоре последовал очередной арест и высылка в Туринск. Совершив побег и добравшись до Петербурга, он начал жить по фальшивому паспорту на фамилию Мальгинов. Именно в этот период он впервые серьезно пробует себя в литературе.
Лето 1906 года ознаменовалось появлением двух рассказов: «Заслуга рядового Пантелеева» и «Слон и Моська». Первый текст, изданный как агитационная брошюра, описывал жестокость армейских карательных операций - весь тираж был немедленно уничтожен полицией.
Однако уже в декабре читатели «Биржевых ведомостей» увидели рассказ «В Италию», подписанный «А.А.М-в» (Мальгинов). А весной 1907 года в газете «Товарищ» вышел рассказ «Случай», под которым впервые стоял псевдоним, ставший легендарным - А.С. Грин.
В том же 1906 году судьба преподнесла ему сюрприз: при невыясненных до конца обстоятельствах Александр вновь пересекся с Верой Абрамовой. На этот раз она приняла на себя роль его верной спутницы, став «тюремной невестой», которая поддерживала его в заточении. В 1908 году их союз был скреплен официально.
Впрочем, роль «невесты узника» Вере пришлось играть недолго.
Когда в 1910 году Грина снова арестовали и сослали в глухую Пинегу (Архангельская губерния), она без раздумий последовала за мужем. Там их и обвенчали - разрешили власти. Но брак их, начавшийся как будто на волне романтического порыва, оказался непрочным.
Александр Степанович был человеком стихийным, непредсказуемым. Писал лихорадочно, запоями. Так же запоями и пил. Устраивал кутежи, проигрывал в карты последние деньги. Вера, дочь состоятельного чиновника, привыкшая к размеренному быту, устала от этой неуправляемости. В 1913 году она подала на развод.
Расстались они, а он все равно Веру в сердце держал. Потертую, замусоленную карточку ее до последних дней в кармане таскал. Когда книгу одну издавал, так и написал в посвящении: «единственному моему другу». А уж героиню Гелли из рассказа «Сто верст по реке» прямо с нее, родимой, срисовал.
Денежки у него тогда водились, он строчил для журналов что ни попадя, подписывался разными именами. Даже под женским псевдонимом печатался: Эльза Моравская.
Первый сборничек про революционеров «Шапка-невидимка» в восьмом году вышел. Потом был десяток других сборников. Но денег все равно не хватало. То ли проигрывал, то ли пропивал, а может просто не умел их беречь.
Горький, знавший Грина, говорил, что тот «желал бы писать для искусства, но хочется жрать».
И все же постепенно из-под пера Гриневского начали выходить не агитки и не салонные истории, а нечто совершенно иное. Рассказ «Остров Рено» 1909 года, где матрос, попав на чудесный остров, отказывается возвращаться на корабль.
Рассказ «Апельсины» - возможно, о встрече с Верой. «Рене», «Птица Кам-Бу». Один за другим являлись на свет эти странные тексты не похожие ни на что в русской литературе.
Как будто человек, прошедший сквозь тюрьмы, нищету, ссылки, сквозь кровь революции, вдруг решил писать сказки. О благородных капитанах и верных женщинах. О городах с непонятными названиями: Лисс, Зурбаган, Сан-Риоль. О мечтах, которые сбываются.
К тому времени, когда грянула германская война, а следом и революция, Грин в писательских кругах был уже свой человек. С Куприным знался, со Свирским за одним столом сиживал, Кузмин его рассказы хвалил.
Но когда большевики власть взяли, Александр Степанович нутром почуял, что не его это дело. В «Новом сатириконе» прямым текстом писал, что не понимает как это насилие насилием же лечить собрались?
Журнал прикрыли, его самого под арест и чуть к стенке не поставили. Горький заступился.
Девятнадцатый год стал испытанием на прочность. Грина призвали в Красную армию связистом, где он заразился сыпным тифом. Едва живой, он добрался до Петрограда. При содействии Горького ему выделили койку в промерзшем, неуютном Доме искусств. Его соседями по коммуне были Мандельштам, Гумилев и юный Каверин, но Грин держался особняком, сохраняя угрюмое молчание.
За шатким столом он продолжал работать над рукописью, которую берег все военные годы в своем вещевом мешке. Позже он напишет: «Близость ее согрела мою душу, словно паутинкой неразорвавшейся связи со светлым миром мечты».
Работа над книгой завершилась 23 ноября 1922 года. Изначально на титульном листе значилось «Красные паруса», но автор, подумав, сменил название на более поэтичное - «Алые паруса». Это произведение он посвятил той самой женщине в старых ботах, встреченной на ледяном Невском проспекте, Нине Мироновой, ставшей его женой.
Ходили слухи, что Максим Горький не мог сдержать слез при чтении рукописи, особенно в момент, когда Грэй находит Ассоль. А сам суровый и нелюдимый Грин тоже украдкой смахивал слезу, стараясь скрыть свою растроганность от Нины.
С Ниной у него все было иначе, чем с Верой. Не бури, не скандалы, не разрывы. Просто тихое, глубокое понимание. Она была на четырнадцать лет моложе, но казалась мудрее.
Когда он напивался, а пил он по-прежнему отчаянно, она не устраивала сцен. Делала вид, что ничего не происходит. Если он напивался в гостях, спокойно уводила его домой. Тещу, которая, по всеобщей традиции, принялась пилить зятя, Нина просто отселила в отдельную квартиру.
А он, этот неуправляемый, непредсказуемый человек, рядом с ней становился другим. Нежным, заботливым. Однажды он продал свое единственное пальто, чтобы купить ей подарок ко дню рождения. А день рождения у нее в конце октября, когда в Крыму уже прохладно.
В 1924 году, когда НЭП позволил ему зарабатывать литературой, Нина настояла на переезде. Надо было вырывать мужа из богемной петербургской среды, из кутежей и запоев. И Грины переехали в Крым, в Феодосию.
Феодосия - городок приморский, неспешный. Сняли они квартирку на Галерейной улице, дом восьмой. У Грина, когда он глянул из окна на море, на тихие улочки, на размеренную жизнь южного города, будто камень с души упал. Вот оно, то место, где писать можно. Где чувствуешь себя как дома.
«Дом стоял в нижнем конце улицы... за доком, - место корабельного хлама и тишины, нарушаемой, не слишком назойливо, смягченным, по расстоянию, зыком портового дня».
Это он потом в «Бегущей по волнам» напишет. А все, кто его близко знал, сразу поняли, что он про свое жилище. Про Галерейную, про Феодосию, которая у него в книгах Лиссом обернулась.
Вот эти четыре года, с двадцать четвертого по двадцать восьмой, пожалуй, были самые урожайные в его жизни.
«Золотую цепь» дописал. «Бегущую по волнам» - многие считают, что это вершина его творчества. «Дорогу никуда». «Джесси и Моргиану». Множество рассказов.
Грин работал с утра до вечера за ломберным столиком под зеленым сукном, который заменял ему письменный стол. Курил, пил крепкий черный чай. На полках стоял весь Брокгауз и Ефрон, купленный здесь же, в Феодосии.
Когда нужна была какая-то географическая или историческаядеталь, он листал тяжелые тома энциклопедии. Выписывал, запоминал. Потом все это вплеталось в ткань его вымышленных миров.
Нина приносила обед, ставила на стол, тихо уходила. Не мешала. Только по вечерам они гуляли вдоль моря, и Александр Степанович рассказывал ей о том, что написал за день. Она слушала внимательно, иногда что-то советовала. Он называл ее «феей волшебного ситечка». Он пропускал через нее прочитанное, как сквозь сито, и понимал, что получилось, а что нет.
Гонорары были хорошие. Однажды, получив аванс за будущее собрание сочинений, он подарил Нине изящные золотые часики.
«Пусть эти часики будут воспоминанием о самых легких днях нашей жизни!»
Но та легкость длилась недолго.
К концу 20-х годов тучи начали сгущаться. Литературные критики все чаще называли Грина чуждым элементом, не вписывающимся в новую советскую реальность.
Звучали обвинения в идеологической враждебности. Цензура ужесточилась: разрешалось выпускать лишь одну книгу в год, переиздания попали под запрет. Доходы семьи резко сократились.
Спасаясь от нужды, супруги перебрались в Старый Крым, где жизнь была дешевле. Они поселились в крошечном саманном доме, но бедность настигла их и там. Начались голодные дни и болезни.
Грин даже пытался добывать пропитание, охотясь на птиц с самодельным луком, но безуспешно. Чтобы выжить, приходилось распродавать имущество и влезать в долги.
Он начал новый роман под названием «Недотрога». Некоторые критики потом скажут, что это лучшее, что он написал. Но роман так и не был закончен. Силы таяли. В желудке появились боли. Врачи поставили диагноз: рак.
Последние месяцы были тяжелыми. Грин угасал в маленькой комнате. Лекарства уже не приносили облегчения, рядом с ними на тумбочке стояла лишь бутылка с остатками коньяка.
На подоконнике дымилась пепельница, а рядом стояли свежие цветы - забота Нины. Глядя на них, он с горечью осознавал, что мечта увидеть настоящий, бескрайний Океан так и осталась мечтой. Черное море, которое он любил, все же было не тем.
Утром 8 июля 1932 года сердце Александра Грина остановилось. Незадолго до конца он успел исповедаться приглашенному священнику. Нина выбрала для него место упокоения на холме, откуда открывался вид на море, пусть не Океан, но все же водный простор, к которому он всегда стремился.
После его смерти начался кошмар. Нина осталась одна с больной матерью и без средств к существованию. Работала медсестрой. Пыталась сохранить память о муже, но времена были не те. Его книги не издавали. Имя замалчивали.
Когда началась война и немцы заняли Крым, Нина не смогла уехать, потому что мать была при смерти. Чтобы выжить в оккупации, она пошла работать корректором в местную газету. Немецкие власти цинично использовали имя вдовы известного писателя для своей пропаганды. Позже ее, как и многих, насильно угнали на работы в Германию.
В 1945 году Нина по собственной воле вернулась из американской оккупационной зоны в Советский Союз. Позже она признается, что тоска по родине была невыносимой, никому не пожелала бы испытать подобное.
Она сама пришла в МГБ, заявив о готовности к аресту. Ей дали десять лет лагерей за измену Родине и сотрудничество с врагом. Нина прошла через Печору и Астрахань, работая в лагерной больнице.
Даже в таких нечеловеческих условиях она сохранила достоинство: заключенные и персонал уважали ее, а один из врачей отмечал ее удивительную способность сохранять медицинскую этику там, где о ней давно забыли.
Все эти долгие десять лет единственной связью с прошлой жизнью для нее была сбереженная фотография мужа.
Свободу она получила лишь в 1955 году по амнистии.
Вернувшись в их домик в Старом Крыму, Нина ужаснулась: местный партийный начальник превратил жилище писателя в курятник. Она начала отчаянную битву за восстановление дома и создание музея.
Это было непросто, потому что недоброжелатели распространяли о ней самые черные слухи, они говорили, будто она бросила умирающего Грина одного, а во время войны якобы совершала страшные преступления против детей в угоду фашистам.
Но сломить ее было невозможно. Бесконечные письма, хождение по кабинетам, сбор архивов - все это принесло плоды. В 1960 году, к 80-летию писателя, музей распахнул свои двери. В том самом скромном доме, где вместо кур теперь царил дух творчества, лежали рукописи, очки и трубка мастера, а из окна по-прежнему синело море.
Нина Николаевна умерла в 1970 году в Киеве. Успела увидеть, как творчество ее мужа получило признание. Как его книги стали издавать огромными тиражами. Как по «Алым парусам» сняли фильм, ставший культовым. Как имя Грина узнала вся страна.
Примечательно, что в лагерные годы Нину поддерживала первая супруга Грина, Вера Павловна, ставшая к тому времени детской писательницей. Эти две женщины, любившие одного человека, не враждовали, они сохранили теплые отношения.
Вера присылала Нине посылки, помогая выжить. Обе они знали и принимали Александра таким, каким он был на самом деле.
В 1980 году на могиле писателя в Старом Крыму появилась скульптурная композиция «Бегущая по волнам».
Бронзовая фигура Фрези Грант для многих стала олицетворением самой Нины, той женщины, которая, подобно героине книги, шла сквозь житейские бури, не предавая своей любви.
А дом на Галерейной в Феодосии, где прошли их счастливые годы, превратился в уникальный музей-корабль, навсегда сохранивший атмосферу романтики и странствий.
Минздрав предупреждает: чрезмерное употребление алкоголя и курение вредит вашему здоровью.