раздел 17
Странным образом слова этой песенки ускоряли движение, скрадывали дистанцию, притупляли девичью бдительность и они как-то весело и непринужденно падали в наши объятия на этом самом «пляже».
Слова этой неприхотливой песенки, со скрытыми в ней секретами преодоления женской стыдливости, помню до сих пор и передаю безвозмездно, а вдруг пригодится. Давайте все вместе споем :
Шел солдат своей дорогой,
Сердце бедное заметил,
Положил в походный ранец,
Раз-два!
И пошел сквозь дым и ветер!
Для тебя, моя родная,
Эта песенка простая,
Я влюблен, и ты быть может,
Раз-два!
Потеряла сердце тоже,
И теперь от боя к бою,
Я ношу его с собою,
Для тебя, моя родная,
Раз-два!
Эта песенка простая!
Удивительным образом ритм и слова этой песенки понесли нас с лейтенантом Борей как на крыльях, а может тем нашим подружкам она передалась на расстоянии и они, проснувшись и таращась во тьме ночи, посылали нам свои воспоминая, а под них и мы поддавали жару и пыли.
Через три часа этой ходьбы ускоренным шагом захотелось есть! От бифштексов остались только жалкие воспоминания. Молодое, уставшее тело требовало энергетических калорий. Недостаток калорий я предложил заменить другой песенкой:
Гимн еде мы поем,
Зов заслышав желудка,
Это ведь не шутка когда пусто в нем!
Отзовись скорее где ты?
И с тобой твои котлеты,
Шницель, зразы и паштеты,
И эт це те ра!
Гип, гип, ура,
Поесть, пора!
Ча-ча-ча!
Это была наша последняя весёлая песня – к подъему флага мы не успевали! Кроме того, когда мы пропели последнюю песню, есть стало хотеться неимоверно. Назревала катастрофа получить голодный стресс.
Вдруг, сзади нас заскрипели колеса и мы услышали хриплый голос мужика, который подгонял лошадей. Из-за поворота медленно выползала телега с понурыми лошаденками. Это был наш последний шанс, и мы его не упустили!
В помощь нам был стакан пресловутого горючего торпеды, который мы пообещали налить мужику, если он нас домчит к трапу корабля за пять минут до подъема флага. Пять минут нам были нужны, чтобы почиститься, попить чайку и налить мужику!
Что на территории нашей необъятной Родины и даже в глухом лесу может сделать стакан любимого напитка? Вы даже не подозреваете. Он может сделать все! Даже невозможное. Услышав от нас, что по утру есть возможность выпить и весь день ходить веселым, нашего мужичка преобразило. Он подобрался, в хилой фигуре появилась русская лихость и удаль молодецкая. Все это немедленно передалось двум лошадкам, и они весело заржав понесли нас и телегу навстречу поднимающемуся военно-морскому флагу. Ура!
Вся база и экипажи наших кораблей высыпали глазеть на необычное зрелище. По пирсу неслась телега, в которой во весь рост, поддерживая друг друга и вцепившись в мужичка, стояли два лейтенанта военно-морских сил Балтийского флота.
Увидев зрителей, мужичок подобрался ещё больше и начал громко гикать и орать на лошадок. Развевались хвосты и гривы, телега скрипела со страшной силой, мужик орал, а мы молча торжествовали – к подъему флага мы успевали и даже с запасом! Честь имеем!
Как ни странно, скучно заканчивающаяся весна на Ладожском озере, а затем надвигающееся лето совсем не предвещало ряда событий, которые должны были сильно перевернуть мою судьбу.
Начало лета было связано прибытием из Питера, школьников, школьниц, студентов и конечно студенточек.
Эта, появившаяся на морбазе группа молодёжи, измученная сырой петроградской зимой, первую неделю отсыпалась на родительских перинах. Затем, стали подтягиваться к местам отдыха.
Так как мест отдыха было немного, если точно то всего два – спортплощадка и веранда для танцев, появление на них новых женских лиц, сразу же стали скрашивать скуку.
Местная молодежь восприняла прибытие мощной армады военных кораблей с присущей деревенским жителям осторожностью. Молодое офицерство нашей армады нетерпения также не проявляло, давало возможность на себя посмотреть и оценить. В воздухе витало любопытство , все как в фильме – «К нам в город прибыл эскадрон гусар! Ой, девочки как интересно!». И далее как-то мечтательно – «Что будет?! Что будет?!».
Для этого очень подходила спортплощадка. На ней играли в волейбол и баскетбол. Спортивная игра, как нельзя лучше демонстрирует скрытые под погонами и кителями физические данные моряков. Эти физические данные, как мне кажется, были вполне даже ничего.
раздел 18
В период этих событий главнокомандующим российских войск, а значит и флота, на короткое время был назначен маршал Жуков. Георгий Константинович на одном из военных смотров страшно рассердился, увидев огромные животы некоторых офицеров. Фигуры толстяков с трудом вдетые в мундиры, не вызывали приятного впечатления. Посмотрев на это грустное зрелище, Жуков скомандовал: «Бегом марш!» и на финише наблюдал результаты, валящихся на землю с сердечными приступами вояк.
Немедленно после этого смотра в войска пришёл приказ Жукова о срочном начале физической подготовки офицерского состава. Этот приказ заставлял офицеров любого звания ходить на спортивные площадки три раза в неделю.
К чести наших военных, бунта в войсках не состоялось, и к спорту потянулись генералы и адмиралы, а за ними и младшие офицеры. Пузики у офицерства постепенно опали, и маршал был доволен.
К сведению гражданских: спортом на флоте моряки начинают заниматься одновременно с появлением волн на море. Корабль на волне крениться и моряк волей не волей вынужден заниматься гимнастикой, стараясь удержать равновесие тела. Если при этом учесть, что тарелка с заветным харчем норовит уехать к соседу, а тебе ой как хочется кушать…голод не тетка, сами понимаете необходимо отрабатывать гибкость тела и ловить тарелку. При этом автоматически отрабатывается хватательный рефлекс. Это помогает, например, в баскетболе, да и на любовном свидании …иногда.
Пузатый человек попавший на флот, невольно начинает занимается гимнастикой 24 часа в сутки, даже в койке. В результате таких интенсивных упражнений, любой толстяк без помощи «герболайфа» и модного «фитнеса» постепенно и не зависимо от своего желания начинает «опадать» и стройнеть. Добавьте сюда свежий и экологически чистый ветерок, и многие желающие похудеть захотят записаться в моряки! Очень советую!
Худощавые и мускулистые, потные и загорелые тела морских офицеров на спортплощадке, делали свое дело независимо от желаний их хозяев. Все больше и больше отдохнувших студенток, и другого люда появлялось возле этого спортивного подиума. Боязливо, а потом и более решительно девушки стали соглашаться вовлекать себя в спортивные игры. Сначала они образовывали собственные команды и неизменно проигрывали тренированным морякам. Это показалось скучно. Тогда они решились и стали проситься в команды. Постепенно на всех площадках все перемешалось. Началась дружба, постепенно переходящая во влюбленность.
Я вот думаю, что современная молодежь зря игнорирует спорт площадки, а ходит на дискотеки.
Кроме того, что там не здоровая обстановка, курят, духота, толкотня, под одеждой оценить физические данные партнера не представляется никакой возможности. А ведь по законам природы, самочкам надо выбирать сильного и здорового партнёра, чтобы детеныши были крепкими. Не зря в природе, у них на глазах особи мужского пола устраивают турниры, что соответствует нашим спортплощадкам. Где как не на волейбольной площадке можно разглядеть все стати мужчины, да и женщины, между прочим, то же? Тут все физические рефлексы, которые не безразличны в семейной жизни, как на ладони. Выбирай, не хочу!
В волейбол я играл совсем как любитель, то есть плохо. Но вот в баскетболе я мог показать класс. Учитывая мой рост, меня включали в сборную команду школы, а потом и училища. В баскетболе смешанную разнополую команду составлять никак нельзя. Баскетболист, в отличие от волейболиста хватает соперника за что придется. Именно это обстоятельство оттолкнуло от игры в баскетбол девушек.
Сначала они ринулись было в смешанные команды, но, будучи ощупаны, вернее «облапаны», как им казалось, в борьбе за мяч, с визгом убегали из-под кольца в самый ответственный момент броска. Поэтому женщин в свои команды мы перестали брать и играли в гордом однополом одиночестве.
Эта однополость, как ни странно, придала всем нам то, что французы от невозможности объяснить все свои чувства влюбленности называют словом «шарм». Как выяснилось позже, девушки в нас тихо влюблялись! Кто её поймёт женскую влюбчивость!
Парни волейболисты, даже стали нам завидовать. Видимо, когда девушка стоит рядом на площадке и участвует с партнером в общей игре, влюбленность наступает медленнее. Стоят рядом, рукой можно потрогать, да и мяч она принимает плохо. Какая там влюбленность! Играть надо лучше! Руготня на спортплощадке получается легче, чем влюбленность.
Распаренный игрой в баскетбол на выигрыш, я стал примечать в толпе некую молодую особу. Это была хрупкая девушка, с очень стройной фигуркой. Натуральная блондинка, с короткой прической густо вьющихся волос.
Познакомились мы очень просто. В очередной борьбе за мяч под кольцом, я вдруг перестал чувствовать правую стопу ноги. Хромая вышел с поля и присел, рядом с этой девушкой. Почувствовав неладное, она участливо меня спросила:
- Если потянули ногу, то я могу помочь! - и она с готовностью стала мне помогать стянуть кеды.
- Вроде не потянул, а вот стопу не чувствую, – неуверенно мямлил я - А вы что на врача учитесь?
Девушка задумчиво мяла пальцы на моей ноге, очень нежно, между прочим. «Удачно, что я помыл ноги утром!» – пронеслось у меня в голове.
- Знаете – задумчиво сказала девушка – Вам надо обратиться к хирургу. Мне не нравится, что пальцы белые. У вас это давно?
Вопрос поставил меня в тупик. Такое состояние ног у меня появилось впервые. Хотя однажды ещё курсантом, я утром ходил в медсанчасть с жалобой на эту ногу. Врач посмотрел и сказал – «Ничего страшного!». Он устал от курсантов, которые ходили в медсанчасть, жалуясь на здоровье, чтобы получить освобождение от ненавидимой утренней физзарядки с пробежкой вокруг огромного плаца! В тот раз доктор подумал обо мне не хорошо и в лечении, а стало быть, в освобождении от зарядки, отказал. У молодежи всё просто – поболело, поболело и перестало, можно и думать забыть. Это всё я и рассказал девушке.
Женщина лучше всего раскрывается в хлопотах с детьми и больными. В такой обстановке женщина чувствует себя хозяйкой ситуации и максимально проявляет милосердие. Блондинка не была исключением из этого правила.
- Я не врач, – сказала девушка – Но, как я понимаю, у вас что-то с кровеносными сосудами. Вот видите, пальцы опять розовеют, сейчас кровь опять приливает, а то были совсем бледные, – она покачала головой – Не шутите с этим, идите к врачу.
В стопе опять появилась чувствительность, пальцы на ноге выглядели вполне нормально и я начал мужскую джигитовку. Нога ещё оставалась в руках у незнакомки, и эту ситуацию надо было немедленно использовать.
- У вас такие нежные руки! - начал я – Наверное, вы все же имеете отношение к медицине?
Девушка совсем не ломалась и шла навстречу моим усилиям познакомиться:
- Я учусь в ленинградском институте физкультуры, – она мило улыбнулась и оставила в покое мою ногу. – В нём нас учат приемам первой медицинской помощи, вывих там или перелом. Я кое что в медицине соображаю! – и она кокетливо хихикнула.
«Лед тронулся, господа присяжные заседатели!». Игра в знакомство началась. Выяснилось, что имя у неё было очень красивое – Инга.
В моей жизни это была вторая девушка с таким именем. Инга первая была назначена мне в партнерши на курсах бальных танцев в Бакинском Доме Пионеров. Это была девочка ослепительной красоты. Высокая, со стройной фигурой, нежным голоском и приятными манерами. Особенно меня тогда потрясла её длинная до пояса коса из золотистых, каких-то пепельных волос.
Я бы никогда не осмелился подойти к этой фее, если бы не мой высокий рост. Именно потому, что мы подходили друг к другу по росту, руководительница этого экзотического кружка и объединила наши руки. Пока мы разучивали двадцать четыре бальных танца, я млел от восторга, лишенный дара речи от обладания в танцах такой прелестью, не решался вымолвить ни слова и ездил провожать её до дома. Она ездила на троллейбусе внутри, а я на этом же троллейбусе, но на буфере с наружи, так как денег на билет у меня не было. Она стояла лицом у заднего стекла, смотрела на меня и мило улыбалась.
В общем, идиллия была полная. Ни о каком продолжении встреч не было и речи, но судьба ещё год сводила нас вместе. Это были времена, когда партия и правительство усиленно боролась с западными танцами. Чтобы приучить молодежь и внедрить культуру танцев, в центре Баку устраивались показательные выступления выпускников наших курсов бальных танцев.
Руководительница созывала нас в такие места. Под звуки духового оркестра наша группа исполняла экзотические танцы па-де-катр, па-де патенер, полонез, мазурку, медленный вальс – всего двадцать четыре танца.
На этих демонстрациях обязательно присутствовала Инга, и мы с ней всегда открывали эти красивые танцы. Я продолжал млеть от восторга, но и только. Кончались танцы, и девушка моей мечты исчезала, также незаметно, как и появлялась.
Из моего рассказа следовало, что в женском понимании меня можно было не опасаться, так как только ненормальный мальчик, после обнимания девочки в танцах, боится с ней даже заговорить, ездит за ней на троллейбусном буфере и не делает попыток встретиться с ней вне кружка.
Да, я был такой, не опасный! Девушки обычно не боятся застенчивых парней, но в дальнейшем влюбляются. Так и случилось очень скоро. Правда, перед этим, мы за несколько дней исходили все окрестные рощи, налюбовались закатами солнца. Был свит не один венок из ромашек.
Возможно, такому романтическому время провождению способствовали …комары. На Ладожском озере комары величиной с вертолет. Останавливаться нельзя было ни на минуту. Даже на ходу от этих кровопийц мы все время отмахивались, как лошади хвостами веточками с листьями.
раздел 20
Когда однажды мы все же остановились и нежно поцеловались, расплата за это была кровавая. При хлопании ладонью по щеке комары взрывались фонтанчиками и наши физиономии сплошь покрылись капельками крови. Больше с поцелуями я к Инге не лез, с этим на время было покончено.
Это для мня был комариным кошмаром. Местные жители, знали секрет как спасаться от комаров. Знала об этом и Инга, но до поры до времени молчала. Я проходил всевозможные её женские тесты, и демонстрировал скромность, поедаемый комарами.
Секрет оказалось очень простым. Оказывается, комары укладываются спать где-то после полуночи. Я это узнал, когда в один прекрасный день, моя новая знакомая предложила встречу после 12 ночи возле её дома.
Так как в том месте Ладоги, ночи как таковой в обычном людском понимании не было, так как солнце светило во всю, я и не придал значения столь позднему времени свидания. Когда мы с Ингой встретились в палисаднике дома её отца, я почувствовал непривычный комфорт. Повертев головой туда-сюда, я с удивлением обнаружил, что комаров нет. Никто на меня с противным визгом не пикировал. Девушку можно было обнять освободившимися руками - отмахиваться было не от кого! Можно было даже целоваться, никого не опасаясь. Идиллия, да и только.
Именно на такого рода свидание пригласила меня студентка Инга - будущий тренер по спорту. В то время ещё не пели песню «Если женщина просит, ты её…» все строилось на целомудренности и интуиции – сообразит хорошо, не сообразит, то же не смертельно. В тот раз я все правильно сообразил и полностью оправдал все женские ожидания с учетом возможностей палисадника и спящих за стеной дома папы и мамы.
Это свидание стало началом очень красивого периода нашей жизни. Хоть у Инги-второй и не было умопомрачительной косы до пояса, а только короткая причёска, девушка с ней очень даже кокетливо выглядела.
Ко времени этих событий к Мише-командиру и другим семейным офицерам из Таллинна приехали семьи. За неимением более широкого круга возможностей, развлекались, приглашая друг друга в гости. Нас с Ингой привечали в домашнем кругу, и жёны командиров с нами очень ласково обходились. Догадываюсь, что женский коллектив уже строил планы, как эту парочку поженить. Но мы с ней все ходили и ходили в гости, а решительных действий не наступало.
Тогда в отношении нас и был реализован коварный женский план, по которому нас и отправили ночевать вдвоем на сеновал сарая с хозяйской коровой внизу. Именно на этом сеновале я снял и положил «на тумбочку» рядом, свои часы, подаренные мне мамой по окончании десятого класса. Утром мы с Ингой долго и безуспешно искали мамин подарок , но так и не нашли .
Что сделала с ними хозяйская корова, вы уже прочитали выше, повторяться не буду.
Как-то странно, что на следующий день нашего совместного ночевания на сеновале, случилось плохое, но уже у меня на корабле.
В этот день в отпуск уезжал наш старший помощник. Вместо Кангро, тихо исчезнувшего с флота к жене и тройняшкам, к нам на корабль прислали другого старшего помощника по национальности якута с фамилией Ян.
Это был добродушный, мягкий, но очень безалаберный человек. В детстве он жил в чуме, который конечно же никогда не закрывался. Сами подумайте от кого в тундре запираться? Поэтому замок каюты Ян оставлял в покое. То же было и с сейфом, в котором хранилась вся секретная литература нашего дивизиона. Сейф стоял у нас в каюте под кроватью Яна.
Как любознательный человек, старпом Ян обычно обкладывался секретными книжками, читал их, а затем, побросав все эти секреты не закрывая каюту и сейф, летел на мостик по вызову Миши-командира. Это первое обстоятельство.
Вторым обстоятельством было то, что мы все друг другу на корабле доверяли. Именно поэтому я доверчиво принял сейф с секретной литературой перед отъездом Яна в отпуск. По своему обычаю, открыв сейф и небрежно вывалив передо мной содержимое, Ян убегая в очередной раз попросил:
- Ты там штурман проверь, все ли в наличии если хочешь?
Я захотел и на свою беду начал проверять. Если бы не проверил, то Ян спокойно бы съездил в отпуск. Через месяц я бы сдал ему это секретное хозяйство обратно. Он бы конечно проверять не стал, и мы бы жили в спокойствии и неведении. Кроме того, он бы сохранил на некоторое время, очередное звание капитан-лейтенанта, которое мы пару дней назад обмыли. При этом он вытаскивал зубами новые звездочки со дна стакана, налитого до верха торпедным горючим.
И вот случилось то, что случилось! Оказалось, что в сейфе нет двух секретных наставлений. Работать с секретной литературой меня вышколили в училище. При этом особенно запомнился один случай. Однажды ночью, все училище подняли по боевой тревоге и построили в каре на плацу.
В середине каре, в окружении офицеров ходил адмирал начальник училища. У него была грузинская фамилия Рамишвили, маленький рост и симпатичный животик. Как и все не высокие люди, так же как и маленькие птички, движения его были отрывистыми, темпераментными, говорил он быстро, при этом периодически, темпераментно притоптывал ногой.
При разносе провинившегося, его любимым слово было «енть». Произнося это слово, адмирал почему то делал ребром одной ладони по другой пилящее движение, как будто хотел отпилить свою ладонь. Слово «енть», распиливающее движение, притоптывние ногой, грузинский акцент и ярость с которой это все делалось, приводило ругаемого в страшный трепет. Боялись мы нашего адмирала страшно!
Иногда это приводило к смешным казусам. Молоденький дневальный, увидел, что по лестнице поднимается нечто ослепительное в адмиральских погонах, а затем подает ему руку со словами:
- Здравствуйте, товарищ курсант! – обалдевший курсантик посмотрел сначала на, протянутую начальственную руку, потом на адмиральские погоны, потом опять на руку, потом опять на погоны. В совершенном ужасе от того, что в уставе этот жест не прописан, вскинул руку к бескозырке и, выпучив от старания глаза, заблеял - Уряяяяяя…!
Говорят, что наш адмирал Рамишвили от такого непотребства во вверенном ему училище, чуть не упал, пытаясь в ярости топнуть ножкой. Хорошо, что его поддержали, а то бы он по лестнице покатился вниз. Этот случай вошел в рассказы моряков на всех флотах нашей необъятной родины.
Очень мы боялись нашего начальника – адмирала!
Или вот другое. После утренней побудки выстраивается строй курсантской роты, перед ним бегает адмирал и, производя все выше перечисленное – пиление рук, потопывание ножкой, выкрикивает:
- Это «енть»! Безобразие «енть»! Сегодня утром в постели курсанта Иванова «енть» я нашел … –он остановился топнул правой ножкой и резко скомандовал – Курсант Иванов «енть»! Выйти из строя! Покажитесь «енть» всем!
Перепуганный и бледный Иванов пулей вылетел из строя и ничего не понимая стал хлопать глазами. Адмирал приступал к завершающей стадии разноса:
-Вот я и говорю, «енть»! Сегодня «енть», в постели этого прохвоста «енть», – адмирал яростно выкрикнул – Я нашел измятую Анну Каренину!
раздел 21
Строй ничего не понимал. Какая женщина может быть на территории военного училища, да ещё в койке курсанта. И вообще, был бы хоть молодец какой ни будь, а тут этот Иванов - хиляк?
Победным жестом, адмирал вытащил из-за спины томик романа Льва Толстого, и яростно помахивая перед лицом вконец струхнувшего Иванова, стал спрашивать:
-Что это такое, «енть»? Книги ночью читать «енть»! Я тебе покажу Анну Каренину, «енть» в лучшем виде! Гальюн пойдешь драить, «енть»! – страстно закончил адмирал - Драить будешь тридцать суток «енть»! Каждый вечер!
- Есть! Драить гальюн тридцать суток после «отбоя», товарищ адмирал! – четко выговорил курсант Иванов – Разрешите вернуть Анну Каренину в библиотеку!?
И драил этот самый Иванов до блеска гальюн все тридцать суток, включая субботы и воскресенья, без отпуска «на берег». Как-то он в этом гальюне прижился и по окончании наказания, добровольно продолжал драить, пока об этом не узнал адмирал и строго на строго, велел Иванова в гальюн пускать справить нужду, а швабру отобрать. Почувствовал, видимо, тонкое издевательство над собой.
Курсанты, обязанные беспрекословно выполнять даже самые глупые приказы, могли при случае превратить не продуманный приказ в абсурд.
Я сам как-то разыграл нечто подобное. Все училище было потрясено приказом главного управления училищ. Управление, в ужасе от того, что маршалу Жукову не понравилось, как перед ним промаршировал морской полк, велел морякам тренировать строевой шаг на корабельных палубах. Шагистику Управление также велело внедрить в училищах. Для нерадивых было приказано устраивать в свободное время «самоподготовку» по отрабатыванию строевого шага.
Курсанты тихонько поржали над этим глупым приказом в части «самоподготовки», а начальство сделало вид, что вроде про это всё забыло.
Как бы не так. В один прекрасный субботний день, когда после завтрака, мы отпрашиваемся у ротного командира в увольнение, пошел просить и я. Надо сказать, что наш ротный капитан-лейтенант Коноплев, меня не любил. Ну, невзлюбил, ну и ладно. Так нет, он придумал для меня совершенно безотбойное замечание – «Вы, товарищ курсант, внутренне не дисциплинированы!». На мой вопрос, что мне теперь делать, он загадочно закатывал глаза и объявлял – «А вот останетесь на этот раз без берега и подумаете!». О чем думать он не говорил. Словом издевался.
Так было и на этот раз.
- Товарищ капитан-лейтенант, прошу разрешения сойти на берег! – четко доложил я по всей форме. Коноплев посмотрел на меня и спел свое соло:
- Вы товарищ курсант внутренне не дисциплинированны, как я вам уже говорил неоднократно. Сегодня на берег не разрешаю. Пойдете завтра.
- А что мне делать сегодня, товарищ капитан-лейтенант? – я с трудом сдерживал злость.
- А займитесь строевой самоподготовкой, – хитренько подмигнул мне ротный.
Ротный не знал, что этой рекомендацией он подвел под свою корму мину. А подвел эту мину я, причем выдерживая все требования приказа управления и военно-морского устава. Зол я на него был страшно, от того и сделал все правильно.
Застегнув все пуговицы, повязавшись сверху шинели ремнем с патронташем, как полагается при занятиях строевой шагистикой, выдернул из козлов свою винтовку и пошагал на плац. Надо сказать, что по традициям училища, плац, в обычное время, можно пересекать только через очерченную тропинку. Остальное пространство плаца святое! Никто, кроме как строем, ходить по нему не мог.
И вдруг посреди священного пространства плаца, на глазах у изумленной публики, появляется курсант с винтовкой на перевес и один. Это был я. Старательно шагая по запретным местам плаца, я делал всевозможные аллюры винтовкой, громко командовал себе. Наконец, подустав, и заметив краем глаза, что публики привлеченной бесплатным зрелищем вокруг плаца собралось предостаточно, я сам себе скомандовал:
- Курсант, стой! Равняйсь! Смирно! Вольно! Можно оправиться! Разойдись! – положил винтовку на плац и бегом, как и полагается, убежал в курилку.
В курилке меня уже ждали. Под одобрительный говорок и молодецкое одобрительное ржание я сообщил пацанам, что исполняю приказ ротного, заняться строевой самоподготовкой. Оживленно гудя, восхищаясь этим непотребством, хихикали и показывали пальцем на одиноко лежащую на плацу винтовку.
Веселились недолго. На крыльцо перед курилкой, выскочил рассерженный заместитель командира училища по строевой подготовке, капитан первого ранга Самородный. Я немедленно внутренне струхнул – перебрал я с этой «самоподготовкой»! Сейчас он врежет мне по первое число. Но играть надо было до конца. Вытянувшись по стойке смирно и отдавая честь доложил:
- Товарищ капитан первого ранга! Курсант такой-то занимается самоподготовкой по строевой ходьбе!
- Сами придумали? – сощурил глаза грозный зам по строевой. Если «сам», читалось в его глазах, я этому подлецу врежу по первое число, ишь устроил смех вокруг святого дела – строевой подготовки!
- Никак нет, товарищ капитан первого ранга! Самоподготовкой велел заниматься ротный Коноплев, вместо увольнения на берег! – с обидой закончил я, не имея представления какую мину подвожу под корму ротного.
- Приказываю! – умница Самородный мгновенно принял решение как прекратить этот вызывающий цирк и скандал на все училище – Самоподготовку прекратить! Передайте ротному, что я вас в увольнение отпускаю! Ротному немедленно явиться ко мне! Исполняйте!
Что бы сделал оглушенный таким радостным известием гражданский «лох»? Он бы сметая все на своем пути, кинулся бы со всех ног на плац, схватил бы винтовку и…Самородный тут же отправил бы его на гауптвахту. Но я не был «лохом». Внутренне собравшись, я начал выполнять устав от корки до корки, под пристальным взглядом зама по строевой подготовке:
- Становись! – громко начал я командовать самому себе – Равняйсь, смирно! Оружие взять! В кубрик шагом марш!
Четким строевым шагом я начал марш в кабинет Коноплева.
Этим маршем «мина» под его кормой готовилась к взрыву. Конечно же, на глазах множества собравшихся курсантов, мои упражнения на плацу выглядели демаршем и издевательством. Курсанты это понимали, понимал и Самородный, но ничего не мог поделать, устав я выполнял по всей форме, не придерешься.
С учётом всего этого безобразия, «мина» взорвалась, и эффект от этого для Коноплева был такой: пять дней домашнего ареста за глупость позорящую честь офицера-воспитателя. Чтобы снять собственное унижение за четкое исполнение мною глупого приказа по училищу, заместитель по строевой Самородный долго возил ротного носом по кабинету. Объяснял ему популярно, как аккуратно надо не исполнять глупость высшего начальства!. В результате гнусавое: «Вы курсант внутренне не дисциплинированы» из лексикона Коноплева исчезло, на берег он меня теперь отпускал беспрекословно. Кажется, немного побаивался, но, как и всякий трус, в глубине души ненавидел, ожидая своего часа.
раздел 22
Такой час однажды случился, и он с удовольствием отправил меня на пятнадцать суток на гауптвахту, где я поправился на восемь кило. До сих пор с удовольствием и теплотой вспоминаю все пятнадцать суток губы, как там было весело и сытно. Поварихи на камбузе училища, по бабьи жалеючи арестантиков, отлавливали самые жирные и вкусные кусочки мяса.
Возвращаюсь к построению всего личного состава училища на плацу ночью. Стоим мы ночью на плацу, поднятые по боевой тревоге, ничего не понимаем, адмирал бегает по плацу, режет сам себе ладонь и сыпет свои бесконечные «енть». Ничего не понятно, но напряжение не спадает – все же боевая тревога, а не учебная.
Через два часа выяснилось следующее.
В секретной части училища не досчитались одной рабочей тетради, в которую курсантами записываются лекции о боевом оружии. Бедолага курсант, владелец этой тетради, пока мы стояли на плацу, лазил с двумя секретчиками по огромному зданию учебных классов в поисках своей тетради. Нашел он её в одном из многочисленных гальюнов, коварно кем-то засунутую за сливной бачок. За этим происшествием прятался кто-то злой и коварный, которого так и не нашли. Зато всё училище в его адрес мысленно посылало ядрёные матюги, что сильнее административного воздействия. Энергетика четырехсот молодых, не выспавшихся организмов, направленная в один адрес, страшное наказание!
Этот урок я запомнил на всю жизнь. На флоте много было неприятных случаев за утерю «секрета». Однажды на мостике у офицера на свежем ветре улетела в море бумажка с секретным паролем на этот день. И хотя секрет был только на один день, все видели, что листок унесло в море, ничего не помогло и парень попал под суд офицерской чести.
Запомнилось: с государственными секретами надо обращаться бережно.
Это я знал, и аккуратно записал в журнал, что в сейфе не хватает двух секретных наставлений с их инвентарными номерами, что меня несколько оправдало в последствии.
Когда, распаренный хлопотами перед отпуском, Ян вернулся в каюту, я огорошил его этой новостью, но он отнесся к ней равнодушно, так как спешил к отходящему автобусу.
Никуда он в этот день не уехал. Миша-командир запретил ему и думать об отпуске, пока не разберемся с пропажей. Результат разбора был таким - одну книгу нашли по названию, и я вместе с Яном подписался под актовой заметкой о том, что при приеме передаче, не обнаружено одно секретное наставление.
С этим Ян и был отпущен в отпуск, но только на неделю. Когда мы остались одни Миша-командир совершенно убежденно мне сказал, что этот дурак куда-нибудь это наставление засунул, может быть даже в сапог. Вернется и обязательно найдет. Куда этой книжке было деться с корабля? Перед походом на Ладожское озеро, Миша-командир сам перетряс весь этот сейф с секретными документами, чтобы не брать в поход лишних документов.
Ещё неделю мы прожили спокойно и очень романтично. Обычно мы с Ингой терпеливо ждали, когда местные комары улягутся спать, и, освободив руки, пускали их в дело к взаимному удовольствию. К этим свиданиям прибавилось романтизма, так как белые ночи кончились, и парочка вполне отчетливо могла наблюдать звездное небо. Я, как штурман, обязан был знать астрономию и активно передавал свои знания девушке.
Через короткое время этих ночных занятий Инга безошибочно знала где искать полярную звезду, созвездия «Кассиопеи» и «Водолея», а про «Большого пса» и «Малого пса» и говорить нечего, она их просто отождествляла со своим домашним песиком Тяпкой.
Молодым мужчинам, по секрету скажу: чтобы заморочить девушке голову, надо, обнявшись в укромном местечке, изучать звездное небо. Уверен, что изучение небесных созвездий каким-то особым образом действуют на оборону женских крепостей. По мере нахождения на небе очередного созвездия, оборона начинает слабеть, а если вы дойдете постепенно до созвездия «Лебедь», гарантирую, что от обороны не останется и следа. Можете быть уверены, что въедете в крепость победителем и на белом коне.
Если молодым мужчинам понравилось мое предложение, срочно бегите и покупайте карту звездного неба, а потом потренируйтесь, но сначала в одиночестве.
Рабочие будни возле Ладожского озера текли беззаботно, если не считать эту бешенную водяную зверюгу – торпеду, которая в озере так и норовила укусить торпедный катер за его чувствительное место – корму. Спасибо, катерники изобрели какой-то хитрый кульбит, который позволял им, в самый ответственный момент сделать торпеде «ручкой», и она, зловеще пыхтя, проскакивала рядом с бортом катера.
Моряки ухмылялись, облегченно вздыхали, вскрывали очередной бортпаек с шоколадками и злорадно смотрели на дымовые сигналы всплывшей в отдалении зверюги – «Хрен тебе! Опять не догнала!».
Эти кульбиты наших катеров и гоняющейся за ними торпеды Главного её конструктора приводили сначала в недоумение, а потом и в бешенство – по его теории так не должно было быть, потому, что не должно было быть никогда! Коллектив конструкторского бюро очень переживал за своего Главного конструктора.
Один из наиболее сердобольных сотрудников, даже однажды прижал в каком-то углу командира торпедного катера, и пообещал сделать ему «темную» всем коллективом КБ, если тот разок не «поддастся» этой гадине торпеде.
Командир был смелый «мариаман», угрозе не поддался, напомнил этому сухопутному шпаку, что у катерников, как и у женщин, есть девиз: «Умри, но не отдавай поцелуя без любви!». Под «поцелуем» он, конечно же, имел в виду корму своего катера, в которую «эта самая торпеда ни в жисть не вдарит», а про «любовь» и говорить нечего, так как он эту торпеду наоборот - ненавидит сам, и внукам своим передаст.
Все это нашего благостного настроения не портило. Миша-командир успокаивал как мог главного конструктора, что это, мол, экипажи катеров высшего разряда. Опять же они свои! Торпеда классная штучка и когда надо будет, врагов она обязательно достанет! При этом Миша-командир, конечно же, в первую очередь думал о том, чтобы не испортить отношения с Главным конструктором, который силой своего ума залил в свое детище такое классное горючее. Больше всего он боялся, что конструктор в своих экспериментах и борениях ума, с дуру, может заменить спирт на обычный керосин – «А вдруг на керосине лучше будет догонять?». Этого допустить было никак нельзя.
раздел 23
Именно эта опасность заставила его крепко поговорить с катерниками, чтобы они «чуть поддались». В этом ответственном разговоре в кают-компании мужики втроем долго о чем-то спорили, сильно ругались, но перспектива остаться без доли горючего победила, и всю ночь на катерах, матросы что-то пилили и стучали молотками.
Когда наутро наша группа вышла в озеро на испытания, гордые очертания торпедных катеров обезображивали хитроумные конструкции на их задницах. Это выглядело так, как если бы красавица, подложила себе под платье подушку, отчего её попка будет выглядеть безобразно «откляченной».
Вид у командиров катеров был как у Мопасановской Пышки, которая под давлением обстоятельств была вынуждена переспать с католическим миссионером. Не было только Пышкиных слез, а наоборот сжатые суровые мужские скулы катерников, на которых читалось: «Все пропьем, но флот не опозорим!». За этим таилась хитрая мысль о другом; – «Не дадим Главному конструктору, заменить спирт на керосин! Наверх вы товарищи все по местам, последний парад наступает! Ура!».
Катерники мужественно решили, что разрешат разок «вдарить» торпеде! И торпеда «вдарила»! Братцы, такого эффекта не ожидал никто! Даже сам Главный конструктор. Торпедный катер на бешенной скорости несся над поверхностью воды «на редане», но когда эта самая зверюга-торпеда в его задницу впилась, катер из воды вообще выбросило. Некоторое время они оба неслись над водами озера, сверкая бешено вертящимися винтами, оставляя за собой туманный след.
Спирт, друзья, это вам не керосин! Выбросить из воды многотонного военно-морского красавца, могло только нечто, что зажигает в мужиках огонь в крови и жажду совершить подвиг… и немедленно!
Наконец все это рухнуло в воду. Катер с позорно торчащей у него в заду торпедой окутался красным дымом. Это был не пожар, а победный цветной сигнальный дым из носовой части торпеды – «Я тут, я здесь, я в нём, я вот она! Уф! Наконец-то догнала!».
Все конструкторское бюро и другое гражданское обеспечение рукоплескало Главному конструктору, а он скромно опускал глазки.
На наших кораблях царило гробовое молчание. Попадание торпеды в катер для нашей группы стало трауром, грусть от которого не смягчили даже десять премиальных литров горючего сверх обычной дозы, в подарок лично от главного конструктора.
Моряки сильно переживали. Ведь как они, с криком «полундра», делали невозможное! А тут, эх …слов не было, были страдания!
Когда все наше офицерство вечером собралось на гордеевскую селедочку и котлеты, никто не мог выдавить слова от испытанного позора и стыда – поддались! И куда – в задницу! В гнетущей тишине слово взял Миша – командир:
- Это было в первый и последний раз! – сказал он коротко и, обратившись ко мне, сказал – Штурман, приказываю! Если в следующий раз они нам не увеличат месячную норму в два раза, сворачиваем к ядреной фене эти испытания! – и отечески погладил по голове пострадавшего катерника.
Под этот короткий тост залили позор мелочного чувства к тому, что сплачивает застолье и оправдывались: – «Но выпить–то ребята, хотелось? Хотелось! Ведь могли залить керосин? Могли! Что не сделаешь ради мужского товарищества! Вот и поддались!».
Норму ежемесячного отпуска, Главный конструктор разрешил увеличить в два раза, испытания продолжались успешно, попадание торпеды один раз было зафиксировано в протоколе. Больше ни разу потом эта «гадюка» не догнала ни одного нашего корабля. Моряки были сильно обозлены на неё! Все остальные гражданские были довольны!
Дневное субботнее и воскресное время, пока торпеда отдыхала, мы посвящали отработке с Ингой летних институтских домашних заданий. Тут мне пригодились легкоатлетические школьные навыки.
Я учился в Бакинской десятилетке, которая в городе считалась элитной школой, так как в ней числился сын первого секретаря центрального комитета партии Азербайджана Багирова, которого расстреляли в результате партийных разборок. Пока он был жив, в эту школу свозили со всего города сынков высокопоставленных родителей, а значит, учительский состав был самый лучший.
С учетом их талантливости, каждый учитель был по своему интересен. Но среди них выделялся учитель – венрук Юрфельд. Это был покалеченный на войне летчик. Его демобилизовали с тяжелым ранением. Это был высокий стройный и крепкий мужик, с лопатами вместо ладоней, жесткий и добрый одновременно.
Когда кончилась война, из военрука он переквалифицировался в преподавателя физкультуры и стал превращать постепенно школу в «спортивную». Нас пацанов военного времени, он объединил жесткой дисциплиной и любовью к спорту. При этом он четко отслеживал успеваемость по обычным предметам и при первой двойке, от спорта отстранял. Этот педагогический прием действовал безотказно, так как в этом случае, перед строем, с провинившегося снимали придуманную Юрфельдом черную майку, на которой было красиво написано «шестая спортивная». Лишение права носить эту гордую форму, единственную в городе, было отличным педагогическим приемом и действовало значительно лучше отцовского ремня.
Не хочу сказать, что все мы в результате учились на отлично, но двойки проскальзывали очень редко. Юрфельд, пользуясь высоким покровительством папы – секретаря и других высокопоставленных отцыов, сумел превратить в спортивный комплекс не только школьный двор. Прилегающие к школе дороги и окрестные улицы были исчерчены спортивными дорожками, по которым бегали мы школьники.
Фактически благодаря его усилиям, каждый из нас умел бегать, прыгать, метать диск, копье – все легкоатлетические виды спорта. Желающие, могли попробовать себя, например, в боксе. Я, после первого удара в лицо, со слезами сбросил боксерские перчатки, и на ринг после этого ни ногой. То же у меня произошло и с гимнастикой.
Единственное, что у меня получалось это бег, фехтование и баскетбол. На том я и остановился. В баскетбол по моему росту я попал в сборную школы , а в фехтовании получил высшие спортивные разряды.
раздел 24
Вот эти знания мне и пригодились, чтобы в глазах девушки Инги, выглядеть вполне сносно. В свободное от изучения звездного неба время, мы отрабатывали с ней метание диска, бег на короткие и длинные дистанции, владение мячом и палкой, вместо рапиры.
Именно спорт, способствовал ещё большему сближению наших молодых душ, не говоря уж о телах. И в этих занятиях мы не чувствовали приближения грозы, которая собиралась над моей бедной головушкой.
И гроза разразилась, даже не гроза, а буря.
Из краткого отпуска вернулся Ян. Вместе с ним мы облазили весь корабль. Через неделю безуспешных поисков пропавшей секретной книги Миша – командир велел Яну опять принять у меня секретную библиотеку.
И тут прогремели залпы грозы. При, теперь уже, внимательной передачи обратно, выяснилось, что не хватает ещё одной книги, достаточно серьезной. Я был в шоке. Ведь по приказу командира, я всю эту неделю в сейф не лазил, и он стоял, опечатанный командирской печатью.
Все говорило о том, что с самого начала пропали не одна, а две секретки. Меня спасало то, что именно эти два инвентарных номера я записал на обложке журнала, но Ян отказался все взять на себя.
Это была самая первая грандиозная человеческая подлость в отношении меня, с которой я встретился этим летом, а значит и первый жестокий урок.
Не помогло ничего. Ни убеждения и клятвы Миши-командира, что сейф был опечатан его личной печатью, и штурман в него не лазил. Ни инвентарный номер этой самой треклятой книжки, которой недоставало, а я её в первый раз не обнаружил. Ничего не могло сдвинуть нашего якута с позиции: - «А я не знаю, а может быть без меня они в этот сейф лазили, пока я ездил в отпуск».
Так и получилось – «Хлеба горбушку и ту пополам, тебе половину и мне половину». Пришлось мне разделить ответственность со старшим помощником за утерю секретного документа на корабле. Вот и приехали!
Начались переживания. Сначала приехали комитетчики из нашего родного таллиннского дивизиона, сняли с нас показания и облазили корабль от киля до клотика. Потом приехали специалисты из таллиннского округа, все повторилось. Потом приехали из штаба флота, опять повторение. Потом приехали из штаба военно-морских сил, действовали они совершенно одинаково, как и предыдущие проверяющие. Скандал обрастал актами допросов, объяснительными записками, неприятными разговорами и расследованиями.
Ну а как вы думали? Пропали два секретных наставления кораблям в море.
Меня тихо и незаметно все жалели, это я потом только понял. Зеленого лейтенантика, спасала его личная запись номеров этих наставлений на обложке журнала. Но на белом свете существовало два бумажных акта приема – передачи, где черным по белому читалось – за этот отвечаю я, а за этот ты.
Чтобы не тянуть «кота за хвост» скажу сразу результат – нам всем повезло, так как расследование совпало со снятием с должности .Гглавнокомандующего вооруженных сил СССР маршала Жукова.
Надо сказать, что флот командующего не любил, и этому были причины. Первое, что он сделал сразу же после назначения - наступил на больной мозоль военно-морских исторических традиций флота российского. Морской офицер испокон веку отличался от других родов войск кортиком, который был предметом тихой, но скрываемой гордости. По нему моряка в толпе других военных сразу же отличали. Кортик холили, лелеяли, вешали на стену при уходе в отставку.
И вдруг, ко всеобщему моряцкому ужасу, кортики приказом Главнокомандующего ввели к ношению во всех родах войск. Моряки насмерть обиделись на человека, посмевшего нарушить многолетнюю традицию. Моряцкая гордость – кортик – теперь болтался у всех на боку. Где свои, где чужие …? Ау!
Второй потрясающий случай произошел на Северном флоте во время учений. По приказу Главкома в семи балльный шторм, в море отправили два дивизиона торпедных катеров. Как только они вышли за мол, на крутой студеной волне четырнадцать катеров немедленно перевернулись и все офицеры и матросы в ледяной воде утонули или погибли от переохлаждения.
Как потом шепотом разнес эту новость морской телеграф, Главкому докладывали, что мореходность у тех моделей торпедных катеров всего три балла. Главный морской адмирал пытался противоречить Главкому, за что тут же был выгнан с командного пункта. После этого Главком, со словами «на учении как на войне», приказал катерам выходить в море и атаковать условного противника.
Третья роковая ошибка Главкома была такой. Своим приказом он отменил льготы за сверхсрочную выслугу лет мичманам и главным старшинам. В результате, флот стал терять младший командный состав, который обиделся, и стал с кораблей уходить, а значит, снизилась дисциплина и боеспособность.
раздел 25
Здесь надо пояснить. Мичмана и главные старшины были как бы прокладкой между офицером и матросом. Они жили с матросами в кубриках, хлебали щи с ними из одного котла, знали всю подноготную жизнь матроса. Как могли, старались нелегкую матросскую жизнь облегчить, научить. Умели держать железную дисциплину и военную выучку. Авторитет у этих людей, прослуживших на флоте не один десяток лет, был непререкаем. А если, кто и пытался пререкаться, то и «по сопатке тырс», когда никто не видел и клиент становился шелковым. Этого офицеры не могли себе позволить, а мичмана позволяли. Иногда в критическую минуту для корабля и экипажа слова не помогают!
Службе этих старослужащих не позавидуешь. Но на берегу оставались семьи, и мичманское морское довольствие держало их на плаву. Вот и держались на всех флотах эти люди, на которых очень надеялись офицеры и командиры кораблей. И вот Главком, им морское довольствие резко урезал, а они в ответ с флота стали уходить. Обида была страшная. Собственно с этого и начались теперешние «контрактники».
При Жукове за утерю секретных документов нас бы всех загнали «за можай», а так как высокому начальству было не до этого, а может обиды флота помнили и защищали своих, всю эту некрасивую историю, морское командование спустило на тормозах.
В результате Мише – командиру очередное звание задержали, капитан-лейтенант Ян превратился в старшего лейтенанта. Одну звезду с него сняли, в том числе и за то, что топил вместе с собой и юнца лейтенантика. Мне дали десять суток домашнего ареста. После всего этого, Миша-командир вытолкал незадачливого старпома с корабля взашей и сказал, чтобы он ему никогда на глаза не попадался. Он и не попадался.
Виновник всей этой пакости объявился через десять лет. Оказывается, проходя мимо нашей со старпомом каюты, которая была открыта на распашку и в ней везде валялись секретные материалы, два из них его руками, были выброшены за борт. Этим старший механик решил отомстить командиру, за крепкую взбучку и выговор в личном деле по случаю воровства пивных бочек и групповую пьянку матросов, под его предводительством. Кстати, комитетчики намекали нам на наличие такого подлеца на корабле, но кто же мог подумать на своего брата офицера!
Представьте себе, что мы ели, спали и служили с ним на одном корабле, не подозревая, какой мерзавец сидит рядом с нами в одной кают-компании.
Это был мне очередной, но не последний, урок на всю жизнь за одно лето.
Вспоминая все это, я радуюсь только тому, что врагу не досталось боевое наставление нашим кораблям, а благополучно мокнет в озере.
Когда мне удавалось вырваться на берег, я стонущий от страха, разбитый морально, попадал в теплые и нежные руки будущего преподавателя физкультуры. Курс лекций по поддержанию психологического состояния спортсмена, Инга уже прослушала, сдала зачет и на экзамене получила пятерку. Может и не пятерку вовсе, но когда она меня гладила по головке, шепча что-то успокаивающее, мне именно так и казалось. Мысленно я и ставил ей эту пятерку.
Шутки, шутками, а нервное потрясение на мне сказалось. Я все чаще и чаще стал замечать отсутствие чувствительности в правой стопе. Это очень Ингу волновало, и под прессингом её уговоров я пошел к местному военврачу.
Тот внимательно меня выслушал, потрогал, но окончательное заключение делать не стал, как-то загадочно покачал головой и отправил меня в Приозерск к своим коллегам с приборами. Это мою спортивную подружку почему-то сильно забеспокоило и она увязалась ехать со мной.
Я по своему легкомыслию, ни о каком страшном для меня диагнозе и думать не думал. Строил планы, как после врачей развеселить девушку в местной столовой. Шутил, что под вывеской «приносить и распивать …» нам будет не уютно. Словом, балагурил и дурачился.
В местном медучреждении, меня подвергли серьезному осмотру. Что-то мерили, щупали, даже кололи, проверяя чувствительность. В результате я вышел с медицинским направлением в военно морской госпиталь флота в Питере.
Мы с Ингой, долго пытались понять медицинский диагноз, сидя в столовой, ничего не поняли, и решили съесть по бифштексу с яйцом. Затем, открывая бутылку шампанского, я продолжал хихикать и ёрничать.
Поедая бифштекс и запивая его шампанским, мы с Ингой порадовались подвернувшемуся случаю пожить у неё на квартире в Питере, когда я поеду в госпиталь. Это скрашивало нашу грусть расставания, по случаю её отъезда в ближайшие дни к началу учебы в институте, что мы за одно и отпраздновали. Посидели хорошо, как-то по семейному даже.
На автобус мы не опоздали. А через два дня, я стоял с цветами у окошка другого автобуса, который увозил будущего тренера по физкультуре. Как и полагается, девушка всплакнула, я тоже подраскис, а потом долго, долго махал рукой с венком из ромашек, сплетённым Ингой мне на память. Другие подходящие цветы для венков в этой местности не росли.
Вскоре я должен был её увидеть, но теперь уже не в палисаднике дачного домика родителей, а в её комнате на Васильевском острове.
Реакция Миши-командира меня потрясла. Прочитав бумагу с направлением меня в госпиталь, он как-то неуклюже сел в кресло и с какой-то тоской посмотрел на меня.
- Знаешь, штурман Биль, а ведь я к тебе привык. Чуяло мое сердце, что служба у нас с тобой будет короткой, с того самого дня как ты написал рапорт о списании на берег. Давай езжай, лечись, возвращайся. Надеюсь, что все это,– он показал на медицинское заключение – Не очень страшно.
раздел 26
Не оглядываясь на рекомендации врачей, как и полагается на флоте, дурные вести были запиты парой рюмок торпедного горючего. После этого на душе стало легче, и был определен срок моего отъезда - через десять дней, аккурат подгадывая под отъезд последних особистов.
Умудренный жизненным опытом, Миша-командир велел забрать с собой в Питер все мои личные вещи, мало ли как все сложится. Зимние вещи он у меня забрал и упаковал в барахлишко своей семьи, которая то же отбывала в Таллинн к началу учебного года.
Через десять дней я нарядился в гражданский шикарный шерстяной костюм, сшитый в Таллинне. На ногах у меня были дорогие кожаные «корочки» на толстенной каучуковой подошве, как было модно тогда. На шее болтался галстук, узел на котором, высунув от старательности язык, мне повязал мой «кирюха» и ходок на длинные дистанции лейтенант Боря. Пожитки уместились в большой фибровый чемодан, с которым я когда-то прибыл на гвардейский дивизион больших охотников за подводными лодками. У автобуса собрался весь командный состав нашей армады. Прощание было мужественным и не многословным.
Питер я не знал совсем, а потому остановил такси и назвал адрес дома на Васильевском острове. Так как я прошел хорошую школу светских манер, рядом с дочкой командующего, в далеком Таллинне, в комнату коммунальной квартиры, где жила Инга, я явился с букетом роз и коробкой шоколадных конфет.
Жилище Инги представляло собой длинный пенал. Сначала шел узкий шкаф. За ним узенькая кровать одинокой девушки. За кроватью стоял стул, а все это у окна завершал столик. Обстановка, как вы поняли, была очень скромной, а оставшиеся до стен расстояния позволяли двигаться только боком. Когда я ввалился в это жилище, то букет цветов, коробка конфет, неуклюжий чемодан и я, полностью все пространство комнатки закупорили. На кровати рядком сидели две девушки, одна из них и была моя физкультурница.
Двинуться ко мне она не могла и только радостно протянула руки. Вспоминая на ходу приемы ползания по-пластунски, я почти упал в эти руки, и мне стало сразу хорошо, хорошо. Когда через какое-то время, мы вспомнили о подруге, она уже полностью одетая, с испуганным видом, стояла у дверей. Когда и как ей все это удалось проделать, честно сказать не помню.
В два голоса, мы стали уговаривать подругу Инги, остаться и попить чайку с конфетами. Но столь бурное проявление радости встречи этой парочки, девушку как-то напугало, да и, прикинув, что на этой территории можно только комфортно лежать, а ходить только в крайнем случае, и то по сильной надобности, она, как и всякая совестливая и сообразительная подруга, поняла, что нам сейчас не до неё.
Пожелав нам хорошо провести время, она сделала нам ручкой и суетливо ретировалась за дверь.
Что происходило в этом Питерском пенале коммунальной квартиры в ближайшие сутки, у парочки исстрадавшейся в палисадниках, на сеновалах и других абсолютно не гигиеничных местах, рассказывать не надо. Подробностей не будет.
Главная проблема в коммуналке это всегда что? Ну, конечно же, туалет. Появление в холостой квартире девушки какого-то мужчины, всегда вызывает жгучее любопытство соседок. Маленькая жилплощадь для меня с детства не вызывала дискомфорта, так как родная Бакинская квартира, по площади ничем не отличалась от Ингиной. Соседки по квартире - внимание! - всегда материал взрывоопасный, это я знал, то же с детства.
С учетом этого обстоятельства, в туалет мы пробирались всегда ночью, с осторожностью спецназовцев, чтобы не свалить корыто, висящее в коридоре, или ещё что-нибудь очень гремучее. Для экономии усилий по шумозащите, ожидали друг друга под дверями уборной, и также по пластунски возвращались в родной пенал. Соседок я так и не увидел. Они меня тоже. Тело моё было натренировано не производить шума, сначала физруком Юрфельдом в школе, а потом замом по строевой подготовке капразом Самородным в училище.
Дорогие юноши, а может быть и девушки, учитесь ползать по пластунски, пригодиться в определенных экстремальных ситуациях!
На второй день мы с Ингой все же решились и отправились гулять по Питеру. В этот город я влюбился именно в тот раз. Сами понимаете, этому способствовала симпатичная гидесса.
Как мне кажется, всякие новые места влюбляют в себя через людей, которые в это время рядом. То же со мной происходило и в Одессе, куда я был командирован на боевое траление мин после войны. Там, мы с приятелем познакомились с двумя миленькими и хорошенькими одесситками.
Девушка, выбравшая меня, постойте, какое совпадение, только сейчас пришло в голову - ведь она имела длиннющую косу до пояса. А я тогда ещё думал, почему именно она со мной?
Вот и скажите, отчего мне по жизни встречаются красавицы с косами? Инга - первая на бальных танцах Дворца пионеров была с косой, одесситка Томочка то же носила косу! А теперь все крепко сидим на стульях - моя нынешняя жена тоже имеет косу. Всякие её поползновения обрезать волосы, наталкиваются на мое жесточайшее сопротивление, и теперь я понимаю почему! Нашу встречу с ней судьба подготавливала через двух предыдущих красавиц с косами.
раздел 27
Мужики! Внимательно приглядывайтесь к своим подругам, не проходите мимо своего счастья, чтобы всё было потом, как хороший коньяк – чем больше лет, тем крепче. Так и любовь!
В старинный, построенный ещё Петром Первым военно-морской госпиталь я приехал на трамвае. Госпитальные молоденькие сестрички, очень приветливо меня приняли, раздели, вымыли в ванне.
Чисто вымытый, я был представлен военврачу – женщине в звании полковника медслужбы. Повертев сначала направление, а затем и меня она сказала, неожиданно басом:
- Поздравляю лейтенант! Вы ухитрились отхватить болезнь, которую мы лечить сейчас не умеем! – и, увидев, что я не очень-то испугался, она также сурово сказала – Через год приедешь, я тебе ноги отрежу! – рубанула она меня под корень.
Здрасте, приехали! Только теперь меня проняло! Остаться без ног в двадцать три года, это действительно надо было ухитриться «отхватить». Мне было объяснено, что человек состоит из сосудов и капилляров, по которым он и снабжается кровью. Каждый капилляр имеет два нерва – один его сужает, а другой расширяет. Так вот тот, который расширяет, у меня на ноге начал давать сбои.
Выслушав эти подробности, я посмотрел ясными голубыми глазами на врачиху полковника и наивно спросил:
- И что мне теперь делать?
- Что тебе делать, я не знаю, а вот что мне делать я знаю. Сейчас запакуем твои ноги в гипсовые сапоги и нальем туда «бехтеревки», полежишь пока, а там посмотрим, – и тут же крикнула – Таня, иди сюда. Давай делать лейтенанту гипсовые сапоги.
Что такое йод и зеленка я тогда знал, а вот что такое «бехтеревка», и как она воняет не знал. Узнал когда в мои сапоги «это», щедрой Танечкиной рукой, наплескали. Не могу передать, сколько нелестных эпитетов я наслушался в свой адрес от соседей по палате. Этим запахом пропитались не только мои сапоги, но и простыни, да и я сам.
Сейчас уже не стесняюсь и скажу, что меня в госпитале прозвали думаете как? Ну да, «лейтенант-вонючка»!
Меня, с этим обидным прозвищем, спас только природный юмор, и в который раз училищный опыт - будешь обижаться заклюют напрочь. Чтобы эта кличка отстала, надо её самому произносить:
– Девочки, сестрички, это лейтенант–вонючка на перевязку пришел, – шутил я - Срочно зажимайте носики!
И случилось обратное. Сестрички меня сначала стали жалеть, затем полюбили, а потом и вовсе стали защищать от нападок соседей по палате. На недовольного запахом моей «бехтеревки», они как воробышки налетали стайкой, быстро его отчитывали, даже обидное что-то ему говорили, затем разлетались, а бедолага, долго после этого обалдело вертел головой и удивленно и ошарашено говорил:
– Ну ты, лейтенант, и даешь? Это же надо! Сам вонючий, а девкам нравишься! Вот бы и мне так! – заканчивал загадочно.
Соседи по палате оказались колоритными личностями. Пожилой капитан первого ранга веселил нас рассказами о своих былых посещениях в «загранке» публичных домов.
Это был длиннющий поход по буксировке огромного дока из Питера во Владивосток вокруг Африки. Максимальная скорость при буксировке такого неуклюжего сооружения шесть узлов, как трамвай. Представляете, сколько месяцев это все продолжалось? Морячки в штормах и борьбе с вечно лопающимся буксирным тросом сильно подустали. Когда они приблизились к Сингапуру, высочайше было разрешено немного размяться на берегу.
Те, кто разрешал, закрыли глаза на моральный аспект, а морячки на этот аспект вообще махнули рукой, и, истерзанные тоской по женской ласке пустились во все тяжкие. Гужевались они там две недели. Представляете себе, сколько веселых мужицких баек травли об этом приключении, мы понаслушались от этого каперанга. Возможно, эту историю будет читать молодежь. Чтобы не смущать их родителей, подробности опускаю.
Остальные члены нашей больничной палаты были очень молодыми людьми, оттого, по глупости, насмехались над нежной любовью этого капраза к своей жене. Шутки бывали на грани жестокости, но самое удивительное, что нам удавалось к этим шуткам привлечь, вспомогательных исполнителей - молоденький женский медперсонал нашего отделения.
Коронной «шуткой» было следующее.
В день посещения госпитальных больных родственниками, а значит и женой капраза, за час до их радостной встречи, в палату заходила какая-нибудь медсестра Верочка или Танечка с огромной банкой воды:
- Товарищ капитан первого ранга, давайте на клизму, – безапелляционно заявляла она, и, не слушая недовольный ропот клизмующегося, быстро и жирно намазывала вазелином свой пальчик.
Когда делает клизму незнакомая, но молоденькая и хорошенькая девушка, вы что? Ну да, стыдливо смущаетесь. Смущался и капитан первого ранга и просил всех выйти.
Когда через короткое время в гальюне появлялся капраз, все толчки кабинок оказывались занятыми. При этом, отовсюду раздавалось трудолюбивое покряхтывание означающее, что сидящий орлом занят делом, а не просто читает газету.
На жалостный стон капраза «братцы!», в кабинках кряхтение усиливалось, а клизменный начинал потихоньку бегать, сначала вдоль кабинок гальюна, а потом и кругами. Кряхтение сидящих «орлами» постепенно перетекало в сдержанное хихиканье, а затем из кабинок начинали выскакивать «заговорщики».
Пока капраз трудился в гальюне, вся хохочущая группа излагала подробности случившегося участнице «заговора» - медсестре, и к мужицкому ржанию добавлялось женское хихиканье.
На этом действо не заканчивалось. Свидание с женой у капраза, прерывалось его неоднократными и резкими рывками по курсу на гальюн. Мы его жалели и гальюн принимал его в свои дружеские и объятия всеми свободными на данный момент посадочными местами.
Молодежь веселилась как могла, скрашивая госпитальную скуку, а капраз, мудрый человек, не обижался.
раздел 28
А ещё в палате лежал молодой заведующий химической лабораторией подводных лодок, но не в Риге, а в Питере. Послушав его травлю, я понял, что Шурке не очень то повезло, так как составлять рецепты кислоты для аккумуляторов подводных лодок дело скучное. Ни тебе свежего штормового ветра, ни тебе секстанта, или на худой конец – торпеды. Одни склянки, банки и мензурки. Нет! Не царское это дело!
Химик был парнем веселым. Настроение ему портили пиявки. Какой-то у него был тромб на ноге. И вот для отсасывания этого тромба, сестрички и прикладывали ему пиявки. Парень он был брезгливый и смотреть на эти чудовищно раздувающиеся сосиски не мог. Поэтому он скрашивал эту гадостную процедуру заигрыванием с медсестричкой. Эти заигрывания, как ни странно, сестричкам нравились. Кто поймет женское сердце? Тут тебе пиявки, а она сидит, и страшно довольна от ласковых и неуклюжих поглаживаний мужской руки.
Чтобы не мешать химику хоть как-то компенсировать отсутствие внимания к нему со стороны его знакомых ленинградок, мы понимающе покидали палату, освобождая помещение.
После появления в палате Инги, мой авторитет у соседей поднялся и, наоборот, понизился у женского медперсонала госпиталя. Увидев в первый раз мои сапоги, моя девушка сильно расстроилась. При этом её совсем не беспокоил запах «бехтеревки» исходивший от меня, о чем я сильно волновался, перед первым её посещением. Свидание прошло гладко и я обрел пошатнувшуюся уверенность в себе и, конечно, в девушке.
Спасибо, русские девушки и женщины – милосердие к раненым героям у вас безгранично, даже «бехтеревка» не отталкивает.
Разговоры у нас с Ингой были просты и бесхитростны. Лучше бы их и не было совсем, а было бы что-то другое, но обстановка не позволяла расслабиться.
Странным образом меня, при этом, ревновал женский медперсонал госпиталя.
Немедленно после появления в палате Инги, все мужики тактично исчезали, но не медсестры. Через очень короткие промежутки времени, появлялась то одна, то другая и жестким суконным приказным тоном мне велели, то таблетку выпить, то долить в сапоги «бехтеревку», то ещё какую-нибудь ерунду. При этом бросались косые взгляды на притихающую Ингу и ей бесстрастно объявлялось, что время свиданий ограничено, так как больному нужен покой.
Покой мне был не нужен, а совсем другое, когда рядом красивая женщина. Всякие там наши взаимные трогания, прикасания и поглаживания, совсем нас с Ингой не удовлетворяли, а другие более решительные действия, немедленно прерывались появлением очередной Танечки, Верочки, Анечки, приемом из их рук таблеток и всякое такое прочее.
Тогда я и стал понимать проблемы пожилого капраза и наши жестокие шутки с клизмой, и его скучнеющую от этого жену. Больше мы их не беспокоили.
Все это дало мне понимание, что женский медперсонал госпиталей и больниц, считает больных своими мужчинами и терпеть не может других женщин – посетительниц, отнимающих у них что-то дорогое. Зачем им это, не знаю, но попробуйте понаблюдать, сами увидите. Мужчин – посетителей это не касается! Даже наоборот.
Инга перетрясла дома весь мой скарб, перестирала, перегладила, отпарила, развесила, разгладила. Я её об этом не просил. Чисто её инициатива. После информации о приведении в порядок моего гардероба я стал задумываться о последствиях, которые должны наступить после всех этих палисадников, сеновалов, венков, а теперь уже и стирок – глажек моих личных вещей.
В промежутках между посещениями моей физкультурницы мне было о чем подумать, но моя бедовая головушка, никак не могла родить единственную и правильную мысль. От того, решительный разговор, которого, я уверен, девушка ожидала, все не наступал и не наступал. Пока, все было хорошо, приятно, весело на душе и безответственно. Думаю, то же испытывала и Инга, а зачем тогда ей все это было бы надо? О москвичке я ей честно рассказал в подробностях ещё тогда в палисаднике в белые ночи и поступал по моему разумению честно. Но! Сейчас рядом была молодая женщина со своими планами на будущее, а у меня их небыло.
На этом фоне моих личных переживаний, вдруг произошло то, что координально меняло мою судьбу и карьеру морского офицера. И это, то же начало лить воду на мельницу неопределенности, моих отношений с девушкой Ингой.
Однажды, на очередном утреннем обходе, полковница врач на мои капризы о вонючих сапогах вдруг резко и зло произнесла:
- Ты, лейтенант, не очень то капризничай! Я ведь могу тебя списать вообще с флота на инвалидность, будешь тогда знать! Не капризничай у меня! – повернулась и ушла.
Когда я закрыл рот, полковницы уже в палате не было. В моей жизни, начало что-то происходить. Мысль уйти с флота, как-то мелькала в моей голове. Потом была безжалостно отметена, потому что, в те времена с военной службы офицеры не уходили, тем более с высшим военным образованием.
Разжевывал я идею главрача в голове долго, а когда забрезжило у меня решение, то стал выяснять подробности.
Подробности были такие. Меня, при желании, могут отправить в отставку. При этом на гражданке мне светит военная пенсия по инвалидности. С этой вполне приличной пенсией я могу поступить в гражданский институт и получить второе высшее образование. Лет мне ещё немного, всё можно начинать с начала. Эта перспектива меня сильно увлекла, и не успел я всё осознать, как оказался за воротами госпиталя с бумажкой о моей отставке.
раздел 29
Несколько растерянный от быстроты, с какой я оказался в конце флотской карьеры, с натянутой глупой улыбкой на лице и этой новостью на устах, я ввалился в Ингин пенал.
Скажу сразу, то, что перед ней оказался военный отставник, да ещё с инвалидностью, девушку шокировало. Она сама выросла в военной среде. Папа её был мичман и другой карьеры, как на флоте, не представлял ни он, ни его дочка с красивым именем Инга. На её лице читалось такое откровенное разочарование, что я немедленно засуетился в поисках своего отстиранного и отутюженного скарба.
Прощальный разговор получился каким-то глупым, очень коротким и сухим. Меня в пенале никто не задерживал, а мне уже после такой реакции на мою новую судьбу и не хотелось ничего. В тот же день я укатил на Ладожское озеро.
Благодарственное и очень нежное письмо я потом Инге всё же написал, но ответа не получил. «Се ля ви» - говорят французы, такова жизнь!
На Ладожской морбазе меня огорошили известием, что наша Таллиннская армада, вместе с торпедой и её Главным конструктором отбыла на север озера, а с ней и все мои документы. Туда мне надо было добираться самому, а мне объяснили как, и каким транспортом.
По молодости и глупости я совершил ошибку, что не взял на морбазе командировочное направление. За эту мою, да и свою ошибку, местный командир морбазы в последствии получил выговор.
Дело в том, что мне предстояло двигаться в приграничной с Финляндией полосе. И вот тогда то, я на собственном опыте убедился в крепости наших границ, что «наши пограничники строгие ребята …» и шуток не понимаю.
Добираться до места, где стоял мой корабль, можно было двумя маршрутами - поездом или автобусом. Я выбрал автобус, чтобы насладиться из его окна чудной, почти скандинавской природой.
И насладился. На первом же проверочном пограничном пункте, из автобуса, меня пограничники высадили. Перед этим я совершил две глупости. Одну, когда не взял командировочное удостоверение как пропуск в пограничную зону. Вторую, когда я чтобы «выпендриться», нарядился в свой знаменитый коричневый костюм и корочки на толстенном каучуке.
Когда меня вывели из автобуса, перед пограничниками предстал какой-то стиляга, с подозрительным объяснением, что он на самом деле лейтенант военно-морского флота. Из документов у меня была только справка из госпиталя, о том что меня отправили в отставку.
Надо сказать, что по тем временам, у военных с фотокарточкой был только военный билет, который я благополучно оставил на корабле. Вот пограничникам и пришлось решать «рекбус». В пограничной зоне задержан стиляга, который говорит, что он военный, сует им в нос какую-то бумажку из госпиталя, а там написано, что он уволен в отставку. А вдруг он решил к финнам перебежать?
Решение «рекбуса» было очень простым – обыскав меня и мой скарб, меня завели в пограничную сторожку, проводили в самый её конец, посадили на матрац и велели не рыпаться. Шесть часов я не рыпался.
За это время произошла смена караула. Мне один раз дали выпить кружку воды. Один раз выпустили по малой нужде и один раз по большой. После всего этого, мне всунули в руку мой чемодан, показали на лесную дорожку и сказали, что через шесть километров будет железнодорожная станция, от которой и отходит автобус в эту самую Лахденпохью.
оаздел 30
Как потом мне рассказал Миша-командир, погранвойска страны подняли на ноги кадровиков и мои личные дела: в школе с Юрфельдом, в военно-морском училище с Самородным, в главном управлении учебных заведений военно-морского флота в Ленинграде, в главном управлении кадров офицеров-моряков в Москве, то же в Таллине, запросили госпиталь, морбазу на Ладожском озере и, наконец, Мишу-командира.
Он мне потом, весело хохоча, рассказывал, что вынужден был написать два рапорта и одну характеристику, что «я» есть «я», заверить своей печатью и бежать к местному командиру. Там тоже ставили печать и только потом несли к шифровальщикам. Словом «кэп», забегался, запыхался, спасая меня, за что и потребовал с меня бутылку коньяка.
Спецорганы страны гудели в поисках правды о лейтенанте, который едет из госпиталя, но почему-то в гражданском костюме и стиляжных корочках. Задержан в глухом лесу бравыми пограничниками в непосредственной близости от финской границы!
А я ничего этого не знал, слушал птичий гомонок, подремывал. Со скуки, пытался потравить с пограничниками и страшно хотел «жрать» – жаргонное, но очень правильное слово для того моего состояния. Последнее обстоятельство меня беспокоило очень, так как я надеялся откушать «гордеевские» котлеты, но они оказались в Лахденпохье, а местное начальство покормить меня не догадалось, как не догадалось снабдить пропуском в погранзону.
На пустой желудок всегда приходят гадкие мысли. Именно так я и мыслил о местных людях Ладожской морбазы. Возможно они в моем лице, как бы отомстили всему офицерскому и матросскому составу нашей армады за все, что наши морячки натворили в местных огородах с их женским персоналом разного возраста.
Гусарский полк покинул город, оставив в слезах женщин и девушек. А тут явился лейтенант из госпиталя, не запылился! Нагусарил тут, понимаешь… Ату его, ату!
Весь гнев мужского населения ладожской морбазы я и принял на свои тощие плечи. Тощими были не только плечи. Сами понимаете, госпитальный харч это вам не усиленное питание офицерского состава в кают-компаниях боевых кораблей при проведении опасных испытаний новейшего оружия. Плюс бортпаек катерника с шоколадкой и сгущенкой. Вспоминания об этой прелести, гнали слюну, а мне надо было шесть километров нести на отвыкших от ходьбы ногах чемодан и себя.
Каучуковая подошва на модных корочках оказалась большим подспорьем для такого случая. Согнуть её было трудно, но зато, расправляясь в обратную сторону, они кидали меня с удвоенной силой в сторону вокзала.
Вокзал я увидел, а, главное, пищевой ларек, который при рассмотрении вблизи оказался закрыт.
Я стоял перед ним, глотая слюни, пока, подметающая перрон женщина не сжалилась, дав мне важную информацию:
- А ларек откроется к приходу поезда!
- И когда он прибудет?
- Да вот уже через пять минут.
Вскоре я стал обладателем бутылки лимонада и бутербродов с сыром, с загнутыми краями как крылья у лебедя. На перроне мне бы не торчать, а идти к остановке автобуса, как и велели пограничники. Но руки у меня были заняты бутылкой и бутербродами, а на чемодан рук уже не хватало.
Не успел я плюхнутся на скамейку и вонзить зубы в вожделенную еду, как меня огорошили командой:
- Встать! Ваши документы!
Я с тоской поднял голову. Передо мной стоял пограничный патруль, а их лейтенант с интересом оглядывал мои каучуковые корочки. Я прямо читал с листа его мысли – «На перроне глухой станции в лесу сидит тип. Рубает бутерброд, на нем не наши ботинки, а до финской границы рукой подать. Тип исключительно подозрительный!».
Подозрительного «типа» арестовали и препроводили в служебное помещение. Держа в одной руке госпитальную справку и читая её, лейтенант пограничник четко доложил кому-то по телефону о моем задержании. Затем он долго слушал, внимательно меня оглядывал, потом повесил трубку телефона и спросил:
- Почему нарушаете?
- Да я, товарищ лейтенант, не знал.
- То, что вы ездите по пограничной зоне без документов. Почему нарушаете?
Разговор в таком тоне, с вопросами типа: «А вы товарищ курсант внутренне недисциплинированны!», мне уже приходилось слышать. То есть вопрос вроде понятен, но что отвечать на него я не знал ни тогда, ни теперь, поэтому сказал первое попавшееся:
- А что мне делать?
- Как что? - возмутился пограничный командир – Вам же дали четкие инструкции на погранпосту – идти на станцию и ждать автобуса. А Вы нарушаете, сидите на лавочке на перроне.
- А! – понятливо закивал я головой – Вы об этом. Понимаете, лейтенант, кушать я хочу. Как из госпиталя вышел, так и не ел.
раздел 31
Вопрос о еде, воспринимается всеми родами войск нашей необъятной Родины везде одинаково. Хоть ты пограничник или там моряк, но если хочется рубать, то голодного воина не поднимешь в атаку никакими уговорами. Знал об этом и пограничник. Он помягчел, подвинул ко мне отобранную бутылку и бутерброды:
- Извини лейтенант. Не знал, – участливо сказал страж границы – А почему не в форме? – задал он вопрос, который видимо все это время мучил его, весь личный состав погранзаставы, а также мое Московское, Ленинградское и Таллиннское начальство – Опять же ботинки на вас какие-то чудные, – этот вопрос беспокоил его лично ещё на перроне вокзала. Просто у него не было подходящего момента спросить меня об этом.
- Да это мода такая. Опять же девочкам нравится. В Таллинне купил. А форму не одел сдуру! – сказал я откровенно – В форме у меня было бы меньше проблем. Вот и в госпитале даже удостоверение не попросили, вернее военный билет. Поверили военной форме. Я привык, что его никто и никогда не спрашивает, вот и не взял с собой.
- Да! Если бы в форме был, у нас бы было меньше проблем, – вздохнул лейтенант – Столько людей побеспокоили, одни хлопоты. Ты лейтенант не обижайся, сам виноват. Опять же странные ботинки у тебя! – высказал он свою потаенную мысль, а может быть и ему хотелось в таких прошвырнуться, не знаю.
После еды и питья, настроение у меня поднялось. Мы ещё немного побалагурили с пограничником, а затем он меня проводил к остановке, где благополучно и загрузил в автобус.
Стемнело и пошел сильный ливень. В тряском стареньком автобусе меня разморило, я сладко заснул и видел во сне, что-то прекрасное большое и чистое – может я мыл слона точно не помню.
Как вдруг, в эту прелесть благости и отдохновения, ворвался грубый мужской голос:
- Ваши документы!
Если бы на моем месте оказалась экзальтированная дамочка, она бы наверное упала в обморок. За одни сутки слышать одинаковый вопрос, на который нет ответа. Тут же открывается мерзкая перспектива быть арестованным в третий раз, это могли выдержать только нервы молоденького парня.
Таким парнем я и был, а значит, в обморок не упал.
Все началось по третьему кругу. Я взмолился перед пограничником - из автобуса меня не ссаживать под дождь. Далее я вёл себя совсем плаксиво и блеял о том, что я больной и после госпиталя. Помните как Панюковский в «Золотом теленке» – «Пожалейте меня, я больной и меня не любят женщины!». Очень мне не хотелось мокнуть под дождём.
Упрашивать этого пограничника мне не пришлось.
Оказывается, Родина уже знала своего героя! Знала меня и погранзастава, и, очень к месту, знал этот старший пограничник:
- А, это тот самый лейтенант, в гражданском и странных ботинках?! Бродит вдоль границы без документов?! – он весело и дружески заулыбался, а я с облегчением вздохнул.
Популярность у народа это всегда приятно и удобно, но не в проливной дождь за окном автобуса. Как я тогда понимал артистов и всяких певцов, которые из кожи лезут вон в погоне за популярностью. Знал ли я тогда, покупая эти шикарные ботинки, что именно они выведут меня под яркие прожектора всероссийской славы и тем более у пограничников СССР!
На новую озерную военную базу я добрался во втором часу ночи и обессиленный и вконец перепуганный пограничными порядками страны, упал в дружеские объятия, который распахнул мне Миша-командир.
По такому случаю был разбужен кок Гордеев, и «сей секунд» на столе родной кают-компании дымились его знаменитые котлеты. Пока я жадно ел, Миша-командир сначала рассказал о своей беготне между кораблем и шифровальщиками, при этом потребовал с меня коньяк за спасение. По ходу рассказа обругал командира морбазы и меня за одно и сообщил главную новость.
- Ты ведь штурман не знаешь главного!
- Что-нибудь стряслось – засуетился я – Может, торпеда утонула? – в ужасе предположил я – А как же горючее?
- Да нет с горючим и торпедой все в порядке, – он равнодушно махнул рукой - Главное, что они наконец-то приехали, все тебя только и ждем! – он хлопнул меня по плечу и весело заулыбался.
Только через какое-то время мне удалось понять причину бурной радости. Торпедный конструктор, уже давно обещал, для улучшения отработки конструкции этой «зверюги», вызвать из Питера женскую бригаду конструкторского бюро. И бригада наконец-то приехала.
Не знаю, может быть в Питере какой-то особый климат, или конструктор лично подбирал состав, но все приехавшие девушки, как восторженно объяснил Миша-командир, оказались как на подбор красавицами. Но всех их затмевала «королева» – красавица Тамара Григорьевна Семененко, сокращенно ТГС.
раздел 32
Все сидят спокойно. Рассказ о последующих романтических приключениях будет не обо мне.
Увидев ТГС, кэп немедленно издал восторженное ржание и застучал копытами. Далее он признался, что очаровывает он ТГС уже неделю. Для этого было запущено все: букеты окрестных полевых цветов, шоколад из «бортового пакета катерника», ночные прогулки по лесам и полям.
Но все пока безрезультатно. Не хватало какой-то последней изюминки, что могло бы сломить надменную красавицу и Миша-командир придумал:
- Значит так, штурман! Сначала ты мне помогал получить очередную звездочку на погон, но все испортил этот поросенок старпом - ухитрился потерять секреты. Да, кстати, тебе приказом по дивизиону объявлен домашний арест на десять суток, но его отменили, так как ты в госпитале, - только теперь я узнал, какая меня постигла кара за все происшествие с утерей секретов.
Миша – командир крепко затянулся дымом папиросы марки «Казбек», пустил в потолок кольцо дыма и, задумчиво глядя на него, назвал вслух ещё одну мою предстоящую услугу.
–Конечно, по боевой тревоге от бывшей любовницы Кангро ты меня отрывал очень профессионально! – последовал сальный смешок – Слушай, помоги в последний раз, а потом мы тебя с флота проводим.
Между всеми его новостями я рассказал ему о своей отставке, что было излишне, так как командир корабля о своем штурмане знал уже все!
План захвата крепостей Тамары Григорьевны Селененко, она же ТГС, Миша-командир задумал таким. Был снят на месяц большой деревенский дом. Под предлогом болезни, в него должен был заселиться я.
Следующее действо предполагалось таким. ТГС приглашается совместно с Мишей-командиром навестить мальчика – больного штурмана, который живёт в доме. В этот же вечер соседка получает жирного гуся и жарит его в картошке. Накрывается стол, со всеми необходимыми явствами. Превозмогая болезнь и слабость, за столом появляюсь я и неохотно принимаю участие в пиршестве.
Так как в госпитале мне отныне запрещено многое, я благосклонно принимаю милосердные оханья и аханья красивой женщины ТГС. Она нежно покрывает мои плечи пледом, и мы все садимся к столу. При этом я не пью. Пока гости откушивают гуся с жареной картошечкой и поднимают тосты за моё здоровье, я их веселю – сначала разговорами, для «разогрева публики», а уже потом услаждаю слух пением романсов под гитару. Миша-командир даст отмашку, когда начинать.
В общем, я понял следующее. Ввиду наличия в округе только хвойных лесов и скал, даже с предприимчивостью Миши цыганский хор найти невозможно. Цыганский хор и молодецкие пляски должен был, по его мысли, изображать я. Этим самым ТГС вводится в некий романтический транс, после которого, а Миша-командир в этом толк знал, женские крепости сдаются на милость победителя без сопротивления, только слабое «ах» в последний момент.
Тут должно быть отступление. Петь старинные русские романсы я умел, научившись у мамы. Аккомпанировать на гитаре научился в длинные вечера, оставшись в очередной раз «без берега», после дурацкой присказки моего ротного «Вы, товарищ курсант, внутренне недисциплинированны! Оставайтесь и подумайте!». Я и сидел в гальюнной курилке училища, а чтобы легче было думать, учился играть на гитаре.
И получилось! Умению проникновенно исполнять романсы, выработала во мне способствующая этому ситуация – несправедливые наказания ротного командира, скромная обстановка курительной комнаты при гальюне, а также неимоверных размеров цигарка с махоркой, так как денег на сигареты не было. Мамин добрый «ридикюль» оставался на берегу, куда меня этот самый ротный не пускал.
Как видите, круг замкнулся. Именно обида на ротного оказалось той гаммой чувств, которые тоскливо, задумчиво и завораживающе звучали в моем голосе. Исполнение романсов получалось проникновенным. Первопричину этого слушающие женщины не знали, всё принимали на свой счет, и я с удивлением наблюдал эти последние томные «ах»!
Не на всех, правда, это очарование действовало таким образом. Были и неудачи…, но не часто! Вспоминаю, как с одной стороны, именно этим я помог Шурке тогда в Балтийске остаться в бараке в комнате официантки, сам же лишился «козырного червового туза» в другом бараке за занавесками.
Своим беспокойством, с учетом этого обстоятельства, я и поделился с Мишей-командиром. Тот крепко задумался, тоскливо посмотрел на меня, потом молодецки и беззаботно махнул рукой:
– А, была не была! Ты штурман пой, разбираться будем потом!
Мы зря волновались. На ТГС план подействовал, но я своим пением чуть всё не испортил! Она уже была готова сказать последнее томное «ах», но как норовистая лошадка на полном скаку споткнулась о вопросы: «Кого выбрать в победители? Кому сдавать крепость? А?».
Миша-командир, поняв всю трагичность этого вопроса, который женщина явно задавала себе и не могла найти ответа, ругал себя последними словами, что затащил меня в этот треугольник. Бал состоялся безрезультатно, погасли свечи!
И мы начали ходить втроем. Честное слово, просто ходили как трое друзей. Было очень весело, так как ТГС оказалась веселой, умной и остроумной. Тем, что у неё такие спутники, она гордилась. Оба высокие, каждый по своему симпатичный, легки на подъем и всякие там безобидные шалости. Наша компания у окружающих мужчин вызывала легкую усмешку и подбадривающие взгляды. Женщины глаза отводили. Почему, не знаю.
Приезд женского персонала КБ, почему-то застопорил испытания торпеды. Возможно, «поддавки» нашего торпедного катера, позволили пройти какой-то этап, но факт оставался фактом. В озеро мы выходили редко, потом Главный конструктор вообще перестал нас вызывать, и мы засобирались домой в Таллинн.
По договоренности с Мишей-командиром, мой уход в отставку должен был состоятся в порту приписки. С одной стороны нельзя было оставлять армаду без штурманской прокладки, а с другой – в Таллинне с помощью командира все необходимые документы проще будет собрать и оформить.
Была уже глубокая осень, становилось холодно. Полковница-врач перепугала меня перед выпиской из госпиталя. Состоялся длинный и подробный разговор, где полковница превратилась в мягкую, добрую и сердечную женщину, которая с материнской заботой сказала, чего мне в будущем нельзя делать.
У неё получалось, что мне нельзя ничего. Нельзя было ни пить, ни курить. Спорт – ни-ни. Долго ходить – ни-ни. Много и других «ни-ни», а самое главное беречь ноги от переохлаждения. В дальнейшей жизни все эти запреты я не выполнял. Вылечил меня спорт и не желание стать инвалидом.
раздел 33
Полковница – врач посоветовала купить финские полусапожки на меху, которые тогда появились в Питере, и сказала где. Я их купил.
Обувка была теплая, удобная, но какого-то яркого красно-коричневого цвета. Вот в этих ботинках, бьющих в глаза резким контрастным цветом с окружающим корабельным черным и зеленым, я и простоял на командирском мостике всю обратную дорогу.
По мере того, как мимо наших глаз проплывали знакомые уже ландшафты полей, а потом Питерские суровые постройки, в голове мелькали воспоминания – сколько же всего случилось за это лето!
Так в суровом молчании, строго держась в кильватер, наша армада и прибыла, без приключений, в Таллинн.
Мой уход в отставку затянулся на долго.
Я активно готовился к жизни на гражданке и начал с гардероба. К моему гражданскому костюму, накануне зимы необходимо было пальто.
На озерной прогулке на моторном катере по шхерам окрестностей озера, пока Миша-командир, красный от напряжения зажимал ладонью карбюратор подвесного мотора, чтобы он не глох, именно тогда и выяснилось, что мадам ТГС нужно зимнее пальто. Сшить его желательно именно в Таллинне. На этот женский каприз, я тогда внимания не обратил, но не Миша, хотя мотор катера невообразимо грохотал, а ладонь его совсем одеревенела. Как и когда они потом сговорились за моей спиной, мне не ведомо.
Сговор обнаружился так. Вскоре после прихода в родной порт приписки, Миша-командир, как-то застенчиво улыбаясь, сунул мне в руку листок с адресом и попросил в случае боевой тревоги бежать и вызывать его на корабль, сначала туда, а потом уже к семье. Так уже бывало раньше, поэтому я и не выспрашивал подробности. Он мне только объяснил, что комната, где его надо искать, будет смежная и проходить надо через хозяев эстонцев, но очень вежливо.
Парень я от природы вежливый и даже обиделся на это предупреждение.
Пару месяцев ничего не происходило. Как вдруг, в двенадцатом часу ночи, по дивизиону объявили тревогу. Раздувая ноздри от старательности, я рысью помчался на улицу, где должен был обретаться мой командир звать его на «войну».
Эстонцы оказались пожилой парой, хорошо знающей Кангро. Это все я в результате своей вежливости и выяснил на ходу, пока пробирался к двери комнаты, где теоретически должен был находиться Миша.
Она была закрыта и я начал стучать, сначала тихо, а потом и кулаком. Долго не открывали, и я четким командным голосом нервно закричал:
- Товарищ командир, объявлена боевая тревога!
С другой стороны двери женский голос невнятно бормотнул:
- Какой ещё командир, я уже легла спать! – с этими словами дверь распахнулась и я увидел Тамару она же ТГС собственной персоной.
От удивления челюсть у меня отвалилась. Я ожидал увидеть кого угодно, но не эту «торпедистку». ТГС тоже опешила, но только слегка, и с улыбкой втащила меня в комнату. Там она радостно меня расцеловала, не думайте себе ничего неприличного – как сестра брата!
Между нами опять пробежала взаимная симпатия. Про тревогу я подзабыл, и мы минут двадцать потрепались за жизнь. ТГС вдруг схватилась, кинулась к шкафу и мгновенно надела на себя очень красивое манто. В нем она ещё больше похорошела:
- Это мне Миша все тут организовал! – кокетливо кружась, сообщила она – Как тебе нравится?
Манто и женщина в нём мне нравились, а ситуация в которую я попал совсем нет. Я выглядел в собственных глазах глупо – «Почему он мне не сказал правду?». Обижался я на Мишу-командира совсем недолго. Ворвался таки он в крепость! Ай да Миша! Ай да ходок! Прямо через портного и манто в ворота крепости! Так открылась мне Мишина тайна.
Конечно же, я ему немного позавидовал, но только совсем чуть-чуть. С учётом его гигантских усилий, включая цветы, избу, гуся, шоколад, ночные прогулки под звездами, букеты цветов и ничего! Крепость не сдавалась! Оказывается нужна была самая малость – сшить женщине манто у таллиннского портного!
Поняв это, я вытряхнул из Миши-командира адрес портного, который и сшил мне модное мужское пальто из дорогого драп велюра.
Прощальный вечер в Таллинне прошел удивительно. Почему и за что судьба мне это предоставила, не знаю. Судите сами.
Прощание я начал с обхода всех заметных в памяти мест. В том числе постоял у подъезда дома дочки командующего, где она уже не жила. Мысленно пожелал ей успешно слазить на Памир и помахал ручкой окну её квартиры. Заканчивал я вечер, на танцевальной площадке Дома офицеров флота. Когда заиграли прощальный танец, рядом со мной появилась, запыхавшаяся молодая женщина. По её виду можно было понять, что она спешила. К последнему танцу, что ли?
Пытаясь успокоить дыхание, она вопросительно посмотрела на меня. В моём гороскопе сказано: «С женщинами он обычно нежен и ровен. Отказывать женщинам он практически не умеет!» и я пригласил её на танец. Короткие словесные реплики в танце, которыми мы обменивались, чуть раскрыли, что женщина с хорошим образованием, острым и ироничным умом. В речи у неё улавливался акцент, но русский язык был безупречен. В танце она была прекрасной партнершей, и я сделал ей комплимент с высоты своего обучения бальным танцам в Бакинском Доме пионеров.
Оценив всё это, я даже на мгновение пожалел, что наша встреча будет скоротечна. Мне казалось, что это последний мой танец и последняя особа женского пола в Таллине, но ошибался. Когда после танца я с благодарностью целовал ей руку, она наклонилась и тихо попросила:
- Лейтенант! Вы не можете меня проводить?
- Конечно, мадам! С удовольствием.
Я проводил её до выхода и стал опять прощаться, спеша на корабль поближе к своему чемодану.
- Вы уходите? У меня предложение. Давайте поедем к моим друзьям. Там маленькая пирушка, а у меня не оказалось кавалера. Составьте мне компанию. Пойдемте! Ну, пожалуйста! – она даже стала тянуть меня за руку – Это не далеко.
Такое окончание вечера в мои планы не входило, и я неуверенно, и как-то робко стал отказываться. Доводы женщине я приводил дурацкие:
- Да я в рабочем кителе, без галстука.
- Ничего, китель снимете.
- Но у меня под ним тельняшка.
- Морские тельняшки мы видели, стесняться вы не будете.
- Понимаете, – смущенно говорил я – У меня нет с собой денег. Зарплата будет только через неделю! – это была ложь во спасение моей целомудренности. Впервые в жизни за руку меня тянула женщина, а не наоборот. «Приходить в гости с пустыми руками нельзя?» – во мне говорил голос бабушки, которая много сил приложила, воспитывая во мне правила приличия и хорошего тона.
- Пусть это вас не беспокоит! – и, решив, что я сдался, она уже активно махала ручкой – Такси!
Совершенно смущенный, я погрузился в такси, в растерянности, что не я контролирую ситуацию. Женщина что-то по эстонски сказала шоферу, он утвердительно кивнул головой, и мы поехали. На мой недоуменный взгляд, она сказала, что сейчас шофер купит шампанское в ресторане, и мы поедем в какой-то дом.
Дом оказался огромным. Оставив меня внизу, женщина легко взбежала на второй этаж, гремя бутылками. От всего этого напора и неизвестности я чувствовал себя не уютно. Время шло, а меня никто не звал.
Я уже хотел трусливо сбежать, но меня позвали. В дверях квартиры стояла, вы не поверите, любовница сначала Каргро, а потом Миши-командира. Оба мы открыли рот от удивления. При этом я немедленно отметил про себя, её совершенно непристойный вид: в комбинации со спущенной бретелькой и оголенной грудью. По глазам было видно, что она в достаточно крепком подпитии.
Несмотря на это состояние, она бросилась меня обнимать и пыталась целовать, но тут за меня вступилась моя знакомая и увела её за руку в большую комнату. Стол был уставлен всевозможной снедью. Новому гостю освободили место и поставили «штрафной» бокал.
Мне не хватало именно этого, чтобы прийти в себя от удивления всем происходящим.
Завтра в полдень уходит мой поезд в Москву, а я в квартире и компании людей, которые как в фильме «Калина красная», были приготовлен к разврату и не киношному, а «взаправдошному». После того как я с облегчением осушил бокал, моя знакомая наклонилась и сказала
- Меня зовут Жанна, а тебя как, лейтенант?
- Вообще-то на корабле меня зову штурман Биль.
- А он все врет, я знаю! – вдруг нетрезво засмеялась любовница Кангро – Но не скажу!
- А мне нравиться «штурман Биль».
Весь вечер потом я был Билем, что моей новой знакомой, почему-то страшно нравилось.
Пока Жанна хлопотала с едой на столе, я с интересом стал разглядывать неожиданно появившуюся в моей жизни подругу. Это была крепко, по спортивному скроенная, молодая женщина. Такой фигуре могли бы позавидовать многие молоденькие девушки. Движения её были очень изящные, и в позах царила какая-то гармония. Говорила она правильно, что выдавало в ней образованность и культуру. В её обращении не было и намека на какую-то вызывающую распущенность и вульгарность. Это мне нравилась.
Но лучшим из всей её внешности были глаза – чудесно серые, которые придавали всему её облику непередаваемое очарование. Таких глаз я ещё не видел и немедленно пал под их взглядом.
Без пошлых подробностей про тот вечер скажу - всё было прекрасно!
На рассвете я стал прощаться. Пожалуй, самым важным, при утреннем прощании для женщины, это оставаться такой же прелестной, как и накануне. Жанне это удалось.
Огромные серые глаза на разрумянившемся лице, придавали ей не забываемое очарование.
Обнимая эту прелесть я тихо сказал:
- А ведь мы видимся в первый и последний раз.
- Да?! – неопределенно сказала она – А почему?
- Сегодня в двенадцать часов дня уезжаю из Таллина навсегда. Спасибо тебе за чудесный прощальный вечер!
- Ты знаешь, а ведь это хорошо! – она зарылась лицом в мою тельняшку и стала говорить – Ты прости меня за все. Сама не понимаю, что со мной случилось. Это в первый и в последний раз. Я ведь замужем. Это всё моя подружка. Уговорила она меня вчера. Но я не жалею, а ты?
Мне показалось, что все сказанное было искренне. Возможно, таким подарком судьбы за все перенесённые переживания и должно было закончиться то лето, которое стало в моей жизни поворотным. Так начиналась моя жизнь опять с нуля!
Спасибо флотским парням - моим товарищам, и моему морскому начальству, а также всем встретившимся мне девушкам и той женщине. Эта школа помогала мне в дальнейшем держаться на плаву в круговерти штормов строительства моей новой жизни на гражданке.