Торпеда на спирте - правдивый рассказ бывшего штурмана гвардии лейтенанта военно-морского флота

Юрий Елистратов

раздел 1               

В морском разговорном лексиконе слово «травля» имеет три значения: травить – медленно отпускать руками швартовый конец; травить – выбрасывать из себя за борт съеденное, когда на море шторм и, наконец, травить – рассказывать морские байки.
Одну такую морскую байку сейчас я и будут «травить».
После окончания Высшего военно морского училища, я молодой лейтенант, штурман по специальности, прибыл на военно-морскую базу Балтийского флота, что в часе езды от Калининграда.

Было зимнее, хмурое, промозглое балтийское утро, когда я вышел из здания вокзале. Настроение соответствовало погоде. Я приехал из Москвы, где было грустное расставание с моей подружкой, отношения с которой не оставляли мне ясной перспективы на будущее. Это отдельная «песня» и к настоящей «травле» отношения не имеет.
Одним словом, настроение было прескверное, что совсем не соответствовало моменту. А момент для меня был очень важным – впервые в жизни я получал первое свое служебное назначение. Мне бы думать о будущем, а вместо этого в голове крутились вперемежку мысли о молодом женском горячем теле, грусть расставания и другие глупости.
Штаб Балтийского флота, где должна была определиться моя судьба, оказался рядом с вокзалом. В толпе таких же зеленых лейтенантов, я углядел давнишнего своего приятеля Шурку Зудина.

С Шуркой мы учились ещё в школе, затем встретились в училище, но здесь судьба развела нас по разным факультетам. Я попал на штурманский факультет, а он на минно-торпедный. Эта специализация, начавшаяся именно в год моего поступления, развела нас в разные морские профессии.
Минеры-торпедисты не дружили со штурманами. Как нам казалось, за насмешками над нами, они скрывали свою ущербность. Дело в том, что штурман на корабле один. Он приближен к командиру, от него зависит безопасность плавания. Штурман это на флоте «белая косточка». Интеллигент с чистыми руками и белоснежной рубашкой.

Минер-торпедист – это тавот - масло для смазки торпед, грязная работа, мат-перемат. Что касается морских знаний, то, как мы шутили - торпеда это БЗУ (боевое зарядное устройство), ПЗУ (пусковое зарядное устройство) и масляный золотничок (рулевое устройство). Именно так описал торпеду один наш очень тупой курсант на экзамене. С его легкой руки, эта шутка распространилась по училищу. Ребята торпедисты очень обижались. По закону мужского общежития, если кто-то обижается, то его будут донимать и дальше, что мы злорадно и делали.

Поэтому в наиболее трудных местах спора о профессиях, аргумент – «Да что с Вас взять?! Только и знаете БЗУ, ПЗУ и масляный золотничок!» - оказывался решающим и спор переходил в рукопашную схватку. Штурманов было всего пятьдесят человек, а минеров сто пятьдесят. Поэтому самым лучшим штурманским маневром перед превосходящим силами противника, было «делать ноги».

Особой лихостью для догоняемого было, на бегу оборачиваться и кричать догоняющему: «масляный золотничек ты наш!». Противник ярился страшно, а убегающий теплил себя надеждой, что довел противника до белого каления. Такие вот курсантские шуточки!
Слово «золотничок» было нашим защитным щитом, и за ним штурмана успешно скрывались, одновременно побеждая. Слово – это страшная сила!

Именно «золотничок» разделил нас с Шуркой на все годы учебы в училище. Но на чужой территории в Штабе флота морской базы Балтйск, все это было забыто, и мы тепло охлопывали друг друга, стараясь за обильным морским матом, скрыть свою растерянность перед неясным будущим.

Несколько оправившись, мы тихонько обменялись информацией. Шурка мечтал получить местечко на береговой базе, а я - либо попасть на маленький корабль либо то же осесть на берегу.
Перед кабинетом, где заседала комиссия по распределению образовалась живая очередь. Мы с Шуркой оказались где-то в середине, тревожно слушая результаты получаемых распределений.
Пока молодых лейтенантов направляли на крейсера и эсминцы, где офицеров была тьма – тьмущая, а это значит, что «на новенького» в таком коллективе будут сваливаться самые малоприятные обязанности и тянуть их придется до прихода очередного молодняка. Таков корабельный закон, но мне очень хотелось его избежать, и судьба тут же такую возможность подбросила.

Из кабинета вышел раскрасневшийся лейтенантик и шепотом сообщил, что он отказался от должности штурмана поисково-ударной группы (ПУГ) больших противолодочных морских охотников, базирующихся в Таллине.
Для меня в этом было три ключевых момента - город Таллин, маленький корабль и…моя очередь входить в кабинет.

Вхожу. Очень волнуюсь. Разглядел за золотом погон больших начальников одно знакомое лицо. Капитан первого ранга был членом государственной комиссии на моих выпускных экзаменах. В тот раз я потряс его воображение тем, как на трех досках мелом вывел формулу меркаторской проекции морских карт. В свое время преподаватель навигации пообещал: «Курсант который выведет эту формулу на экзамене, гарантированно получит пятёрку!». Я запомнил и эти слова, и формулу.

                раздел 2

По закону «бутерброда», именно она досталась мне в вопросе экзаменационного билета. Глядя на три доски с математическими символами, члены госкомиссии – моряки до мозга костей, брезгливо относящиеся ко всяким там математическим штучкам - невольно прониклись уважением к зеленому курсантику, который сумел запомнить эту «хреновину». За эту «хреновину» я и получил пятерку. Был правда спор ставить четыре или пять, но преподаватель сказал им, что «обещал» и его поддержали. На четверке настаивал именно этот капитан первого ранга – «капраз», вот и запомнил.

Так как моряки любят «потравить», то все члены комиссии позволили себе расслабиться и послушать «травлю» капраза. Надо отдать ему должное. Он с солёным морским юмором пересказал историю про эту меркаторскую формулу на госэкзамене в училище. Поржав вдоволь, члены комиссии уже смотрели на меня с интересом, и мне это в тот раз помогло.
Чувствуя себя немного героем, я отказался от места штурмана на крейсере здесь в Балтийске и нагло попросил место штурмана в Талине, чем привел комиссию в замешательство. Дело в том, что этот самый ПУГ был единственным на Балтийском флоте гвардейским дивизионом военных кораблей. Члены комиссии задумались: «комиссии было о чем подумать.

Морская история знает, что героев необычных происшествий обычно на флоте уважали. Мой случай не был исключением и в тот раз. Посовещавшись, председатель комиссии объявил мне, что я могу отправляться в Таллин.
За дверями кабинета меня, взмокшего и бледного от волнения, принял в дружеские объятия Шурка, которому я и сообщил о своем назначении. Выслушав мой рассказ, Шурка исчез за дверями.

Он долго не выходил оттуда, я прислушивался к гулу голосов за дверями, но ничего не слышал. Наконец появился Шурка. Он всегда любил поговорить, а тут его прямо прорвало. Он трещал хуже сороки, радовался и улыбался.
Выяснилось, что Шурка заморочил голову членам комиссии рассказами о том, что его укачивает в море, и он теряет работоспособность.
В учебных плаваниях офицеры всегда внимательно следили за нами и курсант, которого укачивало на крутой волне, получал в личном деле запись УКЧ, что значит – подвержен укачиванию в море. Над такими парнями не смеялись, но и уважением они особым не пользовались.

Так вот Шурка не постеснялся прикинуться УКЧ и получил назначение в химическую лабораторию подготовки аккумуляторов для подводных лодок под Ригой. Счастлив он был безмерно, и немедленно стал строить планы, как он будет каждый день веселиться в рижских ресторанах и вести недосягаемую для меня «сладкую» жизнь на берегу.
Вся процедура получения документов длилась целый день. Когда мы их получили, начало смеркаться. Вместе с ними мы получили приличные суммы подъемных рублей, которые «жгли карман». Назначение надо было «обмыть», и немедленно.

Единственный ресторан-столовая базы флота находился тут же рядом. От столовой это заведение отличалось тем, что после 18–00 моряки могли заказать спиртное. После пары рюмок водки и хорошего куска говядины перед нами стала дилемма, где переночевать? Ехать в Калининград было поздно – на дворе была ночь. Остро стоял вопрос «что будем делать?».
Надо сказать, что Шурка, в отличие от меня, очень легко и быстро создавал вокруг себя женский коллектив. То же произошло и сейчас.

Шурка отошел от столика и долго говорил с молоденькой официанткой. Девушка по имени Надя готова была приютить нас у себя дома на ночь, но с одним условием: от нас требовалось закупить «горючее» на четырех человек, а затем дождаться закрытия ресторана-столовой. Стало понятно, что будет подружка.
Наличие подружки настраивало на оптимистический лад, так как третий всегда лишний. Настроение у нас с Шуркой было преотличнейшее. Выпитое и съеденное активизировало мужскую активность, с учётом перспективы скоротать ночь с двумя подружками.
Жизнь была прекрасна!

Наш перекур возле черного входа в ресторан, прервала выпорхнувшая официантка Наденька. До сих пор помню, что в руках у неё была плетеная корзинка, из которой весело торчали горлышки шампанского и коньяка. На мой взгляд, за наши деньги она запаслась «горючим» на целый экипаж торпедного катера, но за хорошее настроение в тот вечер не было жалко ничего.
До её дома мы добирались очень сложно. Сначала шли пешком по пирсу, к которому приникли военные корабли. Вахтенные тоскливо провожали нас взглядами. Не столько Наденьку, сколько корзинку с бутылками.

                раздел 3

Затем мы оказались на маленьком причале, возле которого пыхтело нечто похожее на пассажирский катер. На нём мы долго «шли» по темной морской глади. Потом опять шли, но уже пешком по земле, пробираясь узенькими тропинками. Наконец оказались у заветной цели.
Вокруг нас стояли одноэтажные дома – бараки. В один из них нас пригласили зайти. Вдоль длинного коридора налево и направо были двери, одну из них Наденька открыла своим ключом.

Комнатка оказалась вполне уютной, но к нашему огорчению без подружки. Велев нам готовить стол, Надя скрылась. Отсутствовала она достаточно долго и мы с Шуркой уже полностью уверились, что нас «кинули». Удивляло, что нас оставили с выпивкой и в теплой комнате. Кто их знает, какие манеры у девчонок с военно-морской базы!
Опасения были напрасными, так как девушки, оказывается, прихорашивались в отдельном помещении.

Подружка оказалась стройненькой блондинкой, с уверенными повадками, звали её Света. Чувствовалось, что она у Наденьки лидер. Было понятно, что она хорошо знает как жить среди изголодавшихся морячков Балтийска, а с этими зелёными лейтенантиками управится в два счета. Она уверенно держалась в компании молодых людей и ничуть не смущалась. Просмотрев запасы «горючего» на эту вечеринку, она воодушевилась и очень активно повела пирушку.

Мы, скажу честно, от такой активности сначала оробели, но шампанское с коньяком быстро сгладило скованность.
Шурка вспомнил все свои коронные шуточки, а я продемонстрировал вокальные способности. Девочки веселили нас рассказами о местной жизни, главным героем в которой был военный комендант Балтийска. Он был нетерпим к пьянству, лично вылавливал несчастных морячков и лично отводил на гауптвахту. Этим прославился на весь флот.

Вскоре кампания поделилась на парочки, и оказалось, что Шурка с Наденькой срочно нуждаются в уединении.
Подружка Света была понятливой, и я был ею за руку уведен из комнаты. Мне пришлось положиться на инициативу моей знакомой и двигаться за ней. Оказалось, что мы идем в другой барак.

Были ли вы когда ни будь в женском бараке-общежитии? Уверен нет! Тогда я вам расскажу. Представьте себе большое помещение с низким потолком весь уставленный кроватями. Представьте себе также, что на каждой из них находится женщина и при этом молодая. Степень их раздетости разная - от совсем голышом, до чуть-чуть голышом.
Не думайте, что при моем появлении они все разом заверещали и прикрылись стыдливо, ничего подобного. Как мне показалось, некоторые даже специально старались показать себя наиболее выигрышно.

Мое движение отпрянуть и бежать на улицу, было сковано жесткой Светиной рукой, прекратившей всякие попытки к бегству. Она мне только жестко сказала «Не пялься!». А как «не пялься», когда девицы вот прямо тут под рукой, а мне двадцать три годика и гормональная система вполне даже в порядке.

Дальше оказалось, что меня, под достаточно громкое женское обсуждение моих статей, ведут к завешенной со всех сторон широкой кровати. Не совсем двуспальной, но очень близкой по размерам. Каким образом моей знакомой удавалось так выделиться в женском коллективе, так и осталось загадкой. Скольких парней вот так за руку она затаскивала на эту кровать, а женский коллектив привычно не возражал?

Света аккуратно занавесила за нами все дырочки и щелочки и стала раздеваться, приложив пальчик ко рту – мол, не разговаривай. Через мгновение в зале потух свет, и я оказался рядом с горячим женским телом. Я естественным образом приготовился к сладким объятиям, но не тут-то было.

Представьте себе молодую парочку, лежащую голышом в кровати. Что обычно происходит между ними? Ну да, правильно подумали. Вот и я подумал о том же и начал движение к девичьему телу. К моему вящему изумлению мне не разрешалось ничего. Единственное что мне разрешили, это поцеловать сладкие от шампанского Светины губы. В отношении остального было уверенно сказано - «Если будешь лапать, выгоню на улицу!».
Я представил как меня, под женский смех выталкивают на улицу, и решил с романтическими мечтами расстаться. Конечно же, гормональный аппарат требовал своего удовлетворения, но перспектива оказаться на морозе оказалась сильнее. С этими мятущимися мыслями я и заснул.

                раздел 4

Утром меня бесцеремонно растолкали и велели тихо-тихо одеваться. Утреннее одевание поразило меня Светиной стыдливостью, которая напрочь отсутствовало накануне. Ну, это так, детали, за которыми ничего не следовало.
В ту ночь я получил очень важный урок женского коварства. С грустными мыслями о безрезультатно «проспанной» ночи и даром пропавшей выпивки я грустно плелся за Светой. С грузом этих мыслей я оказался в комнате «семейной» пары Шурика и Наденьки.

Оба цвели блаженством первой брачной ночи, пили чай и по царски пригласили нас присоединяться. Во время чаепития девушки рассказали нам, что наш поезд из Калининграда в Ригу только вечером и мы можем оставаться ещё несколько часов в их гостеприимной комнате, а они должны уйти на работу.
При расставании Шурка долго и слюняво прощался с Наденькой, а я строго и укоризненно со Светой. Последняя, как много пожившая и повидавшая женщина, хоть и молодая годами, решила меня в последнюю минуту пожалеть – «Не огорчайся лейтенантик, ты свое ещё доберешь, со временем!» и кокетливо чмокнула меня в щечку.

Мы остались благодарны этим девчонкам, не убоявшимся предоставить двум не знакомым лейтенантикам ночлег и ласку, каждая отмерив по-своему. Видели нас только несколько часов в своей жизни и знали, что не увидят больше никогда.
Затем было такси до Калининграда, так как солидная пачка денег позволяла нам роскошествовать. В поезде мы решили: выходим в Риге, осматриваем город, кутим в ресторане и отправляем мена в Таллин ночным поездом.

Поезд в Ригу прибыл днём. После гуляния по городу, мы нашли в его центре ресторан, который находился на последнем этаже огромного магазина. По сравнению с рестораном-столовой военно-морской базы Балтийска, этот ресторан показался нам верхом роскоши. Особенно впечатлили Шурку шикарные женщины. Он плотоядно, с чувством собственника поглядывал на них, в предвкушении завоевания женской части Риги, отталкиваясь от возможностей химлаборатории базы подводных лодок.

Как потом оказалось, она располагалась так далеко от Риги, что Шуркины мечты остались нереализованными и рухнули в лету под этими обстоятельствами. Где вы, рестораны Риги, и не тронутые им красавицы, ау!
Он потом рассказывал, что за все время своей химической карьеры в город Ригу ему удалось вырваться только два-три раза. Пришлось, в основном довольствоваться скудным обществом не очень молодых женщин базы подводных лодок.

Конец его карьеры грустный. Однажды он навестил жену подводника, не выдержавшую длительной отлучки мужа, постоянно ложащегося не в супружескую постель, а на дно Балтики. Неожиданно для любовной парочки из морских пучин вынырнул муж. Шурка был мужем сильно бит, что привело к бегству Шурки из квартиры, лаборатории подводников и с флота вообще.

Но ничего этого я тогда не знал и тихо грустил в купе мягкого вагона, увозившего меня из Риги в Таллин.
Таллин навсегда запомнился мне «бифштексом с яйцом», который я съел в кафе в центре города. Съев бифштекс и оглядевшись, я понял, что Талин не хуже Риги. Чем-то он даже лучше, так как более компактный и не таких больших размеров.
В штабе флотилии мне сказали, что мой корабль в море на дежурстве и будет там ещё неделю. Меня поместили в плавучую гостиницу базы и, бросив чемоданы, я радостно помчался опять в город, получив дружеский совет, что лучше всего пойти в Дом офицеров, так как там танцы и можно завести полезные знакомства.

Таким знакомством я и обзавелся в лице девушки, стоящей как-то отстранено от толпы танцующих с пачкой книг под мышкой, которая, как потом выяснилось, была дочерью командующего. Это случилось когда, нагулявшись по улицам и, ведя умные беседы, мы оказались перед огромным зданием в центре города, а я был приглашен на чашку кофе. Такой огромной квартиры я по тем своим молодым годам ещё не видел, в результате несколько ошалел.

Изумление мое началось с момента приглашения попить кофейку в квартире. Но мои романтические фантазии, разбивались о стопку книг, с которыми эта девушка ходит на танцы. Представляете, на танцах стоит девушка со стопкой книг?! Вы подходите, а она говорит, что была в библиотеке шла мимо и остановилась просто посмотреть. Яркое впечатление и запоминающееся, а?

Сами представьте, какие сумасшедшие мысли могут одолевать двадцатитрехлетнего парня, когда его поздно ночью девушка приглашает в дом на чашку кофе.
Меня она вела по пустой квартире совершенно безбоязненно, уверенно полагая, что с ней ничего не может случиться. Это можно было объяснить просто: случись что с ней папа из этого лейтенантика сделает отбивную котлету. Какие там любовные фантазии! Размечтался! Услышав информацию о папе, я естественно оробел и отдал себе разумную команду – «Стоп машина!».

Дальше, больше. Мне было сказано, что папа получил назначение в Ленинград на более высокое командное кресло. В результате мне совершенно четко представилось, какой размер мокрого пятна от меня останется в случае чего.
Я себя вел скромно, говорил о чем-то возвышенном. В результате ко мне проявили сочувствие моему положению человека, только что появившегося в Таллине. Было обещано, что я могу рассчитывать на дружескую руку, которая и введет меня в местное общество совершенно бескорыстно. В заключении я получил приглашение заходить без стеснения, хоть завтра.

Окрыленный этим предложением, порхая в мечтах о завтрашней встрече с дочкой командующего, я благодарил судьбу за эту встречу. Восторженно строя планы на завтра, я не спеша возвратился в плавучую гостиницу.

                раздел 5

В четыре часа утра я был грубо разбужен дневальным гостиницы .Он сказал, что я должен со своим чемоданом идти на пирс, где стоит мой корабль, случайно причаливший заправиться топливом.
В животе у меня урчал бифштекс, плескалось кофе дочки командующего, а планы встречи с ней на завтра рухнули безнадежно. В довершении ко всему - улица встретила меня ударом снежного заряда в лицо. Было холодно, неуютно и хотелось к маме. Именно тогда я и решил идти по стопам Шурки и перейти на береговую службу.

В клубах пара и грохоте двигателей, прижавшись кормой к пирсу, меня поджидал мой корабль. Возле обледеневшего трапа у меня отобрали чемодан и под белы рученьки завели на борт корабля. Прощай красивая жизнь!
Немедленно после моего восхождения, за кормой поднялся бурун, и мы ринулись в открытое море. Скользя по палубе, хватаясь за леера, я добрался до каюты.
В каюте было тепло и мало места. Похоже на купе железнодорожного вагона с койками в два яруса. Мне было указано на верхнюю из них. Зрелище было грустное, так как я увидел там спящего человека в сапогах на простынях.

Сапоги на простыне, завершили мои грустные выводы о том, что жизнь моя будет окончательно загублена этим ПУГ”ом. Под грузом этой мысли, я, не снимая меховой шапки и  шинели рухнул в узкое креслице.
Был пятый час утра, мое молодое тело требовало сна, и я задремал. Разбудил меня громовой и очень энергичный голос.
- А, так вот он какой штурманюга! Здорово лейтенант! Я твой командир!
Стряхивая сон, и с трудом приходя в себя, я уже был готов, как по боевой тревоге в училище - натянуть трусы, надеть ботинки, схватить оружие и доложить, как положено.
Но, быстро оценив, где я нахожусь, поправил шапку на голове, отдал честь и доложил:
- Товарищ командир! Лейтенант такой-то для прохождения дальнейшей службы прибыл в ваше распоряжение!
Доложившись, я стал рассматривать своего командира. Огромный мужчина в штормовке, в звании капитан лейтенант, с раскрасневшимся от ветра улыбающимся лицом, занял собой все помещение каюты. Дружелюбно глядя на меня, он крепко пожал мою руку, затем втиснулся во второе креслице и снял шапку с лысеющей головы.
- Так, давай знакомиться. Фамилия моя Ратнер Михаил Рафаилович, - громогласно расхохотался и вопросительно посмотрел на меня.
Такому панибратскому обращению начальника с подчиненным нас в училище не учили, и я растерялся. Пока я пытался свыкнуться с таким обращением, Саблин бесцеремонно стащил за сапоги с моей уже теперь койки какого-то офицера и, крепко обложив его матом за сон в обуви на простынях, выгнал из каюты.
- Проверяющий, мать его так! Ишь в сапогах улегся! – и затем, смущенно посмотрев на меня, сказал – Вторую неделю в море, до прачечной не добраться, ты уж лейтенант извини, придется тебе поспать на этих простынях, – и он вопросительно посмотрел на меня.
Перспектива получить спальное место, на котором только что кто-то валялся в сапогах мне конечно не улыбалась, но я мужественно махнул рукой – мол ничего.

Далее последовал рассказ командира о себе. Из него я узнал, что Миша Ратлина попал на флот из авиации. Никаких училищ не кончал. Но постепенно своим горбом добился того, чем он стал. А стал он не только командиром нашего корабля, но ещё и командиром этого самого ПУГа, в который входило пять кораблей. В море он командир, а я штурманом этой группы.
В связи с отсутствием у Миши Ратлина высшего морского образования, он очень надеялся на мою училищную подготовку. Это было необходимо ему по причине ближайшего присвоения очередного звания капитана третьего ранга, что сразу давало возможность прикрепить к козырьку фуражки золотые веточки. Как потом оказалось, Миша с трепетом относился к своему внешнему виду, что в свою очередь имело большое значение в его не простых отношениях с женским полом, в условиях наличия жены и двух детей.

Знающий штурман на командирском мостике необходим был ему ещё и для того, чтобы помогать «дрючить» четырех других командиров. Среди командиров ПУГА Белоконь, совершенно точно оправдывал дружескую дразниловку Белокляча. Только он ухитрялся, когда все корабли должны были развернуться строем вправо, медленно уходить влево. Стрельба из пушек его корабля накрывала не мишень, а медленно тащивший её буксир. Это вызывало страшную матерную брань в открытом эфире не только командира буксира, но и нашего командира. Хорошо ещё, что, на его счастье, все обходилось без трагических последствий.

В результате, удивленные шведские радисты, подслушивающие переговоры наших кораблей в эфире, долго и дотошно листали шведско-русские словари в поисках незнакомых, но энергичных слов. В шведской разведке долго пытались понять, что это за шифр у русских. Иностранцам никогда не понять, что означает: «Белокляча, что ты опять вытворяешь? Команда была идти вправо, а ты куда попёр? Надень на х…шапку, чтобы уши не мерзли!». Такой хаос в радиопереговорах, конечно же, понятен только русскому моряку. А шведам - никогда!

Все это я узнал потом, а пока я слушал дружескую травлю «за жизнь» моего нового командира. А я, когда немного расслабился, неожиданно ляпнул:
- А я служить на корабле не хочу, - и глупо пояснил остолбеневшему командиру – Меня в море укачивает! – опустив глаза сказал я.
Николай, не сразу пришёл в себя, а затем грубо рявкнул
– Пока я не получу очередную звездочку на погоны, будешь штурман служить со мной – и затем выдал известный мне штамп – Не хочешь – заставим, не сможешь – научим! - яростно нахлобучил шапку и приказал – Сейчас отдыхать. После подъема флага быть на мостике! Исполняйте!

                раздел 6

Проворочавшись пару часов на грязной постели, выпив чаю с хлебом и маслом в офицерской кают-компании, в 8-05 утра я поднялся на мостик.
Было чудесное морозное утро, на море штиль и наш корабль мирно дрейфовал вдали от берега. Я тоскливо взглянул на очертания шпиля Вано-Таллин, взял пеленг по компасу на дом дочки командующего, и вздохнул. Грустные мысли прервала команда сигнальщика – «Смирно!»

Почти не держась за поручни, на мостик влетела внушительная фигура командира. Скомандовав «Вольно!», он за руку поздоровался с офицерами. Последний был я.
Он близко подошел ко мне, пристально взглянул в глаза, вдруг улыбнулся и дружески обнял за плечи:
- Ты штурман на меня не обижайся. Я ведь тебя очень ждал, даже придумал какую-то ерунду, чтобы подойти ночью к пирсу и взять тебя на борт.
Вроде простые слова сказал, но мне стало сразу как-то просто и легко. Командир представил меня остальным офицерам и отдал приказ:
- Боевое дежурство заканчиваем. Свистать всех наверх, возвращаемся на базу! - и затем, повернувшись ко мне, тихо сказал – Ну штурман ПУГА, давай покажи свою выучку, а заодно поможешь мне школить других командиров кораблей моего дивизиона.
Здесь надо похвалить методику моего обучения в училище. В навигационных классах была полностью воссоздана боевая корабельная рубка и уже во время учебы, мы будущие штурмана, привыкали к фактической корабельной обстановке.

Поэтому, мне ничего не надо было показывать. Я деловито определил координаты нашей якорной стоянки, отверг попытки командира мне что-то объяснить, привел этим его в восторг, и четко доложил ему по переговорному устройству курс на базу в Талин.

После того как мы набрали ход, он спустился в штурманскую рубку, заинтересованно посмотрел мою прокладку, довольно почесал лысину и сказал:
- Наконец-то я вижу военно морской порядок на карте. Тут мой старпом обычно командовал. Такой бардак развел в штурманском хозяйстве, - нет слов одни эмоции! Ты лейтенант давай наведи ревизию и обнови карты на берегу.

Следующее, что он проделал с моей помощью, дал команду идущим за нами в кильватере командирам кораблей дивизиона доложить координаты своего места на карте. По морскому уставу, даже если корабли идут друг за другом, каждый в отдельности обязан делать прокладку своего курса.

В нашей группе никто о такой прокладки не делал: во-первых, вот он берег, а во-вторых – вот корма впереди идущего корабля командира. Обычное военно-морское разгильдяйство.
Команда есть команда, и морячки, чертыхаясь и матерясь, кинулись к картам, пытаясь на глазок понять, где это мы идем. Спустя продолжительное время, три командира какие-то свои координаты все же доложили. Командир – Белоконь молчал.

Миша - командир включил рацию, обозвал его Белоклячей, выматерил и скомандовал «сей секунд» доложить, где на земном шаре плывет его корабль. Дрожащим голосом Белоконь сообщил свои координаты.
Когда я все данные нанес на карту и пригласил командира взглянуть, ехидней улыбки на его лице, чем тогда я больше не видал. Получалось, что по карте мы идем не друг за другом на расстоянии вытянутой руки, а раскинулись широким фронтом от одного берега Балтики до другого. При этом корабль старшего лейтенанта Белоконя «ехал» по берегу в районе пивных ларьков на пляжах Рижского залива.

В целях сбережения секретной информации в открытом эфире, командир скомандовал сигнальщику «просемафорить» флагами следующее:
- За отсутствие штурманских прокладок всем объявляю выговор. Командира Белоконя специально прошу: притормозить на пляже и взять на борт пару ящиков рижского пива. Конец!
Было ясно видно, как после этого «семафора» на мостиках засуетились командиры, а корабль «Белого коня» вдруг резко повернул и помчался к берегу.
- Что он делает? Разобьет посудину! – занервничал Миша-командир – Пошути с дураком, он и впрямь на пляж выбросится за пивом.
Сигнальщик немедленно просемафорил:
- Командиру Белоконь пиво отставить! Вернуться в строй «кильватер». На берегу немедленно явиться ко мне.

Результатом всей этой катавасии было то, что командир с моей помощью смачно отругал командный состав ПУГа и был страшно этим доволен. Я в свою очередь получил ненавистные взгляды несчастных командиров, на головы которых свалился этот зеленый «штурманец». Потом, правда, они разобрались, что я не провокатор, а просто знающий свое дело профессионал. Даже немного зауважали.

От всей этой морской суеты, я сильно подустал и ни о каком береге и дочке командующего даже не думал. На пирсе нас уже поджидали матросики с бельем из прачечной. Застелив чистые простыни, я уснул мгновенно.
На следующее утро выспавшийся, побритый, надушенный одеколоном «Шипр», точно как нас учили отцы преподаватели навигации в училище, я являл собой образец военно морского офицера. Формула была такой «Всегда быть гладко побритым, крепко надушенным и чуть под «шафе»!». Последнее касалось вечернего времени, а сейчас было утро.

В моей голове при этом роились гадкие мысли. Сначала отправлюсь в Гидрографию, поменяю карты, а затем пойду в отдел кадров Штаба флотилии просить списать меня на берег.
Кадровик выслушал меня вежливо, велел написать докладную записку и обещал доложить по начальству. После совершения этого нехорошего поступка, я заглушил совесть очередным бифштексом с яйцом в знакомом кафе и с сыто блестевшим носом явился на корабль.

Затем произошло следующее. Я был вызван командиром в его каюту. Зайдя, и доложившись по форме, я обомлел. На командирском столе стояла бутылка, тарелка с солёными огурцами, а рядышком с этим натюрмортом лежала моя докладная о списании на берег. Все стало ясно, когда в каюту и валко внедрился кадровик, отлучавшийся по нужде в гальюн.

                раздел 7
Командир дружески похлопал меня по новенькому погону, налил третью рюмку, сунул её мне в руку, и начал:
- Если тебе, штурман, не понятна моя речь при первой встрече, повторяю. Служить будешь со мной. Поможешь обучить моих командиров – сачков и оболтусов. Я должен получить очередное звание капитана третьего ранга, а только после этого посмотрим про твоё желание сбежать на берег. Видишь, кто у меня друг? – и он глазами указал на кадровика – Будем здоровы.

Предложенную рюмку я чуть пригубил. Такая моя сдержанность к спиртному вызвала у командира особое доверие ко мне. Отныне и навсегда, весь спирт, полученный на корабль для протирки оптики, разлитый затем по бутылкам, хранился в сейфе моей каюты. Мне было строго настрого указано выдавать спирт только командиру и только по одной бутылке. Вторую бутылку за вечер не выдавать, даже если он будет грозить мне пистолетом.

- Выпьют ведь всё за один вечер! – объяснил он мне суть этого маневра – А так хоть растянем на несколько вечеров.
Разговор по душам с кадровиком в каюте командира закончился собственноручным разрыванием моей докладной записки, братанием, дружеской подначкой по поводу моих необыкновенных способностей рисовать мелом на трех досках формулу меркаторской проекции. Меня это сначала очень озадачивало – «Откуда они знают?». Но потом со временем стало понятно дурная или смешная слава о тебе на флоте «по словесному телеграфу» разлетается мгновенно!

За дружеской подначкой по этому поводу у моего шефа скрывалось некое восхищение, которым  он нет-нет, да и тешил себя, рассказывая на очередном застолье в кают компании о «старике Меркаторе», его формуле и обо мне, написавшем её на госэкзамене на трех досках. Далее следовало покровительственное похлопывание по моему погону – «Глядите мол, вот какой у меня штурманец удалец!». После этого все выпивали за мое здоровье. Возможно, эти тосты продлевают мою жизнь до сих пор.

Наша кают-компания славилась далеко за пределами корабля. Виновником этой славы был кок по фамилии Гордеев. Он был выужен Ратлиным из матроской учебной роты, сразу же, как только прибыл в Таллин. Секрет заключался в том, что до призыва на службу Гордеев обретался возле шеф - повара знаменитого московского ресторана. Коля - командир налетел на него, как коршун и, с помощью приятеля из кадров, получил на корабль блестящего кока.

Для людей далёких от военной службы, разъясняю. На флоте на почётном месте после командира и боевой подготовки стоит кок! В этом заложена глубокая моряцкая мудрость: сытый моряк будет воевать сразу же после завтрака и до обеда, а после сытного обеда - до ужина. Еда на флоте дело святое, а если ещё добротна и вкусна – сами понимаете – боевой дух моряка будет на высоте. С криком «полундра» и разрывая на себе тельняшку, моряк на сытый желудок будет бить врага беспощадно. Не зря на войне, гитлеровцы называли морскую пехоту – черная смерть, не знали они, что за ними стояли морские коки. Люди - это наш тайный секрет секретов.

Особенно классно у нашего кока получалась селедочка с петрушечкой в ротике на закуску и затем знаменитые «гордеевские котлеты». На запах этих котлет обычно слетались не только другие боевые командиры, но постоянно являлось и начальство.
По такому случаю командир делал широкий жест рукой с одним поднятым пальцем. Я натренированным движением доставал из сейфа одну бутылку, которая и разливалась под селедочку и котлеты. Чуть погодя, когда она кончалась и гости требовали добавки, тут разыгрывалась сцена, хорошо нами отрепетированная.

Командир расслабленным голосом говорил:
- Штурман, как-то не хорошо получается, у гостей рюмки высохли. Надо бы добавить?!
В ответ я натренированно отвечал:
- А спирт, товарищ командир, кончился! – и горестно разводил руками.
- Как кончился? – удивленно поднимал брови Миша – Ведь недавно получили!
- Так только сегодня сигнальщики протирали оптику дальномера, а я с секстантом повозился! – невинно отвечал я.
- А, ну тогда товарищи офицеры извините! – горестно обращался к гостям хозяин вечера – С этим штурманским молодняком сладу нет. Трёт и трёт свою оптику, весь спирт извел. Нет, чтобы его в настоящее дело пустить! – заканчивал Миша под понимающее ржание гостей.

Дальномер это такая длинная горизонтальная труба. В края этой трубы вделаны такие же большие оптические стекла. Вещь дорогая, но совсем бесполезная в плавании у берега. Вот и стоит эта бандура на мостиках больших охотников за подводными лодками, всегда зачехленная.

Только мне, зеленому выпускнику училища, могла прийти в голову мысль, дать команду матросам извести драгоценный спирт на протирку оптики этой бандуры. Нет, конечно же, по инструкции это делать полагается. На уход за боевой оптикой, штурман корабля ежемесячно получал солидную порцию спирта.

Ни одному просоленному моряку и в голову не могла прийти глупость тратить столь драгоценную жидкость на дурацкую протирку оптики. Подышал на неё матрос, плюнул по жирнее и три себе на здоровье. Но чтобы тратить «её» на глупости ….?!
К «травле» о моих «меркаторских» проделках на экзамене в училище добавились остроумные шуточки командира – «А знаете, у нас появился штурманец, который оптику спиртом трет!» – при этом следовал выразительный круговой жест около виска, под понимающее ржание слушателей.

Я не обижался, так как знал главную мудрость мужского коллектива: «Будешь обижаться на дружескую подначку, заклюют!».
Но все же в доверительных беседах с командиром я иногда говорил, что нехорошо ему подставлять меня. В ответ Миша жалостливо просил меня потерпеть, так как я единственный его спаситель от этих неуемных просителей – пока всё не будет «досуха», не уйдут!
В этих разговорах он почему–то называл меня «штурман-Биль». При чем тут был Биль, а не Билл не знаю до сих пор. Может тем самым, он как-то поощрял меня не включаться в жесткое застолье и одновременно облачал доверием, как хранителя спиртового корабельного запаса, в том числе и от него самого. Весь добытый командиром спирт, сверх того количества, что выдавали на оптику, он сливал в мой сейф по бутылкам. Причем делал это лично, запоминая их количество.

                раздел 8

Другой яркий след в памяти оставил мой сосед по каюте – старший помощник командира корабля Гюстон Петрович Каргро. Личностью он был не столь яркой, сколько запоминающейся своим внешним видом.

Представьте себе маленькую тощую фигуру, с огромным унылым носом. Нос жил отдельной от Гюстона жизнью, доставляя массу хлопот хозяину. Особенно плохо нос вел себя в штормовой ветер. Он противно краснел, и из него сочилась капля, которая постоянно висела на кончике. Гюстон изводил массу платков, но с ненавистной каплей ничего не мог поделать, и это придавало всему его облику какой-то жалостный вид. Глядя на это, его всегда хотелось пожалеть, и командир частенько отпускал замерзшего Гюстона вниз погреться.

При всем при этом Гюстон был отличный моряк, чистюля и женский угодник.
Сначала про чистюлю. Каждое утро он меня будил, надраивая свои знаменитые пуговицы на кителе. Пуговицы эти были предметом всеобщей офицерской зависти. Они были отлиты на заказ на старинный манер. Имели выпуклую форму, и, когда были надраены асидолом, блестели как золотые. Именно для этого эффекта Гюстон и вставал ни свет ни заря. Рядом с этими его пуговицами другие офицеры чувствовали себя неуютно, и стремилось отойти в сторонку, не выдерживая конкуренцию с Гюстоновым бравым видом.

На все умоляющие просьбы дать адрес мастера по литью таких пуговиц, он что-то мямлил про эстонский язык, на котором этот мастер только и мог общаться. Попытки попросить его заказать ещё комплект таких же пуговиц он отвергал с ходу.
Единственный кто такие пуговицы получил, конечно же, был Миша командир. Позорить командира своим бравым видом Гюстон не имел права.

То, что он пользовался необыкновенным успехом у женщин, мы узнали совершенно случайно.
Пришло время красить корабль. Серая шаровая краска хранилась на береговом складе, и для покраски корабля целиком, её требовалось сто килограмм. Выдавала эту краску молодая, но внешне не эффектная женщина. Свой неуспех у мужской части военно-морской базы она правильно относила на свой внешний вид. Её обида на мужчин выражалось в грубой манере разговора с моряками и вечно недовольной физиономией. За этот внешний вид и сварливый характер морячки ехидно прозвали молодуху «баба Нюся».

Как хранитель склада краски, «баба Нюся» была очень строгой и выдавала краску в половину того, что указывалось в заявке. Объяснение было простое: «Кораблей много, а краски мало! И вообще я тут одна на всех! Бери сколько даю, и не морочь мне голову!».
Но как женщина «баба Нюся» реализовывала себя специфическим образом - была, как моряки говорили между собой «слаба на передок». Про эту специфическую связь с выдачей краски со склада в просимом объеме, Миша командир знал.

Как вы уже поняли, мой командир был человеком предприимчивым. Собрав нас в кают-компании, он предложил выделить из нашего коллектива одного представителя для ублажения «бабы Нюси» и получения краски в полном объеме. Добровольных охотников не нашлось. Тогда бросили «морской жребий» на пальцах, который указал на Каргро. Мишаменя прищурился, критически оглядел тощую фигуру Гюстона, внимательно рассмотрел его мокрый нос, тяжело вздохнул и безнадежно махнул рукой – давай мол, а вдруг получится!
На наш вкус в Гюстоне не было ни грамма мужской сексапильности и боцман, ответственный за покраску корабля, заранее горестно вздыхал.

Но мы ошибались в оценке своего «выдвиженца». Это для меня был очередной урок познания странностей женского характера. Уйдя на склад за краской, Гюстон не выходил «на поверхность» три дня. Когда пик нашего беспокойства за его жизнь достиг высшей точки, на пирс лихо подкатил грузовик. Из кабины мы на руках вытащили мягкого, как тряпочка, Гюстона. Когда матросы вели его под руки по трапу, он только вяло кивал боцману на грузовик и слабо улыбался.

Первым опомнился боцман и деловито заглянул, за борт грузовика. Все грузовое пространство было уставлено бочками с краской. От радостного волнения боцман вспотел и властно объявил «полундру» матросам. Когда груз перетащили на борт, краски оказалось ровно одна тонна.
Когда о таком количестве шаровой краски боцман доложил командиру, наступила восторженная тишина, и мы все пошли поздравлять боевого товарища. На кителе Гюстона тускло увядали знаменитые, но не драенные пуговицы.

В каюте заботливо кем-то раздетый Гюстон спал мертвецким сном. На бледном лице нашего героя вздымался к небу нос, но не мокрый и не красный, а очень изящный и немного сальный, но горделивый.
- Смотрите мариманы и запоминайте! Это настоящий, геройский офицер нашего гвардейского дивизиона! – торжественно сказал командир, и мы согласно закивали головами – «Гвардейцы они всегда гвардия!».

Наш корабль боцман красил в пять слоев вместо двух, но и это не истощило запасов. Щедро отмерив боцману «заначку» на ещё три покраски, оставшуюся краску Миша командир ловко выменял на протирочный спирт. Его объём оказался таким, что он, перелитый в бутылки, распёр мой сейф пузырём. И все равно не вмещалось.
Тогда командир лично притащил пятилитровую бутыль с притертой пробкой, залил спирт туда и опечатал пробку своей командирской печатью.

Бутыль мне было велено «затырить» до лучших времен подальше как «командирский неприкосновенный запас» и забыть про неё! Мы и забыли, но не забыл про бутыль наш старший механик и однажды мне напомнил, но об этом потом.
Про «кобеляж» Гюстона с «бабой Нюсей» на флоте стали ходить легенды и, уверен, эту историю в той или иной интерпретации можно от моряков нашей страны услышать даже и сейчас!

Как и все прибалты Гюстон был человеком скрытным и про свою личную жизнь не разговорчивым. Мы знали только, что он отец двух девочек, жена у него очень домовитая. И всё!
Случилось так, что «баба Нюся» не только щедро одарила Гюстона краской, но сумела выправить его характер. Как уж это ей удалось, знают только женщины. Гюстон помягчел, стал менее скрытным эстонцем, а больше «своим» - русским. В результате однажды разошелся так, что пригласил командира и меня в гости к своей любовнице. То, что у него есть ещё и любовница, да ещё какая, это было для меня открытие!

В огромной квартире этой шикарной женщины мы распивали кофе. Возле стола нам прислуживала гувернантка. Сама хозяйка на меня лично впечатления особого не произвела. Да квартира, люстры, свечи, гувернантка, но сама женщина для меня показалась староватой, а значит, весь её женский шарм очарования проскользнул мимо меня, тогда ещё слишком молодого.
Скрытую цель этого посещения я понял позже. Дело в том, что в тот вечер любовницу с рук на руки передавали Мише - командиру, а я нужен был для того, чтобы запомнить адрес. В случае боевой тревоги, для оповещения командира я должен был сначала мчаться на квартиру этой женщины, а потом только на квартиру к жене командира. При этом ошибиться в очерёдности было нельзя категорически!

Вообще-то такую беготню обычно поручали матросу, но в этом случае, своим «оповестителем» командир назначил меня.
«Сдача» любовницы с рук на руки «по команде» происходила потому, что в порыве откровенности Гюстон сказал нам:
- Очень хочу сына. Девочки хорошо, две даже совсем хорошо, но я буду забивать патрон в патронник, пока не родится мальчик.

По секрету рассказал, что его жена была на сносях на последнем месяце, а так как на весь этот оставшийся до родов срок Гюстон «отстрелялся» с «бабой Нюсей» аккурат в три дня, на любовницу и рожающую жену сил у него уже не хватало. Гюстон в свое время прочитал у О’Генри, «что Боливар не вынесет двоих», а будучи в душе джентльменом, просто так уйти от шикарной любовницы он не мог, поэтому выставил Мишу-командира себе на замену. Как стало понятно потом, мой командир в тот вечер женский экзамен прошел.
Однажды в порыве откровенности, Миша рассказывал мне, что он вечный должник Гюстона. Такой прелести, как кофе в постель, которое приносила горничная после бурной ночи с шикарной любовницей ему не виделось даже в самых смелых фантазиях. Для справедливости скажу, что Миша обожал свою семью, тащил туда в клюве все необходимое и был вполне благопристойным семьянином.

                раздел 9

А с Гюстоном случилось вот что. Однажды утром бледный как мел Гюстон Петрович ввалился в нашу каюту, рухнул в креслице, закрыл глаза и начал тяжело вздыхать. Я удивленно смотрел на эту картину и ничего не мог понять.

Ситуация была угрожающей, и я кинулся за командиром. Он горошком скатился из боевой рубки, молча заглянул в каюту и тут же исчез. Через мгновение он вернулся с мензуркой. В каюте стал распространяться запах сердечных капель.

- Да нет братцы это не сердце, – очнулся Гюстон – Жена родила! – потухшим голосом сказал он.
- Опять девочку? – догадливо спросил Миша-командир – Может жена чувствует себя плохо?
- Жена чувствует себя хорошо, – мямлил папаша нового дитяти – Я себя чувствую отвратительно.
Мы ничего не по
нимали и вопросительно смотрели на моряка, которому жена родила третьего ребенка, и по всем житейским законам он должен был бы радоваться.
Наконец Гюстон пришел в себя, как-то жалостливо посмотрел на нас и сказал:
- Командир, дай мне выпить чего покрепче, чем эти капли.
После утвердительного командирского кивка, я бросился к сейфу и достал нераспечатанную бутылочку протирки. Выплеснув сердечные капли в иллюминатор, я заботливо налил в стакан и поднес его ко рту старпома. Выпив «успокаивающего» Гюстон, чуть порозовел, пару раз затянулся дымом сигареты вместо закуски и, наконец, произнес:
- Значит так мужики! Я, как обещал, забил патрон в патронник, а жена расстаралась и выполнила мою просьбу про мальчика. Мы с командиром радостно загалдели, поздравляя папашу, но он махнул рукой и продолжил.
- Родить то родила, но перестаралась! – он опять замолчал, потом горестно вздохнул и выпалил – Выдала, понимаешь, мне мальчика в трёх экземплярах!

Он искоса посмотрел на нас и молча протянул стакан для очередной порции «успокаивающего».
На какое-то мгновение мы с командиром онемели, а потом грохнулись в кресла в истерическом смехе. Посмотрев на нас, как-то визгливо захохотал и Гюстон. С этим смехом из него выходило напряжение от новости про «мальчуковую» тройню.
Продолжалось это долго. На шум в каюту стали заглядывать любопытные. Миша всех оповещал – «Гюстонова жена родила!» – остальные пояснения он давал на трех пальцах. Морячки, как правило, люди догадливые и дружно ржали, мысленно представляя ситуацию, в какую попал Гюстон.

Ситуация была, конечно, нервная. На двухкомнатной жилплощади надо было соединить троих пацанов с двумя дочками, женой и с мужем. Можно было себе представить, как дружно три новорожденные мальчишеские попки будут разом какать и писать. Все это надо было во что-то принимать, убирать, мыть, сушить. Памперсов тогда и в помине не было, а всё выходящее из детей родители принимали в марлевые пеленки многоразового использования после стирки.
Вся эскадра боевых кораблей, по матросскому словесному телеграфу, была оповещена о событии на гвардейском дивизионе больших охотников. Морячки понимающие кивали головами – «Гвардейцы, они и в постели с женами гвардейцы!». Рожать женщинам после них одно удовольствие – сразу по три сына!

Шутить, конечно, все горазды, а как быть с житейскими проблемами? И тут морское командование показало себя в лучшем виде. Очень оперативно было принято решение о выделении семье Гюстона Каргро пяти-комнатной квартиры. Кроме ключа от квартиры все офицерство подсуетилось и знакомый столяр изготовил детскую коляску на три посадочных места. При общем стечении офицерства коляска с ключами от квартиры была торжественно вручена растроганному и размякшему Гюстону.

После появления в семье трех долгожданных мальчишек, пятикомнатной квартиры и, конечно же, житейских проблем Гастон Петрович окончательно «завязал» со всеми «глупостями» на стороне и тихо и незаметно с флота исчез.
Флот понимающе покивал головами – «Какие там моря–океаны с пятью детьми!» Для такого случая моряк должен свою карьеру мужа аккуратно продолжить, но уже на берегу.
Это нехитрое правило понял и я. Решение списаться на берег в условиях холостого семейного положения, для настоящего маримана было неприлично, и я выбросил эти «глупости» из головы.

Решение было принято на фоне достаточно вялого развития отношений с дочкой командующего. Оказалось, что у неё уже есть ухажер, который почти год «подбивает клинья» с самыми серьезными намерениями. И на этом фоне отношений неожиданно появляюсь я.
При этом вместо ясных «намерений» я только просто хлопал глазами и ушами, что девушку сильно раздражало. А меня от каких-то серьезных мыслей отвлекали два обстоятельства: во-первых, ещё одна девушка в Москве и, во-вторых, странный образ мыслей дочки командующего. Мысли эти, вернее мечты крутились вокруг Памира. Что уж она там в горах забыла, не знаю, а её странные планы совместно карабкаться там по скалам, у меня в голове никак не укладывались.

Поменять понятный мне штурманский секстант на алпинисткий молоток я не мог. В результате амурные отношения с девушкой не только не устремлялись ввысь, но, наоборот, как-то даже перестали угадываться. Дочь командующего начала удаляться, постепенно скрываясь в туманной неопределённости. Вместе с этим расплывались возможности с её помощью войти в местное общество.

Наконец, махнув рукой на эти перспективы, я устремился в более понятное общество, тасовавшееся в домах для офицеров флота и пехотных офицеров. Так назывались места, где военные могли отдохнуть от несения службы по охране Родины от врагов.
Мне стал ближе и роднее Дом для моряков. Обычно вечерний отдых офицеров флота начинался там с ресторана, в котором по приказу командования отсутствовали спиртные напитки.
Но если есть запрет, то есть и способ его обойти. Обычно моряки знают все секреты «как», а я их выдавать не буду

После ужина с «чем надо», начиналась вторая часть вечера. В подвальном помещении был большой зал для танцев, с прекрасным джаз-оркестром. Музыканты играли замечательно. Сюда стоило приходить, просто чтобы послушать прекрасное исполнение джазовых мелодий.
Для танцевального времяпровождения существовали группы девушек по интересам: потанцевать просто так, потанцевать с вечерним продолжением, потанцевать с дальнейшими намерениями о замужестве. Не одно поколение молодых лейтенантов именно таким образом выбрали себе спутниц своей морской жизни.

Взаимные намерения выяснялись в течение танца и, если они не совпадали, парочка расходилась для встречи с другими партнерами. Словом, дом встреч по интересам.
В результате я обзавелся полезными связями, что давало мне возможность организовывать культурную жизнь, в которой уже не было места дочке командующего. Таллинн мне нравился все больше и больше, и я был вполне удовлетворен своей жизнью.

Если бы не моя московская пассия, я бы пустил корни на этой прекрасной и ухоженной земле. Но такая «красивая» жизнь, тянулась всего несколько месяцев.
Весной Миша-командир собрал весь офицерский состав и объявил, что намечается длительная командировка на Ладожское озеро.

Он объяснил, что составляется группа кораблей для обеспечения государственных испытаний новой торпеды. В эту группу выделялись два больших охотника из нашего дивизиона. Группе придавались два торпедных и два сторожевых катера, а также две подлодки. Командование этой группы возлагалось на моего командира, а на меня обязанности штурмана группы.

Предстоял длинный морской переход из Таллинна в Ленинград, затем предстояло подняться по Неве и далее следовать по Ладожскому Озеру до базы флота на озере. Все это было очень интересно, меняло обычную рутину службы и офицерство находилось в приподнятом настроении.

                раздел 10

Передо мной стояла не простая задача. Надо было запастись картами на весь маршрут, вспомнить правила плавания по рекам и пресным озерам. Пришлось основательно поработать головой и ногами в беготне за морскими картами. Через пару недель я доложил командиру, что готов к проводке группы.

Он попросил меня по дружески напичкать его знаниями на этот переход, что в течении недели мы и делали. Особенно его беспокоило плавание по рекам. Тут мне пригодился мой опыт курсантской практики плавания по Волге и Волго-Донскому каналу на Чёрное море, что подняло мой авторитет в глазах командира. При прохождении Невы он фактически передоверился мне полностью и, к счастью, всё прошло гладко.

До этого похода, наше плавание по Балтике было весьма специфическим. Мы выходили из Таллиннской бухты, и все дальнейшие маневры кораблей проходили в пределах видимости знакомых ресторанов, а также домов, в которых жили жены и знакомые девушки. Квалификацию штурмана в этих условиях я терял.

Поэтому предстоящее плавание для меня представляло интерес сугубо профессиональный, тем более что я уже имел опыт плавания вокруг Европы аж до Мурманска.
В поход мы двинулись поздно ночью, чтобы к середине дня подойти к Ленинграду, а уж там при свете дня будет легче не столкнуться с каким нибудь медленно плывущим «купцом».
Как на грех задул ветер, и поднялась приличная волна. На полном ходу сторожевые катера сильно зарывались в волну. Командир, жалеючи их, приказал сбавить ход, но с катеров возмущенно засемафорили, что они протестуют и готовы выдерживать заранее оговоренную скорость движения.

В довершении морской напасти нас окутал туман. Вся береговая ориентировка скрылась в тумане и двигающиеся за нами корабли цеплялись за ходовые огни впереди идущего. А на этом впереди идущем метался я. Кругом был туман, а мне надо было срочно определить наше место положения.

И вот тут-то и пригодился дальномер, спирт для которого мы аккуратно пропивали. Сквозь туман маячил свет одинокого маяка, но только одного, а надо два. Была только одна возможность - определить до маяка дальномером дистанцию и взять пеленг.
Чувствуя критичность ситуации, командир отстранил от дальномера неумеху матроса и сам стал мерить дистанцию. Так мы с ним вдвоем и работали в паре, корректируя курс корабля, а значит, вытаскивали в след за собой всю колонну. Так продолжалось несколько часов, пока туман не растаял и не забрезжил рассвет.

Уже потом командиры шедших за нами в этом туманном молоке кораблей рассказывали, что здорово струхнули и надеялись только на нас с командиром. Мы не подкачали и моряки были благодарны, что потом и праздновали за дружеским столом много раз. 
Долго ли коротко ли, но в устье Невы мы вошли благополучно и пришвартовались к набережной перед первым же мостом. При этом морячки отметили выбор командиром чудесного места швартовки. Прелесть этого места была в том, что на пирсе рядом с нами стоял пивной ларек. Это немедленно вызвало поток соленых морских шуточек, но тогда командир не знал, какую роковую роль этот ларек сыграет с нами в дальнейшем.

Для гражданских лиц поясняю. Движение судов по Неве в пределах города происходит в ночное время, когда в полночь разводятся мосты. С учетом малой скорости, чтобы не гнать волну на набережные, все мосты за одну ночь мы пройти не могли, и нам предстоял еще один день стоянки в Ленинграде.
После первой швартовки Миша командир решил меня поощрить и показать Ленинград, благо ближайшие мосты разводились только в два часа ночи.

Прогулку по Питеру, мы завершили посещением ресторана. Затем насладились бесплатным зрелищем «развода» парочек после закрытия ресторана. К этому времени к ресторану подпархивали девушки, как ночные бабочки на свет. Ресторанные гости, при желании, могли тут же сговориться на продолжение культурной программы.
Поглазев на это шевеление масс, мы прибыли на корабль и командир тут же сыграл аврал – по местам стоять, со швартов сниматься. Запомним, что крайним к пивному ларьку стоял именно наш корабль.

Проход под мостами до следующей швартовки прошел без происшествий. Утром командир получил приказ прибыть с  офицерским составом в Штаб флота для инструктажа.
Вот так и получилось, что я остался «главнокомандующим» над всеми восемью кораблями. На всякий случай со мной оставили нашего старшего механика. Фамилию его я не помню, но главное в памяти осталось.

Сразу же после Великой отечественной войны офицеров не хватало и из матросов, желающих остаться на сверхсрочную службу, по быстрому готовили младших лейтенантов.
Вот таким младшим лейтенантом и был наш стармех. Здоровенный мужик, знающий свое дело механик, часто спорил с командиром по поводу каждого реверса дизелей, что быстро съедало срок службы до ремонта. Реверс – это когда «с полного вперед» надо сразу же дать «полный назад». Обычно это происходило при лихой швартовке нашего кэпа.

После такой швартовки стармех поднимался на мостик и начинал ругаться с командиром. Миша-командир понимал, что механик прав, но ничего не мог с собой поделать. Лихая швартовка доставляла ему удовольствие. Нравилось, когда на полном ходу, возле самого причала из под кормы вздымался столб воды и корма замирала в сантиметре от стенки. Под восхищенное матюкание – «Вот это швартовка! Класс!» - других командиров, кэп почти без раздражения после форсирования дизелей выслушивал матюки, но уже от своего механика и, пользуясь своей властью командира, выгонял его с мостика.

                раздел 11

Итак! Как только все офицеры ушли в штаб, в каюту завалился стармех. Я был удивлен этим посещением и приготовился выслушать обычные служебные вопросы. Стармех удивил меня сразу:
- Скучаем, лейтенант? – хрипловато спросил он меня и, ощерившись в диковатой улыбке, вдруг предложил – Пивка не хочешь?

Надо сказать, что с пивком у меня отношения были сложные и на тот момент, и по жизни вообще. Объяснение такое. Я ухитрился выпить отведенную на всю жизнь дозу еще в молодые годы. Произошло это в три приема, вернее сказать в три лета. А если подробнее, то дело обстояло так. В конце учебного года курсанты всем училищем отправлялись на морскую практику на Черное море. Из Баку поездом нас везли до Батуми, а там, в порту, нас уже ждал белоснежный пассажирский лайнер. В один год это была «Грузия», в другой «Украина», в третий «Петр Великий». Названия были русские, а теплоходы все были немецкие, доставшиеся государству по репарации после разгрома гитлеровских войск.

Этими теплоходами нас доставляли в Севастополь. В то послевоенное время ещё не была снята минная опасность, так как не все немецкие, да и наши мины были в море обезврежены. Даже после окончания училища я был командирован на боевое траление судоходного фарватера в Одессе и Новороссийске. Ни одной донной мины мы там не обезвредили. Видимо аккумуляторы в минах разрядились.

На этих теплоходах плыли мы только в дневное время, и все путешествие занимало четыре дня. Чем занимаются молодые люди, когда им делать нечего? Правильно подумали! Они ухаживают за девушками. Ухаживание сопровождалось, естественно, распитием освежающих напитков. На теплоходах было несколько ресторанов и баров, но пить нам разрешалось только пиво.

Вот это пиво мы и потребляли ящиками, чтобы часто не бегать к стойке бармена. Картинка была такая. Девушек усаживали за стол на открытой палубе, чтобы одновременно они могли загорать. Пара наших молодцов отсылалась за пивом. Потягивая пивко, наслаждаясь женской компанией, мы и наливались внутрь до самого верха, под пробку. С гальюнами проблем не было. Так все четыре дня и бегали от столика к стойке, затем бегом до гальюна и обратно.
За три летних практики я ухитрился выпить всю дозу пива отпущенную на всю жизнь.
Всю эту историю я поведал стармеху. Чтобы поддержать компанию, все же согласился на предложение выпить пивка. Это была моя большая ошибка.

Далее происходило следующее. Через мгновение, в каюту явился стармех с графином пива, и весело поблескивая хитрыми глазками, сказал:
- Вот пивко. Совершенно свежее! – увидев мой удивленный взгляд, как это он успел сбегать на берег в магазин, стармех хихикая пояснил – Мы это пиво, аж две бочки на борт затащили по авралу плыть под мостами!
Я ничего не понял. Тогда стармех стал рассказывать:
- Я эти бочки возле того пивного ларька, где мы стояли, сразу приметил, как их привезли. Ну, вот матросики их на борт савралили по быстрому! – и он захохотал.

Только после этого я понял, что бочки с пивом ночью матросы просто украли, под командованием этого самого стармеха. В качестве самокритики скажу, что по тем временам у меня с совестливостью было не так, как сейчас и я не сообразил, что ночью совершено уголовное действие. К слову сказать, хозяйка пивного ларька так и не возникла на нашем дальнейшем жизненном пути, но с рук это нам не сошло, но по другим причинам.
Выпив со стармехом ворованного пиво, я медленно стал втягиваться в большую для себя неприятность.

Быстро осушив первый стакан, стармех задал невинный вопрос:
- Слушай штурман! А нет ли у тебя спиртика? – спросил он небрежно.
- Спиртик то есть, да не про нашу честь! – не догадываясь о последствиях ответил я бодро – Все бутылки пересчитаны командиром и мне влетит если он не досчитается.
Я открыл сейф и продемонстрировал две сиротливых бутылки. Это была роковая ошибка, так как в глубине шкафа рядом с сейфом, стармех углядел ту самую заветную стеклянную посудину со спиртом, опечатанную личной печатью командира. Я про эту бутыль и думать забыл, помня завет командира, что она на всякий пожарный случай.
Стармех заинтересованно покрутил бутыль, наморщил лоб и сказал:
- А знаешь как из неё налить, чтобы печати не задеть?

Само собой это задело мою любознательность и, конечно же, не хватило ума и жизненной смекалки представить, что за этим последует.
Знаете ли вы как, не открывая притертой стеклянной пробки добраться до содержимого? Вот и я не знал.
Всё просто. Емкость ставится на бок. Под горлышко с пробкой подставляется стакан, и аккуратно поворачивая пробку надо добиться появления из-под пробки капель. Далее нужно набраться терпения и в течение получаса вы получаете полстакана содержимого.
Первую дозу спирта, не повредив печатей командира, мы выпили, закусывая пивком. Затем вторую. После третьей я уже ничего не помнил.

Во сне кто-то свирепо тряс мою ногу, как будто хотел её оторвать. Я с трудом разлепил веки и увидел командира. Ярость на его лице я запомнил на всю жизнь.
Матерясь и брызгая слюной Миша–командир постепенно выдавал информацию. Выяснилось, что кроме нашего со стармехом безобразия, не очень трезвыми были все шесть экипажей матросов. Пиво на кораблях отряда было везде! В питьевых бачках, в цистернах с пресной водой, в банках, кружках, на камбузах.

Оба два, мы со стармехом лежали в каютах без чувств,. Особенно взъярился Миша–командир, когда увидел в моей каюте приспособление для сцеживания спирта из его драгоценной бутыли «неприкосновенного командирского запаса».
Он мгновенно сообразил, что я не мог в силу своей неопытности по молодости лет додуматься до этого хитроумного изобретения. Когда он увидел мертвецки пьяного стармеха, ему стало ясно кто «заводило» этого безобразия. Опросив матросов, командир выяснил, что команду «бочки с пивом катить на палубу» давал наш бравый механик. Стармеху была устроена головомойка и задержано представление в очередном звании лейтенанта. Это его так разозлило, что он решил отомстить ненавистному командиру.

На флоте изредка встречались подлые матросские штучки, когда в отместку офицеру, за борт выбрасывались секретные бумаги. За утерю таких бумаг, на офицера накатывались такие неприятности, что он долго не мог «отмыться» от этой напасти. Бывало и в тюрьму сажали.
Ту же подлость решил учинить и стармех. Он тайком проник в нашу со старпомом каюту и выбросил в иллюминатор две секретные книги-наставления, которые старпом по своей безалаберности разбрасывал по каюте. Пропажа обнаружилась не сразу, а когда обнаружилась, то огромные неприятности обрушились на всех нас.
Офицеры особого отдела флота перетряхнули весь корабль, нас вызывали по одному и снимали показания. Что творилось! Не нашли! Как вспомню, так вздрогну!

Закончилось всё малой кровью. Решением начальства Мише-командиру задержали присвоение очередного звания, старпому сняли с погон звездочку, а мне объявили 10 суток домашнего ареста. Я даже заболел от переживаний и, к моей радости, под эту болезнь в конечном итоге с флота был уволен в отставку. Для стармеха происшедшее то же обернулось неприятностью – с флота его вскорости выгнали за украденные пивные бочки и другие проделки по совокупности.

                раздел 12

По происшествии десяти лет он как-то встретил Мишу, уже штатского человека, и, злобно ухмыляясь, признался, что секретные книги выбросил за борт он. Миша выслушал это молча и, высказав ему пару крепких слов, ушел.
Вернемся назад. Проспавшись после пивного застолья, я встал к командиру на мостике плечом к плечу, и мы повели нашу группу, сначала под Питерскими мостами, а потом и по Неве.

По Ладожскому озеру идти было одно удовольствие, и очень скоро мы прибыли в порт, недалеко от города Приозерск. Это была военно морская база, очень хорошо оборудованная, в том числе и для испытаний нового морского оружия.
На следующее утро мы познакомились с главным конструктором новой «хитрой» торпеды. Хитрость заключалась в том, что торпеда догоняла корабль, ударяла в корму и взрывалась.
В этой хитрости убедился командир одного нашего торпедного катера. Однажды на испытаниях он как-то зазевался, и эта штучка помчалась на него. Крепко ругнувшись и побледнев, командир врубил самый полный ход вперед. Да не тут-то было! Эта самая торпеда мчалась за ним и уже догоняла.

Торпедный катер это не какой-нибудь по тем временам морской тихоход. Выйдя на редан, то есть, подняв нос над водой и вздымая за собой столбы воды, катер несётся как вихрь. Командир катера, рискуя перевернуться к «ядрене фене», совершал немыслимые кульбиты, пытаясь оторваться от этой самой хищницы. Да не тут-то было.
Мы все, открыв рты с ужасом ожидали, что через мгновение торпеда врежется в корму катера, «на хрен» разворотит машинное отделение, и мы, кроме пивных бочек, будем иметь очередные неприятности – подбитый торпедный катер.

Катер спасло то, что горючее у этой «гадины» кончилось, и в самый последний момент торпеда выпрыгнула из воды и, ехидно фыркнув на последок, выпустила красный сигнальный дым, чтобы её нашли и вытащили из воды.
Бледного и онемевшего командира катера в свои объятия принял Миша – командир. Сам тоже бледный, он как ребенка, долго гладил по голове всхлипывающего и тихо-тихо матерящегося катерника – «Не торпеда, а сволочь какая-то! Это же надо, бьет не разбирая где свои, а где чужие!».

Сделав мне заветный знак и зажав под мышкой бутылку Миша аккуратно свел несчастного командира в кают-компанию. Там один на один выдал ему по первое число, за недисциплинораванное обеспечение испытаний. Затем долго отпаивал насмерть перепуганного катерника. За одно после этого случая Миша-командир, «врезал» под горячую руку по первое число и второму катернику.

Окончательное примирение с командирами катеров наступило после того, как на наш головной корабль стали поступать так называемые «пищевые пакеты матроса торпедного катера». Этот «пакет», как компенсация за вредную службу: палуба катера на ходу очень вибрирует и от этого у тех, кто на ней стоит в море, после этого бывают проблемы со здоровьем и с женщинами, но уже в постели.

С учётом этого грустного обстоятельства, морское начальство решило, что мужскую потенцию можно поднять, если через сорок минут вибрации моряк съест баночку сгущенного молока, заест её галетами с маслом и плавленым сырком, а на десерт получит плитку шоколада. Вся эта вкуснотища, изготовленная по специальному заказу Военно-морского флота, очень питательна и частично может использоваться моряками как закуска.

Про такие чудесные пакеты мы не знали. Информацию о них неожиданно для себя «подкинули» сами катерники. Они вдруг стали просить Мишу-командира задержаться в озере, для продувки цистерн. Раз «продули», два «продули», а на третий раз Миша - командир потребовал к себе на борт обоих командиров катеров. Те честно признались, что им иногда не хватает десяти минут до положенных сорока, чтобы сделать отметку в вахтенном журнале и вскрыть «пищевые пакеты».

Миша-командир, тут же обложил их «данью» по пять пакетов с катера. Это количество и стало аккуратно поступать на офицерский стол нашей кают-компании и помогало нашим офицерам также сохранять мужскую доблесть, а также закусывать высококалорийным продуктом.
Теперь насчет торпеды. Вторая «хитрость» торпеды заключалась в том, что вместо обычного авиационного керосина в неё заливали чистейший спирт. Спирт был настолько чистым, что если на зеркальной поверхности поджечь каплю, она сгорала без следа.
Главный конструктор в первую же встречу специально остановился на этом важном  обстоятельстве. Дело в том, что по его личному распоряжению, чтобы исключить воровство спирта, его распитие было легализовано следующим образом.

После дневного проведения испытаний и возвращения на берег, весь персонал выстраивался в очередь затылок в затылок, с кружками, склянками, стаканами возле бочки со спиртом. Над очередью стоял возбужденный мужской гул, как всегда бывает в ожидании выпивки.
Специально обученный инженер конструкторского бюро раздавал каждому порцию спирта. Для этого у него была длинная стеклянная трубка с шаровидным утолщением. Трубка опускалась в бочку, а с другого конца зажималась большим пальцем. Заполненная спиртом трубка вынималась и опускалась в подставленную из очереди посудину. На мгновение палец отрывался от трубки, и в посудине оказывались заветные сто грамм спирта, который, если развести водой вполне заменял собой двести грамм водки.

Разводить эту прелесть водой народ брезговал. Вода не отвергалась, но техника «разведения» была такая. Глоток воды выпивался «до» и затем без вздоха надо было быстро опрокинуть в себя «дозу спирта» и запить другим глотком воды, также без вздоха. Затем все это действо «занюхивалось» что было под рукой. На этот случай у каждого в очереди кроме кружки, в другой руке находились: кусок огурца и хлеб. В отсутствии их сходил просто рукав куртки.

Сообщив нам эту важную информацию, главный конструктор решил, что на этом инструктаж закончился, но он не знал Мишу-командира. Миша произнес целую речь из которой, если убрать все лишнее и непечатное, получалось, что офицерам боевых кораблей стоять каждый день с кружками в очереди, это значит давать плохой пример матросам. Закатив глаза к потолку, он что-то быстро подсчитал в уме и предложил главному конструктору торпеды выдавать ему – командиру боевой группы кораблей ежемесячно сорок литров спирта на протирку корабельной оптики! Не для пьянства же?!

                раздел 13

После короткого препирательства высокие договаривающиеся стороны сошлись на двадцати литрах. Доверенным лицом для выполнения столь важной миссии командир тут же назначил меня.
Отлив спирта на группу боевых кораблей происходил в тишине склада, куда я приходил с двумя самодельными канистрами из нержавеющей стали. Где уж подсуетился мой командир, кто сварил эти канистры, сколько это стоило, я так никогда и не узнал.

С учетом недопитой бутыли «неприкосновенного командирского запаса», а также остатков ещё Таллинских не тронутых бутылок, двух канистр спирта общий объём горючего выглядел достаточно внушительно, о чем я и доложил командиру. Он довольно хмыкнул и промолчал.
Каждый вечер, уставшие после трудового дня, увёртывания в озере от этой бешенной торпеды, в нашей кают-компании собирались все командиры кораблей обеспечения. На столе появлялась селедочка с петрушкой. На камбузе благоухали гордеевские котлеты. Поминая не злым морским словом торпеду, которая на спирте развивает сумасшедшую скорость, а от этой гадости надо все время уворачиваться, офицерство пробовало это горючее на вкус.

Стрессовое состояние от дневного неприятного общения с торпедой постепенно уходило, народ веселел не по минутам, а по секундам. Так продолжалось много часов, так как другой культурной программы на морской базе отыскать было не возможно. Ожидался, правда, со дня на день приезд группы женщин научных исследовательниц конструкторского бюро торпеды, а пока делать по вечерам было не чего.

Моряки развлекались как могли.
Вечерние «посиделки» в кают-компании закончилось с приездом жён офицеров, вызванных из Таллинна. Стали ходить друг к другу на съёмные квартиры в гости. Я, неженатый, молоденький лейтенант, сиротливо сопровождал женатые пары. Женщины меня жалели, кормили так, что скоро я с трудом застегивал флотские «шкары».

Так продолжалось некоторое время, пока рядом со мной не оказалась спортсменка из Питерского института физкультуры, она же дочь мичмана местной базы, она же Инга. В результате «шкары» начали не только застегиваться, но и норовили самостоятельно сползти с худеющего, с каждой встречей со спортсменкой тела.
Это тема отдельного рассказа, так как одним из эпизодов этого запомнившегося приключения были мои часы, которые я снял и положил «на тумбочку», когда мы заночевали с Ингой на сеновале. Обнаружить эти часы в стоге сена на утро не представилось возможным. Хозяин сеновала потом жаловался Мише-командиру - постояльцу в его доме, что корова, которая там стояла, недавно выкакала какие-то часы. Миша только хмыкнул, а потом мне на ушко сказал, что мои часы нашлись, но я их вряд ли буду носить.

В связи с пропажей секретной литературы это лето мне запомнилось надолго. В результате я побывал в Питерском госпитале, из которого вышел прямо в отставку.
Уже фактически демобилизованный с флота по просьбе командира, я отстоял вместе с ним все вахты на мостике, в качестве штурмана на общественных началах, пока мы пробирались назад в Таллин.

В Таллине я получил все необходимые документы, в том числе - военную пенсию, сшил себе у местного портного модное пальто из драпа-велюра, купил стильный шерстяной костюм  и билет на поезд. Прибыл в Москву и стал стучаться в двери неведомой мне гражданской жизни.
Да, а торпеда? С ней все в порядке. Одно «но»! С принятием её на вооружение, по настоятельной просьбе Командующего флотом, спиртовое горючее, как представляющее опасность для личного состава флота, подменили керосином.
Остается только жалеть мужиков, которые после нас будут работать с этой торпедой – керосин это не спирт!

Прочитал все вышенаписанное и ужаснулся – что подумает гражданский человек о моряках! Дорогой читатель, прошу понимать, что это просто морская «травля», на самом деле морская служба это очень трудная и опасная работа. Именно после такой работы, моряки и пытаются привести себя в порядок, рассказывая такие смешные истории. Только смехом и шуткой можно снимать психологическое напряжение. Прошу это учесть и с уважением относится к русским морякам!

Если вам понравилась предыдущая моя морская «травля» в первой части повествования продолжу её в некоторых упущенных деталях.
Возвращу вас к моменту «пивного» дела. Когда, немного успокоившись после пивной вакханалии, мы ушли из Питера, все страсти улеглись, так как выяснилось, что «плыть» по речке Неве не просто.

Неожиданно выяснилось, что море не речка и наоборот. Так, по этой самой речке надо было идти строго по фарватеру. А что это такое спросите вы? Отвечаю. Фарватер это там где нет мелей. Мель это такое место в речке, где одна наша подводная лодка вдруг остановилась и ни «тпру ни ну». Ну, никак! Стоит, поросятина, и все тут. С этим мало изученным явлением мы встретились почти сразу же после выхода из Питера.

Помните кинофильм «Волга-Волга», когда веселый капитан докрутился рулевым штурвалом, и с песней «Америка России, подарила пароход …», посадил пароход на крутую мель. Так вот с подводной лодкой, приписанной к нам, произошло то же самое, но не так смешно и весело, как в кинофильме.
В результате крутого служебного разбора в радио эфире, если опустить ненормативную лексику, Миша - командир понял, что на бедолаге подводной лодке у штурвала стоял рулевой, из головы которого не выветрился тот самый пивной дух. Не зря милиционеры не любят пьяных водителей.

Оказывается, на реке то же самое. Коротко говоря, рулевой на подводной лодке чуть - чуть не попал в створ бакенов, ограждающих фарватер, проще говоря заехал на тротуар, чтобы было понятно гражданским.
Что происходит когда автомобиль наезжает на тротуар? У него обычно отваливается колесо, если не верите, попробуйте на большой скорости въехать на тротуар через бордюр. Попробовали, ну и какое впечатление?

Такое же впечатление было и у нас. Позорище было невообразимое. На глазах у ехидно хихикающих презренных речников, боевые моряки подводной лодки «пузом» сели на мель. Какие слова в этом случае проносится в голове у лихого маримана, лучше всего меня поймёт моряк.
Настоящий моряк обычно с превосходством смотрит на гражданских мореходов, а уж как на речников - и говорить нечего. Подумаешь, речка! Вот моря и океаны это да! И вот именно на глазах этих речников произошло то, что произошло.

                раздел 14

Вокруг бедолаги подводной лодки, немедленно собралась толпа буксиров, плоскодонных пароходиков и всякой другой речной братии. Со всех сторон неслись советы; кто-то предлагал вызвать из Питера мощный буксир, гвалт стоял невообразимый.
Наконец, Миша - командир, почесав лысину, тем самым приведя себя в чувства, включил на полную мощность корабельную «громкую связь» и четко послал всех окружающих нас советчиков и сочувствующих на …сами понимаете куда. После этого, по его команде, все оставшиеся на свободном плаву боевые корабли выстроились в кильватер. Друг за дружкой, проще говоря. Лодку подцепили тросом к этой колбасе, и все корабли дали синхронно самый «полный вперед».

Кроме тяги вперед, под сидящую на мели подлодку, пошла мощная струя воды от винтов кораблей, подмывая из-под неё песок. Кряхтя от натуги и скрипя железным брюхом, лодка нехотя стала стягиваться. Через мгновение она уже весело качалась на речной волне под наши радостные вопли.
Миша приказал командиру подлодки «осмотреться по отсекам» – а вдруг где течь, посадить на губу рулевого и явиться к нему для доклада. Оба командира, спустились в кают-компанию и через мгновение, оттуда донеслась громкая речь - Миша – командир «драил» провинившегося до блеска, как «медяшку».

Я, как штурман группы боевых кораблей в отдельном плавании, то же не спал. Внимательно изучив речную лоцию, стал больше понимать правила поведения судов на реке. Кроме того, что на ней нельзя ловить ртом мух и надо быть на чеку при виде бакенов, ограждающих мели, надо ещё внимательно расходиться со встречными судами.
Для расхождения со встречным судном, существует определенный речной ритуал. Сначала надо снизить скорость, чтобы не присосаться в обнимку друг к другу, по законам гидродинамики. Затем выбрать, с какого борта хочешь с ним разойтись, так как правостороннее движение на реке не действует. И именно с этого борта надо усиленно махать белым флагом. Если встречный согласен, на нем тоже начинают махать с этого же борта.

Все бы хорошо, но белого флага определенного размера не было ни на одном корабле нашей группы. Всем командирам было велено изготовить флаги из подручных средств, а именно из простыней. На кораблях прозвучала команда «Простыни рвать!», но на торпедных катерах случилась заминка.
Оттуда отчаянно семафорили, что простыней на катерах нет ни одной, так как команда обычно спит на берегу. Им надо было помочь, но тут заупрямился наш боцман, он же и баталер (кладовщик значит) – «Для своего корабля так и быть дам, а для чужих, как я буду списывать две простыни?».

Вся склока между командиром и прижимистым баталером происходила на мостике. Сцена была настолько комичной, что матросы рулевые и сигнальщики, тихо прыскали со смеху в рукава роб. Миша-командир бегал по мостику и костерил баталера всякими нехорошими словами.
При этом он вспоминал баталеру массу списанного расходного материала – тросы, канаты, какие-то матрасы. Командир особенно напирал на анкерный якорь, который баталер, он же боцман, потерял в Таллиннской бухте в результате своих неграмотных действий, а тут какие-то две жалкие простыни!

Представьте себе вяло текущие воды Невы, тишину молчаливых берегов, терпеливо стоящую колонну военных кораблей и страстные крики Миши-командира, нарушающие все это благолепие.
Баталер обречено молчал, мысленно уже расставшись с этими треклятыми простынями, но по прежнему делал вид, что он не согласен так , за здорово живешь, расстаться с родным корабельным имуществом. Якорь это одно, а простыни это другое.

Видя это упрямство на ровном месте, Миша-командир рассвирепел и гаркнул уже что-то совсем непотребное. Боцман - баталер явно после этого струхнул и пробормотал побелевшими губами – «А где я возьму палки?». Этот вопрос был явным непотребством подчинённого оспаривать приказ старшего по званию, да ещё в отдельном плавании!
Миша-командир от этих слов остановился как вкопанный и почему-то озадаченно посмотрел на мачту. На боевом корабле есть все – снаряды, мины, ракеты, дальномеры, камбуз, а палок нет. Ну, нет и все тут. Единственное подобие палки это коротенькая мачта, да и та железная.

Командир на то и командир, что должен давать подчиненным ясные и выполнимые команды. Сейчас ситуация становилась угрожающей – где взять палки для флагов и какую команду давать? Все стоящие на мостике заинтересованно ждали, что придумает боевой командир. Ждал и хитрющий боцман. И командир не подкачал.
- Шлюпку на воду! Сей секунд! – решительно скомандовал он, обращаясь к боцману, который тут же замер столбом.

Надо сказать, что боцман на корабле отвечает за многие хлопотливые вещи. Так, ежедневно на палубе должна стоять бочка с тихоокеанской сельдью, которую матросы без спроса могут трескать сколько угодно. Сельдь появилась на палубах военных кораблей, после того, как корабельные медики выяснили, что при качке у некоторых матросов разыгрывается волчий аппетит, который надо немедленно подавлять, чтобы избежать психологического стресса – «Когда матросу хочется рубать, тут уже не до войны!». Ещё боцман отвечает за покраску корабля, чтобы у него всегда был лихой и боевой вид. Само собой он ответственен за тросы, канаты, другое имущество и, конечно, шлюпки …если они есть.

Шлюпок на нашем корабле не было! Не полагалось! Полагался надувной катер с подвесным мотором и каждому матросу по спасательному жилету. Зная, что на доставание катера, его надувание воздухом, оживление подвесного мотора уйдет уйма времени, хитрый боцман вяло произнес:
- Есть на воду! – затем помялся и тихо произнес – Но только через два часа. Это напоминание отрезвило Мишу–командира, он привычно почесал лысину и произнес:
- Шлюпку отставить! – затем скомандовал сигнальщику – просемафорить на торпедный катер «Идти к берегу! Срубить пару палок для флагов! Исполнять немедленно!».

Катерники, стараясь загладить свою «простынную» вину, тут же кинулись исполнять команду. Носом разрезая воду на две волны, к берегу лихо ринулся торпедный катер, пугая ревом своих двигателей окрестных коров и коз. Но «кавалерийская» атака катерников была обречена – на берегах, сколько хватало глаз, тянулись ровные поля пшеницы без единого деревца.
В какой то момент катерники поняли, что отсутствием у них простыней, а теперь ещё и палок, они заранее ставят себя в положение  каких-то неприкаянных, вызывающих большие проблемы и жалость, что ли, у окружающих моряков. Этого лихие катерники позволить себе не могли. Бестолково потоптавшись на берегу, они раскинулись широкой цепью, и пошли в поля.

                Раздел 15

Если вы думаете, что в хлебном поле нет палок, вы хорошо думаете о колхозниках. Катерники возвращались не цепью, а толпой и махали нам с берега палками и не двумя.
Общего «палочного улова» хватило бы на весь гвардейский дивизион больших охотников Балтийского флота. Не будем смеяться над ребятами – они старались загладить свою неловкость с простынями. Ну, малость перестарались, ну и что.

Вооружившись белыми флагами для отмашки желаемого борта встречным речным пароходикам, наша военная армада двинулась вверх по течению Невы.
Внимательно наблюдая за действиями головного нашего корабля, вся колонна лихо махала белыми флагами, для того, чтобы «эй, там на барже!» речная братва знала по какому борту мы их пропускаем.

Следующей проблемой оказалась скорость движения. Железная масса наших кораблей, особенно подводных лодок, была для реки непривычна. По мелкой воде за нами тянулась волна, которая выплескиваясь на берег, смывала «к ядрёной бабушке» всю нечаянно забытую рухлядь.
Если рухлядь смывалась молчаливо, то из перевернутых рыбацких челнов вслед нам неслось русское словесное непотребство. Ядреный мат-перемат, наконец заставил Мишу-командира снизить скорость движения до самого малого, а потом и минимального, но все равно мощная волна на берег, ненормативную ядреную русскую речь не успокаивала.

Дизелисты кораблей забастовали, ниже минимума-миминиморо техника не выдерживала и, махнув на все рукой, Миша-командир велел держать самый малый ход, какой могут выдержать дизеля. В результате волна от нашего движения доставляла много неприятностей жителям, но мы ничего не могли поделать и «чапали» по речке Неве как могли.
Так, сопровождаемые воплями, мы и дошли до устья Невы и втянулись в Ладожское озеро. На открытой воде Миша-командир велел всем кораблям «оправиться» и приготовиться к движению по озеру.

После мутноватой речной воды, вода озера поражала кристальной чистотой. Пока мы «оправлялись», родилась идея попробовать водичку на вкус. Пить прямо с поверхности было как-то не интересно. Для доставания воды с глубины тут же придумали способ.
Для этого нужен пустой графин с узким горлышком. Горловина закрывается толстой бумагой, получается мембрана. К графину привязывается свинцовый груз и где-то на глубине метров 20-30 вода прорывает бумагу и наливается в графин. Готовность сигнализируется воздушным пузырем на поверхности.

Попробовав воду на вкус мы переглянулись и как-то сразу у всех мелькнула правильная мысль - именно такой водой и нужно разводить спирт! Кок Гордеев, был немедленно обучен доставанию жидкости графином. И в кают-компании отныне и на все время пребывания на озере стояли графины с кристально чистой питьевой водой, она же и шла на запивание. Какой там грузинский «боржоми» или там французская вода «эвьян», ладожская водичка вот это да! Очень советую к застолью.

Наше прибытие на военно-морскую базу стало для местных аборигенов событием. Вокруг раскинулись хвойные леса и…огороды.
Местные служивые люди очень хорошо на этой базе обжились. У каждого из них в Ленинграде были городские квартиры, а здесь было что-то вроде загородных дач. На приусадебных участках кудахтали куры, гоготали гуси, хрюкали свинюшки, неподалеку в лугах мычали коровы. Садовые деревья ломились от плодов. Словом идиллия, если бы не военно-морской флот под боком со своими хлопотами.

Быстро рекогносцировавшись на местности, Миша-командир задумчиво почесал лысину и как бы про себя произнес:
- Эх, вот бы сюда на лето семью привезти, а штурман?
У штурмана, то есть у меня семьи не было. Мелькнула мысль: «Может быть найти в этих лугах и огородах сельскую невесту?» Такая перспектива для меня, испорченного Таллиннской круговертью светской жизни, военно-морского ресторана с чаем, да с ложечкой, привычного круга знакомых девочек на танцплощадке, как-то не прельщала. А ведь была ещё дочка командующего в придачу!

Оказаться на этом блестящем фоне под руку с сельчанкой, комфорта в мыслях как-то не вызывало. Весь в этих грустных рассуждениях, я отрешенно, но утвердительно покивал головой. Эти кивки, почему–то вызвали прилив энтузиазма у Миши-командира и он, приобняв меня за погоны, тихо сказал:
- Ты штурман Биль не дрейфь! Мы тебе тут тоже девушку приищем с румянцем во всю щеку и с полной пазухой «цицей». Держись за меня, а хвост имей пистолетом! – затем весело заржал и уже с серьезным видом скомандовал:
- По местам стоять! К швартовке готовиться!

С берега нам уже сигналили о месте швартовки. Собственно нам и так было ясно, где нам притулиться, так как пирс был абсолютно пустой и на нем уже стояли матросы, готовые принять швартовые концы. Командир базы, соскучившись на огороде, лично стоял на пирсе, чтобы представить морское гостеприимство в лучшем виде.
Как потом выяснилось наша армада и была первыми военными- кораблями на этой базе. Весь плавсостав базы к нашему прибытию состоял из хиленького катерка с пулеметом и грудой мирно плескавшихся шлюпок, больше похожих на прогулочные.

На этой базе боевые корабли были и не нужны. Граница была далеко, врагов не наблюдалось, а база была нужна на всякий случай. Нет, конечно, озерный военный флот был, но он был сосредоточен северней в бухте Лахденпохья, аккурат поблизости от финской границы. Именно там и держали «границу на замке» в чем я и убедился позже, отсидев под арестом у пограничников в их будке, но об этом ниже.

Лихо пришвартовавшись к пирсу в своей манере, Миша-командир горошком ссыпался на берег, прямо в объятия командира базы. Это был убеленный сединами капитан третьего ранга (майор по сухопутному). Доложившись ему как положено, Миша-командир тут же успокоил его, что мы имеем на борту пятимесячный запас харчей, а, следовательно, его продуктовый склад не опустошим.
Далее последовали обычные вопросы и ответы как, что, кто кого, кто за кем, все о военно-морском начальстве как в Таллине, так и в Ленинграде. Получив заверения от комбазы о том, что доставка свежих овощей на матросский и офицерский камбузы будет им организована сей секунд, собственно все вопросы с местным начальством были решены.
Потом была встреча с главным конструктором торпеды, о чем я рассказал выше. Потекли трудовые будни морского обеспечения испытаний нового оружия.

                раздел 16

Трудовые будни, связанные с догонялками торпеды и её доставанием из воды оканчивались в 16 –00. И если гражданское обеспечение испытаний было загружено отстаиванием в очереди за ежедневной порцией горючего, то офицерство мучилось проблемой, чем себя занять.
Напомню - в мае на севере нашей страны начинаются белые ночи. Это значит, что солнце скрывается в 12 часов ночи, затем наступают совершенно белые сумерки и опять светло. Фактически ночи нет. Заставить молодой организм спать днем, занятие мучительное и офицерство слонялось по базе как сомнамбулы, в поисках развлечений. Ожидаемое прибытие женского подкрепления испытательниц торпедного конструкторского бюро задерживалось, а их отсутствие наводило щемящую тоску по женской ласке и нежным словам.

В местных огородах, кроме пожилых и семейных, женского персонала, привлекающего внимание молодого офицерства, не было. Ближайший центр развлечений город Приозерск находился в 30 километрах от нашей базы, вот туда-то мы и отправились однажды с моим одногодком лейтенантом Борей.

Боря служил на втором большом охотнике командиром минно-торпедной группы. Как я уже рассказывал, у штурманов с минерами, а тем более с торпедистами отношения были напряженными. Кроме того, на лейтенанта Борю его командир на момент плавания возлагал обязанности вести штурманскую прокладку, что то вроде общественного поручения. В результате получалось, что в море я становился, в некотором роде, Бориным начальником.
Кроме того, Боря окончил другое училище, а значит ни о каком нашем тесном «корешовании» не могло быть и речи. В довершении ко всему, я в первый же день своего пребывания на Таллиннском гвардейском дивизионе ещё раз убедился, что минеры - торпедисты ни ухом ни рылом не петрят в штурманских прокладках.

Командиром у Бори был лихой моряк по фамилии Краснопольский, который гонял его за всякие провинности, в том числе, за неумение точно определять место положение корабля не только на земном шаре, но даже когда они шли в кильватер за нами.

После очередного штурманского промаха, командир Краснопольский вызывал Борю на мостик тыкал его сначала носом в карту, а потом поворачивал его лицом к впереди идущему кораблю и громко орал:
- Лейтенант посмотри! Вот это корма ведущего, – тыкал пальцем в пространство - А вот там город Таллин. А теперь посмотри, что ты нарисовал на карте – там по-твоему мы приближаемся к Стокгольму? А? Я тебя спрашиваю, где мы? Какие координаты ты сообщил?
После этого начиналась любимая сценка всех сигнальщиков и рулевых. Краснопольский кричал:
- -Почему я тебя спрашиваю?
- Да я товарищ командир… – мямлил Боря.
- Я тебя не спрашиваю почему? Почему я тебя спрашиваю?
- Да я товарищ командир …
- Я тебя не спрашиваю почему? Почему я тебя спрашиваю?

И так происходило довольно долго. Краснопольский стучал ногами по палубе мостика, а Боря то краснел то бледнел, но все равно каждый выход в море заканчивался одинаково. Боря упорно хотел по карте в Стокгольм, а командир Краснопольский хотел в Таллин к жене и детям. Этому противоречию в желаниях не было конца. Так они жили и служили родному флоту, между прочим, не плохо! Если не считать штурманских прокладок на карте, но это второстепенно.

На этом переходе из Таллинна в Ладожское озеро, мы договорились с командиром не мучить группу офицеров, во избежании стрессовых ситуаций и я вел штурманскую прокладку сразу за всех. Когда мы прибыли на Призерскую базу, я растиражировал прокладку на пяти картах и раздал бедолагам офицерам, ответственным за штурманское обеспечение на переход. За это мне простили все предыдущие обиды, а лейтенант Боря начал на радостях напрашиваться в друзья.

Парень он был, в общем-то, не плохой. Высокий, стройный, имел на лице усы, которые ему очень шли и придавали молодецкий вид. Но в морском деле был, как бы это по проще сказать – дубоват одним словом. Последнее уже навсегда! Это ему, впрочем, не мешало жить с большим удовольствием, да и служить отменно.

Меня он почему-то всегда приветствовать Есенинскими строчками :
- Здорово лейтенант! Истаскали тебя поизмызгали, что ты смотришь синими брызгами,  или в морду хош! – при этом лицо его вместе с усами растягивалось в улыбке, он широко расставлял руки и шел на встречу мне.

Первое время я внутренне пугался - а вдруг побьет, но потом попривык. Все заканчивалось неизменным Бориным вопросом – Как насчёт? – и выразительно счёлкал пальцем по щеке.
Я обычно не хотел. Но в тот раз произошло по-другому. Я тоскливо шагал по пирсу, не зная чем себя занять в этот солнечный вечер, как вдруг раздалось знакомое «или в морду хош!». Так и есть. Лейтенант Боря шел ко мне с обычным вопросом – «Как насчёт?», и неожиданно для себя я ответил – «А давай!».

Это утверждение настолько озадачило Борю, что он чуть не упал от удивления. Переспросив меня вторично и убедившись, что я действительно говорю правильные слова, он немедленно изложил план операции.
- Значит так! – деловито начал он – Через пятнадцать минут уходит автобус в Приозерск. Там мы с тобой идем в столовую, ресторанов там нет, потому как пограничная зона. Берем бифштекс с яйцом, можно с двумя, а спиртик вот он родной! – улыбаясь и топорща свои усищи, он продемонстрировал мне приличный штоф, который солидно булькнул торпедным спиртом.

В этот городок я ещё не добирался, так как, по рассказам других, впечатление он оставляет не ахти какое. Обычная Российская глубинка с минимумом развлечений по тем временам. Но в этот раз меня прельстила перспектива съесть бифштекс и именно с яйцом. Тот первый Таллиннский бифштекс, съеденный мною в первый день пребывания в этом городе, по-видимому оставил глубокую борозду в памяти.

Обеденный зал Призерской столовой был поровну разбит на две части. Над одной частью висел грозный плакат «Приносить и распивать спиртные напитки, строго запрещено! Администрация». Эта половина зала, посетителей не привлекала, все столы были пустые. И наоборот, другая его половина, но без запрещающего плаката, веселила глаз публикой, которая принесла и, не скрываясь, распивала запретные напитки. Нам надо было туда, так как у нас по Жванецкому «с собою было».

На наше счастье, очень быстро освободился столик именно на этой половине. Поприветствовав официантку и получив вожделенные бифштексы, мы приступили к пиршеству. А когда взглянули на часы оказалось, что последний автобус на базу уже ушёл.
Между нами и кораблём лежало 30 километров лесной дороги. Подъем флага на корабле в 8 часов утра, на котором морскому офицеру, если не  хочешь иметь крупных неприятностей, полагается быть, хоть кровь из носу. Это незыблемый морской закон! Именно этот закон, выбрасывал как на пружине моряков из женских постелей по утрам и заставлял, отрывая от себя умоляющие женские руки, надо было бежать на корабль как наскипидаренный.
Так было и с нами. Здесь и сейчас, на глухой лесной дороге.

Стараясь не сильно нарушить удовольствие от болтающихся в животах бифштексах с яйцами, щедро политые спиртиком, мы вразвалочку двинулись по дороге. Сначала шли молча, находясь в процессе переваривания и протрезвления. Затем вслух стали вспоминать, что обычный солдатский шаг 4 километра в час.
Быстро прикинули, что если уже два ночи, до подъема флага осталось шесть часов. Шесть раз по четыре, равняется только двадцать четыре километра, а нам надо тридцать. Какой там солдатский шаг, надо было переходить на мелкую рысь. Моряк без тренировки, рысью бегать не может. Что-то надо было придумывать и срочно.

Дорогой мой читатель, расскажу тебе по секрету. Если хочешь успеть к подъему флага, надо идти быстро, а чтобы идти быстро надо петь. Петь надо не песни, а строевые марши. Русские композиторы оказывается хорошо знали эту хитрость и все марши, которые мы трам-там-там тогда пели, прибавило нам скорости.

Просто орать трам-там-там, скоро наскучило, нужны были слова, и я вспомнил курсантские годы, Черноморский курорт в Сухуми, двух красивых загорелых наших с Юркой Басиным подружек. Вспомнил и походную песенку, которой мы подбадривали девушек, когда надо было идти на дальний пляж.  Ходить девушки не любили, но на этом пляже был песочек, и, самое главное, не было народу, а значит можно было всласть пообниматься. Но на этот пляж надо было дойти. Помогала песенка.

Продолжение:

Другие рассказы автора на канале: