Пекарня, где работала Татьяна, открывалась в семь утра. Ещё темно, город спит, а внизу, в подвальчике, уже тепло от раскалённых плит и пахнет дрожжами, маслом и сахарной пудрой. Татьяна любила эти предрассветные часы. Здесь всё было просто и ясно: замесил тесто, следи за духовкой, доставай румяные булки. Здесь она чувствовала себя на своём месте. А к двенадцати, передав смену, возвращалась в их съёмную двушку на окраине, где её ждали уже другие заботы.
Муж её, Виктор, мастер на заводе, уходил рано, приходил поздно. Денег хватало, но о собственном жилье можно было только мечтать. Над ними, как дамоклов меч, висела старая квартира свекрови, Любови Михайловны, в хорошем районе. Квартира была темой каждого её визита.
—Витенька, ты у меня хороший, — говорила Любовь Михайловна, наливая сыну крепкий чай, даже не глядя на невестку. — Трудишься, семью кормишь. Но я вот думаю, кому свою квартиру оставить. Конечно, хочется, чтобы достойным людям досталась. Наш племянник, Андрюша, тот уже адвокатом стал. Его дети в гимназию ходят. Им бы простор очень кстати.
Татьяна молча сидела, смотря в свою чашку. Она знала, что «достойные» — это не они. Она, Татьяна, всего лишь продавщица в пекарне, «без роду, без племени», так как-то обмолвилась свекровь. И их съёмная квартирка с облупившейся краской, по мнению Любови Михайловны, была им самым подходящим местом.
Племянник свекрови, Андрей, считался «достойным»: адвокат, женат на дочке её подруги, есть ребёнок. Про него Любовь Михайловна говорила с придыханием, а про сына и его жену — с холодным безразличием. Угроза лишить наследства висела над ними постоянным туманом, отравляя редкие спокойные дни.
— Витя, давай хоть на первый взнос скопим, свою ипотеку возьмём, — предлагала Таня вечерами.
— Какая ипотека? Откуда деньги, всё хозяину квартиры отдаём? Работаем как волы, а еле концы с концами сводим.
Виктор избегал разговоров, замыкался в себе. Ему было проще молчать, отмахиваться. Его главным аргументом были деньги, которые он приносил, и тяжёлая работа, после которой ему «не до разборок». Татьяна же, после смены в пекарне, бежала на рынок, готовила, стирала, убирала их скромное жильё. Она будто пыталась заработать право на уважение, на место в этой семье трудом, вдвое большим, чем у других.
Всё изменилось, когда Любовь Михайловна, выходя из магазина, поскользнулась на скользкой ступеньке. Перелом шейки бедра. Больница, операция, а потом неизбежный вопрос: что дальше? Квартира её была на третьем этаже без лифта.
— Забирайте меня к себе, — заявила она Виктору, лежа в палате. — Я одна не справлюсь. Или я вам квартиру не оставлю. У Андрея условия хорошие, он с радостью меня примет. Но я хочу дать вам шанс.
Виктор, бледный от напряжения, умоляюще смотрел на Таню.
— Тань, ну что делать? Выкрутиться надо. Поможешь? Она ведь ненадолго, встанет на ноги — и обратно.
Татьяна молча кивнула. Она не могла сказать «нет» — не из страха, а из того самого чувства долга, которое в неё вбили с детства: надо помогать, надо терпеть, ты же женщина.
Любовь Михайловну привезли. И каторга началась.
Всё легло на Татьяну. К пяти она уже была на ногах, чтобы успеть приготовить завтрак свекрови, помочь ей с туалетом, перестелить постель. Потом бегом на работу. В обеденный перерыв — рысцой домой, разогреть обед, снова помочь Любови Михайловне. Вечером — массаж ног, чтобы не было пролежней, лекарства, ужин, уборка. Виктор же самоустранился с поразительной лёгкостью.
— Я денег приношу, — говорил он, когда Татьяна, валясь с ног, пыталась поговорить. — Я на работе устаю так, что мне не до этого. Ты, Тань, хорошо справляешься. Ты крепкая.
«Крепкая». Это слово стало ей ненавистно. Оно оправдывало всё: его равнодушие, бесконечные требования свекрови, её собственную измождённость. Любовь Михайловна, прикованная к постели, стала требовать больше внимания. Суп слишком солёный. Компот слишком кислый. Телевизор громко работает. Она наслаждалась своей властью, данными ей обстоятельствами и сыновним бессилием.
— Танечка, подойди сюда! У меня одеяло сползло. И чай мне сделай свежий.
— Сейчас, Любовь Михайловна.
— Принеси мой телефон и набери Андрюше, мне надо с ним поговорить.
Разговор с племянником был отдельным ритуалом. Любовь Михайловна говорила с ним сладким, проникновенным голосом, которого Татьяна никогда не слышала в свой адрес.
Прошло полгода. Год. Надежды, что свекровь «встанет на ноги», таяли. Врач только разводил руками: возраст, сложный перелом, нужно время. Татьяна превратилась в тень. Синяки под глазами не проходили, руки от постоянной работы и стресса дрожали. Она молчала. Терпела. Ради чего? Ради Вити. Ради призрачной надежды на благополучие в доме. Ради туманной мысли, что если она выдержит, то, может, станет своей.
Перелом наступил в обычный вторник. Татьяна вышла в магазин за кефиром, но на полпути вспомнила, что забыла кошелёк. Вернулась. В прихожей тихо. И тут из приоткрытой двери комнаты свекрови донёсся голос. Звонкий, бодрый, полный торжества, которого Татьяна никогда от неё не слышала.
—Андрюш, ты не волнуйся. Потерпи ещё немного, я тут извожу эту дуру, она всё стерпит ради Вити. Думает, квартиру зарабатывает. Наивная. Как же, дождётся! Терпения ей не занимать, как ломовой лошади. А ты пока бери семью и заезжайте в мою квартиру, живите там… А наша договорённость в силе: как только мне лучше станет, переоформлю на тебя. Я тут всё держу под контролем. Они меня и дальше будут обслуживать, останусь у них.
Татьяна не помнила, как вышла на лестничную клетку. Она стояла, прислонившись к холодному бетону стены, и в ушах гудело. Не от обиды — обида была мелким, уже пережитым чувством. Нет. Это было холодное, всепоглощающее осознание. Её год жизни, её здоровье, её силы — всё это было обменяно на лживую надежду. Её доброту и терпение приняли за слабость и использовали как инструмент. И самое главное — её муж, её Витя, знал. Он не мог не понимать, что происходит. Он просто предпочёл не замечать, прикрываясь деньгами и удобной ролью сына.
Она спустилась вниз, купила кефир. Вернулась в квартиру. Вошла в комнату к свекрови. Та, увидев её, снова надела маску страдальца.
—Ох, наконец-то. Я тут с голоду чуть не помираю.
Татьяна поставила пакет на тумбочку и посмотрела на Любовь Михайловну. Взгляд её был пустым, безразличным.
—Сейчас всё будет, — тихо сказала она и вышла.
Весь вечер она была спокойна, как никогда. Собрала вещи Любови Михайловны в две большие сумки. Аккуратно, без суеты. Сложила лекарства, документы, одежду. Виктор, увидев это, нахмурился.
—Таня, это что ещё? Мама что, куда-то собирается?
—Да, — ответила Татьяна, не отрываясь от дела. — Уезжает.
—Куда это?
—Сейчас узнаешь.
Она взяла телефон, нашла в записной книжке номер того самого Андрюши-адвоката и набрала его.
—Андрей? Это Татьяна, жена Виктора. Ваша тётя Любовь Михайловна ждёт, когда вы её заберёте. Сегодня. Вещи собраны. Да. Нет, не завтра. Сегодня. У вас ведь большая квартира, вы хотели о ней заботиться. Вот и прекрасный случай.
Виктор покраснел, схватил её за руку.
—Ты с ума сошла?! Что ты наделала! Мама! Мама, ты слышишь?
—Слышу! — из комнаты раздался пронзительный, истеричный крик. — Эта мегера меня выгоняет! На улицу! Витя, не пускай! Ты же мой сын!
Татьяна высвободила руку. Она подошла к порогу комнаты, где Любовь Михайловна, забыв про больную ногу, сидела на кровати, трясясь от ярости.
—Ваша квартира остаётся при вас, — сказала Татьяна ровным, бесстрастным голосом. — И ваш сын — тоже. Я — «чужая кровь». Я это помню каждый день вот уже год. И забота моя, и терпение моё для «чужих» закончились. Сегодня. Теперь вы, родные, разбирайтесь сами.
—Ты не смеешь! Ты квартиры не получишь! — вопила свекровь.
—Мне она и не нужна, — тихо ответила Татьяна. — Я хотела только нормальной жизни. Но это, оказывается, не то же самое.
Она повернулась к Виктору. Он стоял, разинув рот, не в силах связать двух слов. В его глазах читался не гнев, а панический, детский ужас от того, что привычный мир рушится, и ему придётся что-то делать самому.
—Я съезжаю. Ключи оставлю на столе.
Она взяла свою заранее собранную сумку. Прошла мимо орущей свекрови и остолбеневшего мужа. Вышла на лестницу. Дверь за ней закрылась, заглушив крики.
Спускаясь вниз, она вдруг почувствовала невероятную лёгкость. Будто с плеч свалилась та самая гиря, которую она тащила целый год, думая, что это часть пути. Она вышла на улицу. Воздух был холодным, свободным и удивительно лёгким. Она шла, не зная точно, куда отправится сейчас — может, к подруге, может, в гостиницу. Но это было неважно. Важно было то, что за её спиной осталась прошлая жизнь. Чужая, вымощенная её трудом и наивностью, тюрьма. А впереди, в весеннем прохладном воздухе, пахло свободой и новыми надеждами.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Читайте новый рассказ - Отказалась работать у свекрови на даче и сделала то, что так давно хотела.