1. НАЧАЛО
Обсуждение в курилках гальюнов учебного корпуса новости о том, что штурманский факультет моего Высшего Военно-Морского училища, весной отправляется в кругосветное плавание, началось где-то в середине зимы.
Я, курсант третьего курса штурманского факультета, полностью подходил под объект этой военно-морской травли, но погрузился в эту новость одним из самых последних.
В отличие от обычной горластой говорильни на всякие обожаемые мужиками темы - от перечня выпитого вчера, до заковыристых капризов знакомых девушек, травля про поход, обсуждалась шёпотом, так как над этим витал гриф совершенной секретности.
Для курсантского устного телеграфа, в те времена, никаких грифов не существовало. Надо было только понижать голос до шёпота и постоянно оглядываться, чтобы вовремя заметить очередного подкрадывающегося «стукача», каждого мы знали не только в лицо, но и по фамилиям.
Как уж случилось, что курсантский телеграф донес эту жгучую и завистливую новость сначала на артиллерийский, а затем и на минно-торпедный факультеты, остается загадкой до сих пор. А вот наш штурманский факультет, который и должен был стать героем похода, был окружен информационным вакуумом.
Мы тридцать пять штурманов, все до одного кандидаты в будущие училищные герои, о грядущих днях нашей славы, а значит и справедливого гнева всех остальных обделённых, ничего не знали. «Подумаешь», думали обделённые – «сподобились загранки!?». Ничего нам не говорили назло.
2. ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ
Но, по словам директора моей школы Гуревич – «Шила в мешке не утаишь!». Так он объяснял на общем собрании школы нам десятиклассникам, что девочка Лена из соседней школы, забеременела от ученика нашей же школы – «подлеца» Акопяна, моего хорошего приятеля, между прочим.
Так как я оказался последним, кто узнал о героических похождениях «дружбана», то дал сильную обиду на него. А когда я узнал, что на интимные встречи с Леночкой сидеть в шифоньере и подглядывать, этот самый Акопян приглашал Женьку, я обиделся очень – «Почему Женька, а не я?».
Женькино подглядывание, а по современному «ля мур а труа через замочную скважину», закончилось в дальнейшем женитьбой Женьки на Леночке вместе с её ребёночком от «подлеца» Акопяна отца. Возможно это перст судьбы! Кто знает, что было бы со мной и с Леночкой если бы в шифоньере сидел и подглядывал я?
Молодые люди! Подглядывать нельзя, а то, потом возможно, надо будет жениться на объекте подглядывания, а вам, например, не хочется?!
Как оказалось по ходу дальнейшей жизни, мой директор школы, с прозвищем «нос» или «паяльник», был прав, когда говорил, что все тайное обязательно становится явным - поздно или рано! Как в случае со школьницей Леночкой.
Ещё немного о директоре. Прости читатель, накатывают на меня воспоминания далёкой юности. Директор был высокий, страшно худой человек. Ходил он по школьным коридорам, обязательно в черном костюме и черных же туфлях, высоко задрав голову, сверкая своими восточными глазами и часто шмыгая огромным носом. Природа постаралась над ним так, что нос бросался в глаза сразу. Он был огромным, бугристым и, почему-то, всегда мокрым, отсюда и шмыганье.
Как и полагается у учеников школы, директор имел прозвище «Нос». Это прозвище часто красовалось на брюках директора. Делалось это так. На учительском стуле в зеркальном отображении мелом писалось это обидное слово. Директор, учитель истории, входил в класс, садился на стул и оп-ля – сзади на штанах четко отпечатывался «нос». Более того! Школьный хулиган Алик Решетников, по прозвищу «бандит», писал это слово на ладошке и ухитрялся прислонять её к директорскому пиджаку сзади. Эффект получался, как от стула.
В школьном коридоре на перемене начиналось представление. По коридору вышагивал директор, за ним толпой шли школьники, прыская в ладошки. Хождение по коридору, во главе с директором удивленным необычной тишиной на перемене, продолжалось до тех пор, пока эта тишина, не выбрасывала из кабинета женщину завуча. Догадываясь о причинах, она, махнув рукой на субординацию, решительно утаскивала школьного начальника к себе в кабинет. Через мгновение она выскакивала и грозила школьным шалунам кулачком.
Другое прозвище «паяльник» употреблялось учениками для предупреждения опасности.
Когда на перемене, старшеклассники в уборной закуривали папиросы, а младшие стояли возле них и клянчили «оставить зубнуть бычок», если от входной двери раздавался предупреждающий крик «Атанда! Паяльник!», «бычки» немедленно тушились о ладонь, прятались в карман, с целью экономии курева, ширинки на штанах расстегивались, и у всех мальчишек на лицах появлялось выражения страшной озабоченности процессом опорожнения организмов.
Это не помогало. Директор входил быстрым шагом, нос его шмыгал и принюхивался, а руки были расставлены в стороны, чтобы удержать беглецов. Всякое слезливое объяснение – «Да я что …Да я не курил…!» не помогало. Герчиков всех записывал в свой кондуит, а записанного пацана ждала порка папиным ремнем, после беседы родителя в директорском кабинете.
Единственный, кто спокойно избегал этой экзекуции, был Алик, который просто из окна уборной на третьем этаже спрыгивал на землю. Проблемой для него было, как потом опять войти в школу, вход которой охранял сторож азербайджанец, по прозвищу Герасим. Прорваться мимо него не мог никто, а Алик мог. Отчаянный был парень. Потом стал хорошим спортсменом. Помогли прыжки из уборной!
Счастливое школьное детство, прости нас Гуревич!
3. ВОЙНА СО ШТУРМАНАМИ
Ситуация в училище накалялась. Чтобы было понятно, объясню. На штурманском факультете училось всего тридцать пять человек. Артиллерийский и минный факультеты насчитывали триста курсантов.
Такая диспропорция объясняется тем, что на боевом корабле артиллеристов и минеров – торпедистов тьма - тьмущая. Вся эта корабельная толпа офицеров, измученная процедурой смазки пушечным маслом стволов орудий и густой тавотной смазкой корпусов торпед, не говоря о вереницах мин, с тоской взирала на командирский мостик. Там, в неге и холе, прохаживался в гордом одиночестве штурман боевого корабля. Он на корабле один, максимум бывает два. Как сейчас не знаю.
Лениво взирая с высоты корабельного мостика на палубную суету, штурман изредка, но элегантно протирал ваткой, смоченной спиртиком, штурманскую оптику, как полагается по инструкции. Насчет спиртика это я конечно загнул. Корабельная оптика изначально и всегда, протиралась рукавом кителя, а спиртик, обычно, убирался внутрь персонального шкафчика штурмана.
Вы должны знать, что штурманская протирочная жидкость, всегда была любимым угощением артиллеристов и торпедистов. В трудную и скользкую пору жизни, эта офицерская рабочая косточка, заискивающе скреблась в штурманскую рубку. По своему опыту скажу – не было и, сейчас надеюсь, нет на флоте штурмана, который бы отказал страждущему артиллеристу или там минеру, заветные двадцать грамм, а когда совсем плохо и все тридцать в мензурке.
Выпив эту малость, крякнув и занюхав чем придется, такой бедолага немедленно расправлял крылья и опять готов с криком – «Полундра! Пушки к бою!» – бодро занять свое место в героических рядах защитников Отечества.
Что самое удивительное оптика оторванная таким манером от спирта, российский флот не подвела ни разу. Но зато, сколько было спасено офицерских душ в тоске по берегу и оставшихся там любимых.
Конечно, всем завидно, что штурман ходит по корабельному мостику один. Запросто общается с «батькой» командиром, а тот его внимательно слушает. Корабельное офицерство знает, что в море штурман для них роднее горячей и страстной жены, так как в его руках безопасность их жизни. И зависть уходит, как утренний туман.
Знает свою ответственность и штурман, потому и не спит, несет бессменную вахту весь поход. Носится он козликом между пеленгатором, секстантом, компасом и картой, хлопочет над прокладкой курса корабля. Вдвоем с командиром они стоят на страже безопасности экипажа и корабля.
Поэтому-то штурман на флоте «белая косточка» офицерства. Но до этой «косточки» надо ещё доскрестись, пройти испытания курсантской жизнью в училище.
Вчерашнему школьнику, очень трудно объяснить, почему на каждых десять курсантов других факультетов училища существует только один курсант штурманского факультета. Так как это трудно понять, командование училища и не объясняло. Оно мудро рассуждало – придут «салаги» на флот и там все расставится по своим местам само собой. Что, кстати, всегда в жизни и происходило.
А пока оно так мудрствовало в тиши своих кабинетов, все наши тридцать пять пацанов подвергались гонению и мужской подначке, которая бывает, очень даже обидной.
Продолжать жить в этих условиях штурманам помогали три способа: либо не обращать внимания, либо ржать вместе со всеми над собой же, либо самому жутко «подначить», но после этого надо было «делать ноги» и очень быстро. В последнем способе мы очень даже преуспели. Скажу больше, один из наших по фамилии Чаговец, стал чемпионом училища в беге на долинные дистанции.
Странный был этот паренек. Туго думающий в обычной жизни, он блестяще выглядел на семинарах по навигации, астрономии и…беговой дорожке. Он и ещё два парня Дубинин и Бондаренко, по училищной кличке Бон, были выходцами из крестьянских семей на Украине. Поэтому образовали «землячество». Окончили они сельские школы, и попали в училище по республиканскому комсомольскому набору.
Я то же по этому набору в училище поступил. При этом, в комсомольцы меня принимали одновременно с записью в училище. Налево столик, где записывали в комсомол, а направо - в список кандидатов, для поступления в Военно-морское училище.
Вот так было! А мы все думаем, гадаем, отчего это «перестройка» в нашей стране произошла? А потому что…!
4. КОМСОМОЛЬСКИЙ НАБОР
В год моего поступления в училище, все было необычно. Комсомольский набор означал скидку, на приемных экзаменах, в том числе, на уровень качества обучения в сельских школах. Далее. До моего набора, училище выпускало военно-морских офицеров общего профиля. И вот, командование решило ввести специализацию в обучении. Получилось, что, впервые в истории училища в этот год было создано три факультета.
Начальству пришлось попотеть, чтобы рассортировать по факультетам принятых в училище курсантов. Приличия ради, сначала нам предложили – сообщить свои личные пожелания, кто где хочет учиться. Честно скажу – первым моим желанием было пойти в артиллеристы, ну а если не получится, то в минёры. Ни о каких «белых штурманских костях» я и не думал.
Объяснение простое. Ещё в учебном отряде училища, до сдачи экзаменов, образовалась группа «корешей», куда входил и я. Чувство стадности и двигало нашими пожеланиями – хотим в артиллеристы и все тут!
И вдруг, после экзаменов и прочтения фамилий зачисленных в училище, я обнаружил себя в малюсенькой группе курсантов. Удивлению и возмущению не было предела, когда я понял, что меня зачислили в штурмана.
Базар и «качание прав» на военной службе не допустимы, и пресекаются жестко. Когда я пискнул, что не хочу в штурмана, а хочу в артиллеристы мне строго объяснили, что моего мнения никто и не спрашивает, а за пререкания я вне очереди три раза буду драить гальюн.
Драя гальюн третий раз, я на свежую голову с ужасом догадался, что на штурманский факультет, меня «пристроили» моя мамочка и бабушка.
Все объяснялось очень просто. В моей семье не было крепкой мужской руки, так как родной папаша вместе с этой самой рукой, канул в неизвестность, в моём трехлетнем возрасте. В результате, я вырастал, с младых ногтей без карающего отцовского ремня.
Попытки моих женщин, учить меня по мужски битьём теннисной ракеткой, прерывались моим возмужавшим и окрепшим телом здоровенного оболтуса. Ракетка оказывалась в моей руке, а женщины от бессилия сами рыдали вместо меня. Критический возраст «оболтуса» и следующая вместе с этим дурь в голову, заставили моих любимых женщин найти и призывать на помощь мужчину.
Такая помощь обнаружилась в нашем доме, этажом выше. Семья морского офицера с сыном младше меня, снимала там квартиру. Офицера звали дядя Миша, а сына Славиком. В результате сговора с ним моих женщин меня стал брать на рыбалку. Всё это оказалось для меня судьбоносным, но выяснилось позже.
Рыбалка на Каспийском море принесла мне улов в семь жирненьких селедок, которых мои женщины радостно зажарили. Сын Славик на тесный контакт со мной не шёл, так как сразу же получил от отца – дяди Миши - звонкую оплеуху, после первого же выкуренного со мной папиросного «бычка». До танцев и девочек он ещё не дорос, и поговорить с ним было просто не о чем. Дружба текла вяло и также вяло затухла, тем более, что вскоре семья морского офицера уехала.
Куда они уехали, я не знал, а моя мама знала. Дядя Миша осел всего лишь в пригороде нашего города Баку и стал секретарем парткома училища, в которое я поступал. В самом начале мы с ним там накоротке встретились, поговорили о предстоящих экзаменах, и я о нем забыл.
5. ЗАГОВОР МОИХ ЖЕНЩИН
Но не забывала мама. В один из своих тайных приездов в училище, она с дядей Мишей поговорила как большевик с большевиком, в результате, кроме состоявшейся рыбалки, он взял ещё и шефство над моей судьбой, но теперь уже в училище.
Тогда я ещё не знал, что может секретарь парткома училища. Но после моего попадания в штурмана, кое-что мне стало понятно. Конечно же мудрый дядя Миша знал, что делал! Он выбрал мне блестящую флотскую профессию, за что я ему бесконечно благодарен. К слову говоря, по окончании училища распределение на Балтийский флот, я молоденький лейтенантик, получил не без его совета и участия.
Теперешним умом, я с благодарностью принимаю мамины хлопоты. Мужики! Мамы и женщины в мужицкой жизни сила не мерянная, давайте их любить и холить всегда! Согласны? Тогда вперед!
То, что меня будут учить на штурмана, я вчерашний школьник, не мог оценить своим скудным жизненным опытом.
На поверхности этого события было то, что мои «дружбаны», вошедшие в ряды артиллеристов, дружно меня запрезирали. Мои горячие объяснения, что я не виноват, действия не возымели. И только когда они узнали про три ночных драения гальюна, которые мне достались за героические попытки противоборствовать морскому дисциплинарному уставу, несколько их ко мне приблизило.
Обиженных на флоте, как и в целом по России, жалеют! Но дистанция между нами все равно оставалась, хотя и давала мне некоторое преимущество, в издевательствах артиллеристов над штурманами. Я не убегал, и то хорошо.
Теперь вам понятна обстановка существования маленькой группки пацанов – будущих штурманов, в окружении многочисленных арт – мино – торпедистов. И вдруг, на это хрупкое сосуществование, накатился девятый вал - перспектива заграничного плавания. И для кого? Это же надо такое придумать: – для презренных, штурманюг! Почему такая несправедливость? Куда смотрят адмиралы? Почему? Ну, штурмана держитесь у нас! Прямо знаменитое: «Ну, заяц! Погоди!».
Возмущению минеров совместно с артиллеристами не было предела.
Ехидства ради, они нас и не погружали в эту важную информацию, обсуждением которой, в последнее время, жило всё училище, кроме нас. При приближении штурманов, разговоры стихали, все как-то загадочно смотрели на нас, а мы ничего не понимали и, на всякий случай, готовились к какой-то очень заковыристой каверзе против себя. Предчувствие опасности, нас штурманов сближало и сплачивало. Почти как в старой морской балладе – «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!».
6. НАЧАЛО "ПАРАДА"
Но парад все не наступал и не наступал, а мы пока яростно курили махорку и сторожко озирались все время, ожидая подвоха.
Курсанту училища полагается курительное довольствие. Тогда это означало: на месяц три пачки сигарет «Прима» в красной упаковке, без фильтра и пять пачек махорки. Сигареты, для «фасона», курились только на прогулках с девушками, а в обычной жизни народ «палил» эту самую махру.
С курением на флоте строго. Дымить матросам на корабле можно только на полубаке (на корме) возле бачка с забортной водой на четверть емкости. Об эту воду с яростным треском и тушатся огромные цигарки с махрой.
Так же строго обставлялся процесс курения и в училище. Баталеры, при общем нашем согласии, разрывали пачки с махоркой в алюминиевые плошки, которые стояли рядом с бачком водотушения самокрутки – «козья нога». Для сворачивания этой «ноги» каждый курсант в кармане носил аккуратно согнутый огрызок газетного листа. У каждого свой.
В этом заключался потаенный смысл.
При курении махорки, газетная бумага придает специфический привкус дыму, поэтому у каждого было собственное пристрастие к разным газетным издательствам – на вкус и цвет, как известно, товарищей нет! И всё же, по общему мнению, газетный лист «Правды» и «Комсомолки» отдавали запахом горелой шерсти, и использовались редко. Мне, помню, нравился «Советский спорт».
«Козья нога», кто не знает, сворачивается так. От газеты отрывается кусок, размер индивидуальный. Из него сворачивается фунтик, проклеивается собственной слюной, желательно пожирнее, и загибается буквой «Г». В широкую часть фунтика, щедрой рукой – «Чего там махру экономить, вон её сколько!» – засыпается зернистое чудо крестьянской мысли. Всё это поджигается и с обоих концов «ноги» начинает валить вонючий желтый дым.
Принюхаешься с полчаса и ничего, вполне даже можно курить без противогаза. Свойство этого курительного приспособления заключается в том, что оно стреляет жгучими искрами, нанося непоправимый вред штанам, если курить сидя и увлеченно слушать чью-то травлю про любовь.
Курение в учебном корпусе допускалось строго по расписанию в перерывах между лекциями. В гальюнах жилых кубриков – в личное время.
7. БУТСЫ
Как только на перерыв звенел звонок, корпус начинал сотрясаться от топота молодецких ног курсантов по коридорам, одетых в бутсы второго срока. Бутсы, или в курсантском наречии «гавнодавы», это ботинки из грубой кожи, на резиновом ходу сшитые по старинному морскому фасону.
«Давами» они назывались потому, что имели очень широкие твёрдые как камень носы. Носы делались специально, чтобы спасти ноги зазевавшегося моряка, от случайно упавшего на ноги якоря или чего нибудь потяжелее, мачты, например.
«Второй срок» означает, что эти ботинки уже носили пару молодцов. Разношенность их не поддаётся описанию. С учетом этого обстоятельства, я каждый раз привыкал к ботинкам и отрабатывал для них способ хождения.
Самым трудным было сделать первый шаг, так как стопа в ботинке болтается как «цветок» в проруби. Разогнав ногу внутри ботинка, надо сильно ею взбрыкнуть. От этого ботинок взлетает вверх, а с ним и нога. Дальше все просто. Не надо сопротивляться и «давы» сами понесут тебя по курсу вперёд. Походка, правда, получается какая-то подпрыгивающая, но ничего обвыкаешь быстро.
Сложно затормозить. Тут помогает прием конькобежца. Как только ботинок поймет, что ты уже не хочешь идти за ним, он прилипает к палубе и по ней происходит некоторое скольжение до окончательного торможения.
На неопытный взгляд, картина не очень понятна: почему моряки сначала идут подпрыгивая, а потом некоторое время скользят?
Объясняю! Стальная палуба на военном корабле после большой приборки, обязательно смазывается жидким маслом, чтобы не ржавела. Если баталер забыл курсанту поменять ботинки с резинового хода на кожаный, то между корабельной палубой, и ботинком с хозяином, образуется масляная пленка, по которой можно скользить без остановки от носа до кормы.
По всем законам трения в этом случае, человек самостоятельно уже ничего не может сделать и если бы не ограждение из лееров, то на скорости можно уехать и за борт. Хорошо если корабль стоит у стенки. А если в море? А если ещё и штормит…?! В море, опытные боцмана назначают специальных матросов – «ловцов». «Ловец» бросается едущему в ноги, и оба кубарем летят на палубу. «Дав» на резиновом ходу, живет собственной жизнью и его можно остановить только так.
В коридорах учебного корпуса полы были паркетные, хорошо натертые, поэтому разогнавшись можно было за «давом» к гальюну подъехать на скорости. Тормознуть, держась за ручку двери, и на полном ходу влетать во внутрь, чтобы первым оказаться у махорочной бадьи.
В этом была некая лихость, которую каждый и старался проявить. В результате ручки дверей частенько отлетали. Мичмана ремонтники с этой проблемой справлялись, сопровождая замену ручки «не злым», но непечатным словом в адрес «салаг» курсантов.
8. КУРИЛКА
В курилках текла особая жизнь. Здесь можно было обменяться новостями, обругать старшину, отматерить ротного, послушать интересную травлю, самому рассказать что-то, так как заинтересованных слушателей вокруг было много.
Вот именно в курилках «шило», как говорил Гуревич и выглянуло из мешка. В один прекрасный день информационная блокада штурманов прорвалась.
Мы с удивлением и радостью узнали, что:
- мы штурмана отправляемся в поход вокруг Европы, а затем на Север в порт Мурманск;
- поход является штурманской практикой;
- в походе мы будем не одни, а курсанты-штурмана других училищ;
- ориентировочно, поход планируется на май, по спокойному после зимних штормов морю.
Информация была нам «слита» минерами, а потом уже подключились артиллеристы. Все сопровождалось ехидством и насмешками, чтобы скрыть собственную неудовлетворенность и зависть, но это мы поняли потом.
Зависть, являясь плохим чувством, плавно перетекает в заискивание. Нечто подобное стало постепенно проявляться в наших отношениях с арт-мино-торпедистами. Им вдруг прибредилось, что мы будем заходить в порты разных стран. Начали сыпаться заказы, как у грузинских автомехаников из города Телави, которые просили лётчика Бубу Кикобидзе привезти им из-за границы кто презервативы, кто гайки 10 на 5 и другое.
От этих просьб, наши носы и подбородки начали медленно, и незаметно для их владельцев, задираться вверх. Между всеми факультетами училища начали зарождаться новые, но странные межличностные отношения.
С удивлением я обнаружил возле себя прежних дружбанов, которые как-то незаметно, стали опять кучковаться вокруг меня. Если раньше меня неизменно окликали «эй, длинный!» или «эй, складной!», то постепенно, и все чаще, я стал слышать свое имя. А один особенно хитрый - Витя Кочкин, вспомнил даже моё отчество, и обращался «слушай Митрич!».
Неизменно дружески обнимал за плечи и уводил куда-нибудь в угол. Там предлагал вместе «завалиться» в очередное увольнение к его девушке, у которой есть красивая подружка. При этом он хитро подмигивал и говорил какие-то сальности.
Вокруг Чаговца, Дубинина и Бондаренко «захороводили» украинцы. Они вместе пели грустные украинские песни, закусывая тоскливые слезы салом – украинским наркотиком.
Остальных штурманов, расхватали другие республиканские землячества и образовалась дружеская идиллия. Все опять дружили с нами.
Училищное начальство поняв, что все училище уже давно рассекретило письмо из Главного управления учебными заведениями Военно-морского флота, решило взять в руки инициативу.
9. ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО СЛОВО "ЕНТЬ"
Состоялось построение нашей штурманской роты. Перед строем вышел капитан первого ранга Иванов. Через слово, повторяя «енть», которое он перенял у нашего начальника училища адмирала Рамишвили , также в точности повторяя режущий жест ребром руки по ладони другой, кратко изложил суть предстоящего:
- Товарищи курсанты третьего курса штурманского факультета, енть! Родина, в лице Главного управления учебных заведений ВМФ, енть, доверяет вам, совершить переход из Севастополя в Мурманск под военно морским флагом нашей страны, енть! - после этого он распилил себе руку другой ладошкой, строго посмотрел на строй и продолжил
- Во время перехода состоится штурманская практика, енть! Будете вести штурманскую прокладку, енть! Индивидуальную прокладку, енть, будет сверять с прокладкой штурмана корабля, енть. По результатам, енть, будете получать оценки. Годовые экзамены, енть, будут засчитываться, енть, по этим оценкам, енть. Вопросы есть, енть?
С трудом пробравшись через эти «енть», мы поняли, что вопросов масса и самый главный из них – «Когда?». На этот вопрос, мы получили четкий и понятный ответ – «Когда надо будет, скажем! Рота смирно! Вольно! Разойдись!».
Капраз удалился, оставив нас наедине с ясной мыслью о том, что нам предстоит что-то интересное. Что за этим кроется, было ни хрена не понятно.
В курилке гальюна нашего кубрика было выкурено бесчисленное множество «козьих ног». Все озадаченно смотрели друг на друга. Уточняли, кто как понял. На бесчисленные вопросы о деталях был только один ответ – «Куда – то идем!», а что, как, когда, не понятно.
10. КАК ГОТОВЯТ ШТУРМАНОВ
Детали стали проявляться на лекциях по навигации.
Надо отдать должное руководству флота, штурманов из нас готовили классно. Денег на это не жалели. Лекционный зал представлял собой штурманский мостик корабля. Даже стены были раскрашены морскими волнами. Над ними летели чайки и альбатросы. Это вечные спутники корабля в море, кормящиеся объедками с камбуза, а потому любимцы коков.
У каждого из нас было рабочее место, до тонкостей повторяющее штурманское место на корабле. На него были выведены приборы: лаг - отсчитывал скорость, гудел гирокомпас, нежно покачивалась картушка магнитного компаса, отсчитывались обороты дизелей, на столах лежали карты и штурманский инструмент для прокладки курса.
Преподаватель с пульта управления вводил команды в показания приборов, что создавало полную иллюзию, что мы плывём на корабле.
Для того чтобы сразу после училища, новоиспеченный штурман мог грамотно включиться в ответственное дело – безопасность плавания корабля и его экипажа - денег не жалели и все было сделано по высшему классу.
Лекции по навигации вел капдва Новокрещёнов. Он трижды ставил мне двойки на экзаменах, а на четвертом, когда я без запинки справился со сложнейшими вопросами навигации, сказал:
- Так курсант! Теперь я могу сказать, что из вас получится хороший штурман! Ставлю пять!
Преподаватель он был классный. С курсантами держался просто, даже по-товарищески. Лекции читал с множеством шуток и прибауток. За это и стал нашим любимцем
Именно Новокрещёнов и стал нас погружать в детали предстоящего учебного похода.
Чтобы понять эти детали, надо рассказать про нашу кафедру навигации, астрономии и гидрометеорологии.
Начну так. Корабельный штурман, чтобы привести корабль из пункта «А» в пункт «Б», должен знать массу совершенно необычных для земного путешественника обстоятельств.
Если корабль идет вдоль берега, надо внимательно следить за поведением птиц – «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду, чайка ходит по песку, моряку несет тоску».
Надо отслеживать закат солнца – «Если солнце село в воду, жди хорошую погоду, если солнце село в тучу, жди моряк назавтра бучу. Если красно по утру моряку не по нутру!». Это так называемые местные признаки.
11. ПЛЕНВАТЬ ЗА БОРТ....
Между прочим, к морю, моряки обращаются на «вы» и выработали массу правил, чтобы ненароком его не обидеть. В море за борт нельзя плевать! Чтобы не притянуть бурю, на корабле категорически запрещено свистеть. За сотни лет плавания моряки подметили много всяких природных явлений и примет, запомнили их, и передавали из поколения в поколение.
Далее. На берегу стоят маяки. Если видно сразу два, жизнь штурмана прекрасна и удивительна. Достаточно посмотреть сначала на один, а потом на второй через пеленгатор на компасе. Если замерить угол, который при этом получается и потом нанести на карту, точка пересечения линий и есть место корабля в данный момент.
Если корабль идет в открытом море, то днем, как известно, светит солнце, а ночью сияет луна и видны звезды. Если так, то штурман вальяжно выходит на мостик корабля и меряет секстантом угол над горизонтом солнца, луны или звезд. Откорректировав местное время своего часового пояса, со временем на меридиане Гринвича в Англии и полистав слюнявым пальчиком таблицы ежегодного астрономического сборника, штурман наносит на карту место корабля.
Хуже, когда над головой ничего не видно. Тогда надо садиться к специальному – радиопеленгатору и выключив концерт джазовой музыки, прослушать попискивание радиомаяков. Повернув пеленгатор туда-сюда, можно нарисовать линии углов на карте и смело утверждать, что на их пересечении корабль сейчас и плывет на земном шаре.
Если штурман плохой и лекции по астрономии слушал в пол-уха, то место пересечения линий на карте может оказаться прямо в центре Лондона, или Парижа. Выглянув в иллюминатор, такой бедолага увидит бушующее море, а не блондинок с брюнетками. В Лондон, Париж к девушкам корабль под водительством такого штурмана не приплывёт, а вот на мель или на скалы, сесть очень даже может. Садились, садятся и будут садиться!
Про все детали таких катастроф, на флотах всего мира известно и мы дотошно их изучали. Совместно с нашими учителями, разбирали ошибки горемык штурманов, допустивших такое разгильдяйство. Главным в таком разборе было - что должен был сделать штурман, и что он не сделал.
Сейчас конечно штурманам легче, так как вокруг земли летают навигационные космические спутники. Включил прибор, и на шкале компьютера высвечиваются координаты корабля. Можно к нему подключить автопрокладчик и карандаш сам будет рисовать на карте курс, а штурман может в это время спокойно ковырять в носу.
Скукотища, по-моему! В училище, мы про наступление таких времён уже в те годы знали и заранее жалели штурманов – «А что если отключат электричество? А если спутник сковырнётся с орбиты? А штурман от секстанта и пеленгатора уже отвык! А командир кричит – штурман место?!».
Памятуя о коротких замыканиях электричества, наши мудрые учителя, ещё тогда выбивали из наших голов всякую мечтательную дурь про автопрокладчики. Они утверждали секстант, магнитный компас и пеленгатор будут преследовать штурманов всех времён и народов до скончания веков!
Благодаря нашим учителям, из нас делали настоящих морских штурманов. Они же учили, что морской офицер должен быть всегда наглажен, гладко выбрит, крепко надушен и слегка пьян. Шутники были наши каперанги и, видимо, лихие ребята не только в море, но и на берегу!
12. ШТУРМАНСКИЕ ПРИСКАЗКИ
Учиться у них было легко и весело. С их помощью, например, мы очень легко запомнили приметы фаз луны:
- Если вашей правой руке удобно гладить грудь молоденькой девушки, значит это серп молодой фазы луны, а если не удобно – значит луна старая. Понятно? Что? Ещё не держали в руке грудь девушки? Не приходилось или не давали? Ничего, ещё подержите, все у вас впереди.
А пока гладьте лунный серп, за не имением подходящего. Тренируйтесь, тренируйтесь, тренируйтесь, чтобы не оплошать, когда почувствуете под ладонью настоящий женский бюстгальтер. Не знаете, что такое бюстгальтер? Объясняю первый и последний раз – это женская узда, для поддержания «их сисек» в перпендикулярном положении.
Учителя особенно обращали наше внимание на ведение штурманского журнала.
- Штурманский журнал курсанты, это важный документ для военной прокуратуры. Именно его записи будут определять, сколько лет тюряги судьи дадут лично вам или не вам. Чтобы не дали вам, есть три важных закона. Первый – писать только карандашом, чтобы морская вода не съела запись. Закон два – «Вижу то, что наблюдаю, а чего не наблюдаю, того не вижу!» и никаких фантазий. Закон три – «Пишу то, что наблюдаю, а чего не наблюдаю, того не пишу!».
Заставляли хором повторять эти нехитрые законы выживания.
Простенькие вроде запоминаловки, а как они облегчают жизнь моряка! В этом я сам убедился по жизни и не только на флоте. Про фазы луны, особенно!
Все эти премудрости повседневной штурманской жизни, нам и предстояло закрепить во время учебного похода вокруг Европы, а далее - на Север.
Как объяснял капдва Новокрещёнов он нам завидует, так как каждый штурманец может только мечтать о таком учебном походе. Поход будет длиться примерно месяц. За это время мы пересечем несколько часовых поясов, в том числе и нулевой, проходящий через обсерваторию в Гринвиче.
13. ПРОГРАММА НА ПОХОД
Каждый день будем стоять две вахты – дневную и ночную. При этом во время ночной вахты должно быть обсервовано по звездам, как минимум три местоположения корабля. По окончании каждой вахты, должны быть сданы: карта с прокладкой курса, штурманский журнал и таблицы астрономических расчетов. На следующее утро каждый получит оценку в зачёт экзамена.
Суммарная оценка и станет экзаменационной по результатам года. Это немедленно вызвало наш радостный вопль, так как поход отменял годовые экзамены.
Выяснилось также, что вместе с нами в поход идут ещё четыре училища, в том числе, которое готовит политработников. Зачем политработнику штурманская практика нам тогда было не понятно, пока по флоту не разошлись два анекдотичных случая с замполитом линкора «Севастополь».
Анекдот – первый. Линкор снимается с якоря и выходит в море. Вечером идет командирский разбор у адмирала. Замечаний ни у кого нет. Вдруг поднимается замполит корабля:
- Товарищи! Мы вводим адмирала в заблуждение. Матросы неправильно передают информацию на командирский мостик. Сегодня утром после подъема якоря, что крикнули – «Якорь чист!». Это не правда. Якорь был весь в иле. Матроса, по-моему, надо наказать.
Говорят, что от хохота адмирал свалился под стол, где они с командиром линкора долго и весело ржали. Каждый, мало-мальски считающий себя моряком знает, что – «Якорь чист!» означает, что на поднятом якоре не висит якорная цепь соседа, или подводный кабель. То есть - на якоре ничего постороннего нет.
Анекдот второй. Этот же линкор. Адмирал дает учебную тревогу и вводную – «Пожар на командирском мостике!». По этой команде, молодой матросик хватает огнетушитель и начинает с ним возиться. Нервничает. Ничего не получается. Тогда, стоящий рядом замполит, хватает огнетушитель и хрясь его о палубу. Долбил он этот огнетушитель долго, пока командир у него этот огнетушитель не отнял. Вечером адмирал на разборе учения делает замечание замполиту:
- Товарищ капитан второго ранга! Как это получается - вы не можете отличить пенный огнетушитель от углекислотного. Там просто надо было отвернуть вентиль, а вы его беднягу о палубу! Я не понимаю, как можно учить матросов военному делу, если сами не знаете?
- А я товарищ адмирал если чего не знаю, то матросов учу партийным словом!
В этих анекдотах ещё раз о скрытых пружинах развала СССР.
Этого замполита за «партийное слово» и чистоту морских якорей, конечно же, с флота немедленно отправили в отставку. Политическое управление флота, узнав о том, что анекдоты про замполита уже ходят в матросских курилках и офицерских кают-компаниях, сделало свои выводы.
14. ЗАЧЕМ В ПОХОДЕ БУДУЩИЕ ПОЛИТРАБОТНИКИ?
Первым шагом этих выводов и было участие курсантов политучилища в штурманском походе. Учить политруков морскому делу, решили на штурманской практике.
Как мы выяснили у ребят из этого училища, о штурманском деле они знали только понаслышке. Потому весь поход они, скучая, простояли у бортовых лееров, покуривая хорошие папиросы «Казбек», нам всем на зависть. Вместо махорки и сигарет «Прима» им выдавали эти папиросы.
Сглаживало отношения то, что они под гитару очень хорошо пели и папиросами делились, если попросишь – «Закурить не найдется?». Скучно им было от безделья. Мы их поэтому жалели, но времени на жаление было в обрез, так как надо было выспаться перед следующей вахтой.
И ещё раз! А мы говорим почему «перестройка»? Потому что …!
Итак, цели были поставлены, задачи на предстоящий переход почти ясны, и мы начали подготовку к непонятному, но страшно интересному периоду в нашей курсантской жизни.
15. КАК НАС ПЕРЕОДЕВАЛИ
Каждый курсант имеет несколько комплектов обмундирования на все времена года. Самая ненавистная команда была по утрам – «Подъем! Форма одежды на физзарядку трусы, берет!» Если в окне моросил дождь, то жизнь казалась с копейку. Синея замерзшими телами, протирая спросонья глаза, спрятав ладони под мышки, для теплоты курсанты, кляня почем зря начальство, разгонял свои «давы» в утренней пробежке вокруг огромного плаца.
Вид у такого воинства по утрам был отвратительный. Главный спортивный командир в училище полковник Горидзе, за акцент прозванный нами «полковник прижки с вишки», бледнел от отчаяния и, морщась от омерзения, гонял эту толпу на утренней пробежке круг за кругом, пытаясь разгорячить кровь у молодежи.
Ничего не помогало. Воинство обреченно трусило за разогнавшимися «давами», тихо матерясь, проклиная эту физзарядку, обещая себе забыть о ней на всю жизнь, как только это обучение в училище закончится.
Я запомнил эти клятвы, и когда вся страна побежала «трусцой» по улицам, эффекту толпы не поддался. Выбрал более спокойный и комфортный способ утреннего «оживления» организма, подглядев в журнале «Наука и жизнь» несколько упражнений индийских йогов.
Очень советую, но только позы, а не философию! Йоги эту философию на жаре придумали, а у нас холодно. Нам бы согреться!
Нам, предстоящий поход нравился ещё и потому, что на корабле этой ненавистной утренней училищной пробежки голышом не будет. Уже одно это вселяло в нас энтузиазм. Знали об этом и арт-минеры-торпедисты, завидовали и, невольно, ненависть к физзарядке переносили и на нас.
Затем утренняя водная процедура. В умывальнике гальюна в это время обязательно присутствовал офицер медицинской службы. В его задачу входило подставлять палец под струю воды и следить, чтобы курсанты чистили зубы и полоскались под ледяной водой. Врача мы не любили.
А вы бы любили? Представьте себе картину: голяком пробежали по утреннему холодку, замерзли как цуцики, кожа вся в гусиных пупырышках, а тут ещё отнимают последнюю возможность погреться под горячим краном и ещё палец суют между мордой лица и водой, а? Представили? Вот!
Народ возмущался страшно, ругались с медиками почем зря. Пытались вступать в пререкания, тут же получали наряд на мытьё гальюнов. Драили эти гальюны до блеска, бегали в партком жаловаться, там же получали очередную головомойку, но уже «не злым, добрым партийным словом», и все равно пытались чистить зубы тепленькой водой.
Война шла каждое утро, периодически с поля боя выносили очередного занаряженного драить, но не смирялись.
Я оценил эту суровую заботу только потом. За все годы пребывания в училище ни у меня, ни у моих товарищей горло не болело ни разу. Советую внедрить в вашу практику! Не пожалеете!
Теперь о форме одежды. Для обыденной жизни в училище нам выдавали второго срока не только «давы», но и форменку, шкары и бушлаты. Все это требовалось содержать в неизменной чистоте и опрятном виде.
Но как придать опрятный вид штанам, которые не один год уже носили до тебя? Пузыри на коленях доставляли особенные хлопоты.
Морские штаны шьются из хорошего сукна, которое держит форму, пока новое. По мере истирания на заднице, а особенно на коленях, стареньким штанам форму стрелок держать не удается. В результате к концу дня они становились пузатыми как спереди, так и сзади.
И если к вечеру, старшины, зная это суконное свойство, стыдливо отводили глаза, то уж на утренней поверке, за каждый такой пузырь от них же можно было получить в руки внеочередную швабру для гальюна.
Пусть вас не коробит, что я часто вспоминаю про гальюн. Всякий моряк меня поймет - гальюн на флоте встречается с моряком очень часто, и совсем не для причинного дела, а в силу большой любви к ним корабельных старшин. Они считают, что для моряка это самое подходящее место обдумывания своей недисциплинированности, плохой выучки военному делу, попыткам пререкаться с начальством.
По окончании службы, моряк чаще вспоминает о времени проведенном в гальюнах, чем тоску по любимой женщине.
Итак, пузыри на штанах второго срока. Борьба с ними должна происходить еже вечерне, перед отбоем. В специальной гладильной комнате образуется живая очередь, при этом происходит обмен мнениями, кто, и что думает о начальстве, вынуждающее бедных курсантов работать ежевечерне утюгом.
Пузырь на суконных штанах опадает если:
- его сильно смочить водой, до лужи;
- наложить на эту лужу газету;
- сверху этой газеты надо приложить утюг, и довести лужу до кипения.
Далее, задыхаясь в поднимающихся клубах пара, зажимая нос от ужасно вонючего амбре, надо постепенно прессовать утюг, сладострастно наблюдая, как под этой процедурой пузырь опадает, и сукно стягивается в идеальную поверхность. Оп ля! Всё! Вы имеете чудесную стрелку на штанах, о которую можно порезаться.
Для этой процедуры подходят именно те газеты, которые не годятся на курение махорки. Забыли какие?
Если курсанта каждый вечер тренировать с утюгом, он и в дальнейшей жизни будет прекрасно гладить и не только собственные штаны.
16. ПРИВИВАЛИ ЛЮБОВЬ К ГЛАЖКЕ УТЮГОМ
Девушки! С удивлением за долгую жизнь узнал, что все вы любите стирать, но ненавидите гладить.
Советую искать в мужья бывшего моряка. Моряк с утюгом будет всегда на «ты»! А? Какой я секрет спокойствия в семье выдал!
Комплект формы первого срока, отдельная песня. Эту форму моряк холит и лелеет, дабы предстать на берегу под восторженные взгляды знакомых и не знакомых девушек браво и мужественно.
После получения на складе новой формы, моряк уединяется с ней в тихий закуток и начинает над ней колдовать. Сначала надо привести в боевой порядок морские штаны.
Штаны моряка имеют значительное отличие от привычных гражданских. У них нет ширинок. Вместо этого на боковых пуговицах спереди отстегивается и сбрасывается вниз квадратный клапан.
Наши мудрые морские прадеды придумали эту конструкцию для удобного, гигиеничного и быстрого осуществления как малой нужды, так и, если повезет, любви «по быстрому».
Про малую нужду понятно! Когда море штормит, нужно за переборку гальюна держаться обеими руками, третьей руки для ширинки уже не хватает. А тут откинул клапан, привел прибор в рабочее положение, прицелился, а руками схватился за переборку. Очень удобно и устойчиво.
Про другие обстоятельства то же понятно. Мужское устройство взводится в боевое положение при минимальной суете. Времени у моряка на снимание штанов на берегу нет. Все делается быстро: две пуговицы - раз, клапан падает - два, никакой опасности защемления молнией нет - три.
Очень важно знать секрет! В любой ситуации штаны на моряке всегда остаются надетыми! Я сам неоднократно видел, как по боевой тревоге из гальюнов на корабле, из кустов в городе, выбегали взволнованные сигналом боевой тревоги моряки и, не обращая внимания на отстегнутые клапаны морских «шкар», становились к пушкам или лезли на мачты к парусам. Служить Родине отстегнутые морские штаны не мешают.
Боевые товарищи понимающе хихикнут, если в таком виде с берега прибежал, а грозный старшина проходя мимо, без слов ткнет пальцем – «Прикрой, свой срам моряк!». Не моргнув глазом, моряк равнодушно пристегивает клапан и ничего, можно воевать дальше.
Если говорят, «театр начинается с вешалки», то моряк начинается со штанов, точнее с клешей. «Клёш» немецкое слово и переводится как колокол. Только такая форма брючины, закрывает собой носок ботинка.
Сюда надо добавить, острейшие стрелки на брючинах и плотно обтянутые моряцкие ягодицы. Это только недавно сексологи выяснили, что женщины сначала смотрят на мужскую корму, а потом на все остальное. Морячки про этот эффект знали задолго до сегодняшних открытий сексологов. Спасибо нашим дедам мариманам, знали способы, как и чем, валить женский пол штабелями.
Выдаваемые со складов флота «шкары», совсем не выглядят клешами. Довести их до этого состояния, дело чести моряка.
В училище для этого существовала особая технология. Ей обучался каждый молоденький курсантик, сразу же после принятия присяги. Наука такая. Курсант обязан знать: если сукно штанов сильно намочить, а потом с усилием натянуть на фанеру имеющую расширение внизу – «торпеда», то сукно благополучно растянется. Иногда сукно лопается. За такую порчу военного имущества, полагается гауптвахта.
Отсидев положенный срок, горемыка уже знает меру суконной растяжки и передаёт этот опыт новичкам. Трудности возникали у высоких парней с сорок пятым размером ноги. У них носок ботинка не прикрывался никак, ну хоть ты тресни.
В таких случаях обращались к «профи». Среди них были мастера, по растяжке клешей до сорок восьмого размера ботинка.
У малорослых проблем с клешами не было. Таких ребят на флоте называют «шкентеля», так как в строю они последние. Обычно это шустрые, очень хитрые и ловкие ребята. Пытаясь скрыть свою несостоятельность у девушек, рядом с высокими гренадерами, они компенсируют это мелкими «делишками». Особое недовольство у гренадеров они вызывали, когда пятящаяся задом колонна медленно обтекала вытянутый в одну линию обеденный стол.
17. ПОДЛЫЕ ШКЕНТЕЛЯ и БАЧКОВОЙ
Проходя вдоль стола первыми, шкентеля хватали с передних мест хлебные горбушки, а иногда и вкусные куски. Протянувшись вдоль стола, они усаживались в конце и устраивали горбушечное пиршество, не обращая внимания на кулаки сердитых гренадеров.
Особенно страдали от отсутствия горбушек высокорослые украинцы Чаговец и Дубинин. Они дома были приучены жирно натирать горбушку чесноком, а потом, уложив на неё куски сала, жмурясь сладострастно, всё это «кушали» на глазах всего нашего «бачка». Делиться не хотели. За это подвергались нашему осмеянию.
«Бачок» – это неизменная группа из шести моряков, которая на все время службы, обречена принимать пищу именно в этой компании. По очереди, назначается дежурный – бочковой, обязанность которого получать пищу на камбузе, раздавать порции, нарезать хлеб и масло. Отвратительное в этой должности, собирать и мыть грязную посуду.
На корабле бочковой моет тарелки забортной морской водой. Представляете, как противно мыть миску после жирного флотского борща, да ещё холодной водой? Представили! А моряки ничего, живут.
Девушки! Муж – бывший моряк, всегда вас подменит на кухне, не сомневайтесь. Это ещё одно «ноу-хау» в вопросе кого брать в мужья!
На флоте полагается все полученные из дому гостинцы делит в бачке поровну. Так все и делали. Особенно, лакомил нас рыбкой Генка Корохов. После возвращения из увольнения за утренним завтраком он клал на хлеб с маслом, кусок жирной солёной сельди, запивал это все сладким чаем. Пытался нас угощать. Мы в ужасе смотрели на это варварство и отказывались. Вот за обедом тогда другое дело.
Каспийская селедка «залом», выловленная Генкиным отцом бакинским рыбаком и засоленная его матушкой была объедением, и мы все ею лакомились, зажмурив глаза.
А вот Чаговец с Дубининым, как я уже говорил выше, так не делали. Из украинских деревень они получали посылки с неизменным салом и чесноком. Поедали это в одиночестве. Некоторое время мы пытались коллективно воздействовать на такую жадность, но потом махнули рукой.
Нежелание делиться объясняли просто. Так как в бачке трое из нас были бакинцами, украинцы апеллировали к этому обстоятельству – « Вам-то хорошо! У вас родители под боком, а у нас …» - и они горестно махали руками вдаль.
Местные старались загладить свою вину, делили поровну домашние гостинцы со снедью, чем и сохраняли мир в «бачке».
Честно говоря, несмотря на приличную училищную еду, «жрать» (именно это слово, а не «есть») мы хотели все время. Особым почетом у нас пользовалась сгущенка, закупаемая в училищном продуктовом ларьке. Можете ли вы за один присест через дырку высосать всю банку? Не можете? А мы могли! Сверху укладывали печенье «Коровка».
Молоко с печеньем оседало в животах густым клейким комом. Организм, долго и с трудом переваривал эту тяжелую смесь. Любой нормальный человек, мучился бы несварением. А мы переваривали! Да так быстро, что к ужину в животах от молока не оставалось ничего, ну ни крошечки. Думаю, этому помогала утренняя физзарядка. Помните – форма одежды трусы – берет! Брр!
18. ОПЯТЬ ПРО ШКЕНТЕЛЕЙ
«Шкентеля» это особый рассказ. Кроме воровства горбушек они выделялись и своими фамилиями. Один из них, сухумский парень имел очень удобную для дразниловок фамилию Гольцкенер. Фамилия легко трансформировалась в Гольцкекер, Гольцчмукер, Гольцкакер и просто Чмукер. Паренек был шустрый черноглазый и очень хитрый. Обладая маленьким ростом и чудной фамилией, он искал любые способы, чтобы как-то компенсировать дразниловку.
Попытался завоевать наше уважение через гимнастику. Но все его экзерсисы перечеркивались его выходками. Курсанты из высокорослых помнили, как последний раз проходя мимо их хлебниц, он «стырил» все их горбушки.
С гимнастикой не получилось. Тогда Чмукер, для привлечения к себе внимание, стал стрелять из автомата, в карауле. Первая его стрельба, в простенок между картофельным овощехранилищем и забором, подняло по тревоге весь караул и дежурного по училищу.
В соответствии со всеми наставлениями и уставами, караул окружил Гольцкенера. Дежурный по училищу, капитан третьего ранга, после того, как Чмукер умудрился командой: «Стой, кто идет! Стой стрелять буду!» уложил его в грязь лицом, Гольцкакера с поста снял, отобрал автомат и, на всякий случай, арестовал.
Его обещание Гольцчмукеру, посадить его на «губу» суток на десять, было отменено начальником училища. Дело в том, что Чмукер на разборе всего происшедшего доложил ему, что в темноте пытался задержать воришку, потому и стрелял. Капитана третьего ранга, он уложил в грязь, так как тот не сказал пароль.
Результатом всей этой кутерьмы было общее построение училища, на котором курсанту Гольцкенеру за бдительность, проявленную на посту возле важного военного объекта – картофелехранилища, приказом по училищу, была объявлена благодарность.
По общему мнению, Чмукеру благодарность досталась из-за низкого роста нашего адмирала. Начальник училища адмирал Рамишвили имел рост «метр с кепкой», потому отчитывая курсантов, как правило, вынужден смотреть на них задрав голову. От этого он комплексовал и ярился. Чтобы сбить спесь с провинившегося дылды, адмирал придумал игру «Почему я вас спрашиваю?!».
Вся эта игра была им тщательно отработана и проходила по следующему сценарию:
Не давая очухаться бедному курсанту, который и так балдел от вида начальственного кабинета, адмирал набрасывался на него с вопросом:
- Почему вы товарищ курсант спали на посту?
- Да я товарищ адмирал …! Разморило меня после бани…
- Я вас не спрашиваю почему – кричал адмирал, притопывая для убедительности ножкой – Почему я вас спрашиваю?
- Да я …в бане..- лепетал, окончательно струсивший молодец.
- Я вас не спрашиваю почему? Почему, я вас спрашиваю?
Количество «почему» было в прямой зависимости от того, насколько высоко адмиралу, надо было задирать голову.
Загордившийся от благодарности, «шкентель» Гольцкенер ходил героем ровно месяц. Через месяц, его назначили в караул. С учетом героизма и проявляемой им бдительности, назначили на самый дальний пост, до которого надо было идти полчаса. Пост этот был на горе, и охранять там надо было огромную бадью с питьевой водой.
С учетом удаленности, и чтобы сократить хождение разводящего туда – сюда, смена караула на нём происходила через восемь часов. Стоять на этом посту в карауле было самым последним делом и традиционно на этот пост, назначали молодняк или кого не любил начальник караула.
19. СТОЙ КТО ИДЁТ
Начальником караула в тот раз был Дубинин. Он навсегда обиделся на Гольцкакера за кражу горбушек, да и благодарность рассматривал как не заслуженную. До него дошло, что Чмукер по секрету рассказывал в курилке, о стрельбе из автомата просто так со скуки. Этот «секрет» стал тут же известен и «шкентель» был покрыт молчаливым и брезгливым курсантским позором.
Чувствуя всеобщее неодобрение, Чмукер крутился как уж на сковородке и ожидал от нахмурившего брови коллектива, разборки за все свои «штучки». Началом такой разборки и стало его назначение часовым перед бадьёй с водой.
В разгар самого сладкого ночного сна, караул был разбужен длинными автоматными очередями. Бой разгорался возле бадьи, с часовым Гольцкенером.
Срочно объявили «полундру», караул был поднят в ружьё и возглавляемый, уже другим капитаном третьего ранга дежурным по училищу, ринулся на выручку товарища. Все горбушки Чмукеру на бегу к посту простили, жалели, думали только об одном – «Жив ли?».
В смутных сумерках рассвета, караул залег в цепь, защелкали затворы автоматов, все чутко вслушивались в тишину. Бледный каптри, вскинув над собой пистолет макарова по пластунски пополз на животе к посту часового. Гольцкенера нигде не было видно. Подобравшись как можно ближе, каптри дрожащим голосом крикнул:
- Часовой! Вы живы?
В ответ раздалось всхлипывание, а потом всполошенный крик:
- Братцы спасите, я тут! Я здесь! Я вот он!
Крик потонул в громком коровьем мычании, а за этим раздалась неразборчивая азербайджанская речь, перемежающаяся русскими матерными словами.
Картина была такой. Гольцкенер лежал в яме, возле него стояла мычащая корова с огромными ветвистыми рогами, а рядом на земле сидел её хозяин азербайджанец. Корова пыталась Гольцкакера боднуть, а он от неё отмахивался автоматом. Азербайджанец, местный житель, увидев толпу вооруженных людей, заканючил:
- Эй, командир! Убери этого сумасшедшего часового, совсем нас чуть с коровой не убил! – при этом азербайджанец руками растирал задницу – Стрелял в нас, понимаешь! Корову перепугал! Ишак ненормальный! Я вот упал, ногу сломал! – горестно жаловался местный житель и почему-то на этой ноге попрыгал.
Часовой Гольцкенер, размазывая по лицу грязь и слезы страха, успевая уворачиваться от рогов коровы, доложил совсем не по военному:
- Ночь, темно, страшно. Вдруг шуршание. Я – Стой, кто идет? – а он все равно идет. Я - Стой, стрелять буду! – а он руки поднял и прет на меня. Я и не выдержал, пальнул. Весь магазин расстрелял. Видите, как она бодается? – канючил часовой.
Курсантские сердца отходчивые. Каждый представил себя на месте этого пацана, когда ночью на тебя прет неизвестный враг, да ещё с поднятыми руками. В этом месте, все внимательно рассматривали ветвистые и огромные коровьи рога. После нескольких затяжек махоркой, испуг прошел, напряжение спало. Спасенный Гольцкенер, размякнув от дружеского внимания, попросил прощения за все утащенные горбушки!
Отныне и до конца учебы в училище наш бачок, получал от Гольцкенера сувенирные горбушки, а Дубинин с Чаговцом уплетали свой чеснок и сало, благодарно поглядывая в сторону шкентелей.
20. МОРСКИЕ ШКАРЫ
Вернёмся к морским шкарам. Натянутые на «торпеды» штаны должны были сохнуть неделю в укромном, от глаз старшины роты, уголке. Старшина роты, в случае обнаружения «торпеды», мог её изничтожить, а штаны, сильно помочить под краном, в результате все старательная предыдущая работа, шла насмарку – брючины съеживались до размеров «дудочки».
Надо сказать, что такой же эффект наступал, если в торпедированных штанах попасть под дождь. К счастью, дождь в городе Баку событие редкое. Ещё одна неприятность с такими штанами, ожидала курсантов перед строевым осмотром за час до схода на берег. Командир роты и старшина, прохаживаясь перед строем бравых моряков, внимательно оглядывают одежду.
Торпедированные штаны, вместе с хозяином из строя выводили и отправляли мочить их под кран с водой.
Для избежания этой процедуры существовала два способа маскировки.
В первом случае, надо было, встав по стойке смирно, отдернуть штанину над ботинком назад. Брючины зажимались коленками, и надо было невинно и преданно «есть» глазами командиров. Командиры и сами были в свое время курсантами, потому смотрели на это сквозь пальцы. Но были и вредные.
Для них, существовал способ номер два. На момент построения у товарища занимаются не «торпедированные» штаны. После смотра, под предлогом посещения гальюна, быстро производится обмен. Для скорости обмена, он должен стоять за углом в трусах.
Следующим украшением моряка является гюйс. Гюйс это широкий синий воротник с тремя белыми полосками. Воротники приходили к нам в руки с интендантских складов безобразно темно синего цвета. В таких гюйсах, ходят только «салаги» первокурсники. Старшекурсник после получения у баталера нового гюйса, немедленно отправлялся с ним в гальюн, где в укромном месте спрятана коробочка с хлоркой.
До приемлемого вида, новенький гюйс, погруженный в крепкий раствор хлорки, доходил в течение десяти минут.
Быстро намыленный и ополоснутый водой, гюйс после глажки, являл собой бледно голубым доказательством того, что хозяин за время его ношения, прошел как минимум Бискайский залив и Тихий океан.
Экзекуции подвергается и тельняшка – тельник. Тельник в вырезе форменки, должен выглядывать только на три полоски. Эффект трех полосок придает квадратная тряпочка, прикрепленная на четырех английских булавках.
После всех этих мероприятий, форменная одежда на курсанте выглядит хорошо пригнанной, выглаженной и опрятной, с ослепительно блестящим якорем на бляхе украшающей ремень.
Клеш на штанах, три полоски тельника в вырезе нежно голубого гюйса, сдвинутая на правую бровь бескозырка, надраенные якоря на погонах и на бляхе пояса, золотые нашивки на левом рукаве. Всё! Дело сделано - курсант готов к сходу на берег для покорения женских сердец.
Ослепленные этим блеском и великолепием, женщины со слабым стоном «ах», сыпались в мускулистые ладони моряков. Только успевай подставлять!
Да, а палаш на левом боку! Как же я забыл! Морской палаш это прямая сабля, или в простонародье – «селедка». Цепляясь на ходу между ног, и мешая бегу от опасности, в то же время, является прекрасным холодным оружием в ближнем бою с врагами.
Палаш, повешенный на курсанта, отпугивает хулиганов и притягивает испуганных девушек, нуждающихся в защите.
Если дело доходило до уличных «разборок», курсант с намотанным на руку ремнем с бляхой и палашом в другой, подбадривая себя кличем «полундра» являл собой надежно защищенную крепость. Проорав «полундра», можно было быть уверенным, что из ближайших кустов, даже не успев застегнуть клапана на штанах, на помощь выбегут верные товарищи.
Именно этот морской кличь, приводил в ужас бакинских хулиганов и на субботу и воскресенье, город чувствовал себя спокойно.
Читатель! Если тебе надоели подробности хлопот с подготовкой формы одежды у морского курсанта, посочувствуй хотя бы. Представляешь сколько житейских проблем у военного человека с этими «экзерсисами». Следующий ниже рассказ тебя уже не удивит.
Кроме военных действий адмиралов всегда беспокоило, как выглядят морячки во время атаки. Это подтверждается войной 1941-45 годов, когда перед атакой моряки одевали на голову бескозырки. Уже одно это деморализовывало фашистов в окопах.
---------------
