Я стояла посреди пустой квартиры, держа в руках смятый договор купли-продажи. Руки тряслись так, что буквы расплывались перед глазами.
— Виктор, — я с трудом выговорила имя мужа, — объясни мне. Немедленно.
Он не поднимал на меня глаз, изучая носок своего ботинка.
— Лен, ну… мама сказала, что это временно. Что она вернёт деньги через полгода и мы выкупим квартиру обратно.
— Твоя мама ПРОДАЛА мою квартиру? — голос сорвался на крик. — Ту, которую мне оставила бабушка? В которой мы живём с Настей четыре года?
— Нашу квартиру, — тихо поправил он.
— СВОЮ квартиру! — я швырнула документы ему в лицо. — Собственником была я! Как она вообще смогла это сделать?
Виктор поднял бумаги, разглаживая их дрожащими пальцами.
— Ты же сама подписала доверенность год назад. Помнишь, мама просила, на случай если с тобой что-то случится, чтобы я не остался без крыши над головой…
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Боже, да, та самая доверенность. Людмила Петровна так убедительно рассказывала про подругу, чей сын остался на улице после смерти жены. Как она плакала, умоляя меня позаботиться о Викторе.
— И ты позволил ей это сделать? — я смотрела на мужа, как на незнакомца. — Ты знал и молчал?
— Она обещала! — он шагнул ко мне, но я отступила. — Ей нужны были деньги на операцию Светке. Сестра же умирает, Лен! Что я должен был делать?
— Светлана умирает последние пятнадцать лет, — я устало провела рукой по лицу. — И каждый раз твоя мать находит новую «срочную операцию». Хватит уже верить в эти сказки.
Дверь хлопнула — Людмила Петровна вошла без стука, как обычно. В руках у неё были пакеты с продуктами.
— О, Леночка уже узнала? — она поставила сумки на пол, не выказав ни капли смущения. — Ну и что ты так раздулась? Подумаешь, пожили у родителей пару месяцев. Не развалитесь.
— Пару месяцев? — я схватилась за стену, чтобы не упасть. — Виктор сказал, полгода!
— Ну, может, чуть дольше, — свекровь небрежно махнула рукой. — Зато Светка будет жить. Или тебе плевать на родную сестру мужа?
— Где деньги, Людмила Петровна? — я заставила себя говорить спокойно. — Три миллиона семьсот. Где они?
Она выпрямилась, глаза сузились.
— Какое твоё дело? Я же сказала — на лечение Светы.
— Вчера я звонила Светлане, — я достала телефон. — Никакой операции нет. Она даже не знает, о чём я говорю.
Повисла тишина. Людмила Петровна побледнела, но тут же взяла себя в руки.
— Ты… ты проверяла меня? — она повернулась к сыну. — Витя, ты слышишь? Твоя жена следит за твоей матерью!
— Мам, ну правда, куда ты дела деньги? — голос Виктора дрогнул.
— Не твоё собачье дело! — она ударила сына по плечу. — Я твоя мать! Я родила тебя, выкормила, подняла одна, без отца! И имею право на эти деньги!
— На МОИ деньги? — я шагнула к ней. — Это была моя квартира!
— Была, — усмехнулась свекровь. — А теперь нет. Живите у меня, радуйтесь. Или думаешь, я вас на улицу выгоню? Я не такая.
Я посмотрела на Виктора. Он стоял, опустив голову, и молчал. Не защищал меня. Не требовал ответа от матери. Просто молчал, как всегда.
— Знаешь что, Людмила Петровна, — я взяла сумку, которую принесла с собой. — Я действительно не буду у тебя жить. И Настя тоже.
— Куда это ты собралась? — свекровь скрестила руки на груди. — К маме своей побежишь жаловаться?
— К адвокату, — я направилась к двери. — Доверенность была на управление имуществом в случае моей недееспособности. Не на продажу. Сделка недействительна.
Виктор схватил меня за руку.
— Лен, подожди. Давай спокойно все обсудим…
— Отпусти, — я высвободилась. — Ты выбрал. Живи теперь с этим выбором.
Прошло две недели. Я жила у подруги Оксаны, Настя была у моей мамы. Адвокат — высокая женщина с холодными серыми глазами — изучала документы.
— Дело выигрышное, — наконец сказала она. — Доверенность действительно не давала права на отчуждение имущества. Но есть нюанс.
— Какой?
— Квартиру купил некто Михаил Сергеевич Данилов. Сорок два года, генеральный директор строительной компании. Я навела справки — деньги он заплатил полностью, добросовестный покупатель. Суд, конечно, признает сделку недействительной, но процесс займёт от года до двух. И Данилов будет иметь право на возврат денег.
— Которых у Людмилы Петровны нет, — я закрыла лицо руками.
— Вот именно. Придётся подавать на неё в суд отдельно, требовать возмещения. Опять же, сроки, нервы…
— Я хочу подать, — я подняла голову. — На обеих. На неё и на Виктора. Он знал, он соучастник.
Адвокат кивнула.
— Мудрое решение. Начнём оформлять документы.
Вечером мне позвонила Людмила Петровна.
— Лена, дорогая, — голос был сладким, как мёд. — Давай встретимся, поговорим. Зачем нам суды, скандалы? Мы же семья.
— Семья? — я усмехнулась. — Вы продали мою квартиру.
— Ну, я же объяснила, обстоятельства… Слушай, я нашла хорошую двушку, совсем недалеко. Можем переехать туда все вместе. Витя согласен, он скучает по тебе.
— Как трогательно. А на какие деньги эту двушку покупать будем?
Пауза.
— Ну… я подумала, можем в кредит взять. Ты же работаешь, Витя работает…
Я рассмеялась. Истерично, громко.
— То есть вы продали мою трёшку за три семьсот, деньги потратили неизвестно куда, а теперь предлагаете мне кредит на двушку брать? Людмила Петровна, вы гений.
— Ты что, совсем озверела? — сладость мгновенно слетела с её голоса. — Я тебе по-хорошему предлагаю!
— Увидимся в суде, — я бросила трубку.
Через месяц грянул скандал. Виктор пришёл к Оксане, требуя встречи.
— Лена, прошу тебя, — он выглядел ужасно. Похудел, осунулся, глаза красные. — Заберите иск. Мама больна, у неё давление, она в больнице лежит.
— Как Светлана? — я холодно спросила. — Тоже при смерти?
— Почему ты стала такой жестокой? — он шагнул ко мне. — Я понимаю, мы были неправы, но это же моя мать! Она вырастила меня одна!
— Виктор, ответь на один вопрос, — я посмотрела ему в глаза. — Куда делись деньги? Три миллиона семьсот тысяч. Куда?
Он замялся.
— Мама говорит, что…
— Я не спрашиваю, что говорит твоя мама. Я спрашиваю тебя. Ты знаешь, куда они делись?
— Часть на Светку ушла…
— Сколько?
— Ну… двести, кажется. Может, триста.
— А остальное?
Он молчал, отводя взгляд.
— Виктор, у твоей матери новая машина, — я достала телефон, показала фотографию. — «Лексус», два миллиона стоит. Вот куда делись деньги. На машину, на шубу, на ремонт её однушки. Я всё проверила.
Он побледнел.
— Она… она обещала мне…
— Что обещала? — я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. — Что ты получишь свою долю? Что она с тобой поделится?
— Лен, она моя мать! — он схватил меня за руки. — Я не могу против неё! Пойми!
— Я поняла, — я высвободилась. — Поняла ещё тогда, в пустой квартире. Ты выбрал. Теперь живи с этим.
— А как же Настя? — он сыграл свою последнюю карту. — Она спрашивает про меня, плачет. Ты лишаешь дочь отца!
— Настя спрашивала, почему бабушка продала нашу квартиру, — я ледяным тоном ответила. — Я объяснила. Она больше не плачет. Она злится. И знаешь что? Я горжусь ей. Хоть у кого-то в этой семье есть позвоночник.
Виктор ушёл, хлопнув дверью.
Суд длился восемь месяцев. Людмила Петровна наняла адвоката, который пытался доказать, что доверенность давала ей полные права. Не вышло. Экспертиза показала, что формулировки были чёткими — управление, но не отчуждение.
Виктор пытался изображать жертву обстоятельств, но переписка в его телефоне, которую изъяли по запросу суда, всё расставила по местам. Там были сообщения от матери: «Витюш, не волнуйся, Ленка ничего не узнает», «Подпишешь документы сам, скажешь, что я заболела», «Квартиру продадим, разделим деньги, от неё избавимся наконец».
Когда судья зачитал эти сообщения вслух, я посмотрела на мужа. Он сидел, уткнувшись в стол. Даже не попытался оправдаться.
Решение было однозначным: сделка недействительна, квартира возвращается мне. Людмила Петровна и Виктор обязаны вернуть деньги покупателю — Данилову — солидарно.
После заседания Людмила Петровна кинулась ко мне.
— Ты погубила моего сына! — она кричала, не обращая внимания на людей вокруг. — У него теперь долг на всю жизнь! Он никогда не расплатится!
— Вы сами его погубили, — я спокойно ответила. — Когда вырастили его таким — бесхребетным и жадным.
— Тварь! — она замахнулась, но охранники оттащили её.
Виктор подошёл последним.
— Лен, я… мне жаль. Правда жаль.
— Мне тоже, — я посмотрела на него. — Жаль, что я столько лет не видела, кто ты на самом деле.
— Я любил тебя, — он тихо сказал.
— Нет, — я покачала головой. — Ты любил только её. Маму. И себя. Для всех остальных места не было.
Михаил Данилов оказался приятным человеком. Мы встретились в кафе через неделю после суда.
— Я не держу зла, — он сказал, размешивая кофе. — Проверил документы плохо, сам виноват. Хотя риэлтор клялся, что всё чисто.
— Риэлтор был знакомым Людмилы Петровны, — я объяснила. — Скорее всего, в доле.
— Подам на него отдельно, — он усмехнулся. — Но это мои проблемы. Хотел спросить: вы ведь вернётесь в квартиру?
— Да, — я кивнула. — С дочкой. Как только все бумаги оформим.
— Тогда вот, — он протянул конверт. — Я делал небольшой ремонт, пока оформлял документы на вселение. Ничего масштабного, обои переклеил, сантехнику поменял. Чеки сохранил, может, пригодятся.
Я открыла конверт. Там было около ста тысяч рублей в чеках.
— Вы… серьёзно?
— Я же портил ваше имущество, хоть и не зная, — он улыбнулся. — Считайте компенсацией. И ещё, — он замялся, — я строитель. Если захотите что-то переделать, обращайтесь. Хорошую скидку сделаю.
Впервые за много месяцев я почувствовала, что улыбаюсь по-настоящему.
Мы с Настей вернулись в квартиру через два месяца. Людмила Петровна и Виктор продали «Лексус», заложили её однушку, но всё равно набрали кредитов. Данилов подал в суд на риэлтора и выиграл ещё миллион. Им с Виктором предстояло выплачивать остальное лет десять.
В день переезда позвонила Людмила Петровна. Последний раз.
— Довольна? — в голосе была ненависть. — Уничтожила семью, сына в нищету загнала. Настя отца лишилась.
— Людмила Петровна, — я устало ответила, — вы сами всё уничтожили. Своей жадностью и ложью. И Виктор — взрослый мужчина. Он сделал свой выбор.
— Ты ещё пожалеешь! — она кричала. — Одна останешься, никому не нужная! С ребёнком на руках!
— Возможно, — я посмотрела на Настю, которая с увлечением разбирала коробки с игрушками. — Но зато в своей квартире. Которую мне оставила бабушка. И которую никто больше у нас не отнимет.
Я повесила трубку и заблокировала номер.
Настя подбежала, обняла меня.
— Мам, а мы тут на стене можем фотографии повесить? Наши с тобой?
— Конечно, солнышко, — я прижала её к себе. — Это наш дом. Наш с тобой. И мы будем делать здесь всё, что захотим.
В окно светило солнце. Впервые за долгое время я чувствовала, что стою на твёрдой земле. Месть? Нет. Это была справедливость. И новая жизнь, которую мы с Настей построим сами. Без лжи, без предательства. Без людей, которые считали, что любовь даёт им право на всё.
Мой телефон зазвонил. Михаил Данилов.
— Лена, добрый день. Вы уже вселились? Не нужна помощь с мебелью?
Я улыбнулась.
— Спасибо, Михаил Сергеевич. Мы справляемся. Но если будете в нашем районе — заходите на чай. Настя просила познакомиться с «добрым дядей, который сделал нам новую ванну».
Он рассмеялся.
— Обязательно зайду.
Я положила трубку и обняла дочь. Впереди была целая жизнь. И она начиналась прямо сейчас.