Смех из комнаты, громкая музыка — а я готовлю оливье одна. В детстве она держала меня за руку, теперь — только телефон. Двенадцать лет назад мы с Авророй встречали Новый год вдвоем, после развода.
Я делала те же салаты, накрывала тот же стол. Но тогда она сидела рядом на табуретке, болтала ножками и спрашивала: «Мам, а Дед Мороз правда существует?»
Сейчас ей восемнадцать. И она спрашивает только одно: «Можно я позову Веронику, Артёма и Леру?»
Я сказала «конечно». Потому что так говорят матери, которые хотят быть современными, понимающими, правильными.
Квартира моя — досталась после развода, бывший муж оставил мне двушку в старом доме, себе забрал машину и дачу. Мне тогда показалось справедливым: ребенку нужна крыша над головой. Вот и живем.
Я работаю администратором в частной стоматологии, зарплата средняя, но хватает на всё необходимое.
Тридцать первого декабря я встала в семь утра. Ещё тридцатого закупилась продуктами — два пакета, еле дотащила. Весь день провела на кухне — салаты, горячее, нарезки. Курица в духовке, запеченный картофель, селедка под шубой, крабовый салат, винегрет, мимоза.
Аврора вышла из комнаты около пяти вечера, зевая.
— Мам, а ты приготовила только советское? Ничего современного?
Я обернулась от плиты.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, надо было купить суши, роллы, пиццу. Вероника не ест майонез вообще. А Артём вообще не ест мясо.
У меня в руках была ложка. Я медленно отложила её.
— Аврора, ты мне об этом не говорила.
— А я думала, ты сама догадаешься. Мы же в двадцать пятом году живем, мам. Все уже давно заказывают готовое.
— Может быть. Но ты могла предупредить заранее.
Она закатила глаза.
— Ладно, не важно. Закажем что-нибудь. Только деньги дай.
— Какие деньги?
— Ну чтобы заказать еду. Дай три тысячи.
Три тысячи. Почти половина моей недельной зарплаты после коммуналки.
— Хорошо, — выдавила я.
Она развернулась и ушла обратно в комнату. Дверь закрылась со щелчком.
Я стояла и смотрела на пять больших блюд с салатами. На курицу, которая уже подрумянилась. На всё, что я делала много часов подряд.
Потом достала телефон, перевела деньги на карту Авроры. Села на стул и просто сидела, глядя в никуда.
В половине девятого пришли друзья Авроры.
Вероника — высокая, с длинными окрашенными волосами, в коротком платье. Артём — худой, в толстовке с принтом, с наушниками на шее. Лера — невысокая, в очках, с синими прядями.
— Здравствуйте, — сказала Вероника, едва взглянув на меня.
— Здрасьте, — буркнул Артём, уткнувшись в телефон.
Лера кивнула и сразу прошла в комнату Авроры.
Я стояла в коридоре, не зная, что делать с руками.
— Ребят, может, сядем за стол? Я приготовила...
— Мам, мы посидим у меня, — перебила Аврора, выглядывая из комнаты. — Нам так удобнее. Ты же не против?
— Но я же накрыла стол. Думала, мы вместе…
— Мам. Ну пожалуйста. Не устраивай сцен.
В её голосе была та интонация, которую я знала наизусть. Не спорь. Не настаивай. Не позорь меня перед друзьями.
Я кивнула.
— Хорошо. Тогда принесу вам еду в комнату.
— Не надо, мам! — Аврора повысила голос. — Мы сами возьмем. Ты просто иди… ну, займись чем-нибудь.
Займись чем-нибудь. В собственной квартире. В Новый год.
Они прошли на кухню. Курьер уже принес заказ — три огромные коробки. Аврора распаковала пиццу, суши, роллы, какие-то салаты в пластиковых контейнерах. Артём достал из рюкзака бутылки с газировкой. Вероника критически оглядела мой стол.
— О, селедка под шубой, — протянула она с усмешкой. — Моя бабушка такое готовит. В деревне.
Лера хихикнула.
— А у нас мама в прошлом году вообще заказывала сет из ресторана. На двадцать тысяч.
Аврора покраснела.
— Мам, стаканы где? Чистые?
— В шкафу, как всегда.
— Принеси, пожалуйста.
Я принесла. Они погрузили на тарелки пиццу, роллы, взяли вилки и стаканы. Мои салаты никто даже не попробовал. Даже не посмотрел.
— Мам, а можно мы музыку погромче сделаем? Или ты спать будешь?
— Нет, не буду. Делайте как хотите.
— Отлично. Тогда мы пошли.
Они ушли. Дверь закрылась. Щелкнул замок.
Замок. В её комнате. От меня.
Я осталась на кухне. Одна. Смотрела на накрытый стол, на пять стульев — я ведь думала, что сядем все вместе: я, Аврора и трое её друзей. На курицу, которая уже начала остывать. На салаты, на которые ушел весь день. На часы — десять вечера.
Из комнаты доносился смех. Музыка. Чьи-то голоса.
— Не, ну серьезно, давайте сыграем в «Правда или действие»!
— О да! Лера, тебе начинать!
— Артём, включи ту песню, которую мы вчера слушали! Ну ту, где про любовь!
— Сейчас найду!
Музыка стала громче. Басы били в стену. Пол вибрировал.
Я достала тарелку. Положила себе оливье. Села за стол. Попыталась есть. Но каждая ложка застревала в горле, как ком ваты.
Двенадцать лет назад она сидела рядом со мной. Мы вместе загадывали желания под бой курантов. Она просила куклу, а я — чтобы нам хватало на всё. Она обнимала меня и кричала: «Мама, ты лучшая!»
Сейчас она за закрытой дверью. Со своими друзьями.
Без меня.
Я встала. Подошла к двери её комнаты. Подняла руку, чтобы постучать. Хотела сказать: «Может, выйдете хоть на бой курантов? Мы вместе встретим Новый год?»
Но рука замерла в воздухе.
Потому что я услышала голос Вероники:
— Аврор, а твоя мама всегда такая... ну, навязчивая?
Пауза. Потом смешок Авроры.
— Да она просто не понимает, что я уже взрослая. Пытается всё контролировать. Надоела, если честно. Вечно лезет со своими вопросами: «Куда идешь? С кем? Во сколько вернешься?» Как будто мне пять лет.
— О, у меня мать такая же, — поддержала Лера. — Вечно лезет со своими советами. «Одевайся теплее, не общайся с той компанией».
— Мне повезло, мои вообще на работе до ночи, — сказал Артём. — Делай что хочешь. Красота.
— Завидую, — протянула Аврора. — Серьёзно завидую.
Я отошла от двери. Тихо. Чтобы не услышали. Чтобы не подумали, что я подслушивала. Навязчивая мама, которая надоела.
Вернулась на кухню. Села на тот же стул. Смотрела на стол, который накрыла для нас. Для семьи. Для дочери, которая называет меня навязчивой.
Я налила себе воды. Выпила залпом. Горло всё равно оставалось сухим. Включила телевизор. Пощелкала по каналам. Осталось совсем немного до Нового года.
Десять.
Девять.
Восемь.
Из комнаты Авроры — хохот, музыка, чьи-то крики.
Семь.
Шесть.
Пять.
Я подняла бокал. Одна. На своей кухне. В квартире, где живет моя дочь, которая меня стесняется.
Четыре.
Три.
Два.
Один.
— С Новым годом, — сказала я пустой комнате.
Из комнаты Авроры донеслось:
— Ура! С Новым годом, народ!
— За нас!
— За дружбу!
Никто не вышел. Никто не обнял меня. Никто не сказал: «Мам, с Новым годом».
Я поставила бокал на стол. Встала. Надела куртку. Вышла на улицу.
Мороз ударил в лицо. Минус пятнадцать. Снег скрипел под ногами. Во дворе кто-то запускал фейерверки — огни взлетали вверх и рассыпались звездами. Где-то играла музыка. Где-то смеялись дети.
Я стояла одна. Вдыхала ледяной воздух. И вдруг улыбнулась.
Потому что поняла. Это не конец. Это переход.
Дочь взрослеет. Отдаляется. Строит свою жизнь, где я — не центр вселенной, а просто мама, которая готовит салаты и задает вопросы.
А я...
Я тоже должна научиться. Отпускать. Быть не нужной. Не главной. Не единственной.
Научиться жить не для неё — для себя.
Может, в следующем году я не буду готовить много часов подряд. Может, закажу что-то готовое. А может, вообще поеду куда-нибудь. К подруге в другой город. Или съезжу в санаторий. Или просто останусь дома, но с книгой и не дожидаясь, когда кто-то откроет дверь.
Я постояла еще пять минут. Замерзла. Пальцы начали неметь. Вернулась в подъезд.
Поднялась на свой этаж. Открыла дверь. В квартире всё так же — закрытая дверь Аврориной комнаты, музыка, смех. Как будто меня и не было.
Я прошла на кухню. Начала убирать со стола. Салаты — в холодильник. Курицу тоже. Помыла посуду. Вытерла стол.
В час ночи дверь комнаты открылась. Вышла Аврора. Растрепанная, раскрасневшаяся, счастливая.
— Мам, а можно мы ещё пиццу закажем? А то все проголодались опять.
Я посмотрела на неё. На свою дочь, которая даже не спросила, как я встретила Новый год. Которая даже не поздравила! Которая не заметила, что я выходила из дома. Которая не сказала ни слова благодарности.
— Закажи сама, — сказала я спокойно. — У тебя есть телефон.
— Но у меня денег нет, мам. Ты же знаешь.
— Я знаю. Но трех тысяч на первый заказ тебе хватило?
Она нахмурилась.
— Ты чего злая такая? Это же Новый год. Праздник.
— Именно. Новый год. Который я встретила одна на кухне, пока ты веселилась с друзьями. За закрытой дверью. С замком.
— Ну мам! Мне восемнадцать! Я не обязана сидеть с тобой как маленькая! У меня своя жизнь!
— Не обязана, — согласилась я. — Но хотя бы «спасибо» могла сказать. За стол. За то, что я весь день потратила на готовку.
— Ну так мы же не ели твои салаты!
— А предупредить заранее? Это так сложно?
Аврора закатила глаза.
— Ну извини. Спасибо тебе. Довольна теперь?
— Нет, Аврора. Не довольна. Потому что ты говоришь это не потому, что чувствуешь. А потому что надо.
— А что ты хотела? Чтоб я расплакалась от благодарности? Мам, ну хватит устраивать драму!
— Я не устраиваю драму. Я просто хочу, чтобы ты хоть иногда замечала, что кто-то что-то для тебя делает.
— Я замечаю! Просто ты слишком много хочешь от меня! Я не могу быть идеальной дочкой, которая…
— Я не хочу идеальную! — перебила я. — Я хочу просто человечность. Вот прямо сейчас ты пришла и попросила денег на пиццу. Не поздравила меня с Новым годом. Не спросила, как я. Просто — дай денег. Как банкомат.
Аврора покраснела.
— Ты несправедливая.
— Может быть.
Повисла тишина. Где-то за стеной музыка всё ещё играла. Из комнаты Авроры донеслись голоса:
— Аврор, ты где? Давай уже!
Аврора посмотрела на меня. Потом отвернулась.
— Ладно. Сама закажу. На свои. — Она развернулась и пошла к двери комнаты.
Дверь снова закрылась.
Я осталась стоять на кухне. И снова улыбнулась. Грустно. Горько. Но всё-таки улыбнулась.
Потому что я люблю её. Даже когда она эгоистична. Даже когда она неблагодарна. Даже когда она хлопает дверью и говорит гадости.
Я люблю её, потому что она — моя дочь. Которую я вырастила одна. Которая теперь может позволить себе закрыть дверь, потому что знает: мама всё равно останется за ней. Останется и примет. И будет любить.
Просто теперь я буду любить её иначе.
Издалека. Не жертвуя собой. Не ожидая благодарности. Не ломая себя.
А ещё — начну наконец жить собственной жизнью.
В три часа ночи гости Авроры ушли. Слышно было, как они одеваются в коридоре, смеются, прощаются. Дверь хлопнула.
Аврора вышла на кухню — уставшая, но всё ещё довольная. Села на стул напротив меня.
— Не спишь?
— Не сплю.
— Я думала, ты ляжешь уже.
— Нет.
Она посмотрела на меня. Помолчала.
— Мам...
— Да?
— Прости. За то, что нагрубила. Просто... ну, я не хотела.
— Я знаю.
Я кивнула. Помолчала.
Аврора встала. Подошла ко мне. Обняла. Быстро, неловко, как обнимают подростки, которые стесняются нежности. Потом отстранилась.
— С Новым годом, мам.
— С Новым годом, Аврора.
Она ушла в свою комнату. Я осталась сидеть на кухне до утра. Пила чай. Смотрела в окно, где занимался рассвет. И думала о том, что взросление — это когда обе стороны учатся отпускать.
Она — меня. Я — её.
И это нормально. Это правильно. Это жизнь.
Даже если больно.
Даже если в Новый год сидишь одна, а смех доносится из-за закрытой двери.
Рекомендую всем к прочтению пост 🌸 КОГДА СКУЧНО ЖИТЬ ПО РАСПИСАНИЮ в моем телеграмм канале БудниБезСтресса. Читайте скорее и подписывайтесь на канал!