— Чтобы твоей родни у нас дома больше никогда не было, Игорь! Я больше не собираюсь терпеть такое отношение к себе!
Эти слова вылетели из моих губ так неожиданно, что я сама испугалась их силы. Я стояла посреди собственной кухни, окружённая грудами немытой посуды, и смотрела на мужа, который только что вернулся с вокзала, куда он провожал свою мать.
Неделя. Целая неделя ада только что закончилась.
Моя свекровь Раиса Фёдоровна приехала погостить. Просто так, без предупреждения. В пятницу вечером позвонил Игорь: «Кать, мама будет через час, встречай». Я тогда замерла с телефоном в руках, глядя на свою крошечную квартиру-студию, где мы с мужем ютились уже третий год.
Встречай. Как будто я ждала.
Я бросилась убираться, пылесосить, выдвигать раскладушку, которую мы хранили на балконе. У нас нет отдельной комнаты для гостей. У нас вообще нет отдельных комнат — только одно пространство, где кухня плавно перетекает в гостиную и спальню.
Раиса Фёдоровна приехала с двумя огромными сумками, набитыми банками с солениями, домашними пирогами и чем-то ещё, завёрнутым в газеты. Она вошла, окинула критическим взглядом нашу квартиру и первым делом сказала:
— Ну и тесно же у вас тут. Игорёк, как ты тут живёшь, бедный мой?
Я стояла в прихожей, держа в руках её тяжёлое пальто, пахнущее нафталином и чем-то кислым, и улыбалась. Я всегда улыбалась, когда приезжала свекровь.
— Здравствуйте, Раиса Фёдоровна. Как доехали?
— Да нормально. Правда, в вагоне соседка попалась говорливая, всю дорогу трепалась. Голова раскололась. Анечка, налей-ка мне чайку, устала я.
Моё имя — Олеся. Но свекровь с первой встречи решила, что я похожа на какую-то её знакомую Аню, и так меня и называла. Первый год я поправляла. Потом поняла, что бесполезно.
Я поставила чайник, достала чашки, нарезала привезённый ею пирог. Раиса Фёдоровна уселась за стол и начала рассказывать Игорю деревенские новости: у кого корова отелилась, кто с кем поругался, кого видели в райцентре с чужой женой.
Меня она не видела. Я была фоном, обслуживающим персоналом.
На второй день она проснулась в шесть утра и начала шуметь на кухне. Я лежала на нашей кровати за тонкой перегородкой и слушала, как она гремит кастрюлями, открывает все шкафчики, что-то бормочет себе под нос.
Потом она заглянула за перегородку:
— Вы что, до сих пор спите? Уже седьмой час! Анечка, вставай, завтрак надо готовить.
Я готовила завтрак. Потом обед. Потом ужин. Каждый день свекровь находила во мне новые недостатки.
— Яичницу пересолила. У меня Игорёк такое не ест.
— Чай слишком крепкий завариваешь. Сердцу вредно.
— Зачем ты картошку так мелко режешь? Крупнее надо, так вкуснее.
Но самое страшное началось на третий день, когда Раиса Фёдоровна решила навести порядок.
Я вернулась с работы и застыла на пороге. Вся моя косметика с туалетного столика лежала сваленной в пакете на полу. Книги с полок были сняты и стояли кучей в углу. Одежда из шкафа висела на спинках стульев.
— А вот и хозяюшка пришла! — радостно объявила свекровь, выныривая из-за перегородки с тряпкой в руках. — Я тут решила помочь тебе, Анечка. Смотрю, у вас пыль везде, вещи как попало разбросаны. Я всё перебрала, протёрла. Вот только не пойму, зачем тебе столько всяких кремов и баночек? Женщина должна быть красива изнутри, а не снаружи.
Я молчала. Я стояла и смотрела, как чужой человек перевернул вверх дном моё личное пространство, мой маленький мир, который я так старательно обустраивала.
— Мам, спасибо большое, — сказал Игорь, целуя её в щёку. — Вот это помощь так помощь!
— Да не за что, сынок. Я ж вижу, что девочка молодая, неопытная. Научу, как надо.
В тот вечер я не могла заснуть. Я лежала и смотрела в потолок, слушая, как свекровь на раскладушке метрах в трёх от нас громко сопит во сне.
На четвёртый день она заявила:
— Анечка, мне надо в поликлинику, давление проверить. Сходишь со мной, а то я тут в вашем городе не ориентируюсь.
Я взяла отгул на работе. Мы простояли в очереди четыре часа. Раиса Фёдоровна жаловалась врачу на жизнь, на невестку, которая плохо кормит её сына, на тесную квартиру, где нормальному человеку развернуться негде.
Я стояла в коридоре и чувствовала, как внутри меня что-то медленно закипает.
На пятый день она села разбирать наш холодильник.
— Игорёк, ты посмотри, что тут творится! Йогурты, йогурты, какие-то салаты в контейнерах. Где нормальная еда? Где мясо, сало, картошка? Как ты тут выживаешь?
Она выбросила половину продуктов, которые я покупала на свою зарплату. Просто взяла и выбросила, объявив их «химией» и «отравой».
Я стояла и смотрела, как в мусорное ведро летят дорогие пармезан, греческий йогурт, свежая зелень.
— Раиса Фёдоровна, это же дорого стоило…
— Здоровье дороже, Анечка. Я тебе сейчас нормальный борщ сварю, такой, какой мой Игорёк любит.
Она варила борщ четыре часа. Вся квартира пропиталась запахом капусты и сала. Она использовала все мои кастрюли, все разделочные доски, перепачкала всю плиту.
— Игорёк, садись, пробуй!
Игорь ел и блаженно закатывал глаза:
— Вот это борщ! Кать, учись у мамы.
Я молча начала мыть посуду. Гора жирных тарелок, кастрюль, сковородок. Свекровь сидела за столом и поучала меня:
— Главное в борщах — наваристость. Не жалей сала, не жалей мяса. И зажарку правильную делать надо уметь…
На шестой день случился взрыв.
Я пришла с работы, усталая, вымотанная. У меня была тяжёлая неделя — сдавали проект, я осталась в офисе допоздна. Хотелось только одного — лечь и закрыть глаза.
Раиса Фёдоровна встретила меня в дверях:
— А вот и она! Игорёк весь вечер ждёт, голодный сидит, а мать ему что, должна готовить? У меня спина болит, я старая уже. Это забота невестки — мужа накормить.
Что-то во мне щёлкнуло.
— Раиса Фёдоровна, у меня была работа. Я не могу бросить всё и бежать домой готовить обед.
— Работа, работа! — передразнила она. — Во мои времена женщины и работали, и дом вели, и детей рожали. А вы, современные, только о себе думаете.
— Мама права, — вдруг встрял Игорь, оторвавшись от телефона. — Она же старалась тебе помочь всю неделю, а ты даже спасибо не сказала.
Я замерла.
Спасибо? За что спасибо? За то, что она перевернула всю квартиру? За то, что выбросила продукты? За то, что каждый день находит во мне недостатки?
— Игорь, — я заговорила очень тихо, — твоя мама называет меня чужим именем. Она раскритиковала всё, что я делаю. Она выбросила мои вещи, мои продукты. Она превратила мою жизнь в кошмар. И ты хочешь, чтобы я сказала спасибо?
— Ну вот опять начинается! — Игорь вскочил с дивана. — Мама приехала помочь, а ты воспринимаешь всё в штыки! У тебя вечно всем недовольна!
— Помочь? Это помощь?
— А что тут не так? Она по-матерински заботится о нас!
И тут я поняла. Он действительно не видел проблемы. Для него это было нормально. Его мама — святая, всё, что она делает — правильно. А я — просто капризная невестка, которая не ценит заботу.
— Знаешь что, Игорь? — я сняла фартук, который автоматически надела, придя с работы. — Я больше не буду это терпеть.
— Что не будешь терпеть?
— Всё. Это унижение. Это неуважение. То, что ты встаёшь на сторону матери против меня.
Раиса Фёдоровна всплеснула руками:
— Ах вот оно что! Значит, я — лишняя! Сыночек, ты слышишь, как она со мной?
— Кать, ты обижаешь мою маму!
— Нет, Игорь. Твоя мама обижает меня. Каждый день. Каждый час. И ты это не замечаешь.
— Хватит драму разводить! Это моя мать! Ты должна её уважать!
— А она должна уважать меня?
— Она старше, она больше прожила! Конечно, она лучше знает!
Я посмотрела на него и вдруг увидела чужого человека. Мальчика, который так и не вырос. Который не смог выбрать между матерью и женой. Который всегда будет прятаться за мамину юбку.
— Послезавтра у мамы поезд, — продолжил Игорь. — Давай без скандалов, пожалуйста. Потерпи ещё два дня.
Потерпи.
Это слово преследовало меня всю нашу совместную жизнь. Потерпи, когда его мать критикует. Потерпи, когда она приезжает без предупреждения. Потерпи, потому что «она же мать».
Я потерпела. Ещё два дня я улыбалась, кивала, готовила, убирала. А когда Игорь уехал провожать свекровь на вокзал, я села на кухне среди гор грязной посуды и заплакала.
Плакала долго, навзрыд, как в детстве.
Потом вытерла лицо, встала и начала убираться. Мыла, чистила, оттирала жир с плиты, который свекровь оставила после своих кулинарных подвигов. С каждым движением тряпки я чувствовала, как внутри меня крепнет решимость.
Когда Игорь вернулся, я уже всё решила.
— Мама довольная уехала, — сообщил он, плюхаясь на диван. — Говорит, что ты молодец, хорошо её приняла.
Молодец. Хорошо приняла.
— Игорь, нам нужно поговорить.
— Опять? Кать, я устал, давай завтра.
— Нет. Сейчас.
Он нехотя оторвался от телефона.
— Слушаю.
— Я больше не хочу, чтобы твоя мама приезжала к нам.
Повисла тишина. Он смотрел на меня так, будто я сказала что-то на незнакомом языке.
— Что?
— Ты слышал. Я не хочу больше терпеть такое отношение.
— Это моя мать! — взорвался он. — Ты не можешь мне запретить видеться с собственной матерью!
— Я не запрещаю. Встречайтесь где хотите. В кафе, у неё в деревне, на улице. Но не здесь. Не в моём доме.
— В нашем доме!
— Нет, Игорь. В моём. Эту квартиру купила я. На свои деньги. Ты только прописан здесь. И если тебя не устраивают мои условия — собирай вещи.
Он побледнел. Я никогда не говорила об этом вслух. Мы делали вид, что это наше общее жильё. Но правда была проста: квартира моя. Я её купила за год до нашей свадьбы, на деньги, которые накопила, работая на двух работах.
— Ты не можешь меня выгнать!
— Могу. И выгоню, если ты продолжишь ставить свою мать выше меня.
— Она мне мать!
— А я тебе кто? Прислуга? Горничная, которая должна терпеть унижения и молчать?
— Какие унижения? Она просто хотела помочь!
— Помочь? Она называет меня чужим именем! Она критикует каждый мой шаг! Она выбрасывает мои вещи!
— Ну и что? Она старая, у неё свои привычки!
— У меня тоже есть привычки! Например, привычка чувствовать себя хозяйкой в собственном доме!
Игорь вскочил, начал ходить по комнате.
— Ты ставишь меня перед выбором?
— Нет. Ты сам уже выбрал. На прошлой неделе. Каждый раз, когда вставал на её сторону.
— Это моя семья!
— А я кто? Я тебе не семья?
Он замолчал. И в этом молчании был ответ.
Я вдруг почувствовала странное облегчение. Как будто тяжёлый груз свалился с плеч.
— У тебя есть два варианта, Игорь. Первый — ты остаёшься здесь. Со мной. Но твоя мать больше не приезжает. Мы можем встречаться с ней на нейтральной территории, но мой дом для неё закрыт.
— А второй?
— Второй — ты уезжаешь к ней. Живёшь там. И я подаю на развод.
— Ты с ума сошла!
— Нет. Я просто наконец прозрела. Я устала быть третьей в нашем браке. Выбирай.
Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах идёт борьба. Мать или жена. Привычная, понятная жизнь с мамой в деревне или неудобная, дерзкая жена в городе.
— Мне нужно время подумать, — наконец выдавил он.
— У тебя есть неделя. Думай. А пока можешь пожить у друзей.
— Ты меня выгоняешь?
— Я даю тебе возможность разобраться в своих чувствах. Без давления. Подумай, чего ты действительно хочешь.
Он собрал вещи молча. Я не помогала, не провожала. Просто стояла у окна и смотрела, как он выходит из подъезда с сумкой в руках.
Неделя прошла быстро. Очень быстро. Я жила как во сне. Ходила на работу, готовила себе лёгкие ужины, смотрела фильмы. Наслаждалась тишиной и покоем.
Игорь звонил дважды. Первый раз — через три дня.
— Кать, давай поговорим нормально. Может, ты перегнула?
— Нет. Ты решил?
— Это же моя мать!
— Значит, решил. До свидания.
Второй раз — через шесть дней.
— Я не могу без тебя.
— А я могу без таких отношений. Ты готов принять мои условия?
— Не могу же я запретить матери приезжать!
— Можешь. Если я тебе действительно дорога. Если наш брак для тебя важен.
— Почему я должен выбирать?
— Потому что иначе не работает. Я пыталась терпеть. Три года терпела. Больше не буду. Или ты со мной, или ты с ней. Третьего не дано.
Он повесил трубку.
На восьмой день пришли документы. Он подал на развод сам. Через адвоката прислал сообщение: «Я не могу бросить маму. Она меня родила, вырастила. Прости».
Я сидела с этой бумагой в руках и... улыбалась. Да, мне было больно. Да, я потратила на этот брак три года жизни. Но впервые за долгое время я чувствовала себя свободной.
Я подписала документы в тот же день.
Развод оформили через два месяца. Быстро, без скандалов, без дележа имущества. Делить было нечего — всё моё так и осталось моим.
Прошёл год.
Я стою на кухне своей квартиры, той самой, из которой когда-то выгнала мужа. Готовлю завтрак. Не борщ с салом, а лёгкий омлет с авокадо и греческий йогурт с ягодами.
На холодильнике висит магнит с моря, куда я ездила прошлым летом. Одна. И мне там было хорошо.
На полке стоят мои книги — именно в том порядке, в котором я хочу. На туалетном столике — мои кремы и баночки. Все на своих местах.
Я больше никому не объясняю, почему покупаю дорогой йогурт вместо сметаны. Не выслушиваю лекций о том, как правильно жить. Не терплю, когда меня называют чужим именем.
Недавно встретила Игоря случайно. В торговом центре. Он постарел, осунулся. Рядом шла его мать.
— Привет, Олеся, — сказал он тихо.
Я удивилась. Он вспомнил моё имя.
— Привет.
— Как дела?
— Отлично.
Мы помолчали.
— Я иногда думаю… может, стоило…
— Не стоило, — перебила я. — Всё правильно. Ты сделал свой выбор. Я — свой.
Раиса Фёдоровна дёрнула его за рукав:
— Игорёк, пошли. Что с ней разговаривать?
Он послушно последовал за ней. Маленький мальчик, держащий маму за руку.
Я пошла дальше. Лёгкой походкой, с улыбкой на лице. Навстречу своей жизни. Той, где я не невестка, не прислуга, не Анечка.
Просто Олеся. Хозяйка своей судьбы.