Я сидела на полу в прихожей, прижимая к груди старую, пахнущую лавандой, коробку с нашими свадебными фотографиями. И слушала. Слушала, как за закрытой дверью кабинета рушится мой мир. Не с грохотом, нет. С тихим, вкрадчивым, предательским шепотом, который, как кислота, разъедал остатки моей веры в людей.
— Да что она сделает? — это был голос моего мужа, Анатолия. Хриплый от сигарет, но сейчас — до смешного самодовольный. — Она без меня и шагу не ступит. Ты же знаешь, Дианка…
«Дианка»? Он всегда называл меня так, когда хотел польстить или что-то попросить.
И тут раздался другой голос. Тонкий, елейный. Голос моей младшей сестры, Светы.
— Толь, ну ты же видел, как она выглядит? После этой ее «депрессии» она же просто тень. И потом, кому она нужна в ее-то тридцать восемь? Без профессии, без денег…
Моя лавандовая коробка выскользнула из рук. Я не заплакала. Я просто окаменела. Вот она, исповедь, которую я не планировала слушать. Это был не монолог Толи, не его одиночная атака. Это был сговор.
Света. Моя Света. Девочка, которую я кормила из ложечки, которой покупала платья на свои первые, заработанные потом и кровью, деньги. Она знала ВСЕ. Она знала, как Толя меня «выжигал» из работы, говоря: «Ты должна быть Музой, а не клячей в офисе». Как он подтачивал мою уверенность, когда я хотела запустить свой проект: «Это несерьезно, Диан. Вот тебе карточка, купи лучше себе туфли».
И сейчас, когда я, наконец, нашла в себе силы сказать: — Хватит. Я ухожу, — они обсуждали меня, как просроченный товар.
— Она думает, что начнет новую жизнь, — хохотнул Толя. Это был мерзкий, сухой звук. — Кто тебя такую возьмет?
Эти слова — они прозвучали, как приговор. Но не от мужа. От него я ждала подлости, он на это был способен. Нет. Они прозвучали, как подтверждение от моего же рода. От того человека, который должен был быть со мной на одной стороне. Света не просто соглашалась — она поддакивала и усиливала его обесценивание. Она видела во мне не сестру, а конкурентку, которая наконец-то упала, и которую можно добить.
Я встала. Медленно. Вся моя боль трансформировалась в одну, чистую, холодную, как лед в бокале, эмоцию. Ярость.
Подошла к двери. Внутри меня что-то щелкнуло, и я поняла, что больше не чувствую ни стыда, ни страха. Только острое, кристально чистое осознание: они меня предали. Они оба.
Я распахнула дверь. Резко.
Толя и Света, склонившиеся над планшетом, замерли. В их глазах не было ни раскаяния, ни смущения. Только досада, что я услышала.
— А ты что, подслушиваешь? — выдал Толя, тут же переходя в атаку. — Тебе тут делать нечего.
Я посмотрела на Свету. У нее даже щеки не покраснели. Просто легкая улыбка, типа, «ну что, попалась?».
Я больше не Дианка. Я Диана.
— Я ничего не подслушиваю, — мой голос был ровным, без единой истеричной нотки, и от этого он звучал страшнее. — Я услышала. Толя, ты свободен. Можешь даже не собирать вещи. Я сегодня же переезжаю к подруге. А ты, Света…
Я сделала паузу, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Я не хотела кричать. Я хотела поразить.
— А ты, Света, можешь даже не звонить. Ты только что потеряла не сестру. Ты потеряла ту, кто тебе всегда помогал. Никогда больше.
Я развернулась и пошла прочь. Но на пороге обернулась.
— Ах, да, Толя. Ты спросил, кто меня такую возьмет? — Я улыбнулась. Это была самая хищная улыбка в моей жизни. — Никто. Потому что я больше не ищу, чтобы меня взяли. Я ищу, чтобы меня уважали. И начну с себя.
Я вышла и захлопнула дверь. За спиной остались два человека, которые считали себя моими хозяевами. И я знала, что прямо сейчас я потеряла их. Но, черт возьми, я обрела себя. Освобождение начинается с признания предательства.
Пять дней. Столько времени мне понадобилось, чтобы выплакать все, что можно, в подушку у моей боевой подруги Веры, и еще три дня, чтобы понять: хватит. Депрессия — это роскошь, которую я не могла себе позволить. Потому что Толя и Света? Они ждали, что я сдуюсь. Ждали, что вернусь, умоляя, чтобы меня приняли обратно.
НЕ ДОЖДУТСЯ.
У меня не было накоплений. Ноль. Толя позаботился, чтобы я чувствовала себя как в золотой клетке — красиво и без права голоса. А Света? Сестра моя милая… В первый же вечер она прислала СМС: «Диан, ну ты же знаешь, я за вас переживаю. Может, помиритесь? Все равно он тебя любит».
ЛЮБИТ?! Это было как контрольный выстрел. Она не извинялась за слова, она просто пыталась загнать меня обратно.
Тогда я приняла решение. Дьявольское, рискованное, но единственное, которое казалось мне честным.
***
— Вера, — сказала я, отставив остывший кофе. — Куда Толя больше всего не хочет, чтобы я лезла?
Вера, менеджер по развитию в крупном маркетинговом холдинге «Атлас», подняла бровь:
— Ну, он всю жизнь орал, что твой проект по организации элитных книжных клубов — это «детский сад» и «пустая трата времени». А еще... он ненавидит наш отдел. Отдел «Активация». Мы их главные конкуренты внутри холдинга.
— Толя работает в «Стратегии», — уточнила я. — Там, где только «мужские» деньги и «серьезные» клиенты?
— Именно.
Я взяла телефон.
— Отлично. Устраивай меня в свой — «Активация». Срочно.
Вера была в шоке. Я же была в состоянии аффекта. Мне нужно было доказать. Не ему. Себе.
Через неделю я вышла на работу. У меня не было опыта в их сегменте, но у меня был десятилетний опыт ведения дел Толи. Я знала их клиентов, их слабые места, их негласные правила. Я работала, как одержимая. По 15 часов. Я не красилась, не пила кофе, только воду и адреналин.
Наше первое столкновение произошло на общехолдинговом совещании по поводу тендера «Магнит». Зал совещаний, где витал запах дорогого дерева и мужских амбиций.
Я сидела, сжав кулаки. Толя вошел, весь в своем лоске: часы, итальянский костюм, победоносная улыбка. Он увидел меня, и его улыбка сжалась.
— Диана? — он произнес мое имя, как будто почувствовал во рту песок. — Что ты тут делаешь? Это закрытое совещание.
Начальник Веры, Виктор, человек-скала, спокойно ответил:
— Анатолий, Диана теперь ведущий менеджер в «Активации». Она готовит презентацию по «Магниту».
Повисла тишина. Толя, который считал, что я «без профессии», «без денег», сейчас сидел напротив меня, как равный... нет, как конкурент.
Он начал свою презентацию — длинную, заумную, полную ненужных графиков. Ту самую, которой он меня всегда давил дома.
Когда пришла моя очередь, я встала. На мне был простой черный брючный костюм, в котором я чувствовала себя защищенной. Я говорила четко, без воды. Использовала данные, которые знала о «Магните» еще со времен их семейных ужинов. Я показала, что его «гениальная стратегия» слишком дорога и неповоротлива.
— Анатолий предлагает им золотой сейф, — сказала я, глядя на совет директоров. — Мы предлагаем им ключ от сейфа. И этот ключ — персональный подход.
Я закончила. Аплодисментов не было, но была гробовая тишина, которая стоила дороже. Я их купила.
Потом, у кулера, Толя подошел ко мне. Он был бледен.
— Ты с ума сошла? — прошипел он. — Хочешь испортить мне карьеру?
Я взяла стакан с водой, сделала глоток, и посмотрела на него в упор. Осознание ударило меня не хуже электрического разряда:
— Ты думал, что я — твоя тень. А я все эти годы была твоим тылом. И тыл, который ты предал, теперь стал твоим фронтом.
— Кто тебя такую возьмет, Диана? — его голос дрожал.
— А вот и ответ, Толя, — улыбнулась я. — Я себя взяла. Взяла на работу. Взяла под свою защиту. И моя зарплата в два раза выше, чем твоя была, когда мы поженились. Это не месть. Это бизнес. И ты его проиграл.
Я выиграла тендер. Толя получил публичный выговор. А Света? Она внезапно начала писать, что «очень гордится моей силой» и зовет на кофе. Границы? Они вот здесь, Светочка, и ты их уже перешла.
***
Прошло еще полгода. «Активация» процветала, я стала одним из самых дорогих специалистов в холдинге. Я купила себе маленькую студию на высоком этаже — свою. Из окна был виден весь город, и я, впервые за много лет, почувствовала, что Я — ЭТО Я. Не чья-то жена, не чья-то сестра, а Диана Раневская.
Толя? Он сползал по карьерной лестнице, как по масляной горке. Его «Стратегия» теперь выглядела вяло и устарело на фоне моих побед. Он не мог понять, что дело не в удаче, а в том, что я, наконец, стала работать на себя, а не на его тщеславие.
Я почти забыла о нем. О Свете я забыла полностью. Иногда она пыталась выйти на связь, но я просто удаляла сообщения, не читая. Границы. Неприступные.
Но финал этой истории должен был быть. Финал, а не продолжение.
Как-то вечером мне позвонил его бывший коллега, Андрей.
— Диана, это Андрей. Слушай, я не знаю, зачем я это делаю, но… Толя в полном раздрае. Он тут раскопал кое-что. Какую-то мелкую информацию по клиенту «Восток». Он знает, что ты завтра встречаешься с ними. Он собирается, ммм… вбросить эту инфу в сеть, чтобы сорвать тебе сделку. И отомстить. Просто из злости.
Мой живот свело. Старая Диана Раневская упала бы в истерику, начала мстить, звонить, угрожать.
НОВАЯ Диана спокойно погладила кота.
— Андрей, спасибо за информацию, — мой голос был ровным, почти скучным. — А ты знаешь, кому Толя собирался передать эту информацию до того, как решит ее «вбросить»?
— Ну, он хотел сначала шантажировать ею директорат. Выбить себе должность получше.
— Понятно.
Я положила трубку. Я могла бы сейчас же позвонить Толе, дать ему понять, что знаю его план, и посмотреть, как он побежит. Но какой в этом смысл? Это опять играть по его правилам. Опять тратить на него свою энергию.
Я не позвонила ему. Я позвонила Виктору, моему начальнику.
— Виктор, здравствуйте. У меня есть информация о том, что Анатолий, сотрудник «Стратегии», в состоянии личной мести собирается совершить несанкционированный слив информации по клиенту «Восток» в публичное пространство. Я знаю, что он сейчас пытается использовать это как рычаг давления на совет директоров.
Я сказала это максимально беспристрастно. Факты. Бизнес.
— Диана, ты уверена? — Виктор был поражен.
— Абсолютно. Я не хочу разбираться в его мотивах. Я просто хочу обезопасить нашу сделку. Моя часть работы сделана. Дальше — ваше дело.
И я вышла из этого конфликта.
Наутро, когда я пришла на работу, Толи уже не было. Он получил не просто увольнение — получил «волчий билет» за попытку шантажа и слива. Его карьера была уничтожена. Не мной. Им самим.
Я сидела в конференц-зале, и готовилась к встрече с «Востоком». Мой телефон пиликнул. Сообщение от Толи.
«Диана, это ТЫ меня добила. Я тебя НЕНАВИЖУ. Ты никогда не будешь счастлива.»
Я посмотрела на это сообщение. И улыбнулась. Это было его последнее, жалкое, бессильное слово.
Вместо того чтобы ответить, я открыла черновик и написала ему одно слово, которое никогда не отправлю: Прощаю.
Я простила его. Но не для него. Для себя. Прощение стало моей границей. Прощение — это не значит: «Я тебя понимаю, возвращайся». Прощение — это значит: «Ты больше не имеешь власти над моим гневом. Ты больше не существуешь в моей жизни. Я отпускаю эту боль и тебя вместе с ней.»
Я удалила сообщение, удалила его номер, удалила его из своих мыслей.
— Кто тебя такую возьмет? — спрашивал он.
Теперь я знаю ответ, который не дала ему тогда.
Никто. Потому что меня не надо брать. Я сама себя взяла — в руки, в жизнь, в новую, счастливую историю. И это чувство — СВОБОДА — дороже любой золотой клетки. Дороже любой мести.