В тот вечер ноябрьский дождь не просто шел — он хлестал по окнам, словно пытаясь смыть с города серую тоску. Но в квартире на третьем этаже «сталинки», которой Сергей так гордился, атмосфера была куда тяжелее, чем на улице. Воздух здесь звенел от напряжения, пахло жареным луком и назревающим скандалом.
Елена стояла у плиты, помешивая рагу. Ей было сорок пять, но в зеркале в прихожей отражалась уставшая женщина с потухшим взглядом, которой можно было дать все пятьдесят пять. Двадцать лет брака стерли с её лица румянец, заменив его сероватым оттенком покорности.
— Лена! — голос мужа из гостиной прозвучал как выстрел. — Иди сюда. Быстро.
Сергей сидел в кресле, держа в руках чек, который она по неосторожности оставила на тумбочке. Его лицо, обычно одутловатое и важное, сейчас пошло красными пятнами.
— Что это? — он ткнул пальцем в строчку на бумажке.
Елена вытерла руки о передник и подошла, чувствуя, как внутри все сжимается в ледяной комок. Она знала этот тон. Это был тон прокурора, поймавшего рецидивиста.
— Это... продукты, Сережа. И крем.
— Крем? — Сергей вскочил, и чек задрожал в его руке. — Ты купила крем за три тысячи рублей? Три тысячи, Лена! Ты в своем уме? А это что? «Телятина парная»? Мы что, олигархи? Курица тебе чем не угодила?
— Сережа, у тебя же язва, врач сказал диетическое мясо... А крем... у меня кожа сохнет, возраст ведь... — она пыталась оправдаться, но голос предательски дрожал.
— Возраст? — он подошел к ней вплотную. От него пахло дорогим табаком и коньяком — на себя он денег никогда не жалел. — Да на твою рожу хоть золото мажь, все равно будешь старой кошелкой. Я пашу как вол, а ты спускаешь мои деньги в унитаз! Транжира! Иждивенка!
Он схватил баночку с кремом, стоявшую на комоде, и с размаху швырнул ее об стену. Стекло жалобно звякнуло, и белая субстанция, пахнущая миндалем, потекла по дорогим обоям.
— Вон! — заорал он так, что у Елены заложило уши. — Вон из моего дома! Я тебя подобрал голодранкой, одел, обул, а ты мне в карман лезешь? Пошла вон, чтобы духу твоего здесь не было!
— Сережа, ночь на дворе, дождь... Куда я пойду? — она заплакала, но слезы только раззадорили его.
— На улицу! Там тебе и место. Поживи в грязи, узнай цену копейке. Может, тогда научишься мужа уважать.
Он схватил её за локоть и потащил к двери. Елена упиралась, хваталась за косяки, умоляла, но он был сильнее. Он вышвырнул её на лестничную площадку в домашнем халате и тапочках, швырнув вдогонку лишь её старое пальто и сумку, висевшую на вешалке.
Дверь захлопнулась с металлическим лязгом, отрезав свет, тепло и двадцать лет жизни. Щелкнул замок. Елена осталась одна в холодном подъезде, прижимая к груди пальто, в кармане которого лежали ключи, которые теперь были бесполезны.
Первую ночь она провела на вокзале. Охранники дважды пытались её выгнать, но, видя её чистое, хоть и заплаканное лицо и приличное пальто, махали рукой: «Сиди уж, только не спи лежа».
Елена сидела на жестком пластиковом сиденье, глядя на табло с расписанием поездов. Москва — Воркута. Москва — Адлер. Люди уезжали, приезжали, встречались, целовались. А у неё жизнь остановилась. В голове крутилась одна мысль: «За что?». Она ведь была идеальной женой. Готовила, стирала, экономила на колготках, чтобы купить ему новую рубашку. Терпела его измены (она знала о них, но молчала), его пьяные выходки, его вечное недовольство. Она растворилась в нём. И вот результат.
Утром она пересчитала наличность. Триста пятьдесят рублей. На карте — ноль, Сергей заблокировал «семейный» счет через пять минут после того, как выгнал её.
Следующие две недели стали адом. Елена нашла самый дешевый хостел в полуподвале на окраине. Комната на восемь человек, двухъярусные кровати, запах чужих несвежих тел, доширака и безысходности. Её соседками были гастарбайтерши, студентки-заочницы и одна странная женщина, которая по ночам разговаривала с невидимым собеседником.
Елена каждый день ходила искать работу. Технолог пищевого производства с красным дипломом — звучит гордо, но перерыв в стаже в двадцать лет перечеркивал всё.
— Вы всё забыли, технологии ушли вперед, — говорили ей молоденькие кадровички с надутыми губами. — Нам нужны активные, амбициозные, до тридцати.
Деньги таяли. Когда осталось на буханку черного хлеба и пакет кефира, Елена сломалась. Она пошла в клининговую компанию.
— Паспорт есть? Прописка местная? — спросила грузная тетка в отделе кадров. — Ладно, берем. Объект — торговый центр «Плаза». График с семи утра до десяти вечера. Два через два. Оплата раз в неделю.
Елена мыла полы в том самом торговом центре, где когда-то покупала Сергею подарки. Она надвигала кепку на глаза, боясь встретить знакомых. Спина горела огнем, руки, привыкшие к кремам (пусть и не за три тысячи), покрылись цыпками и трещинами от хлорки.
Однажды она мыла пол в фуд-корте. Мимо проходила компания молодых парней. Один из них, смеясь, специально наступил в лужу, которую она только что намыла, и пнул ведро. Грязная вода выплеснулась на её брюки.
— Эй, уборщица, смотри куда ведро ставишь! — ржал он.
Елена подняла голову. В глазах парня было столько презрения, сколько она видела только у своего мужа. И в этот момент что-то внутри неё щелкнуло. Не жалость. Не обида. А холодная, яростная злость.
«Я не мусор, — подумала она, сжимая тряпку так, что побелели костяшки. — Слышишь, Сережа? Я не сдохну. Я вылезу. И ты ещё пожалеешь».
Через три месяца она уволилась. Спина болела нестерпимо, но денег удалось скопить на аренду крохотной комнаты у одинокой бабушки. Соседка по хостелу, бойкая Валя, позвала её на рынок.
— Ленка, ты баба видная, интеллигентная. Вставай на соленья. Там холодно, но копейка живая.
Рынок стал её университетом жизни. Зимой, в минус двадцать, стоя на картонке в двух свитерах, Елена продавала квашеную капусту, соленые огурцы и моченые яблоки.
— Подходим, пробуем! Хрустящая, с клюковкой! — кричала она охрипшим голосом.
Сначала было стыдно. Потом стыд сменился азартом. Она поняла главное правило рынка: люди покупают не товар, люди покупают эмоцию.
— Деточка, а огурчики не мягкие? — спрашивала привередливая покупательница в норковой шубе.
— Что вы! — улыбалась Елена той самой улыбкой, которой когда-то встречала гостей мужа. — Сама солила, по бабушкиному рецепту. С дубовым листом, с хреном. Попробуйте, это же песня, а не огурец!
Она врала. Солил огурцы хозяин точки, мрачный Армен, и солил посредственно. Но у Елены покупали.
Через месяц она подошла к Армену.
— Армен Ашотович, капуста у нас кислит. Люди жалуются. Давайте я сама заквашу. У меня дома рецепт есть, мама учила.
Армен хмыкнул, но разрешил. Елена купила на свои деньги кочан, морковь, соль. Сделала пробную партию. Её раскупили за час.
— Слушай, волшебница, — сказал Армен, пересчитывая выручку. — Делай еще. Проценты пополам.
К весне Елена уже не просто стояла за прилавком. Она договорилась с фермерами напрямую. Она вспомнила свой диплом технолога. Зачем продавать просто мясо, если можно делать полуфабрикаты?
Она сняла маленький цех — бывшую столовую. Наняла двух женщин — таких же, как она, битых жизнью. Они начали лепить пельмени. Не те, что в магазине, где соя и жир, а настоящие. Свинина, говядина, лук, перец, тонкое тесто.
«Пельмени от Елены» стали местной легендой. За ними приезжали с другого конца города.
— Елена Викторовна, мне три килограмма, муж другие есть отказывается! — говорили постоянные клиентки.
Елена работала по восемнадцать часов. Спала по четыре. Но каждый рубль, который она клала в копилку, был её. Не выпрошенный у Сергея, а заработанный кровавыми мозолями.
Через год она открыла павильон «Домашняя кухня». Через полтора — выиграла тендер на поставку обедов в офисный центр. Тот самый, где её когда-то унизили. Теперь она входила туда через парадную дверь, в элегантном пальто, и охранники почтительно кивали ей.
Она купила квартиру. В ипотеку, но свою. Светлую, просторную. И первым делом купила туда огромную банку того самого крема за три тысячи. Поставила на видное место. Как напоминание.
Прошло два года и один месяц. Октябрьское солнце золотило верхушки кленов. Елена ехала за рулем своего нового, белоснежного внедорожника. Высокая посадка, запах дорогой кожи, тихая джазовая музыка. Она чувствовала себя капитаном огромного лайнера.
Она стояла в пробке на Садовом кольце, лениво просматривая сообщения от поставщиков. Справа притормозил серый седан. Старый, битый, с грязными номерами. Елена скользнула взглядом и замерла.
За рулем сидел Сергей.
Время не пощадило его. Он сильно сдал. Осунулся, под глазами залегли глубокие мешки, на висках серебрилась седина. На нем была та же куртка, в которой он выгонял её — теперь она лоснилась на локтях и выглядела жалкой. В машине был бардак: на заднем сиденье валялись какие-то коробки, пустые бутылки.
Сергей повернул голову. Их взгляды встретились.
Секунда. Две. Три.
В его глазах сначала было тупое безразличие усталого водителя. Потом — искра узнавания. Потом — недоверие. И, наконец, шок. Настоящий, животный шок.
Его рот приоткрылся. Взгляд метнулся на капот её джипа, на её руки с безупречным маникюром, лежащие на руле, на её лицо — ухоженное, спокойное, уверенное.
Елена медленно сняла солнечные очки. Она смотрела на него не как на врага. А как энтомолог смотрит на жука. С любопытством и легкой брезгливостью.
Загорелся зеленый. Машины тронулись. Сергей дернулся, его машина чихнула, но он рванул за ней, подрезая кого-то в соседнем ряду.
«Хочешь поговорить? — усмехнулась Елена. — Ну давай».
Она свернула на парковку возле своего нового офиса. Сергей въехал следом, едва не задев столб. Он выскочил из машины еще до того, как заглушил двигатель. Подбежал к её двери, дернул ручку. Заперто.
Елена не спешила. Она заглушила мотор, взяла сумочку. И только потом опустила стекло наполовину.
— Ленка? — он тяжело дышал, от него пахло несвежей одеждой и дешевыми сигаретами. — Это реально ты? Глазам не верю...
— Здравствуй, Сергей, — её голос звучал ровно, холодно. Как сталь скальпеля.
— Ничего себе... — он облизал губы, жадно оглядывая салон. — Поднялась, значит? Насосала или наследство нашла? Тетка в Саратове померла?
— Заработала, — отрезала она. — Чего тебе?
Сергей мгновенно сменил маску. Хамство исчезло, на лице появилась та самая заискивающая, «кошачья» улыбка, которой он когда-то её очаровал. Только теперь эта улыбка выглядела жалко на постаревшем лице.
— Ленусь, ну ты чего такая агрессивная? Я же по-доброму. Я же вижу, ты цветешь и пахнешь. Королева! Слушай, а я ведь тебя искал! Честно!
— Да ты что? — Елена иронично приподняла бровь. — На вокзале искал? Или в мусорных баках, куда меня отправил жить?
— Ну перестань, — он поморщился, словно от зубной боли. — Кто старое помянет... Я же для тебя старался! Это была шоковая терапия! Воспитательный момент. Видишь? Сработало! Если бы я тебя тогда не выпнул, ты бы так и сидела на моей шее, борщи варила. Ты мне спасибо должна сказать! Я сделал из тебя человека!
Елена рассмеялась. Громко, искренне.
— Спасибо? Сережа, ты болен.
— А что? — он обиженно надул губы. — Я, между прочим, тоже пострадал. Без хозяйки дом запустился. Питаюсь пельменями магазинными, гастрит заработал... Кстати! — его глаза хищно блеснули. — Я тут подумал. Я тебя прощаю.
— Что? — Елена подумала, что ослышалась.
— Я говорю: прощаю! — Сергей приосанился, поправил воротник засаленной куртки. — Ну погорячился я тогда. С кем не бывает? Мужик имеет право на эмоции, у меня работа нервная. Но я отходчивый. Я готов принять тебя обратно. Квартира-то есть, ты знаешь. Ремонт, правда, надо бы освежить, да и долги за коммуналку накопились... тысяч сто. Но ты сейчас при деньгах, закроем быстро. Я даже не буду спрашивать, с кем ты спала эти два года ради такой тачки.
Он наклонился ближе, пытаясь заглянуть в салон, его рука по-хозяйски легла на зеркало заднего вида её машины:
— Вернись, Ленка, я всё простил! Ну и что, что я тебя выгнал? Женщина должна быть гибкой! Уметь прощать, подстраиваться, сглаживать углы. В этом женская мудрость! Ты же теперь бизнес-леди, должна понимать: гибкость — залог успеха. Жесткие ломаются, а гибкие выживают.
Елена смотрела на него и видела всю его суть. Маленький, жалкий, эгоистичный паразит. Как она могла жить с ним двадцать лет? Как могла плакать из-за его слов? Как могла считать его центром вселенной?
— Гибкой, говоришь? — переспросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Конечно! — обрадовался Сергей, принимая её внимание за согласие. Он уже мысленно тратил её деньги, ездил на её машине, снова командовал ею. — Давай, выходи. Поедем ко мне. Я даже в магазин сбегаю за вином, отметим примирение. Машину твою на платную стоянку поставим, а то у нас во дворе наркоманы зеркала снимают...
Елена нажала кнопку стеклоподъемника. Стекло поползло вверх.
— Эй! Ты чего? — Сергей отдернул руку.
— Я стала очень гибкой, Сережа, — сказала она тихо, но каждое слово падало как камень. — Настолько гибкой, что научилась огибать кучи дерьма, чтобы не испачкать свои новые туфли. А ты — именно куча. Прошлого, вонючего дерьма.
— Ты что несешь?! — лицо Сергея побагровело, жилка на виске вздулась. — Да кому ты нужна, старая вешалка?! Я тебе шанс даю! Семью восстановить! Я тебя создал!
— У меня есть семья, — Елена улыбнулась, и от этой улыбки Сергею стало холодно. — Это я сама. Мой бизнес. И мои сотрудники, которых я ценю больше, чем тебя. А тебе я дам совет. Бесплатный. В честь нашей бывшей «любви».
Стекло почти закрылось. Осталась узкая щель.
— Какой совет?! — заорал он, брызгая слюной, и ударил кулаком по стеклу.
— Научись мыть полы. Говорят, в нашем бизнес-центре требуется ночной уборщик. Платят мало, но ты же у нас экономный. Телятину не ешь. Выживешь.
Она нажала на газ. Мощный мотор рыкнул, как зверь, готовый к прыжку. Джип сорвался с места, колесо попало в глубокую лужу, и грязная, холодная жижа фонтаном окатила Сергея с ног до головы — точно так же, как когда-то жизнь окатила её.
В зеркале заднего вида она видела, как он стоит посреди парковки, мокрый, жалкий, с открытым ртом, размахивая руками. Он что-то кричал, но звукоизоляция в её машине была идеальной.
Елена включила поворотник и плавно влилась в поток машин. На душе было кристально чисто. Пустота, которая мучила её два года, исчезла. Её заполнило чувство торжества. Не злорадства, нет. А осознания собственной силы.
Вечером она заедет в свой любимый ресторан. Закажет стейк из мраморной говядины и бокал дорогого вина. И поднимет тост. За гибкость. За ту гибкость, которая позволяет пружине, сжатой до предела, распрямиться и выстрелить прямо в цель.
А Сергей... Сергей остался там, где ему и место. На обочине чужой красивой жизни, в мокрых штанах и с долгами за коммуналку.
