Последний декабрьский вечер выдался на редкость тихим. За окном медленно падал густой снег, окрашивая улицу в мягкий, синеватый свет фонарей. Аня, закутавшись в уютный плед, пила чай на своем диване и с наслаждением растягивала минуты покоя после рабочего дня. Ее однокомнатная квартира в панельной, но уже современно отремонтированной девятиэтажке была ее крепостью, ее самым большим сокровищем. Она досталась ей от бабушки, и каждый уголок здесь был обустроен с любовью: светлые обои, пара живых растений на подоконнике, удобный угловой диван и большая книжная полка. Здесь пахло кофе, корицей и спокойствием.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно. На пороге стоял Игорь. Его щеки были раскраснены от мороза, а с темных волен струйками стекала талая вода.
Заходи, замерз же страшно! — обрадовалась Аня, отступая вглубь прихожей, чтобы пропустить его.
Игорь вошел, не снимая тяжелых кожаных ботинок, и поставил на пол сумку с инструментами. Он был прорабом на стройке и часто заезжал к ней прямо с работы. Его взгляд, привыкший оценивать квадратные метры и качество отделки, медленно и деловито скользнул по стенам, задержался на новой люстре, прополз по дивану.
Квартирка у тебя нехилая, — констатировал он, наконец разуваясь. — Светлая. У нас в хрущевке, конечно, такие окна и не снились.
Аня улыбнулась, принимая это за комплимент.
Да, мне очень повезло с бабушкой.
Игорь прошел в гостиную, скинул куртку на спинку стула и устроился на диване так, будто сидел на нем всю жизнь.
Так, слушай сюда. Решили с родителями. Новый год встречаем тут.
Аня замерла с чашкой в руках. Она ожидала чего угодно, но не этого. Они с Игорем встречались почти год, говорили о свадьбе, но в его семьей, а уж тем более с его родителями, у нее были пока лишь натянуто-формальные отношения.
Тут? — переспросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — То есть… здесь? А что насчет твоих? У них же традиция…
Традиции — это ерунда. У них ремонт в зале, пол комнаты сорвали, плитку новую ждут. Полный разгром. А тут идеальное место. Просторно, уютно. Мама будет в восторге.
В голове у Ани пронеслись картинки: его мама, Людмила Петровна, женщина с властным взглядом и твердым голосом, его отец, вечно угрюмый и молчаливый Николай Иванович, сестра Катя с двумя гиперактивными сыновьями-погодками… Ее тихая крепость мгновенно превращалась в проходной двор.
Игорь, я даже не знаю… Мы же хотели вдвоем… — тихо начала она.
Что вдвоем? Новый год — это семейный праздник! — Игорь посмотрел на нее с искренним недоумением. — Моя семья — это скоро твоя семья. Ты должна с ними сблизиться. Это лучший повод.
Он встал и прошелся по комнате, снова оценивая взглядом хозяина.
И приготовь, кстати, угощения на всю мою родню. Накрой хороший стол. Мама любит оливье по-советски, с докторской, а не с какой-то ветчиной. И селедку под шубой. И гуся. Гуся ты сможешь запечь?
Аня почувствовала, как по спине пробежал холодок. Он не спрашивал. Он констатировал и ставил задачи, как подчиненному на стройке.
Подожди, Игорь, — голос ее наконец окреп. — Это моя квартира. Мое личное пространство. Ты не мог бы хотя бы посоветоваться со мной, прежде чем принимать такие решения?
Игорь остановился и обернулся к ней. Его лицо изменилось. Мягкости не осталось и следа, взгляд стал жестким, каким бывает, когда он ругается с нерадивыми рабочими.
Какие могут быть советы? — его голос стал тише, но от этого только опаснее. — Я тебе предлагаю стать частью моей семьи. А ты мне про какое-то «личное пространство» говоришь? Ты что, моих родителей в гости позвать не хочешь? Ты меня уважаешь? Или ты думаешь, твоя квартира тебя возвышает над нами?
Он сделал шаг к ней, и Аня невольно отступила.
Это проверка, Ань. Проверка на прочность. На готовность быть со мной одной семьей. Идем до конца или хлопаем дверью прямо сейчас. Решай.
Он взял свою куртку со стула, не глядя на нее.
Я завтра позвоню. Будь готова.
Дверь за ним закрылась негромко, но для Ани этот звук прозвучал громче любого хлопка. Она медленно опустилась на диван, в то самое место, где только что сидел он. В ушах стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь бешеным стуком сердца. Она смотрела на падающий за окном снег, на свою уютную, безопасную комнату, и ей казалось, что по стенам уже поползли невидимые трещины. Ее крепость только что взяли в осаду. И объявили ультиматум.
Прошло два дня. Два дня тишины от Игоря. Аня почти ничего не ела, ночами ворочалась без сна, а на работе не могла сосредоточиться. Его слова — «проверка на прочность» — звенели в ушах навязчивым, болезненным набатом. Она чувствовала себя в ловушке. Согласиться — значит позволить вытоптать свое личное пространство. Отказать — разрушить отношения, на которые она уже потратила почти год жизни и в которые, как ей казалось, вложила душу.
Она сидела на кухне, смотря на запотевшее окно, и пыталась читать книгу, но слова сливались в бессмысленные строки. Вдруг телефон на столе завибрировал, заставляя ее вздрогнуть. Незнакомый номер. Сердце екнуло — похоже на номер его мамы, Людмилы Петровны. Они не были сохранены друг у друга в контактах, их общение до этого ограничивалось парой вежливых встреч.
Аня сглотнула ком в городе и приняла вызов.
Алло?
Анечка, здравствуйте, это Людмила Петровна, — раздался в трубке ровный, деловитый голос, без тени сомнений или неловкости. — Игорь вам, наверное, уже передал? По поводу праздника.
Здравствуйте, — выдавила Аня. — Да, передал.
Отлично. Значит, работаем. Мне нужно с вами согласовать меню и некоторые организационные моменты. У вас под рукой ручка есть? Запишите.
Аня машинально потянулась за блокнотом, лежавшим на столе. Ее пальцы сами собой сжали карандаш.
Итак, первое — стол. Оливье. Только, пожалуйста, без этих ваших новогодних веяний. Классический рецепт: докторская колбаса, вареная морковь, зеленый горошек, соленые огурцы. Картофель нужно варить в мундире, чтобы не разварился. Вы поняли?
Да, — тихо ответила Аня, выводя на бумаге кривую линию.
Второе — селедка под шубой. Сельдь берите жирную, обязательно проверьте, чтобы не была горькой. Свеклу для майонеза берите свою, домашнюю, магазинный «Провансаль» — это отрава. У вас есть хороший рецепт?
Я… я приготовлю, — промямлила Аня, чувствуя, как ее воля парализуется этим напором.
Третье — горячее. Гусь. Птицу нужно брать не мороженую, а охлажденную, килограмма на четыре. Фаршируем яблоками-антоновкой и черносливом. Я скину вам ссылку на хороший мясной магазин, там и цены адекватные, не like в этих ваших супермаркетах.
Людмила Петровна сделала паузу, явно проверяя свои записи. Аня сидела, глядя на свои каракули: «оливье», «селёдка», «гусь». Ей казалось, она готовит не для праздника, а выполняет производственное задание.
Теперь по напиткам, — продолжил голос в трубке. — Шампанское — только «Абрау-Дюрсо» брют, не сухое и уж тем более не полусладкое. Водку мужчины будут свою привозить, а вам нужно озаботиться соками для детей и хорошим красным вином. Одно, для тостов. Каберне, не Merlot.
Аня молча кивала, словно мать Игоря могла это видеть.
И последнее, самое важное — размещение. Дети, мои внученьки, они маленькие, им после полуночи нужно будет поспать. Игорь говорил, у вас в квартире одна спальня. Так вот, вам нужно будет освободить свою спальню для них. Вы можете перенести свои вещи в зал и устроиться там на диване. А мы с Николаем Ивановичем, и Катя с мужем, разместимся в гостиной. Благо, диван у вас большой, и на полу, думаю, тоже можно будет постелить матрасы.
В этот момент Аня перестала дышать. Ее комната. Ее последний оплот, ее личная территория, куда она не пускала никого, кроме самого близкого человека. И теперь ее просят, нет, требуют очистить ее для чужих детей, а самой идти ночевать в гостиную, как бедной родственнице.
Людмила Петровна, — голос Ани предательски дрогнул. — Я… я не уверена, что это хорошая идея. Моя комната… это очень личное.
В трубке воцарилась кратковременная, но красноречивая пауза.
Анечка, дорогая, — голос Людмилы Петровны стал сладким, как сироп, но от этого не менее твердым. — Мы же soon станем одной семьей. Какие могут быть секреты? Детям нужен покой. Вы же не хотите, чтобы они капризничали и мешали всем отдыхать? Это всего лишь на одну ночь. Проявите понимание.
Аня сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели. Она не нашла, что ответить. Любое возражение звучало бы как проявление черной неблагодарности и эгоизма.
Хорошо, — прошептала она, ненавидя себя за эту слабость. — Я подумаю.
Отлично! — в голосе Людмилы Петровны вновь зазвенела деловая бодрость. — Значит, договорились. Я вам потом еще позвоню, согласуем список продуктов. До свидания, Анечка.
Связь прервалась. Аня медленно опустила телефон на стол. Она сидела неподвижно, глядя в одну точку. В ушах стоял ровный, методичный голос, диктующий условия капитуляции. Она посмотрела на свою уютную кухню, на свою квартиру, и впервые за долгое время почувствовала себя здесь не хозяйкой, а временной жилицей, которую в любой момент могут попросить освободить помещение.
Они еще даже не переступили порог, а уже расставили здесь все по своим местам. И ей в этой расстановке отвели роль обслуживающего персонала.
Три дня. Три дня тишины, которые давили на уши громче любого шума. Аня ходила по квартире, как привидение, механически выполняя домашние дела, но не находя покоя. Слова Игоря и его матери звенели в ней навязчивым, болезненным дуэтом. «Проверка на прочность» сталкивалась с «Мы же скоро станем одной семьей». Она чувствовала себя загнанной в угол, словно ее собственная жизнь, ее воля, ее квартира медленно, но верно переходили в чье-то другое владение.
Она пыталась представить ту ночь: шум, толчея, чужие люди в ее личном пространстве, дети в ее спальне... И она сама — изгнанная на диван в гостиную, служанка при своем же празднике. От этой картины сжималось сердце. Нет, она не могла на это согласиться. Она должна была попытаться достучаться до Игоря. Ведь он же ее любит? Он должен ее понять.
Когда в дверь постучали вечером четвертого дня, у нее дрогнули руки. Она знала, что это он.
Игорь вошел с тем же деловым видом, что и в прошлый раз. Он повесил куртку на крючок, прошел на кухню и открыл холодильник.
Что-то есть поесть? С работы — как выжатый лимон.
Аня стояла у порога кухни, подобравшись внутри.
Игорь, нам нужно поговорить, — начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Говори, я слушаю, — он достал банку с солеными огурцами и открутил крышку.
Насчет Нового года... Я понимаю, что у твоих родителей ремонт. Но я не могу принять у себя столько людей. Это моя квартира. Мое личное пространство. Я не готова отдавать свою спальню, спать в гостиной и готовить на всех, как на заказ.
Игорь перестал хрустеть огурцом и медленно повернулся к ней. Его лицо начало темнеть.
Ты о чем вообще? Мы же все обсудили.
Ничего не обсудили! Ты мне объявил. Твоя мама мне продиктовала условия! Меня даже не спросили, хочу ли я этого!
Так а чего спрашивать? — его голос зазвенел сталью. — Это же логично! Где еще встречать? В моей клетушке? Или тебе мои родители не достаточно хороши для твоего дворца?
При чем здесь дворец? — голос Ани срывался, предательски выдавая ее отчаянную уязвимость. — Речь об уважении к моему желанию! Я хотела провести этот праздник с тобой, а не устраивать столовую для твоей семьи!
О, вот как! — Игорь швырнул недоеденный огурец в раковину. — «Столовая для моей семьи»! Значит, так ты на нас смотришь? Я тебе предлагаю стать своей, а ты строишь из себя королеву, которую потревожили! Ты думаешь, твоя этушка тебя возвышает над нами?
Это не этушка! Это мой дом! — крикнула Аня, и слезы наконец вырвались наружу. — И я имею право решать, кто в нем будет ночевать и что в нем будет происходить! Твоя мама уже расписала, где кому спать, что есть и пить! Я что, прислуга?
Ты — моя невеста! — рявкнул Игорь, сделав шаг к ней. Его лицо исказилось злобой, которую она видела впервые. — И ты должна поддерживать меня и мою семью! А не упрекать нас в том, что у нас нет такой роскошной квартиры! Это проверка, Ань! Понимаешь? Проверка, готова ли ты к семейной жизни, готова ли ты делиться, готова ли ты быть не эгоисткой, а частью чего-то большего!
Какая же это проверка? — всхлипнула она, отступая. — Это диктат! Вы все решили за меня!
Решили за тебя? Мы предложили тебе стать настоящей частью нашей семьи! А ты плюешься! Ты демонстрируешь свое полное неуважение ко мне, к моим родителям, ко всему, что для меня важно!
Он схватил со стула свою куртку.
Знаешь что? Я не ожидал от тебя такого. Я думал, ты другая. Я думал, ты умная и понимающая девушка. А ты оказалась мелочной и жадной.
Игорь, подожди...
Ждать нечего. Вижу все perfectly clear. Ты не готова. Значит, не готова.
Он резко дернул дверь и выскочил в подъезд. Дверь захлопнулась с оглушительным, финальным звуком, от которого содрогнулись стены.
Аня осталась стоять посреди прихожей, вся в слезах, трясясь от обиды, злости и унижения. Его слова жгли сильнее любого оскорбления. «Эгоистка». «Мелочная и жадная». Он вывернул все наизнанку, сделал ее виноватой за то, что она просто хотела сохранить свой дом и свое достоинство.
Она медленно сползла на пол, прислонившись спиной к двери, которую он только что захлопнул. В ушах стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь прерывистыми всхлипами. Она проиграла эту битву. Он ушел. И теперь ей предстояло решить, готова ли она капитулировать полностью, чтобы его вернуть, или же этот хлопок дверью был последним, открывшим ей глаза.
Прошла неделя. Неделя тягостного молчания, за которую Аня прожила целую жизнь. Она перебирала в памяти каждое слово, каждый взгляд, пытаясь понять, где же она свернула не туда. Может, она и вправду была слишком принципиальной? Может, для семьи и впрямь нужно жертвовать своим комфортом? Эти мысли грызли ее изнутри, заставляя чувствовать себя виноватой.
И вот, в субботу утром, когда она пыталась заставить себя заняться уборкой, раздался звонок в дверь. Сердце екнуло — Игорь! Но, взглянув в глазок, она увидела другую фигуру. На пороге стояла Катя, сестра Игоря, с двумя гиперподвижными сыновьями-погодками, которые уже вовсю пинали ботинками дверь, пытаясь прорваться внутрь.
Аня, привет! — Катя сияла натянутой, деловой улыбкой, входя без приглашения. — Мы в этом районе по делам, думаю, заскочим на минуточку. Помочь с подготовкой к празднику! Вы же у нас теперь почти родственники.
Мальчишки, как ураган, ворвались в прихожую, скидывая куртки прямо на пол и несясь вглубь квартиры.
Рома! Ваня! А ну ведите себя прилично! — крикнула им вдогонку Катя без особой убедительности, а затем обернулась к Ане. — Ничего, они быстро успокоятся. У тебя же нет ничего хрупкого?
Аня, ошеломленная, молча покачала головой, наблюдая, как один из мальчишек уже вовсю скакал на ее угловом диване. Она чувствовала себя не хозяйкой, а смотрителем в общественном месте.
Катя тем временем, не снимая пальто, совершала медленный обход по гостиной. Ее взгляд, такой же оценивающий, как у брата, скользил по стенам, мебели, бытовой технике.
Неплохо, очень неплохо у тебя тут, — протянула она, проводя рукой по столешнице из искусственного камня. — Ремонт свежий. Сама делала?
Нет, мне бабушка оставила квартиру уже в таком виде, — тихо ответила Аня, следя за тем, как второй ребенок начинал исследовать содержимое нижних полок книжного стеллажа.
Повезло, — констатировала Катя. Она подошла к шкафу-купе в прихожей и, приоткрыв одну из створок, заглянула внутрь. — А шкафы глубокие. У нас в хрущевке такие и не снились.
Аня почувствовала, как по телу разливается жар стыда и гнева. Это было наглее, чем звонок Людмилы Петровны. Та хотя бы пыталась сохранять видимость вежливости. Катя же вела себя как ревизор, прибывший с инспекцией.
Знаешь, Ань, — Катя закрыла дверцу шкафа и повернулась к ней, сложив руки на груди. — Мы тут с родителями Игоря думаем... Им, знаешь ли, на юбилей свадьбы новую мебель для гостиной присматриваем. Но у них в сталинке, хоть и потолки высокие, но балкончик крошечный, места мало. А у тебя тут... — Она многозначительно обвела рукой пространство. — Просторах! И балкон застекленный. Вот мы и думаем, может, им тут что-то подобрать, да у тебя временно поставить? На недельку-другую, пока у них свой балкон не расширят?
В голове у Ани все завертелось. Они уже не просто планировали провести у нее праздник. Они планировали использовать ее квартиру как склад. Скоро, глядишь, и сами переедут.
Катя, я... — начала она, но слова застряли в горле.
Ой, да ладно тебе! — Катя махнула рукой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Места у тебя много! Мы же теперь свои. Нужно друг другу помогать. Вот и Игорь говорит, что ты должна влиться в семью, стать своей. А свои — они всегда делятся.
В этот момент из спальни донесся грохот. Аня бросилась туда и увидела, что старший мальчик, Рома, стащил с тумбочки ее любимую хрустальную фоторамку, и та разбилась вдребезги о паркет.
Мама, он нечаянно! — тут же прокричал младший.
Катя подошла к дверям спальни и вздохнула.
Анечка, не переживай! Ерунда! Это же просто вещь. Дети есть дети. У меня дома пол-квартиры в таком состоянии. Клей момент в помощь!
Она даже не извинилась. Она просто констатировала факт. Ее взгляд скользнул по кровати, по шкафу, и Аня почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Эта женщина уже мысленно расставляла здесь мебель своих родителей.
Ну что, мы пожалуй, побежим, — сказала Катя, наконец отводя взгляд от спальни. — Дела еще. Так я насчет мебели тебе потом позвоню, договоримся?
Она позвала детей, которые, довольные, выбежали из квартиры, оставив за собой след из разбросанной одежды и осколков хрусталя.
Дверь закрылась. Аня осталась стоять одна посреди своего когда-то уютного и безопасного дома. Воздух был наполнен чужими запахами, на полу валялись следы уличной грязи, а в спальне лежали осколки ее прежней жизни.
Она медленно подошла к разбитой рамке, подняла один осколок. На нем все еще улыбалась ее бабушка. Та самая, которая подарила ей эту крепость. И в этот момент чувство вины и растерянности внутри нее вдруг переплавилось во что-то твердое и холодное.
Они не просто не уважали ее границы. Они их не видели. Для них она была не человеком, а приложением к заветным квадратным метрам. И если она сейчас сдастся, они поглотят ее без остатка.
Она вынула телефон и нашла в контактах номер своей подруги Марины. Той самой, что работала юристом. Палец завис над кнопкой вызова. Сделать этот звонок — значит признать, что все серьезно. Что ее отношения с Игорем, скорее всего, закончены. Но иначе, похоже, будет закончена она сама.
Она глубоко вдохнула и нажала на кнопку.
Марина примчалась через сорок минут. Аня открыла дверь, и подругa, не говоря ни слова, обняла ее крепко, будто щитом прикрывая от всего мира. Аня расплакалась, рыдая в плечо подруги, выговаривая всю накопившуюся боль, обиду и унижение. Они сидели на том самом диване, где недавно скакал племянник Игоря, и Аня, захлебываясь, рассказывала все: от ультиматума в прихожей до визита Кати с ее «разведкой боем» и планами складировать мебель.
Марина слушала, не перебивая. Ее лицо, обычно оживленное и насмешливое, становилось все более суровым и каменным. Она не произносила ни слова сочувствия, лишь изредка задавала уточняющие вопросы, как следователь на допросе.
— То есть, он прямо сказал: «Приготовь угощения на всю мою родню»? Не спросил, а приказал?
—Да.
—А его мать диктовала меню и требовала освободить твою спальню для своих внуков?
—Да.
—И сестра уже мебель свою к тебе везти собралась?
—Кажется, да...
Когда Аня закончила, в комнате повисла тяжелая пауза. Марина откинулась на спинку дивана и выдохнула, закатив глаза.
— Ань, да ты понимаешь, что это не семья, а хорошо организованный захватнический отряд? — ее голос прозвучал резко и четко, без единой нотки сомнения. — Они действуют по классической схеме: разведка (сестра), психологическое давление (мамаша) и силовое прикрытие (твой «любимый» жених). Их цель — не сближение. Их цель — установить контроль над твоей территорией и тобой.
— Но они говорят о семье... о том, что я должна... — слабо попыталась возразить Аня.
— Должна? — Марина резко повернулась к ней. — Ты никому и ничего не должна! Давай расставим точки над i, как на работе. Эта квартира — твоя личная собственность, полученная тобой по наследству. Она не является совместно нажитым имуществом в браке. Даже если бы вы поженились и прожили двадцать лет, она осталась бы твоей. Все, что они делают — это систематическое нарушение твоих личных границ и попытка незаконного завладения твоим имуществом путем психологического давления.
Услышав холодные юридические термины, Аня почувствовала, как туман в ее голове начинает рассеиваться. Это была не эмоция, не обида. Это был факт.
— Но что мне делать? — прошептала она. — Я не могу просто так все бросить... Я его люблю...
— Любишь? Человека, который смотрит на тебя как на обслугу и на твой дом как на общежитие? — Марина покачала головой. — Нет, Ань. Так не пойдет. Бежать — значит признать их правоту. Значит, они так и будут считать, что ты струсила и сбежала со своего же поля. Я предлагаю другой вариант.
Она придвинулась ближе, и в ее глазах вспыхнули знакомые Ане огоньки азарта, которые всегда зажигались перед сложным судебным процессом.
— Они хотят праздника? Они его получат. Но по нашим правилам. Ты не сбежишь. Ты дашь им такой Новый год, после которого они сами побегут от тебя, сломя голову, и дорогу забудут.
— Что? Как? — Аня смотрела на подругу с недоумением и зарождающейся надеждой.
— Слушай меня внимательно, — начала Марина, понизив голос до конспиративного шепота. — Ты берешь паузу. Молчишь. Завтра ты пишешь Игорю примирительное сообщение. Говоришь, что все обдумала, погорячилась, и согласна на все их условия. Говоришь, что хочешь быть частью их семьи.
— Но...
— Никаких «но»! — резко оборвала ее Марина. — Это игра. Ты должна сыграть свою роль идеальной, покорной невесты. Ты идешь с ними по магазинам, киваешь, улыбаешься. Позволяешь им скинуть на тебя часть денег за продукты. Веди себя тихо и спокойно.
— А потом? — Аня с замиранием сердца смотрела на подругу.
— А потом... в самый разгар их торжества, когда они будут уверены в своей полной и безоговорочной победе, ты нанесешь ответный удар. Юридически точный и морально уничтожающий.
Марина достала из своей сумки блокнот и ручку.
— Мы с тобой подготовим один документ. Не официальный, нет. Но очень... показательный. Это будет счет. Детализированный счет за аренду жилого помещения, услуги кейтеринга и организатора праздника. С почасовой ставкой, исходя из рыночных цен Москвы. Мы все просчитаем: метраж, стоимость продуктов, работу повара и администратора. Мы предъявим им реальную цену их «семейного» вечера.
Аня сидела с широко раскрытыми глазами. Это было гениально, жестоко и... справедливо.
— Они же с ума сойдут! Игорь меня убьет!
— Нет, — холодно возразила Марина. — Он не убьет. Он будет шокирован и унижен. Потому что ты переведешь все их высокопарные разговоры о «семье» на язык, который они на самом деле понимают лучше всего — на язык денег и выгоды. Ты покажешь им, что их «родственные чувства» для тебя — всего лишь услуга. И услуга эта стоит очень дорого. После этого они трижды подумают, прежде чем совать нос в чужой дом.
Она замолчала, давая Ане осознать услышанное.
— Ты готова? Готова перестать быть жертвой и стать мстительницей? Пусть и на один вечер.
Аня медленно перевела взгляд с лица подруги на осколки хрустальной рамки, все еще лежавшие на полу в спальне. Она вспомнила властный голос Людмилы Петровны, наглый оценивающий взгляд Кати и искаженное злобой лицо Игоря. И почувствовала, как внутри нее что-то щелкает, сменяя отчаяние на холодную, собранную решимость.
— Да, — тихо, но очень четко сказала она. — Я готова. Что мне нужно делать?
Марина улыбнулась своей хищной, победной улыбкой.
— Первым делом, дорогая, мы идем за хорошим вином. А потом садимся составлять этот счет. Поверь, это будет шедевр бухгалтерского искусства и гражданской мести.
На следующий день Аня, с замиранием сердца, отправила Игорю сообщение. Она писала и переписывала его несколько раз, подбирая каждое слово, стараясь звучать покорно, но не рабски, уступчиво, но не униженно.
«Игорь, здравствуй. Я все обдумала. Ты был прав, я погорячилась. Новый год — это семейный праздник, и я действительно хочу стать частью твоей семьи. Давай встретим его у меня. Я все беру на себя. Прости за мою глупую гордость».
Ответ пришел почти мгновенно, словно он ждал.
«Нормально. Я так и знал, что ты одумаешься. Маме скажу. Вечером заеду».
Ни слова о примирении. Ни «рад, что ты поняла». Просто констатация факта — «нормально». Эта лаконичность была хуже любой ругани. Она подтверждала правоту Марины: он воспринял ее капитуляцию как должное.
Когда он приехал вечером, в его поведении не было и тени неловкости или желания помириться. Он был деловит и спокоен, как менеджер, вернувшийся с переговоров с выгодным контрактом.
— Ну вот и хорошо, что все уладилось, — сказал он, удобно располагаясь на диване. — Мама уже список продуктов тебе скинула?
— Да, — кивнула Аня, стоя у порога гостиной. — Я уже изучаю.
— Отлично. Завтра поедем закупаться. Мама сказала, лучше в гипермаркет, там акции. Мы с отцом поможем донести.
Аня просто кивнула, закусив губу. «Мы поможем донести». Это было их первое вложение. Незначительное, но символическое.
На следующий день она окунулась в сущий ад. Они встретились в гипермаркете: Игорь, его отец Николай Иванович, молчаливый и угрюмый, и сама Людмила Петровна, ставшая главнокомандующим этой продуктовой операцией.
— Анечка, вот гусь, — тыкала она пальцем в витрину с охлажденными тушами. — Бери вот этого, на четыре кило. И смотри, чтобы кожица была без изъянов. Игорь, возьми тележку побольше, всего не унесем.
Аня молча клала в тележку указанную птицу. Затем последовали колбасы для оливье, банки с майонезом, рыба для заливного. Людмила Петровна scrutinizing каждый продукт, заставляя Аню перекладывать более дешевые варианты и брать те, что она одобряла.
— Вино я сама выберу, — объявила Игорю его мать, направляясь в алкогольный отдел. — Ты в этом не разбираешься.
Игорь покорно шел рядом, лишь изредка бросая на Аню взгляд, полный молчаливого одобрения. Ему, видимо, нравилась эта картина: она, послушная и молчаливая, выполняет указания его семьи.
Когда тележка была завалена до отказа, а на кассе набежала внушительная сумма, Людмила Петровна отошла поговорить по телефону. Николай Ивановил углубился в изучение пивных этикеток. Игорь посмотрел на Аню и сказал то, что, вероятно, считал великодушным:
— Не переживай, скинемся. Я с отцом скинусь на алкоголь. Мама уже за него заплатила, по-моему.
Аня молча кивнула, пробивая на кассе очередную упаковку дорогого сыра. Внутри у нее все кричало. Они «скидывались» на то, что будут пить сами, оставив на нее все основные затраты. Но она помнила план. Она улыбалась. Она была идеальной.
Вечером, оставшись одна с грудами пакетов на кухне, она чувствовала себя не хозяйкой, готовящейся к празднику, а кладовщицей на складе. Она разобрала продукты, убрала все в холодильник, а потом достала ноутбук.
Открыв файл, который они подготовили с Мариной, она принялась вносить коррективы. Она скрупулезно заносила в таблицу каждый продукт, каждый рубль, потраченный сегодня. Затем добавила строки:
· Аренда жилого помещения (гостиная + спальня), 12 часов, 500 руб/час
· Услуги кейтеринга (приготовление сложного новогоднего меню из 10 позиций), 8 часов, 700 руб/час
· Услуги организатора праздника, 6 часов, 400 руб/час
Она распечатала получившийся счет на плотной белой бумаге. Документ выглядел солидно и неотвратимо. В графе «Итого» стояла внушительная сумма. Она аккуратно сложила лист и спрятала его в ящик кухонного стола, под салфетки.
Наступил канун Нового года. Утром Аня принялась за готовку. Она мыла, чистила, резала, варила, взбивала. Она двигалась как автомат, ее лицо было каменной маской. Внутри же бушевали противоречивые чувства. Жалость к себе сменялась холодной яростью. Сомнения — ледяной решимостью.
Она смотрела на своего будущего мужа и его родных и больше не видела в них семью. Она видела захватчиков, которые вот-вот переступят порог ее крепости. И она была готова встретить их не с распростертыми объятиями, а с поднятым забралом.
Ее тихая подготовка к бою подходила к концу. Оставалось только дождаться начала праздника.
Тридцать первого декабря, ровно в шесть вечера, в дверь позвонили. Аня, в чистеньком свитере и с натянутой улыбкой на лице, открыла. На пороге стояла вся семья Игоря, словно десант, высадившийся на завоеванной территории. Людмила Петровна в блестящем платье, Николай Иванович с ящиком водки в руках, Катя с мужем и двумя сыновьями, которые тут же, не разуваясь, рванули внутрь.
– С наступающим! – бодро провозгласила Людмила Петровна, проходя в прихожую и окидывая взглядом Аню с головы до ног. – А ты что же в таком виде? Праздник ведь! Но ничего, потом переоденешься.
Она протянула Ане пальто, как горничной, и проследовала в гостиную. Игорь, войдя последним, бросил на Аню короткий взгляд – не одобрения, а контроля, будто проверяя, все ли она делает правильно.
Хаос начался мгновенно. Дети с визгом носились от дивана к столу и обратно. Катя, сняв куртку, бросила ее на кресло и сразу направилась на кухню.
– О, а гусь уже в духовке? – громко спросила она, не дожидаясь ответа. – Надо бы температуру проверить, а то он у тебя, кажется, подгорает.
Людмила Петровна тем временем устроила ревизию стола.
– Анечка, а где же блюдо для селедки под шубой? Я же говорила, нужно овальное, большое. И свекла, я смотрю, ты майонезом заправила? Надо было слоем промазывать, я же объясняла!
– Мама, все нормально, – пробурчал Игорь, уже расставляя бутылки на столе. – Всем вкусно будет.
– Я не для того рецепт полвека хранила, чтобы его искажали, – отрезала Людмила Петровна и пошла на кухню, чтобы лично «спасти» гуся.
Аня стояла в центре гостиной, словно островок в бушующем море. Ее уютная квартира превратилась в шумный, душный вокзал. Воздух быстро наполнился запахом еды, духов и детского пота. Кто-то включил телевизор на полную громкость, заглушая новогодние мелодии.
Через полчаса дети, разгоряченные беготней, устроили драку из-за пульта от телевизора. Младший, Ваня, разревелся.
– Анечка, вы не могли бы его чем-нибудь занять? – крикнула Катя из кухни. – У вас же наверняка есть какие-то игрушки или раскраски?
– У меня нет детей, Катя, – тихо, но четко ответила Аня.
– Ну, найдите что-нибудь! – раздраженно бросила та в ответ.
Людмила Петровна, вернувшись из кухни, села на диван и, обняв Игоря, сказала с слащавой улыбкой:
– Сынок, как же хорошо, что все устроилось. Я же говорила, Аня девочка разумная, все поймет. И квартира у нее – просто чудо. Знаешь, мы с папой думаем, после вашей свадьбы вам тут можно будет стенку перенести, объединить гостиную с кухней. А эту проходную зону утеплить и сделать гардеробной. У тебя же руки золотые, все сам сделаешь.
Игорь согласно кивнул, с гордостью глядя на свою мать.
– Конечно, мам. Планов – громадье.
Аня слышала это, стоя у окна и глядя на сверкающие гирляндами улицы. Они уже не просто гостили. Они планировали здесь жить. Перестраивать. Делать ремонт. Ее сердце стучало где-то в горле, тяжелое и частое. Она поймала взгляд Игоря, и в его глазах не было ни капли сомнения или неловкости. Он был счастлив. Он был дома. В ее доме.
Когда сели за стол, ад достиг своего апогея. Дети хныкали, что не хотят салат, Катя и Людмила Петровна наперебой критиковали каждое блюдо, Николай Иванович молча и обильно наливал себе водку. Игорь, разгоряченный алкоголем, говорил громко и много, хвастаясь своими рабочими успехами.
Аня сидела, как чужая на своем же празднике. Она едва прикасалась к еде, которую сама же и приготовила. Внутри нее все застыло, превратилось в ледяной, неподвижный шар. Она смотрела на их самодовольные, разгоряченные лица, на то, как они привычно распоряжаются ее пространством, и вспоминала осколки хрустальной рамки. Вспоминала слова Марины: «захватнический отряд».
И вот, ровно в одиннадцать, когда стол был уже изрядно опустошен, а разговоры стали еще громче и бесцеремоннее, Людмила Петровна, сияя от выпитого шампанского и собственного величия, подняла бокал.
– Ну что, дорогие мои, скоро бой курантов! Давайте скажем тосты! Я начну! – Она обвела всех властным взглядом. – За нашу дружную семью, которая, наконец, нашла такое прекрасное, уютное гнездышко! За Анечку, которая так старалась для нас сегодня!
Все оживленно застучали ложками по бокалам, кроме Ани. Она сидела неподвижно, глядя на свекровь. Потом ее взгляд медленно перешел на Игоря. Он улыбался, довольный.
– Аня, а ты что же молчишь? – с поддельной теплотой в голосе спросила Людмила Петровна. – Не стесняйся! Скажи тост. Ведь это теперь и твой дом, и твоя семья.
В комнате на секунду воцарилась тишина. Все взгляды устремились на Аню. Казалось, они ждали от нее чего-то слащавого, благодарственного, подтверждающего их правоту.
Аня медленно поднялась. В руке она сжимала салфетку так, что суставы побелели. Лицо ее было бледным, но абсолютно спокойным. Она поставила бокал на стол с тихим, но отчетливым стуком.
– Хорошо, – тихо сказала она. Ее голос прозвучал на удивление четко в этой внезапной тишине. – Я скажу. Но только сначала я выключу музыку. Мне кажется, мне понадобится тишина.
Тишина, наступившая после щелчка выключателя на музыкальном центре, была оглушительной. Она повисла в воздухе густым и тягучим облаком, сквозь которое пробивалось только шипение догорающих на кухне свечей. Все застыли, уставившись на Аню с бокалами в руках, с заученными улыбками, которые теперь медленно сползали с их лиц.
Аня медленно обошла стол, ее пальцы слегка дрожали, но внутри царила ледяная ясность. Она остановилась во главе стола, на месте, которое инстинктивно занял бы хозяин. Ее взгляд скользнул по каждому из них: по самодовольной Людмиле Петровне, по угрюмому Николаю Ивановичу, по наглой Кате и ее молчаливому мужу, по визжащим детям и, наконец, уперся в Игоря. В его глазах читалось лишь раздражение и нетерпение.
— Ну, Анечка, не томи, — сладковато промолвила Людмила Петровна. — Все ждут твоего тоста.
— Да, — тихо, но очень четко начала Аня. Ее голос, обычно такой мягкий, резал тишину, как лезвие. — Я скажу тост. Но сначала я хочу сказать спасибо. Спасибо вам всем.
На лицах гостей появилось оживление. Игорь облегченно выдохнул.
— Спасибо, — продолжила Аня, — за то, что вы мне открыли глаза. Полностью и безвозвратно.
Воздух в комнате снова застыл. Улыбки исчезли.
— Вы сказали, что это проверка. Проверка на прочность. На готовность быть семьей. И знаете что? Вы были правы. Это действительно была проверка. Только проверяли в ней не меня. А вас.
— Ань, что за бред? — резко оборвал ее Игорь, пытаясь встать.
— Сиди! — ее голос прозвучал с такой неожиданной металлической твердостью, что он невольно опустился на стул. — Я не закончила. Тост еще не сказан.
Она выдержала паузу, давая своим словам осесть.
— Я наблюдала за вами все эти дни. С того момента, как Игорь объявил мне, что я должна предоставить свою квартиру и свои силы для вашего праздника. Я слушала, как его мама диктует мне по телефону меню и указывает, в какой комнате мне спать в моем же доме. Я смотрела, как его сестра ходит по моей квартире, трогает мои вещи, заглядывает в мои шкафы и планирует, куда поставить свою мебель. А сегодня я вижу, как вы все здесь расположились, как хозяева. Как критикуете мою еду. Как распоряжаетесь моим пространством. Как приказываете моим будущим мужем.
— Да как ты смеешь! — вскричала Людмила Петровна, багровея.
— Я смею, потому что это мой дом! — парировала Аня, и ее голос зазвенел от наконец вырвавшейся на свободу ярости. — А вы в нем — никто! Вы не семья. Вы — наглые, бесцеремонные захватчики, которые под маской родственных чувств пытаются отнять у меня все: мое жилье, мое достоинство, мое право на собственную жизнь!
В комнате поднялся шум. Катя что-то кричала, дети испуганно притихли, Николай Иванович мычал что-то невнятное. Но Аня уже не слышала их. Она повернулась к Игорю.
— А ты. Ты самый страшный предатель из всех. Ты привел их сюда. Ты отдал меня им на растерзание. Ты смотрел на все это и одобрял! Ты называл это «проверкой». Знаешь что, Игорь? Ты ее провалил. Наш брак отменяется. Навсегда.
Игорь сидел, словно парализованный, с открытым ртом. Его лицо выражало такую растерянность и злость, что он был похож на ребенка, у которого отняли игрушку.
— А теперь, — Аня медленно достала из кармана сложенный лист бумаги и, не спеша, развернула его. — Мой тост. Вы так хотели, чтобы я стала частью вашей семьи. Но я не хочу быть частью чего-то, что построено на наглости, хамстве и потребительстве. Поэтому я перевожу наши отношения в единственную плоскость, которую вы, как я поняла, понимаете. В плоскость денег.
Она положила лист на стол перед изумленной Людмилой Петровной.
— Это счет. Детализированный. За аренду моей квартиры на двенадцать часов. За услуги кейтеринга — то есть за приготовление этого стола. За услуги организатора праздника. Все рассчитано по рыночным ставкам. С учетом затрат на продукты, которые, как я заметила, вы оплатили лишь частично.
В комнате повисла мертвая тишина. Все смотрели на белый лист с аккуратными колонками цифр и на итоговую сумму, которая выглядела абсолютно неподъемной.
— Вы хотели праздник? — тихо спросила Аня. — Вы его получили. С наступающим вас.
Она больше не смотрела на них. Она повернулась и пошла к выходу из гостиной, оставляя за спиной взрыв возмущенных, перекрывающих друг друга голосов. Ее не слушали. Ее не уважали. Но сейчас, в этот миг, ее боялись. И этого было достаточно.
Дверь в ее спальню закрылась, отсекая оглушительный скандал. Снаружи доносились крики Игоря, визгливые возражения его матери, плач детей. Но для Ани это был уже просто шум. Шум, который больше не имел над ней власти.