В нашем посёлке, где жизнь текла размеренно, как старый, но исправный самовар, существовал театр. Не тот, что с бархатными креслами и дамами в шляпках, а наш, родной, "У Петровича". Петрович – это, собственно, и был весь театр. Он же директор, он же главный режиссер, он же, когда никто не видел, и уборщик.
Петрович был человеком своеобразным. В молодости, говорят, он мечтал о большой сцене, о славе, о овациях. Но жизнь, как известно, штука коварная, и вместо Большого театра Петровичу достался старый, покосившийся сарай на окраине города, который он и переоборудовал под свою "сцену". Сцена, надо сказать, была невысокой, но зато с таким количеством скрипучих досок, что каждый выход актера сопровождался симфонией.
Актеры… О, это была отдельная песня! В труппе Петровича числились: тетя Маня, бывшая продавщица из гастронома, которая играла всех героинь от Джульетты до Катерины; дядя Вася, тракторист на пенсии, чья главная роль заключалась в том, чтобы грозно хмурить брови и иногда издавать звуки, напоминающие рев медведя; и, конечно, сам Петрович, который, помимо режиссуры, брал на себя роли всех злодеев, королей и, по совместительству, статистов.
Репертуар театра был, мягко говоря, эклектичным. Петрович любил классику, но в его интерпретации "Гамлет" превращался в трагикомедию о потерянном молотке, а "Ромео и Джульетта" – в историю о двух соседских собаках, которых хозяева никак не могли помирить. Но самым популярным спектаклем, без сомнения, был "Ревизор".
В "Ревизоре" у Петровича было одно гениальное решение. Вместо Хлестакова он выводил на сцену… самого себя. Петрович, облаченный в старый, но когда-то, видимо, очень модный сюртук, с набриолиненными усами и в цилиндре, который явно пережил не одну революцию, с таким апломбом изображал столичного чиновника, что зрители, состоящие в основном из соседей и случайных прохожих, просто катались по полу от смеха.
Однажды, на очередном показе "Ревизора", в зале появился настоящий ревизор. Не тот, что по пьесе, а настоящий, из областного центра, с папкой документов и строгим лицом. Он приехал проверить, как в нашем городе дела с культурой. Увидев Петровича, который в этот момент как раз "приглашал" городничего на чай с коньяком (на самом деле, это была вода из-под крана, разлитая в старые граненые стаканы), ревизор сначала опешил.
"Что это за безобразие?" – прошипел он, обращаясь к Петровичу.
Петрович, не моргнув глазом, ответил: "Это, милостивый государь, высочайшее искусство! Мы тут, знаете ли, социальные проблемы поднимаем, общественное сознание формируем!"
Ревизор, который, видимо, никогда не видел ничего подобнее, чем скучные отчеты и собрания, только пожал плечами. Он был человеком прагматичным, и ему было совершенно непонятно, как можно "формировать сознание" с помощью сюртука, который явно помнил еще времена, когда слово "сознание" было синонимом "совести", а не "политической агитации".
"Социальные проблемы?" – переспросил ревизор, подозрительно оглядывая тетю Маню, которая в этот момент, изображая жену городничего, пыталась незаметно примерить на себя бриллиантовое колье, сделанное из фольги. – "Я вижу только одну социальную проблему: отсутствие элементарного порядка и здравого смысла!"
Петрович, однако, не унывал. Он подошел к ревизору, положил ему руку на плечо (отчего сюртук ревизора, который был явно не готов к таким тактильным контактам, слегка затрещал) и доверительно прошептал: "А вы, голубчик, не слушайте этих обывателей. Они ничего не понимают в настоящем искусстве. Вот вы, я вижу, человек образованный, с широким кругозором. Вам ли не знать, что истинное искусство – это вызов обществу, это провокация!"
Ревизор, который до этого момента считал, что истинное искусство – это, скорее всего, хорошо отремонтированный Дом культуры, где можно провести очередное совещание, растерялся. Он посмотрел на Петровича, на его набриолиненные усы, на цилиндр, который угрожающе накренился набок, и вдруг почувствовал, что его собственное сознание начинает формироваться в совершенно неожиданном направлении.
"Провокация, говорите?" – задумчиво произнес он.
"Именно!" – воскликнул Петрович, чувствуя, что победа близка. – "Вот, например, наш дядя Вася. Он играет роль жандарма. А вы знаете, что он на самом деле? Он бывший тракторист! И вот он, с этим своим грозным видом, с этим рыком, который вы слышали, он олицетворяет собой… э-э-э… народную силу, понимаете?"
Дядя Вася, услышав свое имя, действительно издал звук, напоминающий рев медведя, который, видимо, только что обнаружил, что его любимый мед украли. Ревизор вздрогнул.
"Народная сила…" – пробормотал он, пытаясь осмыслить услышанное. – "А тетя Маня? Она кто?"
"Тетя Маня – это душа нашего театра!" – с пафосом заявил Петрович. – "Она играет всех женщин, всех матерей, всех… э-э-э… хранительниц очага. А знаете, кем она была до этого? Продавщицей в гастрономе! Представляете, какой путь прошла женщина!"
Тетя Маня, услышав это, покраснела и попыталась спрятать фольгированное колье за спину.
Ревизор, который уже начал чувствовать себя героем какого-то странного, абсурдного спектакля, вдруг рассмеялся. Это был не тот смех, который он обычно издавал на скучных совещаниях, а настоящий, искренний смех, который вырывался из глубины души.
"Знаете что, Петрович?" – сказал он, вытирая слезы. – "Я, кажется, понял. Вы тут не просто театр ставите. Вы тут жизнь ставите. И, честно говоря, ваша жизнь куда интереснее, чем все мои отчеты и проверки."
С тех пор театр "У Петровича" стал местной достопримечательностью. Ревизор, вернувшись в областной центр, написал в своем отчете: "Культурная жизнь в городе N находится на высочайшем уровне. Особо отмечу театр 'У Петровича', где искусство органично переплетается с реальностью, а актеры демонстрируют поразительную способность к перевоплощению, даже если их предыдущая профессия – тракторист или продавщица."
А Петрович? Петрович продолжал ставить свои спектакли, и каждый раз, когда на сцену выходил он сам в своем старом сюртуке, зрители знали – их ждет не просто представление, а настоящее, неповторимое приключение в мир, где смех и абсурд правят бал, а самая настоящая "народная сила" может оказаться бывшим трактористом с грозным рыком. И, конечно, где бриллиантовое колье из фольги – это уже половина успеха.