— Ты глухая, что ли? Открывай, говорю! Раиса! Твой-то! Твой!
Кулак колотил в железную оббивку двери с таким остервенением, что в прихожей дрожало зеркало. Раиса Захаровна, вытирая мокрые руки о передник, чертыхнулась. Котлеты. Черт бы их побрал, теперь точно пригорит низ, пока она будет выслушивать очередной бред полоумной Людки с пятого этажа.
Она щелкнула замком. Дверь распахнулась, едва не ударив гостью по лбу. На пороге стояла Людмила — в расстегнутом пуховике, шапка набекрень, глаза выпучены, как у вареного рака. Дышала тяжело, с присвистом, будто бежала марафон.
— Чего орешь? — спокойно спросила Раиса, загораживая проход своим крупным, монументальным телом. — Пожар?
— Хуже! — выдохнула Людка, хватая ртом воздух. — Ой, Рая... Ой, держись... Твой... Твой Анатолий!
Раиса нахмурилась. Правая бровь поползла вверх.
— Чего Анатолий? Памятник покосился? Я ж говорила этим криворуким на кладбище, что грунт плывет...
— Да какой памятник! — Людка замахала руками, чуть не сбив с вешалки зонт. — Живой он! Живой! Я сейчас в «Пятерочку» ходила, что в соседнем дворе, а он из третьего подъезда выходит! С пакетом! В той самой куртке, синей, что ты ему на юбилей дарила! Идет, улыбается, и бабу какую-то под ручку держит!
В квартире повисла тишина. Слышно было только, как на кухне, скворча и плюясь жиром, умирают котлеты.
Раиса смотрела на соседку секунд пять. Внимательно так смотрела, как психиатр на буйного. Потом молча потянулась к двери, чтобы захлопнуть ее перед носом сплетницы.
— Иди проспись, Люда. Толик два года как на Северном лежит. Справка есть. Гроб закрытый был, но я ж его часы опознала. И шрам на руке. Все, иди. У меня ужин горит.
— Часы! — взвизгнула Людка, вставляя ногу в проем. — Да часы любой дурак снять может! Рая, я тебе клянусь, чтоб мне пенсии не видать! Это он! У него походка эта... прихрамывающая, помнишь? Как мениск вырезали! И родинка на щеке! Я остолбенела, пакет с молоком выронила. Крикнула: «Толя!», а он дернулся, глянул на меня — глаза бешеные, кепку натянул и бабу свою быстрее к машине потащил. Райка, он живой! А ты ему ограду за двести тыщ поставила!
Раиса замерла. Рука, лежащая на дверной ручке, побелела.
Про ограду Людка знала зря. Про двести тысяч — тем более. Но в голове вдруг щелкнуло. Нехорошо так щелкнуло, будто старый предохранитель перегорел.
Походка. Прихрамывающая. На левую ногу.
— Где? — голос Раисы сел. Стал скрипучим, как несмазанная телега. — Где видела?
— В третьем подъезде, говорю! Дом шестнадцать, корпус два. Соседний двор! Он там, видать, живет! Машина у них серая, иномарка какая-то, не разглядела... Рай, ты чего? Рай, тебе плохо?
Раиса Захаровна развернулась и молча пошла на кухню. Выключила газ под сковородкой. Черный дым тонкой струйкой поднимался к вытяжке. Котлеты сгорели. Насмерть. Как и её спокойная вдовья жизнь.
— Жди здесь, — бросила она Людке, проходя в спальню.
— Ты куда? Ночь же на дворе! Темно! — закудахтала соседка, просачиваясь в прихожую.
— Я сказала — жди.
Раиса открыла шкаф. Достала тяжелое драповое пальто. Надела шапку. Взяла с тумбочки очки. И, подумав секунду, сунула в карман тяжелую связку ключей от гаража. Того самого гаража, который Толик «любил больше жены» и где он, по официальной версии следствия, напился с бомжами, упал в смотровую яму, ударился головой, а потом там что-то загорелось. Тело тогда нашли — один уголек. Опознавали по остаткам одежды и тем самым командирским часам, что не расплавились.
Она вышла в коридор. Лицо у неё было каменное. Страшное.
— Пошли, — скомандовала она. — Покажешь, где стояла машина.
— Раиса Захаровна, может, полицию? — пискнула Людка.
— Я сама ему полиция, — отрезала вдова. — И суд. И приговор.
На улице было мерзко. Ноябрь в этом году выдался пакостный — снег выпадал и тут же таял, превращаясь в грязную кашу. В четыре часа дня уже было темно, как в погребе. Фонари горели через один, мигая тусклым желтым светом, от которого тени казались длинными и хищными.
Раиса шла быстро, разбрызгивая сапогами слякоть. Людка едва поспевала, семеня сзади и что-то бормоча.
— Вот здесь, — Людка ткнула варежкой в сторону шестнадцатиэтажки. — Третий подъезд. Я тут стояла, а они оттуда вышли.
Раиса подошла к подъезду. Железная дверь, домофон. Окон на первом этаже нет — высокий цоколь.
— Машина где была?
— Там, у бордюра. Серая такая. Уехали они.
— Уехали, значит... — Раиса оглядела двор. Обычный двор. Машины, качели, мусорные баки.
Если Людка не врет (а врать так нагло она побоится, знает тяжелую руку Раисы), то Толик — её Толик, по которому она два года носила черное, которому заказывала молебны и которому отгрохала памятник из карельского гранита на все свои «гробовые» сбережения — жив.
Жив. И живет в соседнем дворе. С бабой.
Внутри, где-то под диафрагмой, начал надуваться холодный, колючий шар. Это была не боль. Не обида. Это была ярость. Холодная, расчетливая, бухгалтерская ярость.
Двести тысяч на памятник.
Пятьдесят на поминки.
Сорок на оградку.
Десять попу за отпевание «убиенного Анатолия».
— Триста тысяч, — прошептала Раиса. — Триста тысяч рублей, тварь.
— Чего? — не поняла Людка.
— Ничего. Стой здесь. Если увидишь серую машину — свисти.
Раиса подошла к домофону. Набрала первую попавшуюся квартиру. 35. Тишина. 36.
— Кто? — прохрипел мужской голос.
— Почта. Заказное, — рявкнула Раиса уверенным тоном.
Пикнуло. Дверь открылась.
— Ты куда? Я с тобой! — Людка попыталась проскользнуть следом.
— Нет. Стой на шухере. Свистнешь, если приедут.
Раиса вошла в подъезд. Пахло жареной картошкой и старой кошачьей мочой. Обычный запах жилья. Она вызвала лифт. Поднялась на последний этаж и пошла пешком вниз. Она не знала квартиры. Но она знала Толика.
Если он живет здесь, то где-то должно пахнуть его куревом. Он курил «Приму» или дешевый «Бонд», и этот запах въедался в стены. А еще он кашлял. Громко, надрывно, по утрам и вечерам.
Третий этаж. Четвертый. На шестом она остановилась.
На площадке стоял велосипед и детский самокат. А на коврике у двери с номером 42 стояли мужские ботинки. Грязные, стоптанные. Раиса наклонилась.
Сердце пропустило удар.
Шнурки. Он завязывал их особым узлом — «бантик» прятал внутрь. Ненавидел, когда болтаются. Она посмотрела на ботинки. Узел был спрятан.
Размер сорок третий.
Пятка стоптана внутрь — плоскостопие.
Она выпрямилась. В глазах потемнело. Значит, правда.
Раиса прижалась ухом к двери. Тишина. Потом женский смех. Приглушенный, довольный. И голос. Его голос. Немного хриплый, тот самый, который она помнила тридцать лет.
— ...да не бойся ты, Ленка. Говорю тебе, все чисто. Старая дура ничего не знает.
Раису качнуло. Она схватилась за перила. "Старая дура". Это она.
Она хотела нажать на звонок. Вдавить кнопку в стену, чтобы она треснула. Но рука замерла в сантиметре.
Нет.
Сейчас нельзя.
Сейчас там "Ленка". Спугнет. Устроит скандал, он вызовет полицию, скажет, что сумасшедшая бабка ломится. Документов у неё на него нет — у неё свидетельство о смерти. Официально Анатолия Борисовича Воронова не существует. А этот мужик за дверью может назваться кем угодно. Паспорт наверняка новый, левый.
Раиса медленно, стараясь не шуметь, спустилась по лестнице. Ноги были ватными. В голове гудело, как в трансформаторной будке.
Она вышла из подъезда. Людка прыгала на месте от холода.
— Ну? Ну что?! Нашла?
Раиса посмотрела на соседку пустыми глазами.
— Нет там никого, — сказала она сухо. — Ошиблась ты, Люда. Показалось.
— Да как показалось?! — возмутилась та. — Я ж своими глазами...
— Показалось, говорю! — рявкнула Раиса так, что Людка присела. — Похожий просто. Брат, может. Или сват. Нету там Толика. Умер Толик. Сгнил.
Она развернулась и зашагала домой. Ей нужно было подумать. И выпить. Впервые за десять лет ей хотелось водки.
Ночь прошла в бреду. Раиса не спала. Она сидела на кухне, смотрела на остывший чайник и перебирала в памяти последние месяцы перед "смертью" мужа.
Он был дерганый. Прятал телефон. Постоянно говорил про какие-то долги, про "наезд" на работе. Потом попросил снять все деньги со сберкнижки — "на гараж, крышу перекрыть". Она сняла. Отдала.
А через три дня он пропал.
А через неделю нашли обгоревшее тело в том самом гараже.
Деньги, кстати, в гараже не нашли. Следователь сказал — сгорели. Или бомжи украли, которые его и убили (версия следствия была такая: пил с бродягами, поссорились).
— Сгорели, значит, — прошептала Раиса, глядя в черное окно. — А вот они, денежки-то. В соседнем подъезде ходят. В синей куртке.
Утром она позвонила на работу (она подрабатывала вахтером в школе) и взяла отгул. Сказала, давление.
В 8:00 она уже сидела на лавочке у соседнего дома, спрятавшись за кустами сирени. На ней был старый плащ, который она не носила лет пятнадцать, и платок, закрывающий пол-лица. Маскировка.
В 8:15 из подъезда вышел мужчина.
Раиса вжалась в мокрые ветки.
Анатолий.
Живее всех живых. Лицо гладкое, побритое. Щеки розовые. Куртка другая — кожаная, хорошая. В руках кейс.
Он подошел к той самой серой машине. Пикнул брелоком.
Сел. Завел.
Раиса запомнила номер. "Х 543 ЕР".
Он уехал.
Она просидела в засаде еще час. В 9:30 из подъезда вышла женщина. Молодая, лет тридцати пяти. В ярком пальто, на каблуках. Тащила за руку ребенка — мальчика лет пяти.
— Мам, ну купи робота! — ныл пацан.
— Папа купит, если будешь себя хорошо вести, — ответила женщина.
Раиса почувствовала, как земля уходит из-под ног. Пацану лет пять.
Толик "умер" два года назад.
Значит, три года он жил на две семьи?
Значит, когда он говорил, что едет на рыбалку с ночевкой — он ехал сюда? В соседний двор? К этой... фифе?
Слезы? Нет. Слез не было. Раиса Захаровна была женщиной действия. Сначала дебет с кредитом, потом эмоции.
Она дождалась, пока "Ленка" с ребенком скроются за углом (повели в сад или на кружок), и вышла из укрытия. Подошла к подъезду. Снова "Почта". Зашла.
Поднялась на шестой этаж.
Звонок. Длинный, настойчивый.
Тишина.
Она достала из сумки набор отмычек. Шутка. Отмычек у нее не было. Но у нее был опыт работы в ЖЭКе в девяностые. И она знала, где наши люди прячут запасные ключи, если в доме ребенок, который вечно их теряет.
Под ковриком — нет.
На наличнике сверху — нет.
В щитке электросчетчика на площадке.
Раиса открыла дверцу щитка. Паутина, провода. И маленький гвоздик в углу. На нем висел ключ с желтой головкой.
— Идиот, — констатировала Раиса. — Ничего не меняется.
Она открыла дверь.
Квартира была хорошая. Ремонт свежий. Ламинат, обои под шелк. В прихожей пахло дорогими духами.
Раиса прошла в комнату, не разуваясь. Грязные сапоги оставляли на ламинате черные жирные следы. Ей было плевать.
Она осматривалась.
На стене висела фотография. Толик, Ленка и мальчик на море. Толик в плавках, живот втянул, улыбается во все вставные зубы (кстати, зубы он вставлял тоже на деньги Раисы, за полгода до "смерти").
На комоде — документы.
Раиса взяла папку. Квитанции ЖКХ. На имя... "Воронов Анатолий Борисович".
Стоп.
Как?
Он же мертв. Паспорт аннулирован.
Она перерыла ящик. Нашла паспорт. Новенький. Выдан три года назад.
Открыла.
ФИО: Воронов Анатолий Борисович.
Дата рождения... другая. Год тот же, а месяц другой.
Место рождения — другое.
Он не просто подделал документы. Он создал себе "двойника" еще при жизни с ней.
Или...
Раиса похолодела.
А был ли он вообще официально женат на ней, на Раисе? Или тот штамп в паспорте, который они ставили в сельсовете тридцать лет назад, тоже был липой?
Она листала документы. Кредитный договор. На машину. Оформлен месяц назад.
Ипотека. На эту квартиру. Оформлена... ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД.
Пять лет.
Пять лет он платил ипотеку за это гнездышко.
Из семейного бюджета.
"Рая, зарплату урезали". "Рая, премию не дали". "Рая, цены растут".
А сам носил сюда деньги. Её деньги. Деньги, которые она экономила на колготках, на лекарствах, на еде.
Раиса села на диван. Светлый, бежевый диван. Прямо в грязном пальто.
Взгляд упал на журнальный столик. Там лежал ноутбук. Открытый.
Она тронула тачпад. Экран загорелся. Браузер был открыт.
Вкладка "Госуслуги". И еще одна — сайт ритуальных услуг.
Раиса прищурилась. Зачем ему ритуальные услуги?
Она кликнула.
Это был личный кабинет заказа. Заказ оформлен вчера.
"Памятник гранитный, двойной. Элитный. С гравировкой".
Заказчик: Воронов А.Б.
Для кого?
Раиса прокрутила страницу вниз, к эскизу надгробия.
На черном камне были выгравированы два портрета и две фамилии.
Слева — Воронов Анатолий Борисович. (Дата смерти открыта).
Справа — Воронова Раиса Захаровна.
Дата смерти: 30 ноября 2025 года.
Раиса посмотрела на календарь на стене.
Сегодня было 29 ноября.
Завтра.
Холод, который жил у неё в животе, вдруг превратился в ледяной кипяток.
Он не просто жив.
Он заказал ей памятник.
Заранее.
С датой смерти — завтра.
В замке входной двери зашуршал ключ.
Раиса подняла голову. Бежать было некуда. Да она и не собиралась.
Дверь открылась.
Вошел Анатолий. Один. Видимо, забыл что-то, вернулся.
Он шагнул в прихожую, напевая под нос. Увидел грязные следы на полу. Замер.
Медленно поднял глаза.
Увидел Раису, сидящую на его бежевом диване в грязных сапогах, с его ноутбуком на коленях.
Лицо его вытянулось. Побелело. Но лишь на секунду.
Потом губы его скривились в усмешке. Злой, незнакомой усмешке.
— Нашла все-таки, ищейка старая, — сказал он спокойно, закрывая дверь на засов. Щелкнул замком два раза. — А я надеялся, что успею все сделать тихо.
— Тихо? — спросила Раиса. Голос её не дрожал. — Как в прошлый раз? С бомжом в гараже?
Анатолий прошел в комнату, не разуваясь. Сел в кресло напротив.
— Бомж был ошибкой, — сказал он, доставая сигареты. — Слишком грязно. Пришлось менту платить, чтобы опознание проскочило. А с тобой я хотел красиво. Сердечный приступ. Во сне. У тебя же давление, Рая. Кто удивится?
— Ты меня убить решил? — Раиса положила руку в карман, сжимая ключи. Острый ключ от гаража вонзился в ладонь.
— Зачем убить? — Анатолий выпустил дым в потолок. — Просто помочь... освободиться. Квартира твоя, Раечка, уже неделю как продана. По доверенности. Ты же подписывала бумаги на субсидию? Мелким шрифтом не читала? А зря. Завтра новые хозяева придут. Тебе идти некуда. Сердце не выдержит... Все логично.
Он улыбнулся. Страшно улыбнулся.
— И памятник я тебе хороший выбрал. Рядом со мной... с тем, первым мной. Будете лежать, голубки. А я с Леночкой в Сочи уеду. Деньги за твою хату как раз сегодня на счет упали.
Раиса молчала. Она смотрела на мужа и понимала: перед ней не человек. Перед ней чудовище, которое она кормила с ложечки тридцать лет.
— Ты не выйдешь отсюда, Рая, — сказал Анатолий, туша сигарету о подлокотник дивана. — Ленка с сыном у мамы до вечера. У нас есть время... поговорить. И оформить твой последний приступ.
Он встал. Медленно, расстегивая манжеты на рубашке.
Раиса тоже встала. Она была выше его на голову и тяжелее килограммов на двадцать. Но он был мужик. И в его глазах было убийство.
— Попробуй, — сказала она. И перехватила поудобнее тяжелую связку ключей в кармане.
В этот момент в дверь позвонили.
Не просто позвонили. В дверь начали долбить. Грубо, властно.
— Полиция! Откройте!
Анатолий замер. Его лицо перекосило от страха.
— Ты кого привела?! — прошипел он, кидаясь к окну.
— Я никого не звала, — честно сказала Раиса. — Но, похоже, ты не только меня кинул, Толя.
Дверь начала сотрясаться от ударов.
— Воронов! Мы знаем, что ты там! Открывай, или ломаем! Дело об убийстве инкассаторов! Ты засветился на камерах!
Анатолий побелел как мел. Он метнулся к Раисе, схватил её за грудки.
— Слушай меня! — зашептал он, брызгая слюной. — Это не менты! Это бандиты! Если они войдут — убьют нас обоих! Единственный выход — через балкон к соседям. Но ты должна мне помочь! Там, в сейфе, деньги за твою квартиру! Пять миллионов! Поможешь уйти — половина твоя! Не поможешь — сдохнешь здесь со мной! Решай, Рая!
Дверь хрустнула. Замок начал поддаваться.
Раиса посмотрела на дверь, за которой ломились неизвестные. Посмотрела на мужа, который предлагал ей сделку с дьяволом за её же деньги.
И улыбнулась.
— Пять миллионов, говоришь? — переспросила она. — А пин-код от сейфа какой?
— День рождения твой! — заорал Анатолий, таща её к балкону. — Быстрее!
Дверь с грохотом вылетела внутрь.
В квартиру ворвались люди в масках и с автоматами.
Анатолий уже перелез через перила балкона. Раиса стояла у сейфа.
Один из ворвавшихся направил ствол на Раису.
— Руки! Где Воронов?!
Раиса Захаровна медленно подняла руки вверх. И пальцем указала на балкон, где висел на руках её "покойный" муж.
— Там, — сказала она спокойно. — И у него мои деньги.
Но боец в маске вдруг опустил автомат. Сдернул балаклаву.
Раиса ахнула.
Это был сын Людки, соседки. Колька. Который десять лет как сидел в тюрьме.
— Тетя Рая? — вытаращил глаза зек. — А вы че тут делаете? Мы ж... Мы ж эту хату грабить пришли по наводке! Нам сказали, тут лох богатый живет!
Раиса перевела взгляд с бандита на висящего на балконе мужа, который уже не мог подтянуться обратно.
Ситуация переставала быть томной.
И тут Анатолий сорвался.
Крик полетел вниз. Глухой удар о козырек подъезда. И тишина.
Колька-бандит подбежал к перилам. Глянул вниз.
— Готов, походу. Тетя Рая... мы это... мы не при делах. Вы ничего не видели, лады?
Он и его подельники растворились так же быстро, как появились.
Раиса осталась одна в чужой квартире. С открытым сейфом, полным денег. С трупом (теперь уже настоящим?) мужа под окном. И с документами на продажу собственной квартиры, подписанными её рукой.
Она подошла к сейфу. Набрала код. Дверца открылась.
Пачки денег. Рыжие, пятитысячные.
Она сгребла их в свой старый пакет из "Пятерочки", который машинально таскала в кармане.
Потом взяла папку с документами на квартиру.
И тут зазвонил её телефон.
Номер был скрыт.
— Алло? — спросила Раиса.
— Раиса Захаровна? — голос был механический, измененный. — Вы только что забрали деньги. Это ошибка. Анатолий был лишь курьером. Верните пакет на место и выходите. Иначе мы взорвем дом. У вас три минуты.
Раиса посмотрела на пакет с деньгами. Посмотрела на часы.
Три минуты.
Она подошла к входной двери. Выбитой.
На площадке стояла Ленка с ребенком. Она вернулась раньше. И смотрела на выломанную дверь круглыми от ужаса глазами.
— Где Толя? — спросила она шепотом.
Раиса Захаровна поправила платок. Взяла пакет покрепче.
— Толя умер, деточка, — сказала она. — Во второй раз. И теперь — окончательно. А вот нам с тобой надо бежать. Быстро.
Она схватила соперницу за руку.
— Бежим! Если жить хочешь!
И они побежали вниз по лестнице, слыша, как где-то внизу, в подвале, начинает тикать таймер.
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.