— Она меня бесит. БЕ-СИТ. Каждый её вздох, каждое слово «сыночек» сквозь губу. Я готова кричать.
— Дыши, — Катя подвинула к ней круассан. — Расскажи. Что сегодня случилось?
— Всё! Всё случилось! Она принесла Дмитрию носки. Шерстяные. В июле. Сказала, что я плохо за ним слежу, и он у меня «заледенеть» может. Потом переставила все банки в моём шкафу. Потом начала мыть пол на кухне, когда я ужин готовила! Под ногами вьётся!
— Классика, — вздохнула Катя. — А ты что делала?
— Что я делала? Я молчала! Я себе губу чуть не прикусила, чтобы не наорать! Но я же взорвусь!
— Слушай мой горький опыт, — Катя отхлебнула латте. — Первое правило: опусти ожидания до самого плинтуса. Ты ждёшь от неё адекватности, уважения твоего пространства? Перестань ждать. Она — стихийное бедствие. Как дождь. Не злишься же ты на дождь, что он мокрый? Надеваешь плащ.
— То есть, смириться? — Света смотрела на подругу с недоумением.
— Не смириться, а перестать тратить нервы. Она говорит «сыночек»? Представь, что это её позывной. Она моет пол под тобой? Скажи «спасибо» и иди пить чай. Ты же энергию экономишь.
— Хорошо, допустим. А как заставить себя её не ненавидеть?
— А ты и не заставляй. Ненавидь. Но вслух не говори. А вместо этого ищи в её поведении абсурд. Включай внутреннего комментатора. Смотри: «Опа! Зашла бабуля с носками! Объявляется операция «Спасение сыночка от летней стужи»! Камера, мотор!»
Света фыркнула.
— Серьёзно?
— Абсолютно. Это превращает твой гнев в сарказм. А сарказм — это уже не яд, а просто горькое лекарство. Второе: найди её «кнопку». У всех таких мам есть слабость.
— Какая, например?
— Ну, твоя, я слышала, в церковь ходит? Попроси у неё благословения на постный пирог. Спроси рецепт. Сделай вид, что ты в чём-то перед ней некомпетентна, а она — гуру. Даже если этот пирог будет похож на кирпич, она будет тронута. Это её успокоит. Она почувствует свою значимость и немного ослабит хватку.
— То есть, подыгрывать?
— Подыгрывать. Это не лицемерие, это стратегическая операция «Тихий дом». Ты же не хочешь, чтобы Дима разрывался между тобой и мамой? Так дай ему понять, что ты — взрослая и мудрая, а она... она просто мама. И третье, самое главное.
— Что?
— Напоминай себе, что она стара. Что её мир сузился до размера её сына. И что она, в глубине души, просто боится. Боится стать ненужной. Твоя злость её только убеждает в этом страхе.
Света вздохнула, разминая салфетку.
— Это так сложно.
— А кто говорил, что будет легко? Любовь — это не всегда про трепет и бабочек в животе. Иногда любовь — это просто не убить друг друга утром в субботу. Это решение каждый день быть выше. Хочешь, чтобы Дима тебя уважал? Покажи ему, что ты сильнее её склок.
— А если не получится?
— Получится. Потому что ты её перерастёшь. Она останется в своём мире с носками и сырочками, а ты будешь жить в большом мире, где есть место и для неё, но ровно столько, сколько ты сама позволишь. Не любишь ты её? Ну и не надо. Попробуй её... понимать. Как странный, шумный и очень надоедливый экспонат в музее твоей жизни.
Света засмеялась и наконец отломила кусок круассана.
— Хорошо. Я попробую. Но если она завтра опять начнёт про носки...
— Купи ей самые красивые, шерстяные, и подари со словами: «Ирина Петровна, я так беспокоюсь, чтобы вы не заледенели». Сбей её с толку своей добротой. Это оружие массового поражения.
— Ладно, — Света улыбнулась. — Буду заряжать свою доброту. С артиллерийским прицелом.
