Только что узнал - сегодня скончался Том Стоппард.
Автор пьес «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», «Аркадия», «Травести» и многих других, один из творцов постмодернизма, ставший классиком при жизни.
Он получал «Оскар» и ругал Лукашенко, любил актрису Полину Агурееву и Джеймса Бонда. Он получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал именоваться «сэром», а шесть лет спустя, словно таджик какой, отмывал памятник на Воробьевых горах, испачканный московскими голубями и гопниками.
Он родился в Чехословакии, жил в Лондоне, а в какой-то момент обзавелся съемной квартирой в Нью-Йорке. Однажды его переводил Бродский, и итогом стало недовольство наших студентов-гуманитариев, вынужденных волею злых преподавателей читать всякую чушь про падающую орлом монетку (дальше редко кто забирается). А в другой раз его ставил Терри Гилльям, и итогом стала «Бразилия» - фильм, который киноманам полагается чтить как святыню.
Он получил «Золотого льва» на Венецианском кинофестивале как режиссер, отправил Индиану Джонса в последний крестовый поход как сценарист и заставил Ленина с Крупской плясать под комические куплеты как драматург.
Я его видел один-единственный раз - он приезжал к нам в 2006-м, представлял российскую постановку своей драматургической трилогии "Берег утопии", состоящую из трех пьес: «Путешествие», «Кораблекрушение» и «Выброшенные на берег», где в главных героях числятся Белинский и Чаадаев, Герцен и Бакунин, Огарев и Тургенев и прочие «печальники земли русской».
Я тогда не выбил себе отдельного интервью и вынужден был удовольствоваться общей конференций. И не пожалел - Стоппард был в ударе и блистал.
Он был невероятно обаятелен, рассказывая нам, что мы, русские, зря мы ищем пророков на Западе - Герцен, заранее ощущая себя ущербным дикарем, приехал за мудростью в Европу, но очень быстро понял, что он умнее и честнее тамошних борцов за свободу.
Что и сегодня в Европе никакой свободы нет - при всех разговорах люди добровольно замкнули свою свободу, по сути - сами отказались от нее: «В нашей стране нет никакой свободы, никакой демократии, они полностью растворены в бюрократических процедурах». И все потому, что люди почему-то однозначно решили, что если дать человеку свободу, он однозначно будет вести себя неправильно. Хотя никто особенно и не пытался.
О том, что Чернышевский правильно сказал - прежде чем перейти к утопии, придется пожить в условиях диктатуры, чтобы научиться жить как людям. К сожалению, мы этому так и не научились. О том, что утопии рушатся как раз в тот момент, когда на свободу вырываются страх и жадность.
Под конец 70-летний (тогда) классик вообще расчувствовался: «Мне всегда приятно сюда приезжать и общаться с вашими журналистами на пресс-конференциях, меня поражает их интеллектуальный уровень. Таких серьезных и интересных вопросов мне не задавали ни в Англии, ни в Америке. Там интересуются какой-то мелочью, пустяками, пошлостью повседневной жизни. В России же журналист видит в герое пресс-конференции равноправного участника интеллектуального диалога. Это радует, напрягает и обязывает держать планку».
После чего заявил: «Россия - это отдельная планета во вселенной театра. Я написал пьесу в подарок России, но тем самым сделал подарок и себе, получив новые знания».
Прощайте Томаш Евженович, светлая вам память. Я вам остался должен - когда-то довольно давно вы посадили в мою тупенькую тогда башку множество мыслей и сомнений, которые позже проросли.
Раньше на вопрос: "А кто это?", я неизменно отвечал: "Лучший драматург из ныне живущих".
Теперь даже не знаю, что сказать.