В этом доме даже гвоздя твоего нет. Ты была здесь просто прислугой. А теперь ты уволена, пошла вон!» – крикнул муж после суда, оставив меня без крыши над головой и без копейки. Я села на лавочку и разрыдалась. Рядом дрожал от холода старик в лохмотьях. Мне стало его жаль, и я отдала ему свой последний шарф. Он вдруг выпрямился и сказал, «Я не забываю добро, дочка. Пойдем». покажу твой новый дом». Муж, проезжавший мимо, чуть не врезался в столб, когда увидел.
Но чтобы понять, как рухнуло и снова началась моя жизнь, нужно вернуться на пять минут назад на парковку городского суда. Ледяной ветер бил в лицо, но я его почти не чувствовала. Юрий стоял у открытого багажника, своего огромного черного внедорожника. Его лицо, обычно гладкое и ухоженное, сейчас перекосило от злобы. Он вытащил мою спортивную сумку, единственное, что мне позволили забрать, и с размаху швырнул ее прямо в грязный снег.
«Забирай свои тряпки!» – заорал он так, что прохожие на другой стороне улицы обернулись. «И не смей больше показываться у моего забора!» Охрана получила инструкции. увидит тебя ближе, чем на сто метров, спустит собак. Я стояла молча. Говорить было нечего. Судья всего полчаса назад монотонным голосом зачитал решение. Брачный контракт, который я подписала 15 лет назад, не глядя, потому что любила, оказался приговором. Я не получила ничего.
Ни доли в бизнесе, который мы строили вместе, выпекая торты на нашей первой кухне, ни квартиры, ни машины. Дверь внедорожника приоткрылась. Оттуда выглянула Милана. На ней была белоснежная шуба, которая стоила больше, чем все мое имущество в этой жалкой сумке. Она не вышла на холод. Она просто опустила стекло, поправила идеально уложенные светлые волосы и громко, заливисто рассмеялась. «Юра, поехали», капризно протянула она. «Здесь воняет бедностью. Мы опоздаем в ресторан».
Юрий брезгливо отряхнул руки, словно коснулся чего-то заразного, сел за руль и ударил по газам. Машина рванула с места, обдав меня облаком едкого выхлопного дыма и ледяной крошкой из-под колес. Я осталась одна. Посреди огромной, пустой парковки. Ноги сами понесли меня к ближайшей автобусной остановке, хотя я знала, что денег на билет у меня нет. В кармане пальто лежала только мелочь, которой не хватило бы даже на буханку хлеба.
Я села на ледяную деревянную скамейку, поджала ноги и закрыла лицо руками. Слезы, горячие и горькие, потекли по щекам, моментально остывая на морозе. 38 лет. Кондитер высшего разряда. Жена уважаемого в городе человека. И вот я здесь. Выброшенная, как старая упаковка от торта. Рядом кто-то глухо кашлянул. Я подняла голову. На другом краю скамейки сидел старик. На вид ему было лет 70, а может и больше. Его одежда напоминала лоскутное одеяло из грязи и дыр. Старое засаленное пальто было расстегнуто, под ним виднелся тонкий застиранный свитер, явно не по погоде. Он трясет так сильно, что скамейка под нами вибрировала. Его руки, посиневшие от холода, пытались запахнуть воротник, но пальцы не слушались.
Он не просил денег. Он даже не смотрел на меня. Он просто пытался не замерзнуть насмерть. Я посмотрела на свою сумку в снегу. Потом на свои руки в теплых кожаных перчатках. Мне было плохо, но этому человеку было смертельно холодно. У меня хотя бы было здоровье и силы встать. У него, казалось, не осталось ничего. Я медленно размотала свой шарф. Это была единственная дорогая вещь. которую Юрий не успел отобрать, широкий, теплый палантин из настоящей шерсти альпака, подарок моей мамы. Он грел меня последние три зимы. Я подвинулась к старику. «Возьмите», — тихо сказала я, накидывая шарф ему на плечи. Старик вздрогнул, словно от удара, и поднял на меня глаза. Глаза были удивительно ясными, светло-серыми, совсем не старческими. «Обернитесь плотнее», — скомандовала я, — и мои руки сами начали укутывать его шею, как я делала это сотни раз для Юрия, когда он уходил на стройку в мороз. Вот так.
Я достала из сумки свой термос. Там оставалось еще пол-литра горячего чая с травами, который я заварила утром перед судом. Пейте. Это чабрец и мята. Согреет. Старик дрожащими руками принял крышку-стаканчик. Пар ударил ему в лицо. Он сделал глоток, потом еще один, Жадно, но аккуратно. С каждым глотком крупная дрожь его тела затихала. Шерстяной шарф надежно хранил тепло. Он допил чай и аккуратно закрутил крышку термоса. Потом медленно выпрямил спину. И тут произошло что-то странное. Секунду назад передо мной 2 сидел немощный, жалкий бродяга. Но сейчас, расправив плечи под моим дорогим шарфом, он вдруг стал выглядеть иначе.
В его осанке появилась жесткость. Он посмотрел на меня не как проситель, а как человек, привыкший отдавать приказы. «В этом городе многие проходили мимо меня сегодня». Голос его был хриплым, но твердым. Кто-то отворачивался, кто-то бросал копейки, чтобы откупиться от совести. «Ты первая, кто отдал свое тепло». Он встал. Движения его стали уверенными. «Я не забываю добро, дочка». и долги плачу всегда. Вставай. Куда?» Растерянно спросила я, вытирая высохшие слезы. «Домой», — просто ответил он. «Пойдем, покажу твой новый дом». Это звучало как бред сумасшедшего, но в его тоне была такая власть, что я послушалась. Я подняла свою сумку и пошла за ним. Мы прошли всего 200 метров, свернули за угол и вышли на улицу Ленина. Прямо напротив особняка который Юрий построил на мои деньги, стоял другой дом.
Горожане называли его «усадьба генерала». Огромное каменное здание за высоким кованым забором. Окна были заколочены досками уже лет десять. Ворота переплетены цепями. Говорили, что хозяин умер за границей, а наследники грызутся в судах. Дом стоял темным, зловещим пятном среди сияющих новостроек. Старик уверенно подошел к массивным воротам. В этот момент сзади послышался рев мотора. Я узнала этот звук. Черный внедорожник Юрия медленно катился по улице. Видимо, он решил сделать круг и вернуться, чтобы еще раз насладиться моим унижением, увидеть, как я бреду по сугробам к вокзалу. Машина поравнялась с нами и притормозила. Стекло опустилось. Юрий высунулся, на его лице играла гадкая ухмылка, что Валентина Нашла себе кавалера по уровню. Крикнул он, и Милана захихикала рядом.
Отличная пара. Королева помойки и ее король. Старик даже не повернул головы. Он подошел к ржавой панели домофона, скрытой под снегом на кирпичном столбе забора. Снял перчатку, не мою, а какую-то дырявую тряпку, которая была на нем раньше, и быстро набрал длинную комбинацию цифр. Пик. Пик. Пик. Длинный гудок. Загорелась зеленая лампочка. Механизм ворот, который, казалось, проржавел насквозь за эти годы, издал тихий, сытый гул. Тяжелые створки дрогнули и начали медленно, плавно открываться внутрь. Улыбка сползла с лица Юрия. Я видела, как расширились его глаза. Он так засмотрелся на открывающиеся ворота заброшенной усадьбы, что забыл про тормоз. Машина дернулась вперед, Колесо наскочило на бордюр, и внедорожник с глухим звуком ударился бампером о фонарный столб. «Заходи», — сказал старик, делая приглашающий жест рукой в сторону расчищенной дорожки, ведущей к парадному входу. «Не бойся».
Я шагнула на территорию, чувствуя спиной ошарашенный взгляд бывшего мужа. Ворота за нами начали 3 закрываться, отрезая нас от улицы. Мы стояли посреди огромного двора. Вблизи дом выглядел еще величественнее, хотя и требовал ухода. Старик повернулся ко мне. Теперь, когда мы были одни, он снял с головы грязную шапку. Седые волосы были аккуратно подстрижены. «Меня зовут Михаил», — сказал он. «И я не сквотор, как ты могла подумать». Он достал из глубокого кармана связку ключей. «Я владелец этого имения». «И земли, на которой оно стоит». Он кивнул в сторону забора, за которым виднелся помпезный трехэтажный особняк Юрия с золочеными львами у входа. «Твой бывший муж думает, что он хозяин жизни», Михаил усмехнулся, и эта усмешка была страшной. Но он забыл одну деталь. Когда он брал кредит на строительство своего дворца, он заложил землю и сам дом. Он перестал платить банку полгода назад, надеясь, что его связи в мэрии его прикроют.
Михаил вставил ключ в замочную скважину, тяжелой дубовой двери. Замок щелкнул легко, как будто его смазали вчера. Он не знает, что месяц назад его просроченный долг выкупил частный инвестор. Этот инвестор – я. Твой муж живет в моем доме, Валентина. И теперь я решаю, сколько ему там осталось. Энья перешагнула порог, и тяжелая дубовая дверь захлопнулась за спиной, отсекая гул улицы и истеричные крики Юрия.
Внутри пахло старой бумагой, холодным камнем и временем. Михаил щелкнул выключателем. Где-то высоко под потолком, с сухим треском, вспыхнула огромная хрустальная люстра. Свет заиграл на слое пыли, укрывавшем мебель, зачехленную белой тканью. Это место напоминало спящее царство, застывшее много лет назад. Михаил прошел в центр холла, его шаги гулка раздавались по мраморному полу. Он больше не сутулился. В стенах своего дома он казался гигантом. «Здесь 30 комнат», — сказал он, обводя рукой пространство. «Десять лет здесь не ступала нога человека. Я жил во флигеле для садовника, пока наблюдал за тем, как твой муж строит свою империю на лжи. Но теперь время пришло. Он повернулся ко мне и посмотрел строго, по-деловому. Мне не нужна прислуга, Валентина. Прислугу можно нанять за копейки, и она будет воровать сахар».
Мне нужен управляющий. Хозяйка, которая вернет этому дому жизнь. Твоя задача – привести все в порядок. Кухня – твое царство. Продукты в кладовой, морозильники работают, генератор я проверяю каждую неделю. Он помолчал и добавил «тише». И мне нужно, чтобы меня кормили так, как ты кормила того старика на лавочке. С душой. Ты согласна? Я посмотрела на свои руки. Еще час назад я думала, что моя жизнь закончена. Теперь мне предлагали ключи от дворца. «Я согласна», — твердо сказала я. «Тогда за работу. Твоя комната на втором этаже, первая справа. Там есть горячая вода. Приведи себя в порядок. А я пока займусь документами в кабинете». Я не стала терять ни секунды. Первым делом я поднялась наверх. Горячий душ смыл с меня не только холод парковки, но и липкое чувство унижения.
Я нашла в шкафу чистые полотенца и простой, но добротный халат. Одевшись, я спустилась на кухню. Это была мечта, а не кухня. Огромные профессиональные печи, медная посуда, мраморные столешницы. Пыль была везде, но под ней скрывалось великолепие. Я нашла муку, яйца, дрожжи и масло в огромном промышленном холодильнике, который гудел в углу. Руки сами вспомнили привычные движения. Замес теста успокаивал. Я месила яростно, вкладывая в каждый удар кулаком по тесту всю свою злость на Юрия, на Милану, на несправедливость. Через два часа по огромному пустому дому поплыл невероятный запах свежей выпечки, капуста, мяса, сдоба. Дом начал просыпаться. А на другой стороне улицы, в особняке с золотыми львами, царила паника.
Я увидела это через кухонное окно. Юрий метался по своему двору с телефоном ОУХ. Он узнал Михаила. Конечно, он его узнал. Пятнадцать лет назад Юрий, тогда еще молодой и наглый подрядчик, убедил старого владельца кирпичного завода подписать документы о передаче прав, пообещав пожизненное содержание. А потом объявил завод банкротом, деньги вывел, а старика выставил на улицу, распустив слух, что тот спился, и умер в канаве. Воскрешение мертвеца грозило Юрию не просто потерей репутации. Это был крах. Юрий махал руками, указывая на наши ворота. Через 10 минут улицу озарили синие проблесковые маячки. К воротам подъехали две полицейские машины. «Ломайте!» – визжал Юрий, прыгая вокруг полицейских. «Там бандиты!» Они ворвались в чужой дом.
«Там бомж, и моя сумасшедшая бывшая жена. Они опасны. Я вытерла руки о передник, поправила волосы и посмотрела на Михаила. Он сидел в кресле в углу кухни и пил чай с первой партией горячих пирожков. «Иди», — спокойно кивнул он, протягивая мне папку с гербовой печатью. «Это твой первый экзамен, управляющая». Я вышла на крыльцо. Морозный воздух смешался с запахом моих пирогов. У ворот уже собралась толпа. Соседи, те самые, что еще вчера мило улыбались мне, а сегодня отводили глаза, теперь жадно прильнули к окнам и заборам. Им нужно было шоу. Полицейский капитан, грузный мужчина с красным лицом, уже взялся за дубинку и колотил ею по металлу ворот. «Открывайте!» «Полиция!» — ревел он. «Немедленно выйдите с поднятыми руками».
Юрий стоял рядом, победоносно ухмыляясь. «Я же говорил!» «Вышибайте замок. Она там все разнесет». Я спокойно подошла к панели управления и нажала кнопку. Ворота медленно поползли в стороны. Капитан замахнулся, готовый к драке, но замер. Я стояла перед ними не в слезах, не в лохмотьях и не на коленях. Я стояла прямо, с гордо поднятой головой, держа в руках серебряный поднос, накрытый льняной 5 салфеткой. «Добрый вечер, капитан». Громко, чтобы слышали все соседи, произнесла я. «Зачем же так шуметь? Вы пугаете тесто, оно может опасть». Юрий поперхнулся воздухом. «Ты? Ты что устроила? Арестуйте ее!» Она незаконно проникла. «Капитан, я перебила мужа, не глядя на него, и протянула полицейскому папку.
Ознакомьтесь, это свидетельство о собственности и генеральная доверенность на мое имя от владельца, господина Медведева. Я – официальный управляющий этим поместьем. Капитан растерянно взял бумаги. Он долго читал, хмурился, светил фонариком на печати. Потом посмотрел на Юрия, потом на меня. «Документы в порядке, Юрий Алексеевич», – буркнул он. «Владелец – Михаил Медведев. Печать нотариуса сегодняшняя. Никакого захвата нет. Это подделка», – заверещал Юрий, – Его лицо пошло красными пятнами. Медведев сдох сто лет назад. Эта сука все подстроила.
Юрий Алексеевич, выбирайте выражение. Рявкнул капитан. Я шагнула вперед и сдернула салфетку с под носа. Аромат свежайших пирожков с мясом и луком ударил в носы полицейских, простоявших на дежурстве весь вечер. Господа офицеры, на улице холодно, улыбнулась я. Владелец приглашает вас выпить чаю и перекусить. У нас только что из печи. А вот посторонним, я наконец посмотрела на Юрия ледяным взглядом, вход воспрещен. Полицейские переглянулись. Запах был невыносимо притягательным. Капитан сглотнул слюну.
Ну, раз документы в порядке. Проверка есть проверка, нужно опросить жильцов, пробосил он, потянувшись к пирожку. Юрий стоял, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на лед. Он был унижен. публично, перед всем поселком, его выставили дураком, а полиция, которую он вызвал как свою цепную собаку, теперь ела с рук его бывшей жены. «Вы пожалеете», прошипел он мне в лицо, когда капитан проходил мимо него во двор. «Я тебя уничтожу. У тебя ни гроша нет, ты никто». И тут меня накрыло ледяным спокойствием. Я вспомнила все. Вспомнила, как он прятал телефон, как запирался в кабинете, как врал мне про низкие доходы фирмы, пока покупал Милане бриллианты. Я наклонилась к капитану, который с наслаждением жевал пирожок, и сказала достаточно громко. «Кстати, товарищ капитан, мой бывший муж прав, нужно быть бдительным. Он так переживает о законности.
Думаю, вам будет интересно узнать, почему он так нервничает. И почему же?» — спросил капитан с набитым ртом. «Спросите его про сейф», — четко произнесла я. Тот, что за картиной охотники на привале в его домашнем кабинете. Кот – день рождения его любовницы. Там он хранит черную кассу своей строительной фирмы. Наличные, с которых не уплачено ни копейки налогов. Миллионов пятьдесят, если я не ошибаюсь. Лицо Юрия стало белее снега под ногами. Капитан перестал жевать. Он медленно повернулся к Юрию. В его глазах уже не было дружелюбия.
Там зажегся хищный интерес. Налоговое преступление в особо крупных размерах. Это была уже не бытовая ссора, это была звезда на погоны. Юрий Алексеевич, вкрадчиво сказал капитан, вытирая руки платком. «А не проедем-ка мы к вам? Проверим сигнальчик?» Я улыбнулась, развернулась и пошла в теплый дом, оставив Юрия наедине с законом, который он так опрометчиво вызвал. «Н» на следующее утро, Все счета Юрия были арестованы. Налоговая инспекция сработала с пугающей скоростью, словно они только и ждали этой наводки. Я видела через окно, как курьер из банка вручил ему уведомление прямо у калитки. Юрий скомкал бумагу и швырнул ее в снег, его лицо было багровым от ярости. Но дома его ждал удар пострашнее налоговой.
Милана. Ее визгливый голос долетал даже через дорогу, пробиваясь сквозь двойные стеклопакеты. Ты обещал мне шубу. Ты обещал Мальдивы на этой неделе. Почему моя карта не работает в салоне красоты? Я выгляжу как чучело. Юрий пытался ее успокоить, но его аргументы о временных трудностях тонули в ее истерике. Ему нужно было срочно спасать лицо. Если город узнает, что Юрий Яковлев банкрот, его съедят конкуренты. К обеду по городу поползли слухи. Чтобы заглушить их, Юрий сделал ход конем. Он объявил о грандиозной помолвке. Пир на весь мир в субботу вечером. Он разослал приглашение всем сливкам общества, мэру, главному прокурору, крупным бизнесменам. Это был блеф, отчаянная попытка показать, что у него все под контролем. Михаил, сидя в своем кресле у камина, внимательно слушал мой рассказ об этих новостях. Он отложил газету и хитро прищурился.
Значит, в него праздник? Помолвка с этой девицей? Прекрасно. Мы тоже устроим прием. Мы? Удивилась я. Но здесь еще не закончен ремонт, мебель в чехлах. Сними чехлы, Валентина, отрезал он. В эту же субботу мы объявляем благотворительный зимний бал. Вход, пожертвование на детский дом. И главное, ты будешь готовить. Пусть город вспомнит, что чей стол был лучшим в области. Я приняла вызов. Во мне проснулся азарт, которого я не чувствовала годами. Я взяла телефон и начала обзванивать своих старых поставщиков. Тех самых людей, с которыми я работала 10 лет, пока Юрий не решил, что я должна сидеть дома. Валентина Сергеевна. Кричал в трубку Ашот, владелец лучшей мясной лавки на рынке. Для вас хоть звезду с неба.
Юрка, ваш мне денег должен за три месяца, но вам я верю. Самую свежую телятину привезу, под честное слово. Так ответили все. Молочник дядя Ваня, поставщик рыбы Сергей, даже владелица винного бутика. Они помнили меня. Они помнили, кто на самом деле вел дела, пока Юрий красовался на банкетах. Три дня я не выходила из кухни. Я спала по четыре часа. Огромные печи работали на полную мощность. Я пекла, растягаясь с семгой, томила гуси с яблоками, взбивала нежнейший крем для эклеров. Дом наполнился ароматами, от которых кружилась голова, ваниль, корица, жареное мясо, свежий хлеб. Этот запах был плотным, он просачивался сквозь стены и, подхваченный ветром, летел через улицу, прямо к особняку Юрия. Наступила суббота. Вечер был морозным и ясным.
У ворот Юрия выстроилась очередь из дорогих машин. Дамы в вечерних платьях, дрожа от холода, спешили внутрь. Юрий встречал их на крыльце, сияя фальшивой улыбкой. Милана висела на его руке, демонстрируя кольцо с огромным камнем, наверняка купленное в кредит или взятое под залог. У нас было тихо. Михаил не любил помпы. Мы просто открыли ворота и зажгли свет во всех окнах. Усадьба сияла, как рождественская игрушка. Прошел час. Я стояла у окна гостиной, наблюдая за домом напротив. Там происходило что-то неладное. Гости толпились в холле, но никто не проходил в обеденный зал. Я видела, как Юрий нервно жестикулирует, разговаривая с кем-то в униформе повара. Вдруг задняя дверь особняка Юрия распахнулась. Из нее вышли люди в белых колпаках. Они несли пустые лотки и коробки.
Они грузились в свой фургон. «Кетеринг уезжает», — констатировал Михаил, подойдя к окну. Видимо, карта Юрия не сработала и там. Аванс он не внес, а работать в долг дураков нет. В доме напротив назревала катастрофа. Гости, привыкшие к роскоши, стояли с бокалами дешевого шампанского, но закусок не было. Голод — страшная сила, особенно когда ты привык получать все лучшее. И тут ветер переменился. Я открыла форточку. Мощный запах моих свежих, горячих пирогов с грибами и курицей ударил в сторону улицы. Я видела, как гости Юрия начали принюхиваться. Один за другим они выходили на крыльцо подышать воздухом. Что это пахнет? Донеслось до меня. Боже, это кулебяка? Настоящая? А у нас тут только крекеры. Первым не выдержал мэр города. Он был известным гурманом.
Он просто спустился с крыльца Юрия, перешел дорогу и подошел к нашим открытым воротам. «Михаил Игнатьевич?»– крикнул он, увидев хозяина на пороге. «Говорят, вы вернулись?» А запах такой, что сил нет терпеть. «Прошу, Петр Иванович!» – Михаил широким жестом пригласил его войти. «У нас благотворительный вечер. И ужин уже подан». Это был прорыв плотины. Увидев, что мэр зашел к нам, остальные гости – забыв о приличиях и о Юрии, потянулись следом. Через 20 минут особняк Юрия опустел. Там остались только он, злая Милана и гора грязной посуды из-под напитков. В нашем же доме царил праздник. Люди ели так, словно их не кормили неделю. Они хвалили гуся, они стонали от удовольствия, пробуя мои торты. Я снова была в своей стихии. Я не просто разливала чай, Я была хозяйкой вечера.
Люди подходили ко мне, жали руку, говорили теплые слова. Они словно проснулись от гипноза Юрия. Среди гостей был и главный архитектор города, старенький, интеллигентный Вениамин Львович. Он с наслаждением доедал кусок пирога с вишней, когда я подошла к нему, чтобы подлить чая. Он стоял у панорамного окна, выходящего прямо на забор Юрия. За забором, ярко освещенный прожекторами, Возвышался новый, огромный гараж на три машины, которые Юрий построил в прошлом месяце. Он очень гордился этой постройкой в стиле хай-тек. Вениамин Львович хмурился, глядя на этот гараж. «Валентина», – тихо спросил он, не отрываясь от окна. «Скажите, а документы на землю у Михаила Игнатьевича сохранились? Старые еще советские планы?» «Конечно», ответила я. «В кабинете лежит полный архив».
«А что случилось?» Архитектор покачал головой, и в его глазах я увидела гнев. Не чиновничий, а настоящий, человеческий гнев любителей истории. «Я так и думал», – пробормотал он. Когда Юрий подавал проект, он указал, что там был пустырь. «Но я помню. Мой дед строил эту усадьбу». Он повернулся ко мне и громко, так что разговоры в зале стихли, произнес. «Валентина, Михаил Игнатьевич, вы знаете…» на чем стоит этот вульгарный гараж вашего соседа. Все обернулись. Там под бетоном, голос архитектора дрожал от возмущения, находятся руины купеческого зимнего сада. Это памятник архитектуры 19 века. Он входит в реестр охраняемых объектов. Строить там было категорически запрещено. В зале повисла тишина. Уничтожение памятника истории в нашем городе, который гордился своим прошлым, было не просто нарушением.
Это было святотатством. Более того, продолжил архитектор, снимая очки и протирая их платком. Судя по межевому плану, который я вижу отсюда. Забор Юрия сдвинут на 4 метра в вашу сторону. Он построил свой гараж не просто на историческом памятнике. Он построил его на вашей земле. Толпа ахнула. Люди, которые еще час назад поздравляли Юрия с помолвкой, теперь смотрели на его дом с отвращением. Это уже не административное нарушение, жестко сказал мэр, отставляя тарелку. Это уголовное дело. И снос. Немедленный снос за счет владельца. Я посмотрела в окно. Юрий стоял у своего гаража, одинокий и маленький, и пинал колесо своей машины, не подозревая, что прямо сейчас, под вальс и звон бокалов, приговор ему уже подписан самыми влиятельными людьми города. Н-бумага пришла на следующее утро.
Еще до рассвета. Курьер из мэрии не стал звонить в звонок, он просто приклеил уведомление о сносе прямо на золоченого льва у ворот Юрия. Я видела это из окна кухня, пока ставила опару на хлеб. 9 Ярко-красный штамп «Незаконное строительство» горел на серой бумаге, как клеймо. Через пять минут в доме напротив начался ад. Юрий выбежал на крыльцо в одном халате. Он сорвал бумагу, скомкал ее, и начал топтать ногами, выкрикивая проклятие. Но криком бетон не разрушишь. Ему нужно было чудо. Или подлость. И он выбрал подлость. Я увидела, как через полчаса калитка его дома приоткрылась, и оттуда вышла Роза Станиславовна. Моя бывшая свекровь. Она семенила через дорогу, кутаясь в пуховый платок, и поминутно оглядывалась, словно боялась, что Юрий наблюдает за ней в прицел винтовки.
Вид у нее был жалкий. Обычно надменная, всегда с безупречной осанкой, сейчас она казалась сгорбленной старухой. Она нерешительно нажала на кнопку звонка. «Валентина!» «Валечка, это я!» Ее голос в динамике дрожал. «Пусти, Христа ради!» «Поговорить надо!» «Не гони старую женщину!» Михаил пил кофе за столом. Он вопросительно поднял бровь. «Это троянский конь, Валентина!» «Ты же понимаешь?» «Понимаю», — ответила я, вытирая руки полотенцем. «Но она все-таки мать моего мужа. Бывшего мужа. И бабушка моих нерожденных детей. Я не могу оставить ее на морозе». Я открыла ворота. Роза Станиславовна вошла в прихожую, охая и держась за сердце. Она пахла корвалолом и дорогими тяжелыми духами. Странная, тошнотворная смесь. «Ох, Валечка!» ох, деточка.
Запричитала она, пытаясь обнять меня, но я мягко отстранилась. Как ты здесь устроилась? Дворец, настоящий дворец. А у нас? У нас ад. Это девка, Милана. Она же монстр. Она не готовит, в доме грязь, она только требует денег и визжит. Юра сам не свой, похудел, осунулся. Она плюхнулась на стул в кухне и картинно промокнула глаза платочком. Я так скучаю по тебе, Валя. По твоему борщу, по уюту. Юра дурак, какой же он дурак. Он ведь жалеет, Валя. Он мне вчера говорил, мама, какую женщину я потерял. Я слушала ее и чувствовала, как внутри шевельнулась жалость. 15 лет мы прожили под одной крышей. Я знала, что она любит сплетни и деньги, но я не думала, что она способна на откровенное зло. Может, ей действительно плохо?
Я поставлю чай, Роза Станиславовна, смягчилась я. У меня есть свежие ватрушки. Да-да, чаек. Она быстро закивала, ее глаза забегали по кухне, по коридору. А где? Где хозяин-то? Михаил Игнатьевич в саду, проверяет теплицы, соврала я. На самом деле Михаил был в своем кабинете на втором этаже. Я отвернулась к плите, чтобы наполнить чайник. Шум воды заглушил звуки в комнате. Но у меня, как у любого профессионального повара, был слух, настроенный на малейшее изменение. Я услышала ни звон посуды, ни скрип стула. Я услышала тихий, характерный звук затвора камеры на телефоне. Щелк. Я медленно закрыла кран. На столе в коридоре, прямо у входа в кухню, лежала папка. Та самая папка с историческими картами и планом межевания, которую вчера принес архитектор.
Доказательство того, что гараж Юрия стоит на нашей земле. Я тихонько ступила назад и выглянула в коридор. Жалость испарилась мгновенно. Роза Станиславовна стояла над папкой. Она одной рукой быстро перелистывала ветхие страницы, а другой держала смартфон, делая снимки каждого листа. Ее лицо было сосредоточенным и хищным. Никаких слез, никакой сердечной боли. Чистый расчет. Юрий послал ее не мириться. Он послал ее украсть доказательства, чтобы потом заявить в суде, что карты утеряны или поделаны. Я могла бы закричать. Могла бы вышвырнуть ее за дверь. Но я вспомнила слова Михаила, «Гнев – это топливо. Не сжигай его впустую, используй для двигателя». Я вернулась в кухню, громко стукнув чайником об плиту. Роза Станиславовна дернулась, сунула телефон в карман кофты и метнулась обратно на стул.
Когда я вошла с подносом, она сидела, сложив руки на коленях, и снова изображала святую мученицу. «Вот и чай», — спокойно сказала я, ставя чашки на стол. «Угощайтесь». «Спасибо, деточка», — она потянулась к ватрушке. «Ты такая добрая». «Не то, что некоторые». «Роза Станиславовна», — перебила я ее, присаживаясь напротив. «А как ваша пенсия? Вы же получаете повышенную», как вдова ветерана труда. «Хватает?» Она поперхнулась крошкой. «Что? Пенсия? Ну?» «Хватает, конечно». Юра помогает, когда может. Хотя сейчас у него трудности. Я достала из ящика кухонного стола другую папку. Тонкую, черную. Михаил собрал это досье за два дня. Его юристы и бухгалтеры умели находить то, что было скрыто глубоко.
«Юра помогает?» переспросила я, открывая папку. Странно. А документы говорят об обратном. Я развернула перед ней банковскую выписку. Посмотрите сюда. Это ваш пенсионный счет, Роза Станиславовна. Доступ к нему был только у вас и у Юрия, по доверенности, которую вы подписали три года назад, помните? Чтобы сыну было удобнее оплачивать коммуналку. Свекровь уставилась на цифры. Ее глаза округлились. Видите эти транзакции? Я провела пальцем по строчкам. Каждое 15 число, в день поступления пенсии, деньги переводились на другой счет. В ноль. Это... Это ошибка, прошептала она, бледнее. Юра говорил, он кладет их на депозит под проценты. Чтобы накопить мне на домику море. Нет никакого депозита, жестко сказала я. И домика не будет. Посмотрите на вторую страницу.
Я перевернула лист. Это счет автосалона «Элит Авто». Платежи за красный спортивный кабриолет. Марка, модель. И имя владельца, Милана Мартынова. Тишина в кухне стала звонкой. Роза Станиславовна схватила лист. Ее руки тряслись так, что бумага ходила ходуном. Она читала, и с каждой строчкой ее лицо старело на 10 лет. Он. Он брал мои деньги. Мои деньги на лекарства. На старость. Ее голос сорвался на визг. И платил за машину этой шлюхи. Три года добила я. Вы жили впроголодь, экономя на всем, думая, что копите капитал. А ваш сын покупал любовнице кожаный салон и диски с позолотой на ваши деньги. Она подняла на меня глаза. В них больше не было притворства. Там была черная, бездонная ненависть.
Не ко мне. К сыну, которого она боготворила и который предал ее ради каприза любовницы. Она медленно встала. Телефон, на который она фотографировала карты, выпал из ее кармана на пол, но она даже не посмотрела на него. «Я родила его», – прошипела она, и этот звук был страшнее любого крика. «Я ночами не спала. Я все ему отдала. А он? Меня? На помойку? Ради этой?» Она полезла в свою необъятную сумку. Я напряглась, не зная, от чего ожидать. Но она достала невалидол. Она выудила связку ключей на простом металлическом кольце. Он послал меня украсть твои карты, глухо сказала она, бросая ключи на стол передо мной. Сказал, мама, спаси меня, иначе мы все потеряем. А сам обокрал меня до нитки. Она подвинула ключи ко мне дрожащим пальцем. Это запасной комплект.
От черного входа, от гаража, от его кабинета. И от сейфа в подвале, о котором даже налоговая не знает. «Зачем вы мне это даете?» Тихо спросила я, глядя на блестящий металл. Роза Станиславовна выпрямилась. В ее глазах горел холодный огонь. Потому что в этом доме она кивнула в сторону особняка Юрия, справедливости больше нет. «А ты? Ты всегда была честной, Валя. Накажи его». Накажи его так, чтобы он запомнил. За меня накажи. Она развернулась и пошла к выходу, даже не застегнув пальто, забыв свой телефон на полу моей кухни. Я осталась сидеть за столом. Передо мной лежали ключи от логова врага. Теперь я могла не просто защищаться. Теперь я могла войти внутрь. Энья жала холодную связку ключей в кулаке так сильно, что металл врезался в кожу. Роза Станиславовна ушла, оставив за собой шлейф тяжелых духов и горькое послевкусие предательства. Но времени на раздумья у меня не было.
Сегодня был день, который мог окончательно закрепить мой успех или уничтожить репутацию, которую мы с Михаилом строили последние недели. Мэр города заказал банкет на 50 персон в честь юбилея своей супруги. Это был не просто заказ, это был знак доверия. Главным украшением стола должен был стать мой фирменный многоярусный торт «Зимняя вишня». Я отложила ключи в дальний ящик стола и бросилась к работе. На другой стороне улицы, за бархатными шторами спальни, Милана наблюдала за нашим двором. Она видела, как мои помощники грузят коробки с закусками в фургон. Она знала, что денег у Юрия больше нет. Счета заморожены, кредитки заблокированы.
Единственный шанс для нее остаться на плаву, это уничтожить меня, заставить Юрия снова казаться единственным достойным человеком в городе. Ее план был примитивным, как и она сама, но оттого не менее опасным. Пока я провожала свекровь и разговаривала с ней на кухне, задняя дверь моего фургона, припаркованного у ворот для погрузки, оставалась не запертой, всего на пять минут. Этого хватило. Милана, Накинув неприметную серую куртку поверх своей шубы, проскользнула к машине. В кузове уже стояли открытые мешки с элитной итальянской мукой, которую я подготовила для бисквитов. Она не стала ничего красть. Она просто высыпала в каждый мешок по пачке крупной поваренной соли и перемешала верхний слой рукой. Я вернулась к работе, ничего не подозревая. «Лена, неси муку!» скомандовала я помощница.
Тесто для коржей? нужно ставить немедленно, мы и так выбиваемся из графика. Лена, проворная девушка с русой косой, притащила тяжелый мешок. Я включила планетарный миксер. Яйца, сахар, ваниль, все летело в чашу. Потом пошла мука. Белое облако поднялось в воздух. Тесто начало густеть, приобретая красивый кремовый оттенок. Обычно кондитеры не пробуют сырое тесто на каждом этапе. Но меня учила бабушка, Валя, язык, твой главный инструмент. Глаза могут обмануть, нос может подвести, а вкус никогда. Я опустила мизинец в чашу и лизнула капельку теста. Меня передернуло. Рот мгновенно наполнился жгучей, невыносимой горечью. Это было не тесто. Это был концентрат соли. Если бы я испекла эти коржи и подала их мэру. Это был бы конец.
Скандал, отравление, позор на весь регион. Стоп! Крикнула я так, что Лена выронила лопатку. Остановить машины. Все в помойку. Валентина Сергеевна, что случилось? Испуганно спросила она. Диверсия, процедила я, сплевывая соленый вкус в раковину. Мука отравлена. Проверь остальные мешки. Мы проверили все. Везде была соль. 50 килограммов отличной муки были испорчены. До банкета оставалось 6 часов. «У нас нет больше муки такого помола», – прошептала Лена, чуть не плача. «Что делать? Отменять заказ?» «Никаких отмен, мои глаза судились. Беги в кладовую, неси обычную, отечественную. Просеем три раза, добавим больше разрыхлителя. Мы сделаем это. Но теперь я знаю, что это война».
Мы успели. Торт получился великолепным, хоть и стоил мне километра нервных клеток. Когда фургон с заказом наконец отъехал от ворот, я вытерла пот со лба и посмотрела в окно. Юрий и Милана выходили из дома. Они садились в машину. Юрий выглядел подавленным, он что-то кричал, размахивая руками. Милана сидела с каменным лицом. Видимо, они ехали в банк или к адвокату, пытаясь разморозить счета. Я поняла, другого шанса не будет. Я не стала переодеваться. Прямо в рабочем кителе я достала из ящика связку ключей, которую дала мне Роза Станиславовна. «Михаил Игнатьевич, я отойду на полчаса», бросила я, проходя мимо кабинета. «Будь осторожна», донеслось в ответ. Он даже не спросил, куда я иду. Он знал. Я перешла дорогу. Сердце колотилось в горле.
Впервые за месяц я подходила к калитке своего бывшего дома, не как просительница, а как захватчик. Ключ вошел в замок мягко. Калитка открылась. Двор был завален снегом. Юрий уволил дворника, а сам лопату в руки брать не привык. Я подошла к черному входу. Еще один поворот ключа. Щелчок. Я внутри. Дом встретил меня тишиной и запахом затхлости. В коридоре валялись неразобранные коробки из бутиков, на полу в гостиной пятна от вина. Пыль лежала на полках, где раньше стояли мои любимые статуэтки. Было видно, что здесь живут временщики, люди, которым плевать на дом. Я не стала тратить время на сентиментальность. Я поднялась на второй этаж, в нашу бывшую спальню. Теперь это была спальня Миланы. Повсюду валялась ее одежда, на туалетном столике, гора косметики.
Я начала искать. Я знала, что Милана не слишком умна, но она хитра. Такие люди прячут свои секреты рядом с собой. Я перерыла ящики комода, пусто, только белье. Заглянула под матрас, ничего. Мой взгляд упал на гардеробную. На верхней полке, за стопкой свитеров, я заметила край какой-то коробки. Я подставила стул, потянулась и достала ее. Это была коробка из-под зимних сапог, но внутри была не обувь. Там лежал розовый бархатный дневник с замочком и старый кнопочный телефон. Замочек был смешной, игрушечный. Я поддела его пилочкой для ногтей, и он отскочил. Я открыла дневник. Почерк Миланы был округлым, детским, с завитушками. 20 октября. Юра – идиот. Купил мне браслет, но это фиаско, камни мелкие. Ничего, потерплю еще немного.
Как только он перепишет на меня дачу, я свалю. 15 ноября. Он начал что-то подозревать про деньги. Надо ускоряться. Скажу ему про ребенка на следующей неделе. Это всегда работает. Я листала страницы, и у меня волосы шевелились на голове. Это была хроника не любви, а холодной, расчетливой охоты. Но самое интересное лежало на дне коробки под дневником. Медицинская карта из частной клиники в столице. И результаты УЗИ. Я развернула бланк. Дата зачатия – 12 августа. Срок беременности – 16 недель. Я замерла. 12 августа. В августе Юрий был в санатории в Карловых Варах. Один. Он уехал туда на три недели лечить нервы и печень. Я сама собирала ему чемодан.
Я сама провожала его в аэропорт. Его не было в стране с 1 по 25 августа. Ребенок физически не мог быть его. Я взяла в руки второй телефон. Он был выключен, но зарядка еще оставалась. Я нажала кнопку питания. Экран загорелся. Входящих сообщений было всего три, и все от одного контакта, записанного как босс. Я открыла переписку. Ты уверена, что он повелся на беременность? Да, он счастлив как щенок. Переписал на меня машину. Отлично. Тяни время. Мне нужно, чтобы он залез в долги перед банком, восток по уши. Как только подпишет поручительство по новому кредиту, исчезай. Мы его банкротим. Я посмотрела на номер отправителя. Я знала этот номер. Весь город его знал. Это был личный номер Аркадия Воронова, главного конкурента Юрия.
Владельца крупнейшего строительного холдинга в соседней области. Человека, который годами пытался выдавить компанию Юрия с рынка. Меня накрыло осознание масштаба катастрофы. Милана не просто содержанка. Она – засланный агент. Беременность – это ложь, точнее, правда, но от другого мужчины. Весь этот роман был спецоперацией по уничтожению бизнеса моего мужа. Воронов внедрил ее, чтобы она выкачала из Юрия ресурсы, рассорила его с семьей, со мной и матерью, заставила наделать долгов и подвела под банкротство, чтобы Воронов мог скупить активы за копейки. И она почти справилась. Я сунула документы и телефон в карман кителя. Внизу хлопнула входная дверь. «Какого черта здесь так холодно?» Раздался визгливый голос Миланы. «Ты забыл оплатить газ?» «Они вернулись раньше».
Я замерла посреди спальни, сжимая в руке доказательства, которые могли уничтожить их обоих. Путь к лестнице был отрезан. Энья метнулась к гардеробной, где в стене была неприметная дверь в комнату для прислуги, ведущая к черной лестнице. Юрий за эти годы, наверное, забыл, что она вообще существует, а Милана и подавно не знала. Я скользнула в темноту узкого прохода, бесшумно прикрыв за собой панель, ровно за секунду до того, как ручка двери спальни повернулась. Стоя в пыльной темноте, прижав к груди украденные доказательства, я слышала каждое их слово. «Ты параноик, Юра!» Голос Миланы звенел от раздражения. Никто здесь не был. Ветер открыл форточку. «Я чувствую ее запах!» Орал Юрий.
Запах ванили и этих проклятых булок. Она была здесь. Я на цыпочках спустилась по черной лестнице, открыла заднюю дверь своим ключом и растворилась в сумерках, пока Юрий наверху в бешенстве переворачивал мебель. Вернувшись к Михаилу, я выложила на стол телефон и дневник. Руки у меня тряслись. Мы должны идти в полицию. Выпалила я. Прямо сейчас. Это мошенничество, это сговор. У меня есть все доказательства, чтобы посадить их обоих. Михаил медленно пролистал дневник, изучил медицинскую карту. Потом он снял очки и посмотрел на меня своим тяжелым, спокойным взглядом. «Нет», — твердо сказал он. «Что значит нет?» Я задохнулась от возмущения. «Они уничтожили мою жизнь, они пытаются уничтожить вас. Если ты пойдешь в полицию сейчас, начнется долгое следствие», — объяснил Михаил. Адвокаты Юрия затянут дело на годы. Милана скажет, что дневник — это ее фантазии для романа, а телефон подбросили.
Нет, Валентина. Месть – это блюдо, которое подают холодным. Мы не просто посадим его. Мы уничтожим его репутацию так, 15 чтобы никто в этом городе больше не подал ему руки. Жди. Он сделает ошибку. Он в отчаянии, а отчаяния – плохой советчик. И Юрий не заставил себя ждать. Ошибка случилась через два дня. Утром мне принесли каталог городского аукционного дома «Антик». На обложке, под заголовком «Редкие семейные ценности» красовалась фотография. У меня перехватило дыхание. Это был гарнитур с изумрудами, кольцо, серьги и колье. Украшения моей прабабушки, княгиня, чудом пережившая революцию. Я хранила их в сейфе в нашем доме. При разводе Юрий заявил, что сейф пуст, что я сама их продала или потеряла. Суд поверил ему, а не мне. А теперь он... прижатый долгами, решил продать единственное, что связывало меня с моим родом. «Аукцион сегодня вечером», тихо сказала я, сжимая каталог.
«Он хочет получить быстрые деньги». «Собирайся», – кивнул Михаил. «Надевай свое лучшее платье. Мы идем покупать». «Покупать?» – удивилась я. «Мои собственные вещи?» «Мы идем забирать свое», – усмехнулся старик. «И аукционист, мой старый знакомый». он не любит воров. Вечером я вошла в зал аукционного дома. На мне было длинное платье глубокого изумрудного цвета, идеально сидящее по фигуре. Я больше не была забитой домохозяйкой в фартуке. Я шла с прямой спиной, опираясь на руку Михаила, который выглядел как настоящий граф в своем смокинге. Зал затих. Все головы повернулись в нашу сторону. Юрий, сидевший в первом ряду, дернулся как от удара током.
Рядом с ним сидела Милана, нервно теребя край своей шубки. Она выглядела испуганной, ее глаза бегали по залу, словно она искала кого-то. Я села прямо напротив них. Юрий побледнел, но потом его лицо исказило злобная гримаса. Он наклонился к своему адвокату и что-то прошептал. Начались торги. Мелкие лоты уходили быстро. Наконец аукционист, седой мужчина с молотком, объявил. Лот номер 15. Уникальный старинный гарнитур. Золото, уральские изумруды, работа конца 19 века. Стартовая цена 500 тысяч. «Пятьсот», громко сказала я, не глядя на мужа. Юрий вздрогнул. Он понял, что я хочу вернуть реликвию. И в его глазах зажегся алчный огонек. Он решил, что раз я здесь, значит у меня, или у Михаила, есть деньги.
И он решил выжить из меня все до копейки. Он кивнул своему подставному лицу, неприметному мужичку в кепке, на заднем ряду. «Шестьсот!» — крикнул мужичок. «Семьсот!» — спокойно парировала я. «Восемьсот!» — тут же отозвался подсадной. Зал загудел. Цена была завышена, но Юрий сиял. Он уже считал прибыль. Он думал, что держит меня на крючке, играя на моих чувствах к бабушкиному наследству. «Миллион!» выкрикнул мужичок по знаку Юрия. В зале повисла тишина. Все смотрели на меня. Юрий откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его лицо говорило, «Плати, дорогая, плати мне за то, что я украл у тебя». Я медленно поднялась со своего места. «Я не буду повышать ставку», – громко и четко 16 произнесла я. Улыбка сползла с лица Юрия. «Если я не куплю...»
Лот уйдет его подставному человеку, у которого нет денег. Это будет провал, ему придется платить комиссию аукциону. Но у меня есть вопрос к господину аукционисту, продолжила я, выходя к кафедре. Скажите, в описании Лота указано, что это собственность господина Яковлева? Наследство его семьи. Верно? Совершенно верно, кивнул аукционист, глядя на меня поверх очков. Тогда почему? Я повернулась к залу. На внутренней стороне кольца выгравирована надпись «Любимой внучке Валеньке от бабушки Веры, 1998 год». В зале стало так тихо, что было слышно, как гудит лампа прожектора. Юрий вскочил. Она врет. Нет там никакой надписи. Это мое. Охрана, вы видите ее. Проверим? Ледяным тоном спросил аукционист.
Он надел ювелирную лупу, взял кольцо с бархатной подушечки и поднес к свету. Прошла долгая секунда. Действительно, голос аукциониста прогремел как приговор. Любимой внучке Валеньке. Господин Яковлев, вы предоставили документы, что это наследство вашей матери. Получается, вы солгали? И выставили на торги краденное имущество? Он нажал кнопку под столом. Двери зала заблокировались. Это ошибка. Взвизгнул Юрий, пятясь к выходу. «Я не знал. Это... Это она подменила». К нему уже шли двое дюжих охранников и полицейский, дежуривший в зале. Юрий Алексеевич Яковлев скучно проговорил полицейский, защелкивая наручники на запястьях моего бывшего мужа. «Пройдемте для выяснения обстоятельств. Попытка сбыта краденого в особо крупном размере». Юрия поволокли к выходу. Он брыкался и орал.
«Милана! Милана, звони адвокату! Сделай что-нибудь! Милана!» Но Милана не звонила. В тот момент, когда на Юрия надели наручники, она встала. Но не для того, чтобы броситься к любимому. Она спокойно взяла свою сумочку, поправила шубку и повернулась к выходу. В проходе стоял высокий мужчина в дорогом пальто. Аркадий Воронов. Тот самый конкурент, босс из переписки. тот самый, от кого она была беременна. Милана подошла к нему. Воронов улыбнулся, предложил ей локоть, и она, сияя улыбкой, которую никогда не дарила Юрию, взяла его под руку. «Ты ничего не забыла, дорогая?» — громко спросил Воронов, глядя прямо в глаза беснующемуся в наручниках Юрию. «Нет, Аркаша», — звонко ответила Милана. «Здесь больше ничего нет. Только мусор». Они развернулись и вышли из зала, под вспышки камер журналистов, оставив Юрия смотреть им вслед. Он перестал сопротивляться. Он просто висел на руках полицейских, глядя, как мать его будущего ребенка уходит с его злейшим врагом, окончательно понимая, что его жизнь только что превратилась в пепел. Энн Юрий вернулся из полицейского участка только под утро. Его отпустили под подписку о невыезде, пока адвокат, которому он пообещал тройной гонорар, улаживал формальности с семейной ошибкой. Он влетел в свой дом, готовый сорвать злость на Милане, готовый трясти ее за плечи и требовать объяснений. Но дом встретил его тишиной. Гулкой, мертвой тишиной. «Милана!» — заорал он, срывая голос. «Выходи, дрянь!» Никто не ответил. Он взбежал по лестнице, спотыкаясь на ступеньках. Дверь в спальню была распахнута.
Кафе стояли пустыми. Вешалки валялись на полу, как скелеты странных птиц. Исчезло все, ее шубы, ее платья, ее обувь. Исчезли даже дорогие шторы, которые она заказывала в Италии. Она вычистила дом. В сейфе, дверца которого болталась на одной петле, было пусто. Ни наличных, ни документов на машину, ни драгоценностей. Она забрала все, что можно было унести и продать. Юрий осел на пол посреди разгромленной комнаты. Он понял, что остался один. Абсолютно один. Без денег, без репутации, без жены и без любовницы. И в центре этого краха стояла одна фигура. Валентина. Это она все подстроила. Это она настроила против него город. Это она украла его удачу. Ненависть, черная и горячая, затопила его разум, вытесняя страх. Он спустился в гараж.
Там в углу стояла красная канистра с бензином для газонокосилки. «Ты хочешь войны, Валя?» Прохрипел он, отвинчивая крышку и нюхая едкий запах топлива. «Ты ее получишь. Я сожгу твое крысиное гнездо вместе с твоим стариком». Он сделал огромный глоток водки прямо из горла бутылки, стоявшей на верстаке, схватил канистру и, шатаясь, вышел на улицу. Морозный воздух ударил в лицо, но Юрий его не чувствовал. Алкоголь и бешенство грели его изнутри. Он пересек дорогу, расплескивая бензин на свои дорогие ботинки. В окнах усадьбы напротив горел свет. Они там празднуют. Пьют чай, смеются над ним. Но ничего. Сейчас будет жарко. Он подошел к высоким кованым воротам усадьбы, намереваясь облить замок бензином и поджечь.
Вдруг фары ослепили его. С тихим шелестом шин к обочине, отрезая ему путь к отступлению, подкатил массивный черный джип. Дверцы распахнулись одновременно. Из машины вышли двое. Это были не полицейские. На них были кожаные куртки и золотые цепи толщиной в палец. Юрий замер. Канистра выпала из его ослабевшей руки, иголка ударилась об асфальт. бензин начал растекаться темной лужей по снегу. Он узнал их. Это были люди ломбарда, полукриминальной конторы, у которой он занял огромную сумму наличными полгода назад, чтобы пустить пыль в глаза инвесторам. Он клялся Валентине, что расплатился с ними деньгами, украденными из ее наследства. Но он соврал. Он потратил те деньги на бриллианты для Миланы.
Юра, Юра, покачал головой один из амбалов, бритоголовый гигант по кличке Череп. «Ты трубку не берешь. СМС не читаешь. А проценты капают. Я. Я все отдам». Залопотал Юрий, пятясь назад и упираясь спиной в забор усадьбы Михаила. «Завтра. У меня сделка». «Нет у тебя никаких сделок», спокойно сказал второй, поигрывая бейсбольной битой. «Мы слышали новости. Ты банкрот, Юра». Тебя поймали на краже бабушкиных колец. Ты труп. А с трупа долги получить трудно. Поэтому мы заберем долг натурой. Прямо сейчас. Почки нынче в цене. Они двинулись на него. Юрий заскулил, сползая по забору в снег. Он понял, что это конец. Полиция его не спасет, они просто не успеют. Скрипнула калитка за его спиной. Стоять раздался спокойный женский голос.
Бандиты остановились. Юрий, дрожа, поднял голову. Из ворот вышла Валентина. Она была в домашнем теплом пальто, накинутом поверх платья. Она не выглядела испуганной. Она выглядела как хозяйка положения. «Валя, уйди!» Взвизгнул Юрий. «Они тебя убьют!» Валентина перешагнула через лужу бензина и встала между своим бывшим мужем и бандитами. «Добрый вечер, мальчики!» — сказала она. череп, если не ошибаюсь?» Гигант удивленно хмыкнул. «Ты кто такая, мать? Иди пеки пирожки, пока цела. Я та, у кого есть деньги», просто ответила она. В отличие от этого куска недоразумения, валяющегося в снегу. Она достала из кармана телефон и показала им экран. «Я знаю, сколько он вам должен. Три миллиона рублей плюс просроченные проценты. Итого пять. Но вы же понимаете, что что с него вы не получите ничего. Он гол, как сокол. Его счета арестованы, дом в залоге, машина в лизинге. Вы можете его побить, можете даже больше, но денег это вам не принесет. Только срок. Бандиты переглянулись. Она говорила на их языке, языке выгоды. «И что ты предлагаешь?» Прищурился череп. «Я выкупаю его долг», твердо сказала Валентина. «Прямо сейчас». переводом на ваш офшорный счет, но с дисконтом. Я даю вам 2 миллиона. Это живые деньги. Здесь и сейчас. Или вы остаетесь с носом и с уголовным делом за убийство банкрота. Это была дерзость. Но это была и единственная возможность для них вернуть хоть что-то. Череп почесал затылок, посмотрел на жалкого Юрия, потом на спокойную Валентину. «Три», — сказал он.
Два с половиной, отрезала Валентина. И договор цессии, подписываем на капоте вашей машины. Сейчас. Череп сплюнул в снег. По рукам. Баба с яйцами, уважаю. Один из бандитов достал из бардачка помятый бланк договора переуступки долга. Валентина внимательно прочитала его, подсвечивая фонариком телефона, и размашисто расписалась. Потом сделала несколько манипуляций в банковском приложении, телефоне михаила который дал ей полный доступ к своим финансам деньги ушли сказала она показывает чек череп проверил свой телефон пришли бывай юрок повезло тебе с бывшей бандиты сели в джип и уехали оставив нас в тишине ночной улице 19 пахло бензином и перегаром юрий все еще сидел в сугробе он смотрел на валентину снизу вверх и не веря своим глазам. Его трясло.
«Ты... ты спасла меня?» Прошептал он, и в его голосе появилась надежда. «Валя, ты все еще любишь меня?» «Я знал. Я знал, что ты простишь. Мы начнем все сначала, правда?» «Я выгоню Милану, я...» Валентина посмотрела на него не с любовью и даже не с ненавистью. Она посмотрела на него, как на грязное пятно на скатерти. Она помахала перед его носом бумагой, которую только что подписала. «Ты ничего не понял, Юра», — голос ее звенел от стали. «Я не спасла тебя. Я тебя купила». Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно вжался в снег. «Помнишь этот договор займа?» — спросила она. Там мелким шрифтом написано про обеспечение. Залогом по этому кредиту выступало все имущество заемщика, включая недвижимость.
Глаза Юрия расширились от ужаса. «Ты больше не должен бандитам», чеканила она каждое слово. «Ты должен мне. Пять миллионов рублей. Прямо сейчас. У тебя есть деньги?» Юрий помотал головой. Тогда вступает в силу пункт о залоге, Валентина указала рукой на особняк с золотыми львами через дорогу. «С этой секунды этот дом принадлежит мне». «В счет погашения долга». Она наклонилась к нему так близко, что он мог видеть свое отражение в ее холодных глазах. «Вставай, Юрий, и иди вон из моего дома. У тебя есть десять минут, чтобы забрать свои личные вещи, прежде чем я сменю замки». Время пошло. Энно Юрий не ушел. Вместо того, чтобы собрать вещи, он, пошатываясь, побежал к крыльцу. Споткнулся, упал на колени, но тут же вскочил и рванул на себя тяжелую входную дверь.
Я услышала, как с грохотом захлопнулась створка, а затем сухой, металлический скрежет замков. Один оборот, второй, третий. Щелкнула задвижка. Это мой дом. Донесся из-за двери его истеричный крик. Мой. Ты не получишь его, тварь. Я здесь хозяин. Мой дом, моя крепость. Я осталась стоять у калитки, сжимая в руке договор, который теперь был моим единственным оружием. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Михаила, который вышел на крыльцо своей усадьбы и встал за моим плечом. «Он не выйдет, Валентина», – тихо сказал старик. «Он загнан в угол. А крыса в углу опаснее тигра». И тут на втором этаже распахнулось окно. То самое, из которого Милана когда-то смеялась надо мной. В проеме появилась фигура Юрия. В свете уличного фонаря я увидела блеск металла.
Двустволка. Охотничье ружье, с которым он любил позировать для фотографий, хотя ни разу в жизни не был на охоте. «Пошли вон!» — заорал он, направляя стволы вниз, на нас. «Все вон!» «Кто подойдет к забору? Пристрелю, как собаку!» Грохнул выстрел. Дробь высекла 20 искры из асфальта в метре от моих ног. Я не шелохнулась, но Михаил резко дернул меня за руку, увлекая за бетонный столб ворот. Вызывай полицию. Рявкнул он. Это уже не семейная ссора. Это вооруженное нападение. Через 10 минут наша тихая улица превратилась в зону опасности. Сирены выли так, что закладывало уши. Прожекторы разрезали темноту, освещая особняк Юрия, как сцену в театре. Полицейские машины перегородили выезды. Из микроавтобуса высыпали бойцы спецназа в шлемах, бронежилетах, занимая позиции за машинами и деревьями. Капитан, тот самый любитель пирожков, теперь был серьезен и мрачен. Он стоял рядом со мной, за бронированным щитом, держа мегафон. «Яковлев!» — гремел его голос, усиленный динамиком. «Бросай оружие! Ты окружен!
Выходи с поднятыми руками!» В ответ из окна снова выстрелили. Стекло в полицейской машине разлетелось в дребезги. «Я не сяду». Визжал Юрий. «Живым не возьмете. Я все сожгу». Соседи, те самые, что еще недавно пили на его приемах, теперь сжались по углам, снимая происходящее на телефоны. Для них это было шоу. Бесплатный цирк. Валентина Сергеевна, капитан повернулся ко мне, поправляя каску. «Мы не можем ждать».
Он пьян и неадекватен. У него канистра бензина внутри, мы видели, как он заносил ее. Если он подожжет дом, мы потеряем не только имущество, но и соседние постройки. Я даю команду на штурм. Снайпер готов. У меня похолодело внутри. Снайпер. Это означало смерть. Да, Юрий уничтожил мою жизнь. Он вышвырнул меня на мороз, он предал, он унизил. Но я помнила его другим. Я помнила, как мы мечтали о своем деле, как он радовался первому проданному торту. Я не хотела его крови на своих руках. Если он умрет здесь, на пороге дома, который я только что у него забрала, эта тень останется со мной навсегда. «Нет», — твердо сказала я. «Не стреляйте. Дайте мне пять минут». «Это опасно», — возразил капитан. «Он не выстрелит в меня».
Если я буду говорить с ним по телефону, я достала мобильный. У него есть выбор. Просто он его пока не видит. Я набрала номер, который помнила наизусть 15 лет. Гудки шли бесконечно долго. Я смотрела на темное окно, где прятался мой бывший муж, и молилась, чтобы он взял трубку. Наконец, щелчок. Тяжелое, сиплое дыхание в динамике. «Что тебе надо?» Прохрепел он. Хочешь насладиться?» Пришла посмотреть, как я сдохну. «Юра, послушай меня». Мой голос был спокойным, ровным. Я не кричала, не умоляла. Я говорила, как хирург, который объясняет диагноз. «Посмотри в окно. Ты видишь снайперов? Они убьют тебя через две минуты, если я не остановлю их. Пусть уничтожают». Рыкнул он. «Мне нечего терять. Ты все забрала».
Я забрала только то, что ты сам отдал, жестко сказала я. Но ты должен знать правду, прежде чем нажмешь на курок. Ты думаешь, ты герой трагедии? Нет, Юра. Ты клоун в фарсе. Заткнись. Нет, ты будешь слушать. Ты кричишь про Милану? Про свою любовь? Так знай, она никогда тебя не любила. Ребенок, которого она носила. Ты видел медицинскую карту? Срок 16 недель. а тебя не было в стране в момент зачатия. В трубке повисла тишина. Только ветер свистел в микрофон. Этот ребенок от Воронова, Юра, добила я. От твоего врага. Она была его шпионом. Тебя использовали как кошелек, а когда деньги кончились, выбросили. Ты готов умереть ради женщины, которая сейчас смеется над тобой в постели с твоим конкурентом? Я слышала, как он судорожно втянул воздух. Это ложь.
шептал он, но в голосе уже не было уверенности. «И про маму твою послушай», продолжила я безжалостно. «Ты думаешь, как я попала в дом? Как я узнала про сейф? Твоя мать, Юра. Роза Станиславовна сама отдала мне ключи. Потому что ты воровал ее пенсию. Ты крал у собственной матери, чтобы купить проститутке машину. Ты предал всех, кто тебя любил. Мама». Его голос дрогнул, и превратившись в жалобный всхлип. «У тебя ничего нет, Юра. Ни чести, ни семьи, ни денег, ни дома. Ты стоишь посреди руин, которые сам же и создал. Но у тебя есть шанс остаться живым. Выходи. Не ради меня. Ради того, чтобы не доставить вороного удовольствия увидеть твой труп в новостях». Я замолчала. Секунды капали, как свинец. Я видела, как капитан поднял руку и готовясь дать отмашку снайперу.
«Юра, положи ружье», — тихо сказала я. «Выходи». Все кончено. Связь оборвалась. Я опустила телефон. Сердце колотилось где-то в горле. Капитан вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой, прося подождать. И тут окно закрылось. Через минуту щелкнул замок входной двери. Медленно, со скрипом, тяжелая дубовая створка отворилась. Юрий вышел на крыльцо. Он был без пальто, в расстегнутой рубашке, несмотря на 20-градусный мороз. Ружья в руках не было. Он поднял пустые ладони вверх. Вид у него был страшный. Лицо серое, глаза валились, рот полуоткрыт. Он шатался, словно палуба уходила у него из-под ног. Спецназовцы опустили автоматы, но не выходили из укрытий. Юрий сделал шаг. Потом еще один.
Он спускался по ступенькам своего дворца, который больше ему не принадлежал. Он смотрел прямо перед собой, но его взгляд был расфокусирован. Он смотрел сквозь полицейских, сквозь прожекторы, сквозь меня. Он дошел до ворот. До того самого места, где всего месяц назад он выбросил мою сумку в снег. До того самого места, где он чуть не сбил меня машиной. Он остановился напротив меня. Его губы шевельнулись, пытаясь что-то произнести. Может быть, прости. Может быть, проклятие. Но звука не было. Вдруг его лицо исказило странная, жуткая гримаса. Правый угол рта пополз вниз, века обвисла. Он схватился левой рукой за голову, словно его ударили невидимым молотом. Ноги подогнулись. Он рухнул в снег. Тяжело, как 22 мешок с цементом.
Прямо к моим ногам. В тот самый сугроб, где когда-то лежала моя сумка. «Врача!» – закричала я, бросаясь к нему. Спецназовцы и медики подбежали одновременно. Я перевернула его на спину. Его глаза были открыты, но в них плескался ужас. Он смотрел на меня, и я видела, как он пытается что-то сказать, пытается пошевелить рукой, но тело его больше не слушалось. Он был заперт внутри собственной плоти. Инсульт, коротко бросил врач скорой, светя фонариком ему в зрачки. Обширный. Геморрагический. Срочно в реанимацию, счет на минуты. Его погрузили на носилки. Мигалки скорой помощи окрасили снег в тревожный красный цвет. Машина взревела и рванула прочь, увозя моего бывшего мужа, моего врага, человека, который хотел меня уничтожить, но уничтожил сам себя.
Я осталась стоять у открытых ворот. В руке я все еще жмала телефон. Ветер шевелил подол моего пальто. Вокруг суетились полицейские, соседи что-то обсуждали, но для меня наступила тишина. Война закончилась. Враг пал, но триумфа не было. Была только пустота и холодный снег, на котором остался отпечаток его тела. Н3 месяца пролетели, как один вздох. Зима, казавшаяся бесконечной, отступила. Снег, в котором я когда-то сидела, рыдая от отчаяния, растаял, уступив место первой яркой траве. Весна пришла в наш город не просто сменой сезона, она пришла как символ очищения. Я стояла на широком крыльце своего бывшего дома, того самого, откуда меня выгнали как собаку. Теперь здесь не было золотых львов и кованых вензелей с инициалами Юрия. Забор, разделявший два участка, мы снесли.
Теперь старинная усадьба Михаила и мой бывший дворец стали единым целым. Огромным комплексом, двери которого были открыты для всех. Сегодня был день открытия. Весь город собрался на лужайке. Те самые соседи, что прятались за шторами, теперь стояли с букетами цветов. Мэр города, архитекторы, простые люди, все пришли посмотреть на чудо. В воздухе пахло не бензином и гарью, а ванилью, свежей сдобой и цветущими яблонями. На фасаде здания висела скромная, но стильная вывеска, кулинарная школа и женский кризисный центр «Надежда». Я поправила складки своего нового платья, цвета молодой листвы. Я больше не чувствовала себя жертвой. Я чувствовала себя фундаментом, на котором держится это место. В толпе я искала глазами знакомые лица. Роза Станиславовна, стояла в первом ряду, держа за руку маленькую девочку, внучку своей соседки.
Свекровь постарела, но в ее глазах больше не было страха. Мы не стали подругами, но я позволила ей жить в гостевом домике и помогать в саду. Это было моим решением, не мстить слабому. А вот Миланы здесь не было. Вчера я заехала в супермаркет на окраине за цветами и увидела ее. Она сидела на кассе. Без макияжа, с отрощенными темными корнями волос в дешевой униформе. Она механически пробивала кефир и хлеб, даже не поднимая глаз. Аркадий Воронов бросил ее через неделю после аукциона, как только понял, что она больше не нужна ему как инструмент против Юрия. Она увидела меня, узнала, и я заметила, как она вжала голову в плечи, мечтая провалиться сквозь землю. Я не подошла. Мне было все равно. Дорогие друзья!
Голос Михаила вывел меня из задумчивости. Старик стоял у микрофона. Он выглядел великолепно, строгий серый костюм, прямая спина, седые волосы уложены. Никто не узнал бы в нем того бродягу Славочки. «Много лет этот дом был символом алчности», — говорил он, и его голос разносился над толпой. Здесь жили люди, которые считали, что деньги решают все. Но они ошибались. Три месяца назад... Одна женщина спасла мне жизнь, отдав последнее, что у нее было, тепло своего сердца. Он повернулся ко мне и протянул руку. Я подошла, сдерживая слезы. Валентина не просто вернула этот дом к жизни. Она наполнила его смыслом. Теперь здесь будут учить ремеслу тех, кто потерял веру в себя. Здесь найдут приют те, кому некуда идти. Михаил достал из папки документ с гербовой печатью.
Я одинок, и мой век недолог. Поэтому сегодня я официально объявляю, я удочерил Валентину. Теперь она моя законная дочь, моя единственная наследница и полноправная хозяйка всего этого имения. Толпа взревела аплодисментами. Люди кричали «Браво!». Кто-то плакал. Михаил обнял меня, крепко, по-отечески, и прошептал. «Ты заслужила каждый кирпич в этом доме, дочка». Мы вместе разрезали красную ленту. Праздник начался. Музыка, смех, звон посуды. Но у меня было еще одно незаконченное дело. Я тихонько ускользнула с банкета и подошла к скамейке у ворот. Той самой скамейки. Теперь она не была обшарпанной и ледяной.
Мы покрасили ее в золотой цвет, а на спинке прикрепили бронзовую табличку. Я провела пальцем по выпуклым буквам «Доброта», Единственная валюта, которая имеет значение. Я села в машину. Мой путь лежал не домой. Городская больница сестринского ухода находилась на другом конце города. Это было мрачное кирпичное здание. В коридорах пахло хлоркой и безнадежностью. Я прошла в отдельную палату. Врачи почтительно кивали мне, они знали, кто оплачивает счета. Юрий лежал на кровати. Инсульт не убил его, но сделал кое-что пострашнее. Он запер его. Врачи называли это синдромом запертого человека. Он все понимал, все слышал, все видел. Но он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он не мог говорить.
Он лежал и смотрел в потолок. Его лицо осунулось, глаза были полны животного, застывшего ужаса. Когда я вошла, его взгляд метнулся ко мне. В нем вспыхнула искра, смесь ненависти, мольбы и стыда. Он узнал меня. Он видел, как я прекрасно выгляжу, какой спокойной и сильной я стала. Я подошла к кровати. Не села, я больше никогда не буду сидеть у его ног. Я стояла над ним. «Здравствуй, Юра», — тихо сказала я. Его зрачки расширились. Он, наверное, ждал, что я буду злорадствовать. Или что я пришла отключить аппаратуру. «Сегодня мы открыли центр», — продолжила я. Весь город пришел.
Даже твоя мама. Все спрашивали о тебе, но быстро забывали. Ты стал прошлым, Юра. Пылью. Я достала из сумочки кошелек. Вытащила одну единственную монету. Простой рубль. Я положила монету на тумбочку рядом с его головой. Звон металла о стекло прозвучал оглушительно в тишине палаты. Знаешь, почему ты здесь, в отдельной палате, на чистых простынях, а не в общей, где умирают безродные. Спросила я, глядя ему прямо в глаза. «Потому что я плачу за тебя. Каждый месяц. Твоих счетов больше нет, Милана все украла. Твой дом теперь мой. У тебя нет ничего. Ты живешь только потому, что я так решила». Его глаза наполнились слезами. Бессильные слезы текли по вискам в подушку. Я наклонилась к самому его уху. В этом доме даже гвоздя твоего нет. Ты была здесь просто прислугой.
А теперь ты уволена, пошла вон. Прошептала я его же слова, с которых начался этот кошмар. Он зажмурился, пытаясь спрятаться от своего прошлого, но не мог даже закрыть уши руками. Ты сказал, что я просто прислуга. Мой голос стал мягким, почти нежным, но холодным, как тот зимний ветер. Теперь я служу всему городу. Я кормлю сотни людей. А ты, ты живешь на мою милостыню. Я выпрямилась и посмотрела на него последний раз. В этом взгляде не было злости. Только безразличие. «Я прощаю тебя, Юра», сказала я. «Не потому, что ты достоин прощения, а потому, что ты для меня теперь никто. Пустое место». Я развернулась и пошла к двери. Стук моих каблуков по кафельному полу звучал как удары метронома, отсчитывающего начало моей новой жизни. Я вышла на улицу. Солнце слепило глаза. Ветер трепал мои волосы. Я вдохнула полной грудью сладкий весенний воздух.
Я была свободна. И впервые за долгие годы я была по-настоящему счастлива. Вот и подошла к концу эта непростая, полная драматизма история. Ух, какой финал!
Как вы считаете, правильно ли поступила Валентина? Давайте обсудим. С одной стороны, она проявила милосердие, не дала бывшему мужу сгнить в бесплатной больнице, оплатила ему достойный уход. Это поступок сильного человека. Но с другой стороны, этот рубль на тумбочке и эти ледяные слова «ты для меня никто». Не слишком ли это жестоко? Или Юрий заслужил именно такую участь за свою гордыню, за то, что выгнал родную жену на мороз и обокрал собственную мать? Напишите в комментариях, что вы думаете.
Осуждаете ли вы Валентину или поддерживаете ее? Как бы вы поступили на ее месте? Мне очень важно и интересно узнать ваше жизненное мнение. И скажите, хотели бы вы узнать, что было дальше? Как сложилась судьба Валентины и Михаила в их новом общем доме? Нашла ли Валентина новую любовь? И усвоила ли урок Милана, работая на кассе? Если рассказ тронул вас за живое, пожалуйста, поддержите мой труд. Поставьте лайк, нажмите на палец вверх и подпишитесь на канал. Так мы будем знать, что вы с нами и будем радовать вас новыми жизненными историями. Всего вам самого доброго!