В холодильнике у дочери повесилась мышь. На полке желтел кусок маргарина «Каждый день», банка килек в томате и пакет молока с истекающим сроком. Суббота. Нормальные люди закупаются на неделю.
— Наташа, у вас что, продукты закончились?
— Ой, мам, не успели ещё, — слишком быстро ответила дочь. — Дима говорит, нет смысла много покупать, всё равно испортится.
Зоя Михайловна промолчала. Но внутри царапнуло.
Полгода назад она не могла нарадоваться на будущего зятя. Когда Наталья в тридцать два года — после развода, после того, как первый муж бросил её с долгами, — привела знакомиться Дмитрия, Зоя Михайловна выдохнула: слава богу, пристроена будет.
Дмитрий пришёл не с пустыми руками: торт из дорогой кондитерской, букет роз, бутылка хорошего вина. Тридцать шесть лет, инженер на заводе, семьдесят тысяч получает — для их города деньги приличные. Двушка в центре от деда досталась, даже ипотеку платить не надо. Ремонт советский, но крепкий.
— Я вашу дочь очень люблю, Зоя Михайловна. Сделаю всё, чтобы она была счастлива.
До свадьбы — делал. В рестораны водил, на море возил, украшения дарил. Наташка светилась, зеркала в прихожей перевешивала, чтобы «по фэн-шую», смеялась громко, как в детстве.
Потом Зоя Михайловна много раз прокручивала: были ли знаки? Были. Однажды в ресторане Дмитрий долго изучал чек и хмурился. Когда делили расходы на свадьбу, сказал: «Я своих гостей оплачиваю, вы — своих. Так честно». В другой раз обронил: «Люди совершенно не умеют обращаться с деньгами». Она не придала значения. Решила — бережливый. Это же хорошо, правда?
Свадьбу сыграли скромную, но достойную. Зоя Михайловна продала бабушкино кольцо, добавила сбережения — набралось сто восемьдесят тысяч на свою часть. Тридцать гостей, ресторан при гостинице, живая музыка.
После свадьбы молодые жили отдельно. Зоя Михайловна не навязывалась, звонила раз в неделю. И вот — первый серьёзный визит через три месяца.
Наталья открыла дверь, и Зоя Михайловна не сразу поняла, что не так. Потом дошло: дочь высохла. Не как от фитнеса — красиво и подтянуто. Осунувшееся лицо, скулы торчат, ключицы выпирают из выреза футболки.
— Наташенька, ты не заболела?
— Нет, мам. Просто на диете.
На какой диете, когда в холодильнике пусто?
Дмитрий вышел из комнаты. Кивнул: «Здравствуйте». Раньше обнимал, шутил. Теперь — сухо поздоровался и ушёл к телевизору.
Зоя Михайловна заварила чай из пакетика — другого не нашлось. Печенье принесла своё, предвидела. Села с дочерью на кухне.
— Как живёте?
— Нормально.
— А чего продуктов нет?
Наталья замялась.
— Мам, Дима считает, что мы слишком много тратили. Он скачал приложение, записывает все расходы. Раньше по тридцать тысяч в месяц на еду уходило, а теперь укладываемся в двенадцать.
Зоя Михайловна заметила на столе кухонные весы. Электронные, с точностью до грамма.
— А это зачем?
— Порции взвешивать. Дима говорит, мы переедаем. Сто пятьдесят граммов каши на завтрак — норма. Больше — уже обжорство.
Сто пятьдесят граммов. Зоя Михайловна представила эту горку на тарелке. Три столовых ложки.
Двенадцать тысяч на двоих. Двести рублей в день на человека. Это макароны без мяса. Каша на воде. Чай без сахара.
— Наташа, это не экономия. Это голод.
— Мам, не начинай. Дима знает, что делает.
В октябре Зоя Михайловна приехала без предупреждения — везла варенье. Дочь открыла в старом халате, ещё студенческом, с пятном от кофе на рукаве. На ногах — носки, заштопанные чёрными нитками на белом.
— А новый халат где? Я на прошлый Новый год дарила.
— Убрала. Дима сказал, дома можно и в старом. Новый пусть лежит, целее будет.
В квартире было холодно. Пол ледяной даже через тапки.
— Батареи почему еле тёплые? Отопление же дали.
— Так у нас счётчики на тепло, мам. Дима поставил. Говорит, выше восемнадцати — деньги на ветер.
Зоя Михайловна посмотрела на термометр у двери. Ровно восемнадцать. Как в морге.
— И для здоровья полезно, — добавила Наталья, кутаясь в плед. — Закаляет.
Две тысячи экономии. Дочь мёрзнет ради двух тысяч, когда муж получает семьдесят. Квартира своя, ипотеки нет. Куда деньги?
Зоя Михайловна сидела в куртке, пила чай. Наталья куталась в плед, и было видно, как она пытается не стучать зубами.
— Наташа, скажи честно. Он тебя не обижает?
— Нет, что ты. Просто у Димы такой подход. Он говорит, нужно думать о будущем, откладывать.
— Много отложили?
Дочь отвела глаза.
Зоя Михайловна поняла: деньги есть. Только у Натальи к ним доступа нет.
Домой ехала с тяжёлым сердцем. Позвонила сыну Андрею в Москву.
— Андрюш, у Наташки беда. Зять странный. Она голодает, мёрзнет.
— Мам, может, преувеличиваешь?
— Своими глазами видела.
Андрей позвонил сестре. Перезвонил матери:
— Говорит, всё нормально. Что ты накручиваешь. И Дима просто рациональный, не транжира.
— Рациональный? У него квартира без ипотеки, зарплата нормальная, а жена в дырявых носках ходит!
— Мам, она взрослая. Не могу за неё решать.
В ноябре был день рождения Натальи. Тридцать три. Зоя Михайловна купила тёплый свитер — хорошая шерсть, восемь тысяч. И торт заказала, настоящий.
Дмитрий подарил жене электронную книгу. Подержанную, с царапиной на экране.
— Зачем новую, когда на Авито такие же вдвое дешевле? Функционал тот же.
Наталья улыбалась и благодарила. Но уголок рта нервно дёргался.
За столом Дмитрий резал торт тонкими ломтиками.
— Зачем большие куски? Сладкое вредно. Остальное потом доедим.
После чая Зоя Михайловна села с дочерью на кухне.
— Наташа, давай начистоту. Тебе плохо.
— С чего взяла?
— Вижу. Ты несчастная.
Дочь молчала. Потом:
— Мам, я сама выбрала. Может, это и правильно — не разбрасываться деньгами.
— Правильно? На тебе лица нет!
— Не кричи. Услышит.
— Пусть слышит!
Дверь открылась. Дмитрий стоял в проёме, лицо каменное.
— Зоя Михайловна, не лезьте в нашу семью.
— Дочь моя — тоже ваша семья?
— Наталья — моя жена.
— Мам, хватит! — вдруг крикнула Наталья. — Дима прав!
Зоя Михайловна осеклась. Посмотрела на зятя — стоит, руки в карманах, смотрит с усмешкой. Спокойный. Довольный. Победитель.
Внутри поднялась такая волна, что потемнело в глазах. Рука сама дёрнулась — влепить пощёчину этой сытой роже. Один раз. Со всей силы. Чтобы перестал ухмыляться.
Она уже шагнула вперёд, когда Наталья вцепилась ей в локоть.
— Мама, — прошептала дочь. — Если ты его тронешь — он меня выгонит. А мне некуда идти.
Семь слов. Зоя Михайловна замерла. Посмотрела на дочь — бледная, губы дрожат, в глазах животный страх.
Не за мужа. За себя.
Рука опустилась.
— Ладно. Живите как хотите.
Ушла не прощаясь. Дома плакала — первый раз за много лет, в голос.
До Нового года не общались.
Тридцать первого декабря — звонок.
— Мам, с наступающим. Я беременна. Третий месяц.
— Наташенька...
— Мам, хотела помириться. Ты же бабушкой будешь. Только... с Димой не ругайся больше. Он сказал: если ты опять начнёшь — он уйдёт.
Шантаж. Зоя Михайловна сжала телефон так, что побелели пальцы.
— И ты веришь?
— Мам, он серьёзно. Я не хочу рожать одна. Пожалуйста.
— Хорошо, дочь. Не буду.
Новый год встретила одна. Куранты били, а она думала: дочь в ловушке. Зять не просто скряга — манипулятор. И ребёнок будет расти в этой атмосфере подсчётов и контроля.
В конце июня родилась девочка. Катенька. Три двести, пятьдесят один сантиметр.
Зоя Михайловна приехала в роддом. Дмитрий встретил у входа:
— Без замечаний. Наташе нужен покой.
Она кивнула. Улыбнулась. Прошла мимо.
Потом приезжала каждую неделю. Помогала с малышкой. В сумку с памперсами засовывала палку сервелата — Дима не проверяет, а Наташка поест, пока он на работе. Деньги — дочери в карман халата: «Спрячь. На себя».
Дмитрий делал вид, что не замечает. Или правда не замечал — слишком занят был подсчётами в своём приложении.
Зоя Михайловна научилась. Улыбаться в лицо зятю. Молчать, когда хочется кричать. И делать своё — тихо, незаметно, упрямо.
Теперь её жизнь — партизанская война. Пакет гречки на дно коляски. Тысяча в кармане детского комбинезона. Баночка мёда «для малышки» — Наташа сама съест, пока никто не видит.
Иногда, оставшись одна, она говорила вслух:
— Ничего, голубчик. Посмотрим, кто кого.
А потом заваривала чай и планировала следующий визит.
Дочь когда-нибудь прозреет. Обязательно. А пока — Зоя Михайловна будет рядом. Тихая. Терпеливая. Готовая ко всему.
Мать — она такая. Своих не бросает.
Даже если приходится воевать.