Говорят, что каждый композитор хоть раз в жизни смотрел вверх.
В потолок, в облака, в черноту небесной бездны.
Кто-то — со смирением, кто-то — с вызовом, кто-то — с тихой просьбой:
«А не подскажешь ли ты мне пару нот, Боже? Всего лишь пару…»
И кажется, что Бог иногда отвечал.
Иначе как объяснить безумие Моцарта, огненную страсть Бетховена, или странный, затянутый в лунный свет хоровой шёпот Рахманинова?
Все они пытались поймать звук, который не принадлежал человеческим пальцам.
Они писали, будто боялись, что если перестанут хотя бы на секунду — услышат собственное сердце и поймут, что оно бьётся иначе, чем должно.
Но вот что любопытно.
Несмотря на века молитв, просьб, мук творчества;
несмотря на тысячи симфоний, хоралов, реквиемов —
нет ни одной мелодии, что сумела объединить всех.
Не просто понравиться.
Не просто тронуть.
А охватить — как дыхание великана, как прилив, как та самая рука, что тянется из невидимого места в нас самих и нажимает кнопку «вера».
Почему?
Если музыка — это язык богов…
Если композиторы — их временные переводчики…
Если каждая нота — мостик между землёй и небом…
Тогда где же та самая мелодия, которая стала бы мировым религиозным гимном?
Песня, что звучала бы одинаково священно в мечети, синагоге, храме, пагоде и в сердце каждый отдельного человека — независимо от страны, кожи, языка и шрамов на душе?
Отвечу вам как человек, который, возможно, слишком долго смотрел в тень за креслом и слушал, как скрипит пустой дом ночами:
Её нет, потому что Бог слишком хорошо знает людей.
Мы — упрямые.
Мы любим делить.
Даже музыку.
Даже святое.
Дай нам мелодию — и мы поспорим о темпе.
Дай нам гармонию — и мы создадим две школы, три секты и четыре воюющих оркестра.
Дай нам гимн — и мы превратим его в оружие.
В доказательство, что наш путь правильный, а ваш — нет.
Есть легенда — не спрашивайте, правда это или нет, я рассказываю так, как слышал.
Будто когда-то один композитор всё-таки услышал её.
Ту самую мелодию.
Совершенную.
Первую и последнюю.
Гимн, который мог бы стать общим.
Он написал её, но…
когда сыграл первый аккорд, начался такой вой, что собаки по всему городу сорвались с цепей.
Люди плакали, будто их сердца трескались изнутри, как лёд на озере.
Кто-то падал на колени, кто-то бежал, кто-то кричал, что увидел свою смерть.
А композитор — он просто сидел и смотрел на клавиши, не понимая, что сделал.
Говорят, он сжёг партитуру.
Говорят, руки у него тряслись.
Говорят, он понял: мир не выдержит одной истины для всех.
Потому что единая мелодия — это единая душа.
А у человечества их слишком много — и каждая ломанная, треснувшая, но всё ещё живая по-своему.
Так что, возможно, Бог не ошибся.
Он спрятал эту мелодию от нас.
Пока мы не научимся слушать хотя бы друг друга.
А до тех пор — мы будем искать.
Писать.
Молиться звуками.
Пытаться дотянуться до небес кончиками пальцев.
И, может быть, это и есть главный гимн —
не записанная музыка,
а вечная попытка её услышать...