52,3 тыс подписчиков

Каменные мешки империи: тюремный мир России на рубеже веков

ВчераВчера

3 мин

Два звука сопровождало историю Российской империи. Первый — это звон колоколов над Москвой и другими городами. Второй — бесконечный лязг кандалов, сопровождающий империю на её долгом пути к катастрофе 1917 года. Историк Михаил Гернет, посвятивший десятилетия изучению пенитенциарной системы, называл царские тюрьмы «зеркалом общества». И был прав. Тюремная система конца XIX века — тёмное зеркало, в котором государство пыталось разглядеть своё «цивилизованное» отражение. К 1879 году в империи насчитывалось более восьмисот мест заключения. За решёткой томились около девяноста пяти тысяч человек. Цифра внушительная по тем временам (нам из нашего постсоветского далека она кажется смешной). Единой системы не существовало. Губернские остроги соседствовали с крепостями, пересыльные тюрьмы — с каторжными централами. Апофеоз системы — Сахалин и Нерчинская каторга. Чехов, посетивший Сахалин в 1890 году, застал там около десяти тысяч каторжан и ссыльнопоселенцев. «Здесь всё пропитано страданием»,

К 1879 году в империи насчитывалось более восьмисот мест заключения. За решёткой томились около девяноста пяти тысяч человек. Цифра внушительная по тем временам (нам из нашего постсоветского далека она кажется смешной). Единой системы не существовало. Губернские остроги соседствовали с крепостями, пересыльные тюрьмы — с каторжными централами.

Апофеоз системы — Сахалин и Нерчинская каторга. Чехов, посетивший Сахалин в 1890 году, застал там около десяти тысяч каторжан и ссыльнопоселенцев. «Здесь всё пропитано страданием», — записал он. Женщины, идущие на сожительство ради куска хлеба; «золотые роты», проигрывающие в карты казенную одежду. Каторга не исправляла. Она выжигала душу.

В 1879 году, казалось бы, подул ветер перемен. Создаётся Главное тюремное управление. Тюрьмы переходят в ведение Министерства юстиции. Петербургские бюрократы, начитавшись западных пенологов, мечтают о паноптикумах, исправлениях и дисциплине. Чиновники пишут инструкции, составляют отчёты, считают арестантов. В 1882 году среднесуточное число заключённых составляло около 96 000 человек. Это население крупного губернского города, запертое в клетке. К 1901 году число заключённых сократилось до 84 632, что создавало иллюзию благополучия. Подавляющее большинство — уголовные преступники, «шпана», убийцы, конокрады, бродяги. Политических насчитывалось около четырёх тысяч. Можно сказать, штучный товар. Но это было затишье перед бурей. Грянул 1905 год. И плотину прорвало. К 1912 году число заключённых перевалило за сто восемьдесят тысяч.

Тюрьмы трещали по швам. Официальная вместимость всех мест заключения империи в 1913 году составляла около 119 000 мест. Люди спали по очереди, под нарами, в коридорах. Американский журналист Джордж Кеннан, проехавший по Сибирскому тракту, был в ужасе не столько от жестокости, сколько от бессмысленности этого муравейника.

Историк Михаил Детков показывает: условия содержания менялись медленно. Камеры переполнены. Туберкулёз становится верным спутником неволи. В Бутырской тюрьме на одного арестанта приходилось меньше кубической сажени воздуха.

Изменилось и качество этого «человеческого материала». Если раньше политические были незаметны в общей уголовной массе, то после революционных событий их число многократно возросло. К 1908 году число политических заключённых подскочило до двадцати девяти тысяч. Пусть многие сидели недолго, но сам масштаб репрессий был беспрецедентным. Власти в панике хватали всех подряд: эсеров, социал-демократов, анархистов, сочувствующих студентов. К 1912 году «политические» составляли, по разным оценкам, от 5% до 10% постоянного тюремного населения, но их влияние было тотальным.

Тюрьма становилась университетом революции. Исследователь Брюс Адамс отмечает парадокс: именно в тюрьмах крепло движение сопротивления. Ирония истории: тюрьма, призванная изолировать революционную заразу, стала её инкубатором. В переполненных камерах, где уголовная «синеблузная» масса смешивалась с политическими заключёнными, происходила страшная идеолого-политическая реакция. Вчерашний студент-народоволец учил неграмотного рабочего и даже грабителя политэкономии Маркса. Государство само ковало своих могильщиков.

К 1916 году, несмотря на войну и мобилизацию, которая оттянула часть «контингента» на фронт, тюрьмы оставались переполненными (около 142 000 человек). Карательная машина работала на износ, шестерёнки стирались, скрежетали, но она уже никого не пугала. Кандалы стали знаком отличия.

Революция открыла двери камер. Старая тюрьма умерла вместе со старой империей. На её обломках безжалостные люди в кожанках сконструировали новую, чудовищную машину массовых репрессий.

Источники: Гернет М.Н. «История царской тюрьмы»; Детков М.Г. «Тюрьмы, лагеря и колонии России»; Adams B. «The Politics of Punishment»; Отчёты Главного тюремного управления.