Сорок лет – начало конца? Правда о советских женщинах, которую от нас скрывали
Вы когда-нибудь задумывались, почему сорокалетние советские женщины выглядели так, будто им под шестьдесят? Почему в фильмах «Москва слезам не верит» и «Служебный роман» героини искали счастье после сорока, словно это был последний шанс в их жизни?
За глянцевой пропагандой о «равноправии женщин в СССР» скрывалась жестокая реальность. Пока партийные плакаты кричали о свободе и равенстве, советское государство превратило женщин в рабочих лошадей с двойной нагрузкой – на производстве и дома. Их заставляли махать кайлами на стройках, а потом возвращаться домой стирать, готовить и рожать детей «во имя социалистической обязанности».
Но самое страшное не это. В тысяча девятьсот тридцать пятом году в СССР перестали выпускать контрацептивы, через год запретили аборты, а развод стал почти невозможен. Женщин буквально «загнали в стойло» – причем в правовом отношении всё было хуже, чем при царе. К середине шестидесятых в стране делали семь миллионов абортов ежегодно – единственный способ контрацепции в условиях, когда о пилинге боялись даже слово произнести.
Золотые коронки во рту как символ статуса, сорок восьмой размер как норма, «химия» на голове вместо стилиста – всё это не случайность. Это цена «великого советского равноправия», о которой молчали десятилетиями.
«Вшивый домик»: как советская мода превратила женщин в бабушек
Они называли это красотой. Но правда была куда страшнее.
Прически «бабетта» и «химия» стали символом советской моды шестидесятых-семидесятых годов. Но мало кто знает, что за этим скрывалось настоящее издевательство над женщинами – причем добровольное. Чтобы создать модный начес, советские красавицы укладывали волосы в башню на макушке и… не мыли их неделями. Спали сидя или на спине с валиком под шеей, чтобы не разрушить укладку.
А чем фиксировали эту «красоту»? Мебельным лаком, разведенным одеколоном ! Профессиональных средств в СССР не было, поэтому в ход шли сахарная вода, пиво и канифоль. Результат? В волосах заводились вши и грибковые заболевания. Недаром в народе «бабетту» прозвали «вшивым домиком».
Для объема под волосы подкладывали капроновые чулки и даже стеклянные банки. Женщины тратили более пятидесяти шпилек и полфлакона лака на одну укладку. А «химия» на мелкие коклюшки превращала головы в подобие пуделей и окончательно убивала волосы.
Но самое циничное – власти знали об этом. Прическу официально считали «асоциальной» и «вредной из гигиенических соображений». Однако запрещали её не из заботы о здоровье, а потому что она была «образцом асоциальности» – слишком западной, слишком индивидуальной. В результате сорокалетние женщины выглядели на шестьдесят, а мир думал, что это «естественная советская красота».
«Пилинг»: слово-пугало, которого боялись даже в девяностые
Пока весь мир делал пилинги с девятнадцатого века, советским женщинам это слово казалось страшнее атомной бомбы.
Парадокс? Клеопатра купалась в кислом молоке за три с половиной тысячи лет до нашей эры. В двенадцатом веке итальянские врачи описывали рецепты химических пилингов на основе вина и молока. Цыгане веками передавали секретные рецепты пилинга с фенолом, путешествуя между деревнями. Даже турки опаляли кожу огнем для отшелушивания – жестко, но эффективно.
В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году австрийский дерматолог Фердинанд фон Гебра разработал формулы пилинга для лечения пигментации. Во время Первой мировой войны фенольные пилинги помогали раненым солдатам восстановить кожу после боевых шрамов. К тысяча девятьсот пятидесятым годам в США это стало бизнесом с прибылью десять миллионов долларов в год.
А что же СССР? В стране, где космические корабли летали, а женщины «уравнивались в правах», косметология существовала с тридцатых годов. Советские косметологи даже изобрели собственный «голливудский» пилинг. Но вот незадача – процедура была настолько травматичной и неконтролируемой, что её делали единицы. В семидесятые годы врачи не понимали, на какой уровень кожи воздействует кислота, превращая пилинг в русскую рулетку.
В результате? Даже в девяностых, когда весь мир уже активно использовал безопасные AHA-кислоты, советские женщины с ужасом произносили слово «пилинг», будто оно означало пытку. Власти предпочли держать женщин в невежестве, чем признать отставание медицины на столетие.
«Обычная косметика»: как советская власть лишила женщин права на красоту
Они говорили, что профессиональной косметики в СССР не было. Но правда еще страшнее – её уничтожили намеренно.
В тысяча девятьсот восьмом году в Российской империи была узаконена врачебная косметика. Крем «Метаморфозы» имел бешеный успех за границей. Фабрики Ралле и Брокара выпускали духи, помады, пудру мирового уровня – настолько, что творение Брокара «Любимый букет императрицы» стало легендарным.
Потом пришли большевики. Фабрики национализировали и превратили в «Государственный мыловаренный завод номер четыре». Приоритет? Мыло для масс, а не красота. В тридцатые годы создали ТЭЖЭ – Трест эфирно-жировых эссенций, который возглавила Полина Жемчужина, жена Молотова. Модницы расшифровывали аббревиатуру как «тайны женщины», не желая признавать тривиальную правду.
К пятидесятым-шестидесятым годам дефицит косметики уже ощущался остро и только усугублялся. Женщины красили ресницы «тушью-плевалкой» – бруском твердой туши, который смачивали слюной. Театральные фабрики ВТО снабжали косметикой не только актрис – обычные женщины покупали себе театральные крем-пудры и тональный грим, потому что ничего другого не было.
А ведь профессиональная косметика существовала на Западе уже десятилетиями. Но в СССР её производство считалось излишеством. Результат? Женщины мазались тем, что дадут, и выглядели на двадцать лет старше. Власть контролировала не только политику – она контролировала право женщин быть красивыми.
Машины для избранных: как СССР обрекал женщин на ускоренное старение
Пока американские и европейские домохозяйки наслаждались автоматической стиркой с сороковых годов двадцатого века, советские женщины мучились с тазиками и стиральными досками практически до начала «оттепели». Но самое циничное – партийная номенклатура уже в тысяча девятьсот двадцать пятом году стирала свои френчики импортными машинами.
Первые советские стиральные машины «ЭАЯ-2» и «ЭАЯ-3», появившиеся в магазинах в тысяча девятьсот пятидесятом году, стоили шестьсот рублей при себестоимости в полторы тысячи – «чудо социалистической экономики», доступное единицам. Медсестра или молодой инженер получали шестьдесят-восемьдесят рублей в месяц. На машину нужно было копить почти год, отказывая семье во всём.
Но даже полуавтоматы были жестоким дефицитом. Первые «Вятки» продавались только в Москве и только по записи – очереди тянулись от трёх до пяти лет. Воду в них приходилось наливать и сливать вручную, но «единая армия трудящихся была рада и этому».
А настоящие автоматы? Первая партия «Вятка-автомат-12» – сто штук на всю страну – была выпущена двадцать третьего февраля тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Цена – четыреста девяносто пять рублей, эквивалент среднестатистической зарплаты. Когда в начале восьмидесятых у соседей появлялся автомат, на него приходил смотреть весь подъезд, как на чудо.
Результат? Десятилетия ручной стирки в ледяной воде, изнуряющий физический труд, хроническая усталость. Советские женщины старели в два раза быстрее западных – и власти это прекрасно знали.
«Оттепель» для избранных: правда о жизни советских женщин в пятидесятые-шестидесятые
«Золотое время», «хрущёвская оттепель», «эпоха надежд» – так романтизируют пятидесятые-шестидесятые годы те, кто не жил в этом аду. Реальность была куда жёстче.
У пятидесяти четырёх процентов советских женщин на ведение домашнего хозяйства уходило свыше четырёх часов в день, а в выходные – восемь с половиной часов. Мужчины при этом занимались домом в два-два с половиной раза меньше. «Равноправие» оборачивалось двойной каторгой: восемь часов на заводе, потом ещё восемь дома.
В городе Волгограде женщины-врачи записывали в дневники жуткие подробности быта: «Вечер ушёл на визит к Зине в магазин, очередь за маслом», «ни бот, ни шерсти на юбку нет», «беспорядок в квартире отражается на настроении и работоспособности». Они стояли в очередях, «налаживали отношения с продавцами», чтобы те «отложили нужное», нанимали прислугу, которую приходилось кормить, одевать и с которой делили комнату.
Постановление ЦК КПСС от шестого марта тысяча девятьсот пятьдесят девятого года признало: «Отставание в деле организации бытового обслуживания населения вынуждает трудящихся прибегать к услугам частных лиц, переплачивать им». Власти знали о катастрофе, но молчали.
Досуговая культура? «Мир нехваток и очередей» не оставлял времени на спорт, дискотеки и пикники – это была «досуговая культура бедности». Жизнь была тяжелее современной во всех смыслах – и власть намеренно держала женщин в этом рабстве.
«А чтобы было»: психология голода, которая искалечила поколения
После войны советские люди не строили планов на жизнь – они боролись за выживание. И это была не паранойя, а холодный расчет в условиях, когда власть предпочла экспорт зерна жизням собственных граждан.
Пока в тысяча девятьсот сорок шестом-тысяча девятьсот сорок восьмом годах в СССР умирали от голода, государство вывезло за рубеж пять целых семь десятых миллиона тонн зерна – на два целых один десятая миллиона тонн больше, чем за три предвоенных года. В госрезерве лежало около десяти миллионов тонн зерна, но Кремль отказывался его открывать, опасаясь «новой войны». Женщинам в колхозах давали не больше одного килограмма в день, пятьдесят процентов школьников переставали ходить в школу от голода.
Вот тогда и родилась та самая советская привычка – «запасаться впрок». «Ощущение постоянного дефицита, причем совершенно непредсказуемого» стало частью психологии советской женщины. То исчезал майонез, то пропадали яйца. Не успела до закрытия магазина – сиди без хлеба.
Консервы на зиму, запасы муки и гречки, трёхлитровые банки с вареньем – это был не кулинарный энтузиазм, а стратегия выживания. «Логика проста: запас карман не тянет». Женщины помнили голодные тысяча девятьсот сорок седьмой и хранили память в виде заполненных кладовок. Власть научила их не думать о фигуре – думать о том, чтобы дожить до весны.
Советский XXL: как «главные красавицы страны» появились на обложках модных журналов
Ваша бабушка – модель СССР. Это не преувеличение: на страницах советских журналов мод семидесятых царили женщины сорок восьмого-пятидесятого размеров, и это считалось не аномалией, а «золотым стандартом» социалистической красоты.
Пока мир гнался за идеалом Twiggy и анорексическими силуэтами, советская индустрия моды вывешивала в витринах и на глянцевых обложках моделей с настоящими формами. Каждый журнал «Силуэт», «Журнал мод», латышский «Ригас модес» и литовский «Банга» — вся страна смотрела на манекенщиц в просторных платьях, с пышными бедрами и крепкими руками. Основной акцент – на комфорт, прочность и «естественное здоровье», хотя девизом негласно оставалось: «главное – чтобы было что надеть».
Производство одежды в СССР ориентировалось на «среднестатистическую работницу» – ни о каком пятнадцатом, тридцать шестом или «европейском» размере речи не шло. Женщинам предлагались универсальные фасоны и ткани – а конструкторы подгоняли лекала «под большинство». В моду вошли не стандарты, а риторика «разнообразия» — но в реальности концессионность подчёркивала одну и ту же физиологию.
Глянцевые «бомбы» покоряли не только витрины, но и деревенскую почту: из рук в руки передавали журналы, чтобы «посмотреть на красивых, но нормальных женщин». И никто тогда не задумывался, что советская полнота – результат не выбора, а системы дефицита, тяжелого быта и вечной борьбы за выживание.
Золотая улыбка Страны Советов: когда коронки ценились дороже жизни
В СССР золотые зубы были не просто данью медицине – это был манифест достатка, вшитый прямо в челюсть. Пока европейцы улыбались белоснежными винирами, советские женщины гордились блеском металла в двадцать четыре карата.
В конце шестидесятых и семидесятых годах золотая коронка стала «пропуском в категорию состоявшихся людей». В малых городах и деревнях обсуждали такие зубы, как новый телевизор или редкую импортную куртку. Девочке-выпускнице в Самарканде в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году родители подарили золотые коронки на все тридцать два здоровых зуба – вот так «богатство прямо в улыбке». На Кавказе и в Центральной Азии молодёжь ставила коронки на здоровые зубы уже в юности, и даже в девяностые годы это всё ещё считалось высшим шиком.
Официальное объяснение? В СССР не было металлокерамики и современных материалов для протезирования. Но правда была проще и циничнее: золотые коронки можно было снять с умершего родственника, переплавить и использовать как капитал. В тюрьмах и лагерях они были показателем статуса и средством платежа. Эмигранты прятали под ними драгоценности, вывозя богатства за рубеж.
О белоснежной улыбке никто не думал. Думали о выживании – и о том, чтобы блеск во рту компенсировал отсутствие всего остального.
Революция по выкройкам: как СССР дал женщинам иллюзию выбора
До семидесятых годов советские женщины одевались так, будто наряжались в стандартную форму фабрик и колхозов. Серые костюмы, однообразные платья, «то, что было в магазине» – и никакого индивидуализма. Система плановой экономики не обращала внимания на моду: одежду рассчитывали по потреблению на душу населения, игнорируя человеческие желания.
Но в семидесятые годы всё изменилось – хотя бы формально. На прилавках появились журналы «Журнал мод», «Силуэт», «Работница», и в них – выкройки. Советские женщины, уставшие от стандартизированной серости, набросились на эти издания, как на спасательный круг. Сорок копеек за журнал Треста Мосиндодежда – и возможность сшить себе что-то «модное».
Власть, наконец, разрешила женщинам «выделиться из толпы», но с серьёзными оговорками. Модели были консервативными и практичными, никакой роскоши – только «скромное платье без излишеств». Визуальные образы соответствовали идеалам социалистического общества: равенство, коллективизм, трудовая деятельность. Одежда должна была быть функциональной, а не красивой.
Рукодельницы садились за швейные машинки, кто не умел шить – нёс журнал в ателье. Но выбор-то был иллюзорным: государство разрешило женщинам самим шить одежду, потому что само не могло обеспечить их ничем приличным. «Сделай сам» стало не лозунгом свободы, а признанием провала системы.