— Ты должна взять этот кредит, Ольга, и нечего тут ломаться! – голос свекрови, пронзительный и уверенный, резанул слух, едва она переступила порог. – Двадцать пять тысяч в месяц – это для тебя сейчас просто копейки!
Ольга застыла в прихожей, не выпуская из рук ключи. Весь день, каждую его минуту, она мысленно репетировала этот вечер. Как покажет заветную бумагу из отдела кадров, как они с Сергеем откроют то самое вино, купленное по случаю в «Пятёрочке» по дороге домой. Как скажет: «Я – заместитель начальника. Теперь моя зарплата плюс сорок процентов». Она ждала удивления, может быть, даже гордости в его глазах. А получила вот это. Засаду.
Она медленно разулась, повесила пальто, стараясь дышать глубже. В кухне, за столом, покрытым старой клеёнкой с выцветшими розами, сидела Лидия Петровна. Рядом, как её безмолвная тень, – Валерий Иванович, уткнувшийся в экран телефона, но Ольга знала – он весь внимание. Сергей стоял у плиты, помешивая что-то в кастрюле, его спина была напряжённой и неестественно прямой.
— Я только что вошла, — тихо, но чётко произнесла Ольга. — Мы можем начать с «привет»? Или с «как твой день»? Или это уже не в ходу?
— Олечка, ну что формальности, — Лидия Петровна махнула рукой, будто отмахиваясь от надоедливой мухи. — Мы ж семья. А в семье всё честно, без этих светских церемоний. Ты теперь большая шишка, тебе повышение, зарплата – мы всё знаем! Серёжа нам сразу позвонил, пока ты из офиса шла. Мы так рады за тебя!
Ольга перевела взгляд на Сергея. Он не обернулся. Кастрюля интересовала его больше, чем её лицо.
— Позвонил? – повторила она. – Чтобы сообщить новость? Или чтобы обсудить, как мы её… монетизируем?
— Ну вот, опять ты начинаешь! – наконец повернулся он. Лицо у него было усталое, раздражённое. Таким оно было у него всегда, когда речь заходила о чём-то важном, что требовало его прямого участия. – Мама просто предлагает разумный вариант. У них там, в этой хрущёвке, потолок в гостиной скоро на голову рухнет. Проводка дымится. Это же безопасность! А у тебя сейчас возможности появились.
— Возможности, — Ольга подошла к столу, поставила пакет с продуктами. Достала бутылку вина. Она была тёплой. Как и её праздник. – Мои возможности. Которые, я так понимаю, вы уже без меня распланировали.
— Ольга Сергеевна, не драматизируйте, — вступила Лидия Петровна, меняя тактику на псевдо-деловую. Её голос стал сладким, сиропным. – Мы же не для себя. Мы для общего спокойствия. Представь, там пожар начнётся? Это же нам всем потом проблемы. А так – ты берёшь небольшой, просто символический кредит, мы делаем ремонт – и все спят спокойно. Ты же разумная девочка.
Ольга почувствовала, как по телу разливается знакомое, липкое тепло бессилия. Этот тон. Эта слащавая уверенность в своей правоте. Эта подмена понятий, где её зарплата, её повышение, её усталость – это уже не её, а общее достояние, которое нужно немедленно пустить в оборот.
— Я не «девочка», Лидия Петровна. Мне тридцать шесть лет, — сказала она, глядя в стол. На клеёнку. На эти дурацкие розы. – И я не понимаю самого главного. Почему ремонт в вашей квартире – это моя проблема? Валерий Иванович получает пенсию. Вы – доплату по инвалидности. Вы живёте вдвоём в трёхкомнатной квартире. Почему я должна за это платить?
Воцарилась тишина, густая, как кисель. Валерий Иванович кашлянул. Сергей хлопнул ложкой о край кастрюли.
— Вот видишь! — взорвалась Лидия Петровна, сбрасывая маску доброжелательности. — Видишь, какая ты неблагодарная! Мы тебе мужа вырастили, в люди вывели! Мы вам квартиру эту первую помогали обустраивать! Ковёр в гостиную дарили, хороший, польский! А ты – «моя проблема»! Да ты без нас бы в общежитии сейчас жила!
— Мам, хватит, — буркнул Сергей.
— Нет, не хватит! Она должна знать правду! Семья – это ответственность! А ты, я смотрю, только права качать умеешь! Должность получила – и сразу нос задрала!
Ольга подняла глаза и посмотрела на Сергея. Прямо. Ждала, что он скажет. Что вступится. Что произнесёт хоть что-то вроде: «Мама, это перебор» или «Оля, давай мы с тобой спокойно обсудим». Он был её мужем. Они прожили вместе восемь лет. Делали ремонт в этой самой однушке, покупали в кредит эту самую мебель из «Шатуры», вместе радовались, когда закрыли последний платёж. Он знал, сколько она работала для этого повышения. Сколько ночей не спала, составляя отчёты.
Он молчал. Он смотрел в окно, за которым темнел ноябрьский вечер, и его лицо выражало лишь одно – желание, чтобы это всё поскорее закончилось.
И в этот момент в Ольге что-то перемолотилось. Окончательно и бесповоротно. Не громко. Не с треском. Проще – с тихим щелчком, как будто сработал предохранитель, отсекая ток, который всё это время жёг её изнутри.
— Хорошо, — тихо сказала она.
— Что «хорошо»? — насторожилась Лидия Петровна.
— Хорошо, я подумаю, — Ольга встала. Ноги были ватными, но они держали. – Я сейчас вернусь.
Она вышла из кухни, прошла в спальню. Она не собиралась думать. Она собиралась действовать. С самого утра, с того момента, как она поставила подпись под приказом о повышении, в ней зрело странное чувство – не радости, а обречённости. Теперь она понимала, почему. Это повышение было не точкой старта для новой жизни. Оно было последней каплей в старой. Той, где её считали не человеком, а функцией. Функцией «добытчика», «решателя проблем», «терпилы».
Она достала с верхней полки шкафа спортивную сумку, ту самую, с которой ездили в прошлом году в Анапу. Быстро, не раздумывая, стала складывать внутрь вещи. Джинсы, футболки, тёплый свитер, нижнее бельё. Зарядку от телефона, ноутбук, паспорт, документы. Всё необходимое. Она не слышала, что происходит на кухне. Слышала только собственное сердцебиение – ровное, спокойное, решительное.
Когда она вышла с сумкой в прихожую, все трое сидели за столом, как и раньше. На них было написано удивление, но не раскаяние. Лидия Петровна первой опомнилась.
— Ты куда это собралась? В ночь? Опять сцены устраивать? Ну типично! Не можешь по-взрослому поговорить – сразу побег!
— Оля, что ты делаешь? — поднялся наконец Сергей. В его голосе сквозила не тревога, а досада. Как будто она снова сделала что-то неудобное, что-то, что нарушило его вечерний покой.
— Я ухожу, — сказала Ольга, надевая куртку. – Мне нужно побыть одной. Подумать.
— Подумать о чём? — он подошёл ближе. – О чём тут думать? Ну не хочешь кредит – не бери! Мы ж не насилуем!
Она посмотрела на него, и впервые за много лет увидела его не как мужа, а как постороннего человека. Немного обрюзгшего, с потухшими глазами, с вечной укоризной где-то в уголках губ. Человека, который давно уже перестал быть её союзником.
— Я буду думать о том, Сергей, почему твоя мать знала о моем повышении раньше, чем я сама тебе о нём рассказала. О том, почему мы обсуждаем кредит на ремонт их квартиры в тот самый вечер, когда у меня, казалось бы, должен быть мой маленький праздник. И о том, почему за восемь лет ты ни разу не сказал им: «Это наши с Олей дела». Ни разу.
Она открыла дверь. Холодный ноябрьский воздух ворвался в подъезд.
— И где ты ночевать будешь? У своей алкашки-подруги Натальи? — ядовито бросила в спину Лидия Петровна. – Прекрасная компания для заместителя начальника!
Ольга не обернулась. Она захлопнула дверь, и звук этот отозвался в ней не грохотом, а тишиной. Глухой, оглушительной тишиной.
Машина Наташки стояла у подъезда, старая ипомешка-девятка, вся в сколах и потёртостях. Ольга села на пассажирское сиденье, бросила сумку на задний диван. В салоне пахло сигаретами и кофе.
— Ну что, героиня? Сбежала? — Наташка завела мотор. – Рассказывай, что стряслось.
Ольга, глядя в тёмное стекло, на отражение фонарей, коротко пересказала суть вечернего совещания на кухне.
— Ах, суки, — без эмоций констатировала Наташка, перестраиваясь на другую полосу. – Ну, я твоей Лидии Петровне одну вещь в её бежевый плащ сунуть готова. Безвозвратно. Кредит… Да они вообще с ума посходили. Ты чего молчала-то раньше?
— А что я могла сказать? – Ольга закрыла глаза. – Каждый раз одно и то же. «Семья», «надо», «ты же умная, добрая, понимающая». А скажешь «нет» – сразу становишься сволочью. Я просто устала. Устала быть удобной.
Квартира Наташки была маленькой, однокомнатной, заставленной книгами и заваленной папками с её работой – она была внештатным журналистом. Но здесь было её царство. Никто не входил без стука. Никто не требовал отчёта.
— Спи на диване, — Наташка бросила ей плед. Тот самый, с вышитой надписью «Love», дешёвый, синтетический, но безумно уютный. – Утром кофе сварю, крепкий-крепкий. Будем думать, как тебе дальше жить с этими пираньями.
Ольга скинула одежду, забралась под плед. Тело ныло от усталости, но мозг отказывался отключаться. Она вспоминала лица. Лицо Лидии Петровны – надменное, уверенное в своём праве распоряжаться. Лицо Валерия Ивановича – вечно отстранённое. Лицо Сергея… Его лицо было самым болезненным воспоминанием. Не злое, не жестокое. Просто… пустое. Безразличное.
Телефон завибрировал в тишине. Сообщение от Сергея.
«Приезжай. Обсудим всё нормально. Не устраивай цирк. Мама расстроилась».
Она не стала отвечать. Выключила звук, положила телефон на пол. Цирк. Да. Её уход – это цирк. А их закулисные сговоры, планирование её финансов – это «нормальная жизнь».
Утром, едва открыв глаза, она услышала, как Наташка возится на кухне. Запах кофе был бальзамом на душу.
— Ну что, красавица, с добрым утром и новым этапом жизни, — Наташка поставила перед ней кружку. – Планы какие?
— Не знаю, — честно призналась Ольга. – Я не хочу развода. Я не знаю, чего я хочу. Просто… не могу вернуться туда. Пока не пойму, как мне жить, чтобы не чувствовать себя дойной коровой с планом по надою.
— Понимаю, — кивнула Наташка. – Поживи тут. Места много нет, но для тебя место всегда найдётся. Только, чур, не заводись тут как Лидия Петровна, а то вышвырну.
Олька слабо улыбнулась. Телефон снова замигал. Новое сообщение. Уже от Лидии Петровны.
«Ольга, ты ведёшь себя как эгоистичная ребёнок. Сергей не спал всю ночь. Из-за тебя у него давление подскочило. Ты довольна? Вернись и извинись».
Она показала телефон Наташке. Та фыркнула.
— Классика. Ты ушла – ты виновата. Он ночь не спал и давление – ты виновата. В Африке дети голодают – и это тоже ты виновата, потому что кредит не взяла и мировой экономике не помогла. Не ведись на это, Оль. Это ловушка.
Ольга допила кофе. Горький, крепкий. Как и её нынешние мысли.
— Я поеду. Поговорю с ним. Один на один. Без его мамы.
— Ну, смотри, — Наташка посмотрела на неё с лёгким сомнением. – Ты же знаешь, чем это кончится. Он позовёт её на подмогу в первые же пять минут.
— Я знаю. Но я должна это сделать. Чтобы потом не было мучительно больно за свою трусость. Чтобы я могла сказать себе, что дала ему шанс. Последний.
Она собралась, снова села в машину к Наташке. По дороге молчала, глядя на серый ноябрьский город, на голые ветки деревьев, на спешащих куда-то людей. Каждый был сам по себе. Каждый нёс свой груз. И она теперь несла свой. Только впервые за долгие годы этот груз был её собственным выбором.
Она поднялась по знакомой лестнице, пахнущей котом и жареной рыбой. Каждая ступенька была как шаг назад, в прошлое, из которого она только что сбежала. Но это был необходимый шаг. Шаг вперёд, к собственной правде.
Дверь открыл Сергей. Вид у него был помятый, невыспавшийся. Он молча отступил, пропуская её.
— Мама здесь? — первым делом спросила Ольга, не снимая куртки.
— На кухне, — буркнул он. – Естественно.
«Естественно», — пронеслось в голове у Ольги. Да, в их мире это было естественно. Её муж не мог поговорить с ней наедине. Рядом всегда должен был быть надзиратель в лице его матери.
На кухне царила та же картина, что и вчера. Лидия Петровна, прямая, как будто глотнув арматуры, с чашкой чая в руках. Валерий Иванович, уткнувшийся в газету, как будто в ней было написано что-то важнее происходящего.
— Ну, вернулась наша блудная дочь, — произнесла свекровь без тени улыбки. – Наигралась в самостоятельность? Теперь давай поговорим как взрослые люди.
Ольга села напротив Сергея. Игнорируя свекровь.
— Сергей, я хочу понять одну вещь. Ты действительно считаешь, что я должна взять кредит на ремонт твоих родителей?
Он вздохнул, поёрзал на стуле. Взгляд его бегал по сторонам, избегая встречаться с её взглядом.
— Оля, ну чего ты опять за своё? Я же сказал – не хочешь, не бери. Но мама права – это же безопасность. А деньги… Ну, ты теперь больше зарабатывать будешь. Не убудет же с тебя.
— Не убудет, — повторила она. – А если убудет? Если работа новая, нагрузка большая, я не вывезу, и меня вышибут с этой должности? Кто будет платить по этому кредиту? Мы с тобой? На твою зарплату слесаря и мою, уже старого специалиста?
— Вот именно! — встряла Лидия Петровна. – Ты даже не уверена, что удержишься! А значит, нужно пока есть возможность, быстренько решить вопросы! Пока тебя не выгнали!
Ольга медленно перевела на неё взгляд.
— Меня не выгонят, Лидия Петровна. Я свою работу знаю лучше всех. И повышение я получила не по блату, а за дело. В отличие от некоторых решений, которые принимаются в этой семье.
— Что это значит? — вспыхнула свекровь.
— Это значит, что я не собирается никого кредитовать. Ни сегодня, ни завтра, ни никогда. Точка.
Воцарилась тягостная пауза. Сергей смотрел в стол. Валерий Иванович шуршал газетой.
— Ну что ж, — Лидия Петровна поставила чашку с таким звоном, что все вздрогнули. – Если ты так решила… Если ты отказываешься от помощи семье, от поддержки… Тогда давай начнём считать. Верни всё, что ты получила за эти годы благодаря нашей семье. Всё, что было куплено в складчину. Кольцо обручальное – это наш с Валерочкой подарок. Телевизор – мы скидывались, когда у вас старый сломался. Машину вы брали в кредит, но первоначальный взнос – мы давали. Верни. Всё верни. Раз ты такая самостоятельная.
Ольга слушала и не верила своим ушам. Это был какой-то запредельный, дикарский бред. Они сидят и делят её жизнь, как трофеи.
— Мама, что ты несешь? — наконец подал голос Сергей, но в нём не было силы, лишь усталая попытка остановить неизбежное.
— Молчи, Сергей! Она должна знать, что самостоятельность – это не только права, но и обязанности! А раз она от обязанностей отказывается, пусть откажется и от благ!
Ольга встала. Внутри у неё было холодно и абсолютно спокойно. Она подошла к тумбочке в прихожей, где в бархатной шкатулке лежало её обручальное кольцо. Простое, золотое, без камней. Она носила его восемь лет. Сейчас оно казалось ледяным. Она вернулась на кухню, положила кольцо на стол перед Лидией Петровной.
— Телевизор забирайте. Машину… мы её продадим, я заберу свою половину от первоначального взноса. Подарки… Ради Бога. Забирайте всё. Даже этот дурацкий ковёр в прихожей. Мне он всегда не нравился.
Лидия Петровна побледнела. Она не ожидала такой реакции. Она ждал истерики, слёз, оправданий. Но не этого ледяного спокойствия.
— Вот и отлично, — с трудом выдавила она. – Вот когда останешься без всего, поймёшь, что потеряла.
Ольга посмотрела на Сергея. Он сидел, сгорбившись, и смотрел на то место на столе, где лежало её кольцо. Он не смотрел на неё. Он не сказал ни слова. Ни «остановись», ни «это бред», ни «я не позволю». Он просто сидел. И в этом было всё.
— Сергей, — голос её дрогнул, но она заставила себя говорить чётко. – Я завтра подам на развод. Я так больше не могу. И не хочу.
Она повернулась и пошла к выходу.
— А кредит… — добавила она, уже держась за ручку двери, — оформляйте на себя. Вы же – семья. Разбирайтесь сами.
Он догнал её на улице, у подъезда. Ночной холодный воздух обжигал лёгкие.
— Оля, стой! Ты правда всё ломаешь! Из-за каких-то денег?
Она обернулась. Шарф развевался на ветру.
— Из-за денег? Сергей, это не про деньги! Это про то, что за восемь лет ты ни разу не встал между мной и твоей матерью. Ни разу не сказал: «Оля права». Ты всегда либо молчал, либо был на их стороне. Я устала быть в этой семье чужой. Чужой, которая только должна.
— Да что я мог сделать? — взорвался он, и в его глазах впервые мелькнуло что-то живое – отчаяние. – Она же мать! Она старше! Её не переспоришь!
— Я и не просила тебя её переспорить! Я просила тебя быть моим мужем! Но ты предпочёл быть удобным сыном. Удобным для неё. Прощай.
Она ушла. Не оглядываясь. На этот раз – навсегда.
Последующие дни стали для неё адом и чистилищем одновременно. Ад – потому что началась информационная война. Сообщения от Лидии Петровны сыпались градом: «Ты пожалеешь!», «Мы тебя через суд разденем!», «Ты одна пропадёшь, а мы семья, мы выстоим!». Сергей первые два дня звонил, не умолял вернуться, а пытался доказать её неправоту: «Ты вся жизнь рушишь из-за принципа!», «Мама не спала, плакала!», «Все теперь будут показывать на меня пальцем – смотри, мужик, который жену не удержал!».
Но было и чистилище. Ясность. Ольга сняла маленькую студию на окраине, в новом доме. Пустую, без мебели, с голыми стенами. Но свою. Первую ночь она проспала на матрасе, купленном в ближайшем гипермаркете, укрывшись своим старым пледом, который взяла у Наташки. И спала лучше, чем за последние годы.
Утро началось с звонка. Незнакомый номер.
— Ольга Сергеевна? Это Сбербанк. Подтверждаете заявку на потребительский кредит на сумму пятьсот тысяч рублей?
У неё похолодели руки.
— Какую заявку? Я ничего не оформляла.
— Заявка подана онлайн сегодня в восемь утра. С ваших паспортных данных.
Она поняла всё мгновенно. Их общий ноутбук. Все её пароли были ему известны. Или… его матери.
— Я не подавала эту заявку! Это мошенничество!
— Понимаю. Вам необходимо подать заявление в полицию, чтобы заблокировать оформление.
Ольга села на голый пол, прислонившись к холодной стене. Они не просто не унимались. Они перешли в наступление. Пытались влезть в её имя, испортить её кредитную историю, поставить её на колени.
И тут в ней закипела ярость. Тихое, холодное, стальное кипение. С ней всё. Она отступала годами. Больше – ни шагу назад.
Она позвонила Наташке.
— Нат, мне нужен адвокат. Не посредственный, а тот, который рвёт и мечет. У меня началась война.
— Держись, солдат. Сейчас всё организую.
Кабинет следователя в отделе полиции был таким, каким он и должен быть – серым, заставленным папками, пропахшим пылью и равнодушием.
— Так… Заявление о мошенничестве, — капитан, немолодой мужчина с усталыми глазами, вёл протокол. – Подозреваете кого-то?
— Свекровь. Или мужа. Они имели доступ к моим документам и компьютеру.
— Родственники… — он тяжело вздохнул. – Самое сложное. Доказать умысел сложно. Скорее всего, скажут, что это семейный конфликт, разберётесь сами.
— Я не буду разбираться! — чётко сказала Ольга. – Это не конфликт. Это преступление. Оформление кредита на меня без моего ведома. Я требую возбудить уголовное дело. И я не отстану. Буду писать везде, хоть на имя прокурора, хоть в телепередачу.
Следователь посмотрел на неё с новым интересом.
— Хорошо. Заявление примем. Будем разбираться.
Выйдя из отдела, она почувствовала не слабость, а прилив сил. Она действовала. Защищалась.
Вечером того же дня раздался звонок от Лидии Петровны. Ольга взяла трубку. Пора было заканчивать и с этим.
— Ну что, довольна? В полицию нагнала? На родню? Ты совсем совесть потеряла!
— Лидия Петровна, — холодно сказала Ольга. – Любое ваше обращение ко мне, кроме как через моего адвоката, будет расценено как давление на свидетеля и harassment. Заявление в полиции есть. Кредит я не оформляла. Если он будет оформлен – вас ждёт уголовная статья. Всё. Больше мы не общаемся.
— Ты!… Мы всё про тебя знаем! Мы знаем, что ты своей матери деньги переводила! Ты семейные деньги тратила без спроса! Верни!
Ольга рассмеялась. Искренне, горько.
— Передавайте Сергею, что встречусь с ним у нотариуса для подписания соглашения о разделе имущества. И всё. Больше мне от вас ничего не нужно.
Она положила трубку. И впервые за много лет почувствовала себя по-настоящему свободной. Лёгкой. Без этого вечного груза вины и долга.
Суд по разводу прошёл быстро и буднично. Двадцать минут. Судья, немолодая женщина, монотонно зачитывала решение. Сергей сидел на другой стороне зала, не глядя на неё. Он казался постаревшим и сморщенным.
После суда они продали машину. Деньги поделили. Телевизор он забрал себе. Кольцо она ему не отдала, оставила у адвоката – пусть он сам за ним приедет, если хочет. Ей оно было больше не нужно.
Она вышла из здания суда. Шёл мелкий, противный ноябрьский дождь. Наташка ждала её у входа под зонтом.
— Ну что, свободная женщина? — улыбнулась она.
— Свободная, — Ольга подняла лицо к небу, и капли дождя смешались со слезами, которых она даже не почувствовала. – Как будто заново родилась.
Прошёл месяц. Ольга привыкла к своей студии. Купила минимальный набор мебели – кровать, стол, стул. Начала новую работу. Было трудно, непривычно, но это были её трудности. И её победы.
Как-то раз, проверяя почту, она нашла в ящике конверт. Без марки, кто-то опустил его прямо в ящик. Узнаваемый почерк с завитушками. Лидия Петровна.
«Ольга! Мы всё обдумали. Ты, конечно, не права, но мы готовы тебя простить. Ты всё равно семья. Давай забудем эту неприятную историю и начнём всё заново. Ты можешь вернуться. Мы тебе прощаем».
Ольга медленно, очень медленно разорвала письмо на мелкие кусочки. Подошла к мусорному ведру на кухне и высыпала туда эту кучку бумаги. Она стояла и смотрела, как белые клочки смешиваются с очистками от картошки и пустой пластиковой упаковкой.
Она подошла к окну. На улице было темно, горели фонари, отражаясь в лужах. Где-то там была её прошлая жизнь. А здесь, в этой маленькой студии с голыми стенами, начиналась новая. Её собственная. Без долгов, без упрёков, без чувства вины. Без тех, кто «прощает» тебя за то, что ты – это ты.
Она поставила чайник. Включила его. Звук закипающей воды был самым прекрасным звуком на свете. Звуком её свободы.
Конец.