Я открыла дверь своей квартиры и замерла. В коридоре пахло солянкой. Густой, наваристый запах, от которого потекли слюнки. Но готовить солянку дома было некому — Игорь на смене до восьми вечера.
А меня начальник отпустил на три часа раньше из-за ремонта проводки в офисе.
Я тихо сняла туфли. Утром бросила их как попало, а сейчас они стояли ровно, носок к носку. Из кухни доносились женские голоса.
— Ты, Люсенька, огурцы не три на тёрке, это моветон, — наставлял знакомый властный голос. — Игорёша любит кубиками, малюсенькими, ювелирными. Чтобы на зубок попадало и хрустело. А эта моя нынешняя всё норовит на крупной настрогать, как свиньям.
Тамара Павловна. Свекровь.
— Я поняла, всё поняла, — отозвался второй голос.
Людмила. Бывшая жена Игоря, с которой он развёлся пять лет назад.
Я на цыпочках подошла к двери кухни. За моим столом, в моём переднике стояла Люся и крошила солёные огурцы. Рядом восседала свекровь, как генерал перед решающей битвой.
— Вот умница, — похвалила Тамара Павловна. — Теперь колбаску. Только не варёную, её в солянку класть — преступление. Бери копчёную, пожирнее. Игорёша любит, чтобы навар был, чтобы ложка стояла. Ему сейчас силы нужны, он страдает.
— Страдает? Болеет?
— Душой болеет! Живёт в атмосфере полного непонимания. Эта Лена — она же сухарь. Ни ласки, ни уюта. Придёт с работы и давай зудеть: то кран течёт, то полку прибей. А мужчине нужно вдохновение. Вот ты, Люсенька, всегда умела создать атмосферу. Помню, как ты ему рубашки крахмалила. Он до сих пор вспоминает.
Я прижалась к косяку. Рубашки? Игорь ненавидел накрахмаленные воротнички, они натирали ему шею. Он сам просил меня никогда этого не делать.
— Я старалась, Тамара Павловна. Я же его любила. И сейчас...
— Вот! И сейчас любишь. Я же вижу. Я как мать всё вижу. И он тебя не забыл. Просто гордый. Ему помочь надо. Подтолкнуть.
— Как подтолкнуть? Он же женат.
— Женат — не стена, подвинется. Слушай план. Мы сейчас сварим эту солянку, царскую, как он любит. Я ему скажу, что сама приготовила, но сил нет везти, спина разболелась. Попрошу его заехать ко мне. А там ты. В красивом халатике, с ужином. Скажешь, что случайно зашла проведать старушку. Слово за слово, покормишь, повспоминаете былое. Он поест нормальной еды, расслабится. А дома что? Дома эта с магазинными пельменями.
Я вчера три часа убила на домашние котлеты, потому что Игорь ныл, что хочет «как в детстве».
— А если она узнает?
— Кто? Ленка? Да она дальше своего носа не видит. Приходит поздно, вечно уставшая. Ей не до мужика. Она его как мебель воспринимает. А мы с тобой, Люсенька, вернём Игорёшу в семью. В настоящую семью, где его ценят. У тебя квартира свободная, мама твоя на дачу уехала. Создадим ему там рай. Тишину, покой, вкусную еду. Он сам к тебе вернётся, вот увидишь. Мужчина — он где тепло, туда и льнёт.
Я шагнула в кухню.
— Добрый день. Соли не забудьте добавить, а то пресно будет.
Люся подскочила, выронив огурец, который покатился по полу. Тамара Павловна поперхнулась воздухом, но быстро взяла себя в руки.
— О, явилась. Раньше времени. Тебя что, выгнали?
— Отпустили, — я прошла к раковине, демонстративно помыла руки. — Решила мужа порадовать, а тут, оказывается, уже очередь из желающих. Люся, ты нож неправильно держишь. Игорь не любит, когда огурцы в кашу превращаются, их надо соломкой, а не кубиками. Тамара Павловна перепутала.
Люся растерянно переводила взгляд с меня на свекровь.
— Как соломкой? Тамара Павловна сказала...
— Она много чего говорит. Например, что Игорь любит накрахмаленные рубашки. Люся, ты хоть раз видела его шею после твоей «заботы»? Красная была. Он мне жаловался полгода, пока мы не начали жить вместе.
Тамара Павловна побагровела.
— Не выдумывай! Мой сын всегда выглядел с иголочки! А при тебе он ходит как бездомный. Мятый, неглаженый.
— Зато довольный и без раздражения на коже. И солянку он любит с почками, а не с колбасой. Колбасу он в бутербродах ест. Но вы продолжайте. Мне даже интересно, чем этот цирк закончится.
Я подошла к плите, заглянула в кастрюлю.
— Жирновато. У Игоря изжога будет. Вы же знаете, у него гастрит с прошлого года. А, вы не знаете. Вы же с ним о здоровье не говорите, вы только о «высоком».
— Ты не учи нас! — взвизгнула свекровь. — Гастрит у него от твоей стряпни! От твоих полуфабрикатов! Мы его лечить будем. Правильным питанием и заботой. Люсенька, не слушай её. Режь колбасу.
Люся стояла с ножом, как истукан. Ей явно было не по себе.
— Тамара Павловна, может, не надо? Неудобно как-то.
— Что тебе неудобно? Своё счастье возвращать неудобно? Она его украла у тебя! Окрутила, увела! Теперь он страдает. Ты посмотри на неё. Стоит, ухмыляется. Ни стыда, ни совести. Я же говорила, она чужая нам. Холодная.
Я посмотрела на этих двух женщин. На бывшую, которая всё ещё надеялась вернуть прошлое, и на мать, готовую ломать сыну жизнь, лишь бы всё было «по её». И вдруг мне стало легко. Словно тяжёлый рюкзак с плеч свалился.
— А знаете что? Забирайте.
В кухне повисла тишина. Слышно было только, как булькает варево на плите.
— Что? — переспросила Люся.
— Забирайте, говорю. Игоря. Вместе с гастритом, с его вечным нытьём по вечерам, с разбросанными носками, которые он принципиально не кладёт в корзину. С его привычкой храпеть, если повернётся на спину. С его мамой, — я кивнула на свекровь, — которая лучше всех знает, как ему жить. Забирайте всё. Комплектом.
Тамара Павловна прищурилась.
— Ты это сейчас к чему? Сцену ревности решила устроить? Не выйдет. Мы люди интеллигентные.
— Какая ревность, Тамара Павловна? Это благотворительность. Вы же хотите создать ему рай? Вперёд. Я устала быть сторожем, который охраняет его покой от его же родственников. Я устала готовить диетическое, чтобы потом слушать, что «мама делает вкуснее». Пусть мама делает. И Люся пусть делает.
Я подошла к шкафу, достала большую банку дорогих оливок, которые берегла к празднику.
— Вот, возьмите. В солянку. Без них не то будет. И лимон в холодильнике есть.
— Ты... ты серьёзно? — Люся смотрела на меня с недоверием.
— Абсолютно. Я сейчас пойду, соберу его вещи. Самое необходимое на первое время. Остальное потом заберёт.
Я вышла из кухни. В спальне достала чемодан. Тот самый, с которым мы ездили на море три года назад. Открыла шкаф. Рубашки, брюки, свитеры — всё летело в чемодан. Я не складывала аккуратно, не разглаживала складки. Просто кидала.
Странное чувство освобождения накрывало меня. Я ведь давно чувствовала, что тянула эту ношу одна. Игорь позволял себя любить, позволял о себе заботиться, но никогда не вставал на мою сторону в спорах с матерью. Он всегда отмалчивался, прятался за фразой «Разбирайтесь сами, вы же женщины». Вот пусть теперь и разбираются.
Через десять минут я вернулась в кухню, катя за собой чемодан.
Они всё ещё стояли у плиты. Только теперь Люся нарезала колбасу, а свекровь следила за процессом молча.
— Вот, — я поставила чемодан у входа. — Тут одежда, бритва, зарядка для телефона. Лекарства от желудка положила сверху, они ему понадобятся после вашей солянки.
— Ты с ума сошла, — прошептала Тамара Павловна. — Ты его выгоняешь? Родного мужа?
— Я его не выгоняю. Я его передаю в надёжные руки. В любящие руки, — я улыбнулась Люсе. — Ты же хотела вернуть семью? Твой шанс. Бери чемодан, бери суп и вези его в рай. Адрес он знает.
— А сам Игорь? Он же не знает...
— А вы ему сюрприз сделайте. Приедет домой, а тут замок поменян. И записка: «Любимый, я жду тебя у Люси с солянкой». Он обрадуется. Он же любит сюрпризы, правда, Тамара Павловна?
Свекровь молчала. Она смотрела на меня так, будто видела впервые. В её глазах читался страх. Страх, что теперь ей придётся самой отвечать за «счастье» сына.
— Ну всё, девочки, — я посмотрела на часы. — У меня планы. Я собиралась ванну принять, книжку почитать. В тишине. Без телевизора, который Игорь смотрит на полной громкости. Без советов, как мне жить.
Я подошла к плите и выключила газ под кастрюлей.
— Кастрюлю можете забрать, мне не жалко. Только помойте потом, когда вернёте. Или не возвращайте. Купите новую, вы же теперь одна семья.
Я развернулась и пошла в ванную. Щёлкнул замок. Включила воду. Шум струи отрезал меня от того, что происходило в кухне.
Минут через двадцать хлопнула входная дверь.
Я выключила воду. В квартире повисла звенящая, блаженная тишина. Никто не бубнил, не шкварчал, не учил жизни. Вышла в коридор. Чемодана не было. Кастрюли тоже не было. На полу валялся один-единственный кружок солёного огурца.
Я подняла его, выкинула в мусорное ведро. Потом достала телефон и набрала номер мастера по замкам.
— Алло, здравствуйте. Мне нужно срочно личинку в замке поменять. Да, прямо сейчас. Доплачу за срочность.
Положила телефон и пошла на кухню. Там пахло копчёностями и чужими духами. Я распахнула форточку настежь. Свежий воздух ворвался в помещение, выветривая запах заговора. Достала из холодильника бутылку минералки, налила в стакан. Пузырьки весело шипели.
На душе было чисто и пусто, как в вымытой комнате перед переездом. Завтра будет скандал. Завтра будет звонить Игорь, будет кричать Тамара Павловна. Но это будет завтра. А сегодня у меня был тихий вечер, минералка и полное, абсолютное право не варить никакую солянку.
Игорь позвонил через два часа.
— Лен, ты чего творишь? Мать звонила, несёт какую-то чушь про чемодан, про Люську. Я домой еду.
— Не надо домой, Игорь. Езжай к маме. Или к Люсе. Чемодан у них. И солянка там. Твоя любимая.
— Какая солянка? Ты с ума сошла? Лен, открой дверь!
— У меня замок сломался, Игорь. Мастер только завтра придёт. Или через неделю.
— Лена!
— Приятного аппетита, Игорёша. Не обляпайся.
Я нажала «отбой» и выключила телефон. Потом налила себе ещё минералки, взяла с полки давно купленный детектив и уселась в кресло. Впервые за пять лет мне было абсолютно всё равно, поел он или нет.
И это было счастье.