27 ноября 1840 года родился поэт, которого знали все в музыкальных салонах империи, но почти забыли после революции. Его называли “русским Верленом”, но не за эпатаж — за боль и честность.
Кто он — этот болезненный чиновник, обитатель столичных гостиных, страдающий человек, писавший так, будто стихи — это последние слова перед вечностью?
![Апухтин, А.Н. Сочинения. С портретом, факсимиле и биографическим очерком [Модеста Чайковского]. 4-е посмертное издание, дополненное. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1900. источник https://www.litfund.ru/auction/311/29/](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pub_69281fc27f06fc1e5d7ab1ed_69282b9841da8b597ba687c6/scale_1200)
Без бронзы и вымыслов
Алексей Николаевич Апухтин родился в Пензе в дворянской семье. Его рано отправили в Императорский лицей в Царском Селе — том самом, где учился Пушкин. С тех пор жизнь его шла двумя линиями: одна — поэзия и музыка, другая — служба по чиновничьей лестнице.
Он был близок к Языкову, Тургеневу, и особенно — к Петру Ильичу Чайковскому. Последний отмечал его величайшим поэтом среди живущих и написал на его стихи 14 романсов. Эти песни звучали в залах, на балах и в гостях — особенно:
- «Забыть так скоро»
- «Он так меня любил»
- «Ни отзыва, ни слова, ни привета»
- «День ли царит»
- «Ночи безумные»
Апухтин писал почти всё в стол. Не искал славы. Был тяжело болен — с юности страдал от ожирения и отёков, к концу жизни почти не мог ходить.
Но писал до последнего. В стихах он говорил за всех «лишних» людей — тех, кто любил неправильно, страдал не как в книжных романах, и жил на полутоне.
Что делало его поэзию особенной
Апухтин не был ни новатором формы, ни политическим поэтом. Он был поэтом психологической искренности. Он не придумывал, он записывал пережитое — иногда с точностью, которую сегодня назвали бы «клинической».
Его стихи — это любовные письма, которые никто не должен был прочесть. И оттого они так живы.
Он дал голос сломленным уставшим людям. Не победителям, а тем, кто сидит один в полутьме и вспоминает, как всё ушло.
«Сумасшедший» - самое известное
Если бы Алексей Апухтин жил сегодня, он бы лежал в палате с занавесками цвета кофе и просил не выключать ночник. А его стихи, как и тогда, читали бы медленно, на вдохе, будто достают иглу из груди. Один из них — «Сумасшедший» (1890) — манифест. Это исповедь. Это поэтический психоз, зафиксированный на бумаге раньше, чем это начнут делать в клиниках.
Формат: психотеатр одного голоса
Апухтин не просто пишет от лица сумасшедшего. Он делает из этого форму театра, где зритель — случайный собеседник, «вы», которому всё это адресовано. Текст — в форме диалога с призраками, перемежающегося с агрессией к тем, кто рядом. Перед нами — шизофренический монолог, и Апухтин подаёт его с точностью клинициста и трагизмом античного хора.
Апухтин и поэтика паранойи: как протекает безумие в стихах
В «Сумасшедшем» мы видим не расплывчатое «помутнение рассудка», а удивительно точную по структуре паранойю в развитии — текст буквально раскрывает этапы:
Мегаломания и ложная идентичность
«Я королем был избран всенародно»
Больной строит грандиозную мифологию себя. Он — избранник, законодатель счастья. Это начальная стадия, когда сознание компенсирует хрупкость личности мифом власти и смысла.
Псевдологика и галлюцинаторные включения
«Вы из далеких стран?.. Ах, Маша, это ты!»
Переход от абстрактного «вы» к интимному «ты» — скачок мышления. Роль собеседника меняется на глазах. Начинается распад логической структуры речи, галлюцинации подменяют реальность.
Эмоциональный взрыв, навязчивые образы
«Васильки… Красные, желтые… Всё выше и выше…»
Цветы — галлюцинаторный мотив, который постепенно захватывает всё пространство стиха. Это пример сенсорной инвазии, когда переживание становится телесным, почти физически ощутимым.
Параноидный бред преследования
«Вы смеетесь… Как вы смеете смеяться?»
«Вы держите меня в плену… я король!»
Образ собеседника превращается во врага. Доброта сменяется обвинением. Герой убеждён, что им управляют, что против него заговор. Это центральный момент параноидного психоза.
Бред отношений и ролей
«Ты — жена, а ты — брат её…»
Собеседники получают фиксированные роли в его маниакальной системе. Он — не просто безумец, он создаёт мир, в котором всё подчинено его страху и фантазии. Это классическая структура бреда влияния.
Аффективный взрыв и отгороженность
«Эй, стража! Гони их в шею! Мне надо быть одному…»
Финал — разрыв с миром. Параноик запирается в себе, больше не может делегировать доверие никому. Наступает изоляция, панцирь страха. Это уже почти не поэзия — это предсмертная вспышка сознания, в котором нет ни «я», ни «ты».
Почему это удивительно
Потому что Апухтин написал это в 1890 году, за десятилетия до формулировки таких понятий, как «шизофреническая речь», «сдвиг контекста», «параноидная структура восприятия».
Он интуитивно — но поразительно точно — передал механику психоза не как сумасшествие, а как литературную форму. Это не просто трагический монолог. Это отчёт о крушении личности, написанный изнутри.
Ни до, ни после в русской поэзии не было такого текста — в котором болезнь становится одновременно голосом, смыслом и формой.
Почему этот текст сейчас снова читают
Потому что он страшно честный.
Потому что он не делает из безумия карнавала.
Потому что мы узнаём в нём одиночество, обострённое до бреда, страх быть забытым, отчаянную попытку объяснить боль — хоть кому-нибудь.
Апухтин не романтизирует психоз. Он его переживает.
И в этом — великая правда текста. Он превосходит художественность. Он — как полевой дневник души, которая трещит по швам, но не отпускает руку читателя.
И только на первый взгляд, «Сумасшедший» — трагическая зарисовка из жизни больного. А если снять внешний слой, становится ясно: все роли в этом монологе — это всё мы сами.
Апухтин написал не портрет «безумного».
Он нарисовал всю шкалу человеческого надлома, где нормальность — зыбкая, а память — ненадёжна.
«Сумасшедший» — это не про психиатрию. Это про всех нас, когда мы устаём делать вид, что всё хорошо. Когда воспоминания становятся ловушками. Когда любовь не лечит. Когда цветы — уже не спасают.
И тогда вдруг понимаешь: в каждом есть комната, в которой он сходит с ума один. А стихи Апухтина — это ключ к этой комнате.
А вы бы остались рядом с ним в комнате? Или вышли, тихо прикрыв за собой дверь?