Не знаю, как в вашей семье, а в моей любовь пахла свежей булочкой с посыпкой. Может вы помните, были в 90х такие, с абрикосовой начинкой.
Шесть тридцать утра. Дверь тихо скрипела, в квартире появлялись шорохи, а потом — звук закипающего чайника. Это означало одно: бабушка уже здесь. Она жила на другом конце Самары, и чтобы успеть ко мне перед школой, выезжала затемно. С собой в большой сумке она привозила ту самую булку — румяную, с хрустящей корочкой, которая пахла так, как будто ее только что вынули из печи. Я заворачивала ее в салфетку и клала в рюкзак, зная, что на перемене меня ждет не просто перекус, а кусочек бабушкиной заботы.
У бабушки было синее пальто. Тяжелое, шерстяное, наверное очень теплое. Когда мы шли гулять, и она надевала его, я знала наверняка: моя бабушка — самая стильная. Обнимать ее в этом пальто было блаженством — такая она была большая, мягкая и удивительно теплая.
Ее мир был совсем не таким, как у других бабушек. Вы никогда не увидели бы ее сидящей на лавочке с семечками и сплетнями у подъезда . Ее место было дома, а главным развлечением в редкие минуты отдыха был реслинг. Да-да, тот самый, с огромными мускулистыми мужчинами в безумных нарядах. Тогда мы еще не знали, что
Реслинг или рестлинг — вид спортивного развлечения, включающий в себя матчи с элементами борьбы и актёрской игры, ход и результат которых определяется заранее.
Поэтому свято верили в происходящее на ринге. Бабушка обожала Халк Хогана. И когда на экране начиналась битва, она переживала так искренне, что не могла сидеть молча.
«А баа…» — вздыхала она, и этот возглас, полный сочувствия и азарта, был саундтреком моих суббот.
В те годы я не задумывалась о ее прошлом. Для меня она была просто бабушкой — сильной и неизменной, которая всегда и во всем была за меня. Она заплетала тугую косичку из своих гладких темных волос, а мне и в голову не приходило, что у девочки из детдома может быть так мало седины. Я просто видела ее руки — умелые, с крупными, выразительными суставами и кожей, испещренной паутинкой прожилок, словно пергаментной картой всей ее непростой жизни.
Но главный пир ее любви ждал нас на выходных. Она забирала меня и сестру к себе, и ее крошечная кухня превращалась в кондитерский цех. То она месила тесто для пирожков, то взбивала крем для эклеров. Я никогда в жизни не ела больше таких эклеров. Мягкие, полностью заполненные невероятно вкусным масляным кремом, они таяли во рту, оставляя ощущение чистого, ничем не омраченного счастья.
Сейчас, спустя годы, я понимаю.
Любовь — это не слово, брошенное на ходу. Это не посты в соцсетях, не огромные букеты.
Любовь — это действие. Это тяжелое синее пальто, надетое в шесть утра, чтобы успеть на другой конец города. Это булочка, все еще теплая, к началу школьного завтрака. Это крем для эклеров, который нужно взбивать до тех пор, пока рука не отнимется. Это искренний вздох «А баа…» за судьбу чужого борца из телека, потому что твое сердце умеет сопереживать.
Моя бабушка почти не говорила о любви вслух. Она ее пекла, надевала и привозила. Она была в ней. И этот тихий, но регулярный язык заботы стал моим главным уроком. Уроком о том, что настоящая любовь не бывает удобной. Она требует подъема затемно, долгой дороги и уставших рук. Но именно она, а не что иное, согревает нас всю оставшуюся жизнь.
Иногда, совсем по-детски, мне хочется снова зарыться лицом в что-то шерстяное и теплое. И почувствовать, что мир и я в нем снова в безопасности.
А с чем у вас ассоциируется любовь?