Звон крышки о кастрюлю прозвучал в утренней тишине кухни как гонг, возвещающий о начале очередного раунда незримой битвы, которая длилась в этих стенах уже не первый месяц. Елена Павловна вздрогнула, чуть не выронив половник, и медленно обернулась. В дверях стояла Алина, её невестка, и демонстративно зажимала пальчиками свой аккуратный, припудренный носик, словно учуяла не аромат свежего, наваристого, только что заправленного чесночком борща, а запах городской свалки в жаркий день.
— Елена Павловна, ну сколько можно вас просить? — устало, с отчетливыми нотками мученичества в голосе произнесла Алина, брезгливо запахивая полы своего шелкового халата цвета пыльной розы. — Вы опять жарите лук на сале? Вся одежда в прихожей пропитается этим тяжелым, деревенским духом. У меня сегодня совещание, там будут приличные люди, инвесторы, а я буду пахнуть, как повариха из привокзальной столовой. Неужели так сложно понять?
Елена Павловна медленно выдохнула, стараясь унять предательскую дрожь в руках. Ей хотелось сказать, что мощная вытяжка, которую когда-то выбирал еще её покойный муж, работает на полную мощность, что дверь в кухню была плотно закрыта, пока Алина сама её бесцеремонно не распахнула, и что, в конце концов, именно этот борщ, густой, с мозговой косточкой, так любит её сын, Виталик. Но она смолчала. Привыкла молчать и сглаживать углы за последние полгода совместной жизни.
— Я сейчас проветрю, Аличка, не волнуйся, — мягко сказала она, выключая конфорку и отставляя сковороду. — Виталик вчера жаловался, что желудок тянет, просил домашнего, жидкого, сытного. Он с работы уставший приходит, серый весь, ему силы нужны.
— Виталику нужно правильное, сбалансированное питание, а не холестериновые бомбы времен дефицита, — отрезала невестка, проходя к окну и решительно, с грохотом распахивая створку. В теплую кухню ворвался колючий ноябрьский воздух, моментально выстужая уютное тепло, которое Елена Павловна создавала с шести утра. — Мы с ним говорили, он полностью согласен переходить на диетическое меню. Пароварка, которую я купила и подарила вам на Восьмое марта, до сих пор стоит в коробке нераспакованная. Почему вы её демонстративно игнорируете? Это принцип такой?
— Потому что места на столе элементарно нет, Алина. Посмотри сама. Там стоит твоя капсульная кофемашина, хотя турка занимает в три раза меньше места, огромный тостер, блендер для смузи, которым ты пользовалась один раз… Мне доску разделочную положить негде, я на уголке стола ючусь, — Елена Павловна старалась говорить спокойно, рассудительно, но горькая обида подступала к горлу.
— Можно убрать ваш старый, никому не нужный сервиз в верхнем шкафу, и место чудесным образом появится. Всё равно он только пыль собирает и вид портит, — бросила Алина, наливая себе стакан воды из фильтра. — Ладно, мне бежать надо, времени нет на эти разговоры. Вечером у нас будут гости, моя мама приедет. Приготовьте что-нибудь легкое, современное. Салат с руколой, креветками и кедровыми орешками, например. И рыбу запеките, только без майонеза, умоляю. Деньги я Виталику скажу, чтобы он скинул.
Не дожидаясь ответа, молодая женщина вышла, оставив после себя шлейф дорогих, резких духов, которые, смешавшись с запахом борща и морозной свежестью, создали странный, тошнотворный коктейль.
Елена Павловна тяжело опустилась на табуретку и посмотрела на свои руки. Сухая кожа, вздувшиеся венки, аккуратно подпиленные ногти без лака. Руки, которые всю жизнь работали, листали библиотечные карточки, стирали, готовили, гладили, чтобы её Витенька ни в чем не нуждался. Когда муж, Виктор Петрович, умер пять лет назад от инфаркта, эта трехкомнатная сталинка стала для неё крепостью, местом, где каждая вещь хранила память. Старое вольтеровское кресло в углу помнило, как Витя учил уроки, а отец читал газету «Труд». Потертый, но натуральный шерстяной ковер в зале хранил следы иголок от новогодних елок и пятна от пролитого шампанского во время семейных застолий.
Всё изменилось восемь месяцев назад. «Мам, у нас временные трудности, — сказал тогда Виталик, отводя глаза и нервно теребя пуговицу на рубашке. — Хозяин съемной квартиры цену задрал немыслимую, совсем озверел. Мы хотим ипотеку брать в новостройке, но на первоначальный взнос накопить не получается, пока за аренду столько отдаем. Пустишь нас к себе? Мы ненадолго, годик поживём, пояса затянем, накопим и съедем. Мы тихонько, в моей бывшей комнате, стеснять не будем».
Разве могла она отказать? Единственный сын. Да и квартира большая, одной в ней порой бывало гулко и одиноко. Елена Павловна обрадовалась даже: веселее будет, семья рядом, может, и внуки пойдут. Она тогда не знала, что вместе с любимым сыном и его амбициозной женой в дом войдут новые порядки, в которых ей, полноправной хозяйке, отводилась роль безмолвной прислуги, удобной функции и устаревшего предмета интерьера, который просто пока нельзя выбросить.
Первые недели всё было чинно, почти идеально. Алина улыбалась, называла её по имени-отчеству, даже посуду за собой мыла и спрашивала советов по хозяйству. А потом началось тихое, ползучее завоевание территории. Сначала из ванной исчезли привычные полочки Елены Павловны — их заменили батареи дорогих баночек, масок и скрабов Алины. «Вам же одного шампуня и мыла хватит, а мне сложный уход нужен, кожа чувствительная», — пояснила она, выставляя скромные тюбики свекрови на край ванны. Потом был переставлен диван в гостиной, потому что «так по фэн-шую энергия Ци лучше циркулирует и привлекает богатство».
Елена Павловна промолчала, хотя теперь ей дуло от балкона. Потом её попросили не смотреть телевизор в зале по вечерам, потому что Алина и Виталик хотят побыть вдвоем, посмотреть сериал. Елена Павловна стала уходить в свою спальню сразу после ужина, чувствуя себя бедной родственницей в коммуналке.
Она встала, закрыла окно и снова включила плиту. Борщ нужно было доварить, назло всем диетам и новомодным веяниям.
Днем, отработав смену в районной библиотеке, где её ценили, уважали и где она чувствовала себя человеком, Елена Павловна возвращалась домой с тяжелым сердцем. В библиотеке тишина была благостной, наполненной шелестом страниц и умными мыслями. Дома тишина была напряженной, как перед грозой.
В прихожей она наткнулась на Виталия. Сын пришел пораньше, выглядел взволнованным.
— Мам, привет, — он заговорщицки понизил голос, оглянувшись на закрытую дверь их комнаты. — Слушай, у меня тут дело такое… Не одолжишь тысяч тридцать? До зарплаты. На машине надо стойки менять, стучат, ездить опасно. А у нас сейчас всё впритык, на этот накопительный счет всё скинули.
Елена Павловна вздохнула, поставила сумку.
— Витя, я же вам с пенсии в прошлом месяце давала на страховку. У меня осталось совсем немного, отложенное на зубы. Ты же знаешь, мне мост менять надо.
— Мам, ну я знаю, ну прости! — Виталий сложил руки в умоляющем жесте, как в детстве, когда просил купить велосипед. — Зубы — это дело такое, неделю потерпит, а стойка на трассе полетит — и всё, кранты. Я отдам, честное слово, с премии отдам! Ну выручи, мам. Не у Алинкиной же матери просить, она потом год пилить будет.
Сердце матери дрогнуло. Она молча прошла в свою комнату, достала из шкатулки конверт, где лежали её скромные накопления, и отсчитала деньги.
— Держи. Только, пожалуйста, верни в следующем месяце. Врач ждать не будет.
— Спасибо, мамуль! Ты лучшая! — он чмокнул её в щеку и быстро спрятал деньги в карман джинсов. — Я побежал, в сервис надо успеть.
Вечером, когда пришли гости — Алина с мамой, Татьяной Ивановной, — Елена Павловна накрывала на стол. Алина, сияющая, в новом платье, которое она явно купила не на распродаже, щебетала:
— Ой, мамочка, смотри, какие я сапожки урвала! Итальянские, кожа мягчайшая, последний размер был! Виталька, чудо моё, настоял, говорит: «Бери, любимая, ты у меня должна быть королевой». Тридцать тысяч всего, представляешь? Почти даром!
Елена Павловна, вносившая в этот момент блюдо с запеченной рыбой, замерла. Тарелка в её руках дрогнула. Тридцать тысяч. Ровно столько, сколько она час назад отдала сыну на «ремонт машины». Она посмотрела на Виталия. Тот, красный как рак, уткнулся в тарелку и усердно жевал лист салата, боясь поднять глаза на мать.
— Прекрасные сапоги, доченька, — густым басом одобрила Татьяна Ивановна, грузная женщина с химической завивкой и массивными золотыми перстнями на каждом пальце. — Муж должен баловать жену. А вы, Елена Павловна, чего застыли? Ставьте рыбу, остынет же. И вилку мне поменяйте, эта какая-то гнутая.
Елена Павловна молча поставила блюдо и заменила прибор.
— Ох, и тесно у вас тут, конечно, — продолжила Татьяна Ивановна, обводя взглядом гостиную и подцепляя вилкой кусок форели. — Потолки высокие, а дышать нечем. Всё заставлено старьем. Вот эта стенка югославская — это же прошлый век. Сейчас так не живут. Алина, вы когда ремонт планируете?
— Да вот копим, мамуль, — вздохнула Алина. — Витя работает много, но расходы большие.
— Ну, это понятно. Квартира запущена, тут всё менять надо, от проводки до паркета. Елена Павловна, вы бы хоть шторы сменили, эти пылесборники бархатные — это же рассадник клещей. У меня от них уже в носу свербит.
— Этим шторам нет сносу, Татьяна Ивановна, это качественный бархат, — тихо возразила Елена Павловна. — И я их стираю регулярно.
— Качество, милочка, сейчас в другом измеряется. В легкости, в стиле! — поучительно подняла палец сватья. — Вы, я смотрю, застряли в прошлом. Нельзя так. Молодежи простор нужен. Вот я Алине говорю: эту стену между кухней и залом снести надо, сделать студию. Будет светло, модно.
— Это несущая стена, — возразила хозяйка дома. — И потом, я пока здесь живу, я не хочу жить на кухне.
— Ну, «пока» — это понятие растяжимое, — хмыкнула Татьяна Ивановна, отправляя в рот креветку. — Жизнь идет, приоритеты меняются. Квартира должна служить тем, у кого будущее впереди. Виталик, подлей-ка мне вина.
Весь вечер Елена Павловна чувствовала себя невидимкой. Прислугой, которая подает, убирает, моет, но чье мнение никого не интересует. Виталий старательно избегал её взгляда, шутил с тещей, поддакивал жене. Он купил покой и комфорт ценой материнского унижения и обмана.
Прошла неделя. Напряжение в квартире сгущалось, как грозовые тучи перед бурей. Алина все активнее наводила свои порядки, чувствуя поддержку матери и молчаливое согласие мужа.
В субботу утром Елена Павловна проснулась от странного шума и топота в коридоре. Было рано, около восьми. Она накинула халат и выглянула из комнаты. То, что она увидела, заставило её сердце пропустить удар.
Двое незнакомых крепких мужчин в грязных комбинезонах выносили из кладовки коробки. Коробки с книгами. С теми самыми книгами, которые всю жизнь по крупицам собирал Виктор Петрович. Собрания сочинений классиков, редкие технические справочники, альбомы по искусству, подписные издания, за которыми он стоял в очередях ночами.
— Что происходит?! — воскликнула она, хватаясь за косяк двери, чтобы не упасть. Ноги стали ватными. — Куда вы это тащите? Кто вам позволил?
Алина вышла из ванной с полотенцем на голове, свежая, румяная и невозмутимая, как египетский сфинкс.
— О, вы уже проснулись? Доброе утро. Мы кладовку освобождаем. Я решила там наконец-то нормальную гардеробную сделать, а то мои пальто и платья уже никуда не помещаются, мнутся в шкафах. А эти книги… ну кто их читает сейчас, Елена Павловна? В интернете всё есть. Бумага желтая, грибок, наверное, разводят. Аллергены сплошные. Я договорилась, ребята их вывезут на утилизацию.
— Поставь на место! — голос Елены Павловны сорвался на визгливый крик, которого она сама от себя не ожидала. — Немедленно! Это книги мужа! Это память!
Она бросилась к ближайшему грузчику, пытаясь вырвать у него перевязанную бечевкой стопку томов Джека Лондона. Из стопки выпала старая, черно-белая фотография, служившая закладкой, и плавно спланировала на грязный пол подъезда. Грузчик, переступая с ноги на ногу, тяжелым ботинком наступил прямо на лицо улыбающегося молодого Виктора Петровича.
Елена Павловна застыла. Время остановилось. Она видела только грязный след на лице любимого человека.
— Мам, ну чего ты орешь с утра пораньше? Соседей разбудишь! — Виталий вышел из спальни, почесывая живот, сонный и недовольный. — Мы же обсуждали, что нужно расхламляться.
— Мы не обсуждали! Вы решили это за моей спиной, как воры, пока я спала! — Елена Павловна оттолкнула грузчика, упала на колени и дрожащими руками подняла фотографию, прижимая её к груди. — Вон отсюда! Все вон!
Грузчик растерянно посмотрел на молодую хозяйку.
— Слышь, командирша, вы уж разберитесь между собой. Нам платили за вывоз мусора, а не за концерты. Время — деньги.
— Это не мусор! — у Елены Павловны по щекам текли слезы, но она уже поднималась с колен, и в её глазах разгорался страшный, холодный огонь. — Оставьте всё здесь и уходите.
Виталий тяжело вздохнул, подошел к матери и попытался взять её за локоть.
— Мам, не позорься перед людьми. Иди к себе, прими корвалол. Нервы у тебя совсем никуда, возраст сказывается. Мы же для тебя стараемся, место освобождаем.
Алина кивнула грузчикам:
— Несите, ребята, не слушайте её. У бабушки возрастное, деменция начинается, бывает.
Елена Павловна отдернула руку, словно от ожога. Она выпрямилась во весь свой небольшой рост, поправила сбившийся ворот халата и посмотрела на сына так, что тот невольно сделал шаг назад.
— Оставьте коробки, — сказала она тихо, но таким тоном, что грузчики молча поставили ношу на пол и попятились к лифту. — Я заплачу неустойку, только уйдите.
Когда дверь за рабочими закрылась, в квартире повисла звенящая тишина. Алина фыркнула и пошла на кухню включать свою кофемашину.
— Ну вот, Витя, деньги на ветер. Из-за твоей мамы теперь и гардеробной не будет, и перед ребятами неудобно.
Елена Павловна прошла в свою комнату, аккуратно положила фотографию на стол, вытерла слезы и достала из ящика стола толстую тетрадь и калькулятор. Через десять минут она вышла на кухню. Она была уже не в халате, а в строгом темно-синем платье, причесана, с идеально прямой спиной.
— Сядь, Алина. И Виталика позови, — голос свекрови был сухим и бесстрастным, как шелест осенних листьев.
Алина замерла с чашкой кофе. Что-то в облике свекрови изменилось. Исчезла та мягкая, уступчивая женщина, которую можно было гнуть как иву. Перед ней сидел библиотекарь со стажем, хранитель тишины и порядка.
Виталий пришел, зевая, но увидев лицо матери, сел молча.
— Я тут посчитала, — начала Елена Павловна, открывая тетрадь. — Вы живете здесь восемь месяцев. За это время, согласно моим записям и квитанциям, вы ни разу не заплатили за коммунальные услуги. Ни копейки за свет, воду, газ, интернет, которым вы пользуетесь круглосуточно. Продукты покупаются в основном на мои деньги — мясо, овощи, масло, бытовая химия. Ваши траты — это деликатесы для себя лично, которые вы съедаете в своей комнате.
— Мам, ты мелочиться решила? Счетовода включила? — криво усмехнулся Виталий. — Мы же одна семья.
— Помолчи, — прервала она его, не повышая голоса. — Неделю назад ты, Витя, взял у меня последние накопления, отложенные на лечение зубов. Сказал — на ремонт машины, вопрос жизни и смерти. А вечером твоя жена хвасталась сапогами за ту же сумму. Вы купили машину в кредит, но ездите отдыхать. Алина обновила гардероб, купила новый телефон последней модели. А ипотека? Сколько вы отложили на взнос?
Алина вспыхнула, пятна гнева пошли по шее:
— Какое ваше дело?! Мы молодые, нам жить хочется сейчас, а не копить каждую копейку и сухари сушить, как вы привыкли! Мы не обязаны перед вами отчитываться за свои личные деньги! Это, в конце концов, неприлично — считать чужие деньги!
— Верно. Не обязаны. Пока живете отдельно. Но вы живете в моем доме, едите из моей посуды, спите на моем белье, жжете мое электричество и пытаетесь выбросить мою жизнь на помойку. Вы лжете мне в лицо и смеетесь надо мной.
— Ой, да нужны нам ваши вещи! Старье! — Алина вскочила, опрокинув стул. — Мы облагораживаем эту квартиру, вкладываемся в ремонт, а вы вместо благодарности только ворчите. Мы вам одолжение делаем, что с вами живем! Вам же одной скучно, поговорить не с кем, присмотр нужен, возраст-то уже!
— Присмотр? — брови Елены Павловны поползли вверх. — Я работаю, веду активную жизнь, читаю лекции. Мне не нужна сиделка, тем более такая, которая считает меня выжившей из ума идиоткой и обсуждает это с грузчиками.
— Да вы должны радоваться, что мы тут! — голос Алины сорвался на визг. — Другие свекрови молятся на невесток, квартиры переписывают, чтобы дети жили счастливо, а вы за каждую старую книжку удавиться готовы! Эгоистка! Сидите тут, как собака на сене, в трех комнатах! Давно бы разменяли квартиру, купили себе однушку, а разницу отдали сыну! Но нет, вы же не хотите, чтобы Витя был счастлив! Вы меня ненавидите, потому что я молодая, красивая, современная, а ваше время ушло, вы просто завидуете! И вообще, вы неправильно себя ведете, вы должны…
Елена Павловна медленно встала и с грохотом опустила ладонь на столешницу. Чашка с кофе подпрыгнула и расплескалась.
— Не смей тыкать меня носом в моем же доме! Указывай тем, кто это позволяет, — четко, разделяя каждое слово, произнесла Елена Павловна, глядя прямо в расширившиеся зрачки невестки. — Своей маме указывай. Мужу своему бесхребетному указывай. А здесь хозяйка я.
В кухне повисла такая тишина, что стало слышно, как капает вода из крана, который Виталий обещал починить еще месяц назад.
— А теперь слушайте меня внимательно, — продолжила она, не давая им опомниться. — Срок вашего «гостевания» истек. Я даю вам неделю на то, чтобы найти жилье и съехать.
— Ты… ты выгоняешь нас? — прошептал Виталий, побелев как полотно. — Родного сына? На улицу? Зимой?
— Не на улицу, а во взрослую жизнь, Витя. У вас есть машина, есть две зарплаты, есть амбиции и сапоги за тридцать тысяч. Снимите квартиру, как делают все взрослые, самостоятельные люди.
— Но, мам, у нас нет денег на съем сейчас! Мы же всё потратили… Ты же знаешь!
— Продайте машину. Сдайте сапоги. Возьмите кредит. Мне всё равно. Но через неделю, в следующее воскресенье, ключи должны лежать на этом столе. И чтобы ни одной вашей коробки здесь не было.
— Да вы… да вы чудовище! — взвизгнула Алина, хватаясь за сердце, картинно заламывая руки. — Витя, ты слышишь? Твоя мать выгоняет нас! Скажи ей! Ты мужик или тряпка? Заступись за семью!
Виталий посмотрел на мать, потом на жену. Он привык, что мать всегда уступала. Всегда жалела. Всегда прощала. Он был уверен, что стоит надавить, поныть, состроить жалобное лицо — и она сдастся, растает.
— Мам, ну перестань. Ну погорячились, с кем не бывает. Алина нервная, на работе стресс. Она извинится. Да, Алин? Ну скажи!
— Я?! — задохнулась от возмущения Алина. — Я буду извиняться перед этой… женщиной? Да ни за что! Это она должна в ногах валяться, что мы терпели её маразм! Поехали, Витя! Я не останусь в этом дурдоме ни минуты! Мы сейчас же соберем вещи и уедем к моей маме!
— Вот и отлично, — кивнула Елена Павловна и снова села за свои расчеты. — Счастливого пути.
Алина фурией вылетела из кухни. Слышно было, как она в спальне швыряет вещи, срывает вешалки, хлопает дверцами шкафа, кричит в телефон своей матери про «старую ведьму» и «предателей».
Виталий сидел, опустив голову на руки.
— Мам, ты правда так поступишь? — глухо спросил он. — Из-за старых книг? Из-за того, что Алинка про возраст ляпнула?
— Не из-за книг, Витя. Из-за предательства. Ты позволил чужому человеку хозяйничать в доме матери, унижать меня, называть сумасшедшей. Ты выманил у меня последние деньги, соврав про опасность на дороге, чтобы купить жене тряпки. Ты стоял и смотрел, как топчут память о твоем отце. Ты предал меня, сынок. Не ради любви даже, а ради своего удобства. Тебе было удобно, что мама готовит и стирает, денег дает, а жена… жена просто красивая картинка рядом.
— Я думал, вы притретесь…
— Нельзя притереться к катку, который тебя закатывает в асфальт. Иди, собирайся. Жена ждать не будет.
Сборы были быстрыми и яростными. Алина демонстративно забрала всё, что считала своим: фен, купленный на общие деньги, продукты из холодильника, даже начатую пачку салфеток. Она гремела чемоданами, специально задевая углы. Уходя, она не обернулась.
— Чтобы вы здесь сгнили со своим хламом! — выплюнула она напоследок.
Виталий задержался в дверях. В его глазах стояли слезы обиды и непонимания.
— Ключи… вот, — он положил связку на тумбочку. — Ты звони, если что.
— Иди, Витя. Живи своим умом.
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Елена Павловна прислонилась спиной к прохладной стене прихожей и закрыла глаза. Сердце колотилось как бешеное, но на душе вдруг стало удивительно легко. В квартире было тихо. По-настоящему тихо.
Она медленно прошла в кладовку. Там царил хаос, коробки были сдвинуты, некоторые книги валялись на полу. Она подняла томик Чехова, стряхнула с него пыль, поцеловала обложку. «Прости, Витя, — прошептала она. — Чуть не уберегла».
Затем она зашла на кухню. Первым делом открыла окно настежь, выветривая остатки чужой злобы и приторных духов. Взяла коробку с пароваркой, которая так и стояла в углу, и, не дрогнув, вынесла её на лестничную площадку к мусоропроводу. Вернулась, достала свою любимую медную турку, которую прятала в дальнем ящике, потому что Алина считала её «негигиеничной». Насыпала кофе. Настоящий, дорогой, ароматный. Поставила на огонь.
Через десять минут она сидела в своем любимом кресле, укрывшись старым, уютным пледом, с чашкой кофе и спасенной книгой.
Телефон зазвонил. На экране высветилось: «Сватья Татьяна Ивановна». Елена Павловна посмотрела на экран, усмехнулась, сделала глоток кофе и заблокировала номер. Ей больше не о чем было с ними разговаривать. Урок окончен.
Она набрала номер своей старой подруги Веры, которую не приглашала полгода, стыдясь скандалов невестки.
— Верочка, здравствуй. Не разбудила? Приходи завтра на пироги. Да, с капустой, как ты любишь. И наливочка вишневая осталась. Витя? Витя уехал. Вырос мальчик. Да, я одна. Нет, Вера, мне не грустно. Мне спокойно. Жду.
Положив трубку, Елена Павловна посмотрела на портрет мужа на стене. Он, казалось, подмигивал ей. Впереди была долгая зима, но она знала, что в её доме теперь будет тепло. Потому что тепло не там, где евроремонт и снесенные стены, а там, где сохраняют достоинство и не позволяют никому топтать свою душу грязными ботинками.
Любовь к детям не должна превращаться в жертвенность, которая стирает нас как личность. Иногда самый важный урок, который мы можем преподать своим выросшим детям — это урок уважения к родительскому дому и чужому труду. Елена Павловна смогла вовремя остановиться и отстоять своё достоинство, доказав, что старость — это не время для унижений, а время для спокойствия и самоуважения.
Друзья, если вы поддерживаете решение героини и считаете, что она поступила правильно, поставьте лайк этому рассказу. И обязательно подпишитесь на канал — впереди нас ждет еще много жизненных историй, которые заставляют задуматься и, возможно, что-то изменить в своей судьбе.