Осень 1869 года принесла на русские рубежи в Семиречье тревожные вести. Из Лепсинска были угнаны табуны 1‑й Сибирской конно‑артиллерийской батареи — дерзкий набег совершили подданные кульджинского султана. Это дерзкое вторжение стало лишь звеном в цепи нескончаемых набегов: илийские уйгуры словно хищные тени скользили вдоль границы, нападая на русские посты и уводя скот.
Напряжение нарастало, и вскоре было принято решение о заграничном рейде в район Кульджи — оплота непокорного султаната. Среди участников похода оказался человек, чьё имя вскоре прогремит на всю Россию: Василий Васильевич Верещагин — художник, исследователь Востока и один из самых ярких баталистов второй половины XIX века, автор пронзительной картины «Апофеоз войны».
Для Верещагина этот поход стал не просто военным предприятием, но и увлекательным путешествием по кромке цивилизации. Он ступил на земли, где сама история дышала: между Хоргосом и Большим Мазаром лежали руины древнего Алмалыка — некогда богатого города, чьи развалины до сих пор щедро одаривали искателей золотыми монетами и кораллами. Каждый камень здесь хранил эхо минувших эпох, а художник жадно впитывал образы неспокойного края — его суровые пейзажи, лица людей, тревожную атмосферу пограничья.
Между тем конфликт между Кульджинским султанатом, отколовшимся от империи Цин, и русскими властями Туркестана набирал обороты. Отголоски этой напряжённости докатывались даже до далёкого Забайкалья, где казаки жили в предвкушении возможной войны.
Яркую картину тех дней оставил барон Гергард Майдель — исследователь Сибири, руководитель экспедиции Русского географического общества на Чукотку, исправник Вилюйского и Олёкминского округов Якутской области. В своих очерках он с присущей ему наблюдательностью описал накалённую обстановку в юго‑восточном Забайкалье:
«В моей памяти живо запечатлелось, как в станицах на Ононе и вокруг Чинданта воинственный пыл разгорелся до невероятных пределов. По прибытии в Читу я счёл необходимым немедленно известить губернатора и настоятельно посоветовать принять меры для охлаждения страстей — дабы не случилось непоправимой беды.
Дело в том, что местное население уже выработало собственный план похода. Владельцы обширных стад — в основном люди зрелого возраста, не подлежавшие первому призыву, — замыслили собрать конные полчища из своих пастухов и прочей голытьбы. Их целью был стремительный бросок в Монголию для грабежа богатых стад.
Всё было продумано до мелочей: каждому участнику отводилась своя роль, каждый знал своё место в грядущем предприятии. Даже места стоянок монгольских стад были заранее выслежены и точно обозначены на импровизированных картах. Казаки сгорали от нетерпения, ожидая лишь первого надёжного известия о начале войны — чтобы противник не успел угнать скот в безопасные дали. Всё было устроено самым тщательным образом, и в воздухе витало ощущение неотвратимости грядущих событий».
Так, на рубежах империи, где граница была не просто линией на карте, а живой, пульсирующей зоной столкновения культур и интересов, зрели события, которым суждено было войти в историю как Кульджинский поход 1871 года.
Блестяще исполненный генералом Колпаковским, увенчался тем, что Илийский край был временно включён в состав Туркестанского генерал-губернаторства и подчинён военному губернатору Семиреченской области. Под защиту русского монарха перешли кочевые племена: сибо, солоны, калмыки, уйгуры, казахи-кызаи, а также китайские поселения Такиянзы, Джинхо и Шихо.
А Забайкальцам все же удалось побывать в Китае и дойти до Пекина, но уже во время подавления восстания боксеров в агонизирующей, дряхлой империи Цин.