– Лена, ты серьёзно? – Артём стоял в коридоре, всё ещё в куртке, с сумкой через плечо, и смотрел на меня так, будто я только что призналась в поджоге квартиры.
Я молча протянула ему новый комплект ключей. Металл холодил пальцы, но внутри у меня всё кипело.
– Совершенно серьёзно. Три раза за неделю она приходила без предупреждения. Вчера вообще в восемь утра – «заскочила за платьем, которое забыла в прошлом году». Артём, я работаю из дома. У меня дедлайны, звонки, а тут твоя Катя врывается, как к себе, включает чайник и полдня рассказывает, какая я плохая хозяйка.
Он вздохнул, провёл рукой по волосам – жест, который я обожала в первые годы, а теперь он означал только одно: сейчас начнёт защищать сестру.
– Лен, ну ты же знаешь Катю с детства знаешь. Она не со зла. Просто… привыкла, что у нас всегда открыто. Мама так воспитала – родные люди, свои ключи, свои стены.
– Свои стены? – я почувствовала, как голос предательски дрогнул. – Артём, это наша с тобой квартира. Мы её покупали вместе. Я внесла материнский капитал, ты – свои накопления. Где в этой истории место для Катиных «привычек»?
Он опустил взгляд. В прихожей повисла тишина, только тикали часы, которые мы выбирали вместе пять лет назад.
– Я поговорю с ней, – наконец сказал он.
– Ты уже говорил. В прошлый раз, и позапрошлый. И каждый раз она потом звонила тебе в слезах, и ты просил меня «понять и простить». Я устала понимать, Артём. Устала.
Он кивнул, но я видела – не до конца верит, что я способна на жёсткие меры. Всё-таки в его картине мира я всегда была «хорошей Леной» – той, что уступает, мирит, гладит рубашки и печёт пироги к приезду его родни.
А я просто устала быть хорошей для всех, кроме себя.
Всё началось полгода назад, когда Катя развелась. Ей было тридцать пять, ребёнка она так и не родила, муж ушёл к молодой коллеге, оставив ей только алименты на собаку и кучу обид. Сестра Артёма всегда была яркой, шумной, привыкшей, что мир крутится вокруг неё. В детстве она командовала братом, в юности – родителями, потом – мужем. Развод её не сломал, а только разозлил.
Сначала она просто часто звонила. Потом начала «заезжать на чай». Потом чай превратился в ужины, ужины – в ночёвки «потому что поздно, метро закрыто». А потом она и вовсе стала приходить, когда нас не было дома – поливать цветы, забрать посылку, «просто посидеть, так спокойнее».
Я терпела. Говорила себе: человек в беде, надо помочь. Но с каждым разом Катя вела себя всё более по-хозяйски. Перекладывала мои кастрюли «для удобства», выбрасывала мои специи («просроченные»), однажды даже переставила нашу кровать – «чтобы фэн-шуй был правильный».
Последний раз».
Когда я вернулась с работы пораньше и застала её в моей спальне – она примеряла моё новое платье перед зеркалом, я поняла: всё.
– Катюш, ты чего? – только и смогла выдавить.
– Ой, Ленчик, привет! – она обернулась, как ни в чём не бывало. – Вот, решила примерить, у тебя вкус стал лучше. Я как раз на свидание иду, а у меня ничего подходящего. Ты же не против?
Я против была. Очень. Но тогда ещё промолчала.
А вчера утром, когда она в восьмой раз за месяц заявилась без звонка и начала рыться в нашем холодильнике, критикуя содержимое («Лена, ну как вы такое едите, одна химия»), я пошла и поменяла замок.
Артём уехал на работу, я вызвала мастера. Два часа – и входная дверь стала по-настоящему нашей.
Вечером того же дня раздался звонок в домофон. Я посмотрела в глазок – Катя. С огромным пакетом в руках и обиженным лицом.
– Лен, открывай, я продукты привезла! Артём просил.
Я не открыла.
Она звонила в дверь, потом в телефон, потом снова в дверь. Потом, судя по звукам, села на коврик и начала плакать в трубку Артёму.
Он пришёл домой бледный.
– Лена, она там сидит уже час. Говорит, что ты её выгнала на улицу.
– Она пришла без предупреждения. У неё есть своя квартира.
– У неё ремонт. Она неделю у нас поживёт, я же говорил тебе.
– Нет, не говорил.
Он замолчал. Видимо, действительно забыл упомянуть.
– Лен, ну нельзя же так. Она же сестра.
– А я кто?
Вопрос повис в воздухе.
Я пошла на кухню, поставила чайник. Руки дрожали. Артём пошёл вниз – «разобраться». Вернулся через двадцать минут один.
– Я отвёз её к маме, – тихо сказал он. – Она очень обиделась.
– Понимаю.
– Она сказала, что ты её ненавидишь.
Я повернулась к нему.
– Я не ненавижу, Артём. Я просто хочу, чтобы в нашем доме было спокойно. Чтобы я могла ходить в халате, не боясь, что кто-то войдёт без стука. Чтобы мои вещи оставались на своих местах. Это так много?
Он подошёл, обнял сзади.
– Прости. Я не думал, что тебе так тяжело. Правда.
Я верила, что не думал. Он вообще редко думает о таких вещах – для него родня это святое, и точка.
Мы помирились. Он пообещал поговорить с Катей серьёзно. Я поверила.
Через три дня она снова появилась. С ключом.
Оказывается, у неё остался дубликат от старого замка. Она «забыла» его сдать.
Я открыла дверь, и она прошла мимо меня, как будто ничего не произошло.
– Привет, Ленчик! Я на пару дней, ладно? У меня снова трубу прорвало.
В руках – чемодан. Тот самый, с цветочками, который я видела у неё ещё на свадьбе.
Я закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и поняла: дальше так нельзя.
– Катя, – сказала я спокойно. – Положи чемодан. Ключи на тумбочку. И уходи.
Она рассмеялась – думала, шучу.
– Лен, ты чего? Я же ненадолго.
– Я серьёзно. Это наш дом. Не твой.
Она посмотрела на меня, потом на Артёма, который как раз выходил из душевой в полотенце.
– Тем, скажи ей!
Артём замер.
– Катя… Лена права. Мы с ней говорили. Прости, но так больше не получится.
Катя изменилась в лице. Глаза наполнились слезами – теми самыми, которые всегда работали безотказно.
– То есть вы меня выгоняете? Родную сестру? Тем, я же тебе говорила, что Лена меня ненавидит! Вот видишь!
Она бросила чемодан посреди коридора и выбежала, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
Артём посмотрел на меня виновато.
– Я позвоню ей завтра. Объясню всё спокойно.
– Не надо, – сказала я. – Пусть сама остынет. А я пойду спать. У меня завтра важный созвон в девять.
Ночью мне не спалось. Я лежала и слушала, как Артём ворочается. Чувствовала – мучается. Всё-таки сестра.
Утром он ушёл на работу раньше обычного. Не поцеловал в щёку, как всегда. Просто сказал «пока» и вышел.
Я работала, когда пришло сообщение от Кати. Не мне – в семейный чат, где были мы трое и мама Артёма.
«Темочка, я всю ночь не сплю. Лена меня выгнала. Я осталась без крыши над головой. Ты правда позволишь, чтобы твою сестру так унижали?»
Следом фото – она на лавочке у подъезда, в слезах, с чемоданом.
Я закрыла ноутбук. Сердце стучало где-то в горле.
Через час Артём позвонил.
– Лен, я сейчас заеду за Катей. Отвезу её к себе на работу, пусть там посидит. Потом вечером заберу, и мы все вместе поговорим. Хорошо?
– Нет, – сказала я.
– Лена…
– Нет, Артём. Либо ты сейчас говоришь сестре, что у неё есть своя жизнь, а у нас – своя. Либо… я не знаю, что-либо.
Он долго молчал.
– Ты ставишь меня перед выбором?
– Нет. Я просто защищаю наш дом.
Связь прервалась.
Я сидела на кухне и смотрела на новый замок. Красивый, блестящий, с тремя ригелями. Казалось, он должен был всё решить.
Но я знала: это только начало.
Вечером Артём пришёл один. Лицо каменное.
– Я сказал Кате, что больше не могу быть между вами. Что если она не уважает тебя, значит, не уважает и меня.
– И что она?
– Заплакала. Сказала, что я предатель. Что ты меня околдовала. Обычное.
– И?
– И я ушёл. Оставил её у мамы.
Он сел напротив, взял мою руку.
– Прости, что так долго не видел. Правда прости.
Я кивнула. Хотелось плакать от облегчения.
Мы ужинали, смеялись, строили планы на выходные – наконец-то только вдвоём.
А потом раздался звонок в дверь.
Я посмотрела на Артёма. Он побледнел.
– Это мама, – прошептал он. – С Катей. Они… вместе приехали.
Я встала, подошла к двери, посмотрела в глазок.
На площадке стояли свекровь, Катя с красными глазами и… огромный чемодан.
Я повернулась к Артёму.
– Открывать будешь?
Он сглотнул.
– Лена…
– Решай, Артём. Прямо сейчас.
Он смотрел на меня, потом на дверь, потом снова на меня.
И я поняла: сейчас всё решится.
Окончательно.
– Открывай, Артём! – голос свекрови гремел на всю площадку. – Я знаю, что вы дома! Это я, мама!
Артём стоял посреди коридора, будто его пригвоздили к полу. Лицо побелело, губы сжались в тонкую нитку.
Я подошла ближе, тихо, чтобы не услышали за дверью.
– Тем, – сказала я почти шёпотом. – Если сейчас откроешь, я ухожу. Прямо сегодня. Соберу вещи и уйду к маме. Окончательно.
Он вздрогнул, посмотрел на меня так, будто впервые увидел.
– Лен… ты же не серьёзно.
– Серьёзнее не бывает.
За дверью начался настоящий концерт. Катя всхлипывала, свекровь стучала костяшками пальцев – не сильно, но настойчиво.
– Артём, сынок, ну что ты как чужой? Мы же свои! Открой, поговорим по-семейному.
Он сделал шаг к двери. Я сделала шаг назад – к спальне.
Он замер.
– Лена, пожалуйста… – прошептал он.
– Выбирай.
В этот момент я услышала, как Катя громко шмыгнула носом и сказала матери:
– Видишь, мам? Он даже дверь не открывает. Она его совсем под каблук надела.
Свекровь возмущённо ахнула.
– Сейчас я сама всё скажу этой… – и дальше такое, что у меня уши покраснели.
Артём вдруг выпрямился. Глаза стали твёрдыми.
Он подошёл к двери, но не открыл, а громко, чтобы слышали все, сказал:
– Мам, Катя, я вас очень люблю. Но сейчас я не открою. Потому что это наш с Леной дом. И мы сами решаем, кого сюда пускать, а кого нет. Пожалуйста, уезжайте.
Тишина. Потом взрыв.
– Ты что, с ума сошёл?! – закричала свекровь. – Это я тебя родила, выкормила, на ноги поставила, а ты…
– Мам, я всё помню. И благодарен. Но сейчас я взрослый мужчина. У меня своя семья. И я не позволю никому её разрушать. Даже вам.
Катя завыла в голос.
– Темочка, ну как же так… Я же одна осталась, мне же некуда…
– У тебя есть своя квартира, Катя, – спокойно ответил Артём. – Есть мама. Есть подруги. А у нас с Леной – своя жизнь.
Я стояла и не дышала. Никогда ещё не слышала от него такого твёрдого голоса.
За дверью послышались шаги, шуршание чемодана, приглушённые рыдания. Потом лифт. Потом – тишина.
Артём повернулся ко мне. Глаза были красные.
– Всё, – сказал он хрипло. – Больше никто не войдёт без звонка.
Я подошла и обняла его. Он дрожал.
Мы так и стояли посреди коридора, пока не стемнело.
На следующий день началось.
Сначала сообщения от свекрови. Длинные, с кучей восклицательных знаков.
«Ты забыл, кто тебе пелёнки стирал?!» «Эта змея тебя околдовала!» «Я тебя прокляну, если не одумаешься!»
Потом Катя создала отдельный чат – только она и Артём. Я видела уведомления: «Братик, я ночью в скорую вызывала, давление подскочило» «Ты правда меня предал ради неё?» «Помнишь, как мы в детстве на даче…»
Артём читал и молчал. Потом просто выключил звук.
А потом позвонила тётя Галя – мамина сестра, которой свекровь всё рассказала в красках.
– Артём, ты что, мать родную выгнал?! – кричала она так, что я слышала в трубку. – Да она всю ночь не спала, плакала!
Он терпеливо выслушал, потом сказал:
– Тёть Галь, мы никого не выгоняли. Мы просто попросили уважать наши границы. Всё.
И положил трубку.
Я смотрела на него и не узнавала. Мой мягкий, добрый Артём вдруг стал… взрослым. Настоящим хозяином своей жизни.
Вечером он принёс из магазина бутылку хорошего вина и коробку моих любимых конфет.
– Давай отметим, – улыбнулся он. – Первый день, когда наш дом действительно наш.
Мы пили вино на балконе, смотрели на огни города. Он держал мою руку и всё время повторял:
– Спасибо, что не ушла. Спасибо, что заставила меня повзрослеть.
Я думала, что это конец истории.
Но я ошибалась.
Через неделю Катя подала нажимом мамы написала Артёму длинное письмо. На бумаге, от руки, с пятнами от слёз (она специально сфотографировала и прислала).
Там было всё: как она его растила, пока мама на работе, как спасала от хулиганов, как делилась последней конфетой. И в конце:
«Если ты выберешь её, а не меня, я этого не переживу. Прости, но я больше не смогу тебя считать братом».
Артём читал это письмо на кухне, и я видела, как у него дрожали руки.
– Лен, – сказал он глухо, – я не знаю, что делать. Она правда может что-то с собой сделать. Она уже второй раз в жизни после развода в таком состоянии.
Я молчала. Потому что знала: если сейчас скажу «пусть живёт как хочет», стану чудовищем. А если скажу «пусть приезжает», снова всё вернётся на круги своя.
– Артём, – наконец сказала я. – Это манипуляция. Она взрослая женщина. У неё есть квартира, работа, мама рядом. Она просто не хочет быть одна. И использует твою вину.
Он кивнул, но я видела – внутри всё равно рвётся.
Ночью он не спал. Ходил по квартире, пил воду, смотрел в окно.
Утром сказал:
– Я поеду к маме. Один. Нужно всё закончить по-человечески.
Я не стала спорить.
Он уехал в десять утра. Вернулся в девять вечера. Без сил.
– Ну что? – спросила я, когда он сел на диван и закрыл лицо руками.
– Мама плакала. Катя лежала в постели, сказала, что не ела три дня. Я… я сказал, что мы готовы помочь. Но только на наших условиях.
– Каких?
– Она может приезжать в гости, когда мы позовём. Может звонить. Но жить у нас больше не будет. Никогда. И ключи она сдаст все до единого.
– И?
– Мама сказала, что я предал семью. Катя… Катя сказала, что если я так выберу, она уедет в другой город и мы её больше не увидим.
Он посмотрел на меня затравленно.
– Лен, а вдруг она правда уедет? Вдруг с ней что-то случится? Я же тогда себе не прощу.
Я села рядом, взяла его за руку.
– Артём, послушай меня. Ты не можешь нести ответственность за жизнь взрослого человека. Катя манипулирует твоей любовью к ней. И твоей виной. Если она уедет, это будет её решение. Не твоя вина.
Он долго молчал.
– А если она правда что-то с собой сделает?
– Тогда это тоже будет её решение. И её ответственность. Не твоя.
Он кивнул. Но я видела, что ему всё равно тяжело.
Через два дня Катя позвонила мне. Впервые за всё время.
– Лена, – голос был тихий, без привычной истерики. – Можно я приеду? Поговорить. Только мы вдвоём.
Я согласилась. Потому что поняла: пора заканчивать.
Она пришла в субботу утром. Без чемодана. В старом пальто, с потухшими глазами.
Мы сидели на кухне. Я налила чай. Она молчала долго.
– Лен, – наконец сказала она. – Я всё поняла. Правда поняла. Я… я вела себя ужасно. Просто… мне страшно было остаться одной. Я думала, если буду рядом с вами, будет легче. А вышло… вот так.
Я молчала.
– Я не прошу прощения. Знаю, что не заслуживаю. Просто хочу сказать: я уезжаю. В Питер. Там подруга зовёт на работу. Новое место, новая жизнь.
Я посмотрела на неё. Она впервые выглядела… настоящей.
– Катя, – сказала я. – Ты всегда можешь приезжать в гости. Когда захочешь. Просто… заранее предупреждай, ладно?
Она слабо улыбнулась.
– Спасибо. И… прости меня. Правда.
Она ушла. Без слёз, без скандала.
Артём встретил меня на кухне, когда я вернулась из магазина.
– Ну что?
– Уезжает в Питер.
Он выдохнул. Как будто гора с плеч свалилась.
Мы обнялись посреди кухни, среди пакетов с продуктами.
А потом он сказал:
– Знаешь, я тут подумал… давай сделаем ремонт на балконе. И повесим гамак. Только для нас двоих.
Я засмеялась. Впервые за долгое время по-настоящему.
Я думала, что это конец.
Но через месяц пришло письмо. Обычное, бумажное, в почтовый ящик.
От Кати.
«Дорогие мои. Я в Питере. Сняла комнату. Работаю. Жива. Спасибо вам. Вы спасли меня. Не от одиночества. А от меня самой».
Внизу приписка от руки:
«Ключи я выкинула в Неву. Честно».
Я показала письмо Артёму. Он прочитал, потом подошёл к окну и долго смотрел на улицу.
– Знаешь, – сказал он, – я думал, что потеряю сестру. А оказалось… нашёл семью.
Он повернулся ко мне и улыбнулся той самой улыбкой, от которой когда-то влюбилась.
– Лен, давай ребёнка?
Я рассмеялась и заплакала одновременно.
В тот же вечер мы заказали гамак.
И новый комплект ключей. Только два. Для нас.
А на двери повесили табличку, которую я купила ещё месяц назад и прятала в шкафу:
«Добро пожаловать. Но только по предварительной записи».
Мы смеялись до слёз.
И больше никто не приходил без звонка.
– Лен, открой, пожалуйста… Это я, Катя. Я только на минуту.
Голос в домофоне был тихий, почти шёпот. Прошло уже почти два года с того дня, как она уехала в Питер. Два года без единого звонка, без сообщений, без «заскочила на чай». И вдруг – майский вечер, девять часов, я только уложила Сонечку спать, а Артём ещё на работе.
Я нажала кнопку видеодомофона. На экране – знакомое лицо, но совсем другое: волосы короче, под каре, глаза спокойные, без привычной драмы. В руках – маленький букет сирени.
– Можно подняться? – спросила она. – Обещаю, без чемодана.
Я улыбнулась, хотя сама не ожидала.
– Поднимайся.
Она вошла, сняла лёгкое пальто, поставила сирень в вазу, которую я молча протянула.
– Красивая стала квартира, – сказала тихо. – И… запах детский. Поздравляю.
– Спасибо. Соня спит. Два месяца.
Катя кивнула, словно всё уже знала. Села на краешек стула, руки на коленях, как школьница.
– Я ненадолго, – начала она. – Просто… ехала мимо. Нет, вру. Специально заехала. Хотела сказать лично.
Она достала из сумки конверт. Толстый, белый.
– Это тебе. И Артёму.
Я взяла. На ощупь – деньги.
– Катя…
– Подождите, – она подняла ладонь. – Это не подарок и не долг. Это моя доля за все те месяцы, что я… пользовалась вашей квартирой, вашим временем, вашими нервами. Я считала. Примерно. С процентами за причинённую боль.
Я хотела возразить, но она покачала головой.
– Пожалуйста, возьмите. Мне важно. Там ещё записка внутри.
Я открыла конверт позже, когда Артём пришёл. Внутри – пачка пятитысячных и листок, сложенный вдвое.
«Дорогие мои Лена и Артём. Спасибо, что тогда не открыли дверь. Спасибо, что открыли её мне настоящей. Я живу в Питере, снимаю квартиру с видом на залив. Работаю дизайнером в маленькой студии. Встречаюсь с человеком, который не боится моих тараканов. Скоро свадьба – скромная, только свои. Я наконец-то поняла, что семья – это не только кровь. Это ещё и уважение. И границы. Деньги – за всё то, что я у вас забрала без спроса. Пусть пойдут на Сонечку. Или на гамак новый – слышала, старый порвался. Если когда-нибудь будете в Питере – у меня всегда есть диван и чай. Но только если сами захотите. Люблю вас. Катя.»
Артём дочитал и долго молчал. Потом аккуратно сложил письмо обратно.
– Переведём деньги на её счёт обратно, – сказал он. – С припиской: «Диван и чай принимаем. Деньги оставь себе. Ты их заработала – новой жизнью».
Я кивнула. Глаза щипало.
Через неделю пришло фото: Катя в белом платье, рядом – высокий парень с доброй улыбкой, на заднем плане – залив и разводные мосты. Подпись:
«Всё-таки я научилась стучать. Спасибо вам.»
Мы с Артёмом поставили это фото на полку в гостиной. Рядом с нашей свадебной и Сонина – первая улыбка.
Иногда теперь звонит телефон, и на экране – «Катя сестра».
– Можно заехать в субботу? – спрашивает она. – На часик. С пирогом. Предупреждаю заранее.
– Приезжай, – отвечаю я. – Дверь открыта. Но только потому, что ты постучала.
И мы обе смеёмся. Уже по-настоящему.
А на нашей входной двери теперь новая табличка. Артём сам прикрутил.
«Дом, где любящий тишину. И тех, кто умеет стучать.»
Сонечка подросла и уже тянет ручки к сирени, которую каждую весну привозит тётя Катя.
И я больше не меняю замки. Просто знаю: теперь они и не понадобятся.
Рекомендуем: