Заявила Тамара Игоревна своей невестке, но всё было не так однозначно...
Антон, я теперь без кола, без двора осталась! Вот так‑то, Антон. А виноват во всём ты оказался! - на пороге квартиры Антона стояла его мать Тамара Игоревна.
— Оформила я свою квартиру со всем содержимым на Светку, твою любовь.
— Так что теперь я к вам перебираюсь с Ольгой, — выпалила Тамара Игоревна с какой‑то странной смесью торжества и отчаяния.
Антон замер. В голове не укладывалось услышанное.
— Как это «к нам»?! И какого рожна ты свою квартиру переоформила на Светку?! Для тебя же твоя квартира со всем её содержимым — на вес золота! — Антон едва сдерживал раздражение, смешанное с удивлением.
— А вот так, Антоша. Напоила меня Светка, заставила на себя квартиру оформить — вот я и оформила дарственную!
— Так что открывай дверь, впускай мать, а сам иди со Светкой договаривайся! — в голосе Тамары Игоревны прозвучала неприкрытая издевка.
Антон медленно поднялся, подошёл к двери и посмотрел в глазок. Там стояла Тамара Игоревна — с одной дорожной сумкой, с видом оскорблённой невинности.
Он открыл дверь. Мать без лишних слов шагнула внутрь, окинув квартиру оценивающим взглядом.
— Нет, Антоша, я против! Я не хочу видеть эту женщину у себя в доме! — тут же запротестовала Ольга, поднимаясь с дивана.
Все серии рассказа в хронологической последовательности тут:
— Вот видишь, что значит, когда квартира не тебе принадлежит! Она уже командовать вздумала.
— А что ему прикажешь делать, Оля?! Родная мать без крыши над головой осталась! Как хочешь, а принимай свекровушку свою! — Тамара Игоревна бросила на Ольгу взгляд, полный язвительного превосходства.
Антон опустился на стул, чувствуя, как земля уходит из‑под ног.
— Мама, я не понимаю, как же ты взяла и квартиру оформила на чужого человека? И почему именно на Свету? — его голос дрожал от недоумения.
— Да чёрт меня попутал! А она — несчастная такая, вся в слезах. Совсем, бедная девочка, после того, как ты её бросил, расклеилась…
— Развелась она со своим‑то, а тот её из квартиры и выгнал, и всё у неё забрал. Бедная девочка… — Тамара Игоревна виртуозно играла роль жертвы, смахивая несуществующие слёзы.
Ольга скрестила руки на груди, глядя на неё с явным недоверием. Антон же пытался осмыслить происходящее.
— Я всё равно не пойму, мам. Ну приютила бы её, она бы тебе по хозяйству помогала, убираться в квартире помогала бы — ещё куда ни шло.
— Но зачем было квартиру на неё оформлять?! Ничего не понимаю! — он схватился за голову, словно пытаясь удержать мысли, которые разбегались в панике.
— Не знаю, сына, не знаю. Стара я уже стала, глупа.
— А ты мне не звонишь, не пишешь, а мне общения надо, заботы. А ты вон — со своей Ольгой только нянчишься!
— Нет бы к матери сходить, помочь чем, полы в квартире убрать, раз робот‑пылесос мне не купил. Вот, может, купил бы мне тогда эту штуку — совершенно по‑другому судьба моя сложилась! — Тамара Игоревна говорила с обидой, но в её глазах мелькал странный огонёк — то ли отчаяния, то ли торжества.
Она уже прошла на кухню, хозяйничая, будто была здесь полноправной хозяйкой. Достала из шкафа любимую чашку, налила воды в кофеварку.
— Так, Антоша, я вас не стесню. Я на диванчике на кухне расположусь.
— А ты — давай шуруй к Светлане и уговаривай её обратно на меня квартиру переоформлять. Раз сам виноват в сложившейся ситуации! — её голос звучал уже уверенно, почти победно.
— Мам, я ни в чём не виноват, и ни к какой Свете я не пойду! Я — женатый человек, в конце концов… — Антон уже кричал, не сдерживаясь.
— Как ты можешь кричать на мать?! Тем более в такой безвыходной ситуации! А я в чём виновата? Я со Светой сдружилась, та ко мне в доверие вошла — вот я и обмякла! — Тамара Игоревна поставила чашку на стол с громким стуком, будто подчёркивая свои слова.
Антон понурил голову, как делал это раньше при упрёках матери. Он чувствовал себя загнанным в угол — снова, как в детстве, когда любое несогласие с её мнением оборачивалось виной и чувством долга.
Медленно он поднялся, взял ключи и направился к выходу.
— Куда ты? — встрепенулась Ольга.
— Поговорю со Светой. Может, удастся всё исправить, — пробормотал он, не глядя на жену.
Дверь захлопнулась. В квартире повисла тяжёлая тишина. Ольга стояла посреди комнаты, сжимая кулаки, а Тамара Игоревна, удовлетворённо улыбнувшись, продолжила пить кофе, будто всё шло по её плану.
***
— Антон, ты куда?! Ты действительно пойдёшь к этой Свете? Ты же рассказывал, что она — ненормальная!
— Она же помешалась на том, чтобы тебя вернуть. Я прекрасно знаю, что ей надо от тебя!
— Это же Света твою мать подговорила, поставив тебе шах и мат! — Ольга рванулась за мужем, схватила его за рукав, будто пытаясь удержать не только физически, но и мысленно. Её голос дрожал от гнева и тревоги.
Антон остановился в прихожей, не снимая куртки. Он смотрел куда‑то в пол, избегая взгляда жены. В его позе читалась усталость — не телесная, а та, что накапливается годами, когда приходится разрываться между долгом и здравым смыслом.
— А что я могу сделать… Пойду хотя бы на документы взгляну, поговорю с человеком. Может, одумается… — произнёс он тихо, почти без интонации. Слова звучали не как решение, а как обречённое признание: выхода нет.
— Эта Света одумается?! Ты серьёзно?! Да ты посмотри на эту хитрую рожу твоей маман!
— Да это же они с твоей поклонницей всё это подстроили! — Ольга развернулась к Тамаре Игоревне, которая невозмутимо сидела на кухне, попивая кофе, словно спектакль разыгрывался не вокруг неё, а где‑то далеко.
— Я с этой ведьмой в одной квартире не останусь! Вон из этой квартиры, Тамара Игоревна! Я не потерплю вас тут видеть! — выкрикнула Ольга, и в её голосе прозвучала такая сталь, какой Антон давно не слышал.
Тамара Игоревна медленно поставила чашку на блюдце. Звук — чёткий, размеренный — будто поставил точку в этой вспышке. Она подняла глаза, улыбнулась — спокойно, почти ласково.
— Как ты смеешь так плохо думать о моей матери, Оля?! — Антон резко повернулся к жене.
В его голосе зазвенела обида, смешанная с привычной защитной реакцией. — Да, человек не в себе, но чтобы до такого додуматься… Это же подлость…
— И как ты можешь мою маму выгонять из нашей, как ты говорила, общей квартиры?!
Он сам не заметил, как повторил её же слова — «нашей общей квартиры», — но теперь они звучали не как символ единства, а как оружие в споре.
— Да — это наша квартира, общая квартира, но не с Тамарой Игоревной. Я её тут видеть не хочу! — Ольга шагнула ближе к мужу, глядя ему прямо в глаза. Она не просила — она требовала. Требовала услышать, что он на её стороне.
Но Антон молчал. Его взгляд метался между женой и матерью — две женщины, обе дорогие, обе требующие его защиты, но каждая по‑своему.
— Ну так уматывай к своим родителям, живи там, а мы с Антоном тут жить останемся, до тех пор, пока он со Светой вопрос не решит и с моим жильём! — Тамара Игоревна наконец заговорила, и её голос звучал почти сочувственно, будто она предлагала разумный компромисс.
— Да ведь, Антоша? У тебя, как у порядочного сына, просто нет другого выбора! — она лукаво посмотрела на сына, и в этом взгляде читалось: «Ты знаешь, что должен сделать».
В квартире повисла тяжёлая тишина. Слышно было лишь тиканье часов на стене — размеренное, безжалостное.
Ольга медленно отступила на шаг. Её плечи опустились, но взгляд оставался твёрдым. Она поняла: сейчас не до споров. Сейчас нужно действовать.
— Хорошо. Если ты не можешь защитить наш дом, я сделаю это сама, — произнесла она тихо, но так, что оба — и Антон, и Тамара Игоревна — почувствовали: это не угроза, а обещание.
Она развернулась, прошла в спальню и начала собирать вещи. Движения были резкими, но точными — она знала, куда идёт и что будет делать.
Антон стоял в коридоре, сжимая ключи в руке. Он всё ещё не снял куртку. Всё ещё не решил, куда направится — к Свете или вслед за женой.
А Тамара Игоревна, удовлетворённо улыбнувшись, снова потянулась к кофейнику. Чашка звякнула о блюдце — третий раз за вечер. Три удара, три точки, три шага к её цели.
***
— Мама, ну что ты никак не уймешься?! Как же мне тяжко‑то…
— То за тебя кредит за квартиру платить нужно, то ремонт в квартире делать, потом тебе техника в квартиру нужна брендовая — и я всё это оплачиваю.
— А потом ты это одномоментно отдаёшь Свете, которая имеет на меня виды, и приходишь жить к нам с Ольгой. Требуешь у меня идти к Свете о чём‑то договариваться, зная, что это повредит нашим отношениям с женой? — голос Антона дрожал от накопившейся усталости. Он сидел на краю дивана, сгорбившись, сжимая пальцами край подушки, будто искал в ней опору.
Тамара Игоревна даже не шелохнулась. Она расположилась в кресле с прямой спинкой, словно на судейском месте, и смотрела на сына с холодным, почти назидательным взглядом.
— Ну а как же, Антон! Ты же мой сын, ты же должен обо мне заботиться! Ты должен решать мои проблемы.
— Ты должен жениться на Свете, потому что она — хорошая девочка. Ты с ней два года сожительствовал, а потом бросил, а она тебя любит, а ты ею воспользовался! — каждое слово «должен» она выделяла особой интонацией, будто вбивала гвоздь в сознание сына.
Антон резко поднял голову. В его глазах мелькнула искра протеста, но тут же угасла под грузом многолетних установок.
— Как же ты уже достала, мама! Мы с Ольгой только и ссоримся из‑за тебя! — он почти плакал, но сдерживался, сжимая кулаки. — Ты не видишь, что ты разрушаешь мою семью?
— Антон, как ты не можешь понять, что эта Ольга нам с тобой не подходит?! Она совершенно другая.
— Я тебя воспитывала так, что ты должен был выбрать женщину, которая умеет вести домашнее хозяйство, хорошо зарабатывать, ухаживать за мужем, не быть транжирой, уважать старшее поколение — то есть меня! — Тамара Игоревна говорила размеренно, будто зачитывала список требований к идеальному кандидату.
Она наклонилась вперёд, опершись локтями о колени, чтобы усилить эффект от своих слов:
— А Ольга совсем не такая. Она воспитывалась своими родителями как маменькина дочка. Любит получать от тебя подарки, не стремится зарабатывать хорошие деньги. Любит ходить по ресторанам, хотя всё это также можно приготовить дома — и будет ещё вкуснее!
Её голос набирал обороты, становясь всё более обвинительным:
— А главное, Ольга совершенно не уважает старшее поколение. Не прислушивается к мудрым советам старших. Она доказала, что не уважает меня совершенно.
— Она при тебе стала меня выгонять из квартиры! Так что Ольга — тебе не пара, и я требую твоего развода с этой женщиной!
Последние слова прозвучали как приговор. Тамара Игоревна откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди, будто поставила жирную точку в своём монологе.
Антон молчал. Он смотрел в окно, где медленно опускались сумерки, и думал, как за несколько лет его жизнь превратилась в бесконечную череду требований и обвинений.
Он вспоминал, как когда‑то мечтал о семье, о тепле, о взаимопонимании. А теперь… теперь он чувствовал себя между двух огней, каждый из которых грозил сжечь его дотла.
— Мама, — наконец произнёс он тихо, почти шёпотом, — ты когда‑нибудь задумывалась, чего хочу я?
Но Тамара Игоревна лишь фыркнула:
— Ты ещё не понимаешь, что для тебя лучше. Я знаю. И моя задача — направить тебя на правильный путь.
— Так что бери телефон, звони Свете и договаривайся о встрече. А с Ольгой… с Ольгой тебе придётся расстаться. Это ради твоего же блага.
Антон закрыл глаза. В этот момент он ощутил не просто усталость — опустошение.
Он знал: сколько бы он ни возражал, сколько бы ни пытался объяснить свою позицию, мать останется при своём мнении.
Потому что в её картине мира он не сын, который имеет право на собственный выбор, а инструмент для реализации её представлений о «правильной» жизни.
— Антон, меня уже утомила твоя матушка… Уж всё как‑то сложно…Я устала!!!
— Слушай, может, тебе и вправду жениться на этой неладной Свете и свалить из моей жизни раз и навсегда?
— Знаешь, я как‑нибудь переживу эту утрату, но я готова — лишь бы больше никогда не видеть и не слышать эту женщину - твою мать!!!
— Я скажу больше, Антон: рано или поздно я не выдержу и уйду от тебя, потому что твоя мама неутомима!
— Но лучше я это сделаю пока у нас нет детей, и расставание наше будет менее болезненным, чем потом! — Ольга говорила резко, но в голосе звучала не злость, а глубокая, выматывающая усталость.
Ольга стояла у окна, сжимая пальцами подоконник, будто пыталась удержаться на краю пропасти.
Антон замер. Эти слова ударили его сильнее, чем любые крики или упрёки. Он смотрел на жену — бледную, с покрасневшими от слёз глазами — и вдруг осознал: она не шутит. Это не очередная вспышка гнева, а последнее предупреждение.
— Оля, ты серьёзно?! — его голос дрогнул.
— Я уже совсем запутался… Да не нужна мне эта Света. Я от неё в своё время отбоярился, я буквально бегал от её навязчивой любви, а теперь моя мама подружилась со своей бывшей и каким‑то образом подарила ей квартиру! — он провёл рукой по волосам, чувствуя, как внутри всё сжимается от бессилия.
— Я не понимаю, как это вообще произошло. Я не просил маму вмешиваться. Я не хотел всего этого…
Ольга резко развернулась к нему. В её глазах больше не было слёз — только холодная решимость.
— Так, всё. Выметайтесь оба из моей квартиры. Не могу больше вас видеть!
Она сделала несколько шагов вперёд, разбежалась — и с силой толкнула Тамару Игоревну. Та, не ожидавшая такого напора, пошатнулась, словно большой круглый бильярдный шар, и, теряя равновесие, врезалась в Антона.
Оба вывалились из квартиры. Дверь с грохотом захлопнулась за их спинами.
В ушах Антона зазвенело и пульсировало, перед глазами поплыли тёмные пятна. Он попытался подняться, но головокружение не дало ему это сделать сразу.
***
— Антоша, что с тобой? Тебе опять кошмар приснился? — услышал где‑то сверху Антон Ольгин голос и открыл глаза.
Было раннее утро. За окном едва пробивался серый предрассветный свет. Антон раскрыл глаза, пытаясь сообразить, где он. Сердце колотилось так, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Он лежал на полу рядом с кроватью, весь в поту, с пульсирующей болью в затылке.
Только сейчас он осознал: во сне вскочил, запутался в одеяле и рухнул с кровати, сильно ударившись головой.
Ольга тоже проснулась от шума. Вскочив с постели, она бросилась к мужу, на ходу щёлкая выключателем. Яркий свет лампы на мгновение ослепил Антона.
— Подожди, Оль… Ты же меня вроде как выгнала?! — спросонья прошептал он, и по его щекам неожиданно потекли слёзы — то ли от боли, то ли от пережитого во сне ужаса.
— Куда?! — не поняла Ольга, присев рядом и осторожно ощупывая его голову в поисках шишки. — Ты о чём, Антош?
— Ну как же… Моя мать… Она продала квартиру моей бывшей, потом пришла к нам жить… А я должен был… — он запнулся, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. — Подожди, так это всё бред?! Сон же был почти как наяву!
Ольга на секунду замерла, а потом рассмеялась — легко, искренне, будто услышала самую смешную шутку за неделю.
— Антоша, просто кому‑то надо меньше пить!
— Ты вчера с моим отцом бутылку коньяка опустошил, а я тебе говорила, что батя у меня к таким литражам привыкший, да и масса тела у него другая. А тебе много надо? Вот и приснилось тебе спьяну!
Ольга встала, подошла к морозилке, достала пачку замороженных пельменей и аккуратно приложила к ушибленному месту на голове мужа. Холод немного успокоил боль, и Антон наконец смог сосредоточиться.
— Значит, мама никому свою квартиру не дарила? И к нам с пожитками в квартиру не заявлялась? — уже спокойнее выдохнул он, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает.
— Нет, до этого ещё дело не дошло, Антош. Но я не удивлюсь, если Тамара Игоревна и до этого додумается! — Ольга улыбнулась, но в её голосе не было злости — скорее усталая снисходительность.
— Значит, и к родителям твоим она не приходила? Не требовала с них платить ей ежемесячно по 50 000 каждый месяц? — с каждой фразой Антон чувствовал, как на душе становится легче.
— Нет. Но ты вчера здорово переживал, что отказал ей в покупке робота‑пылесоса.
— Ты с Тамарой Игоревной повздорил по этому поводу, но я тебя поддержала. Потому что я считаю: мужчина должен сначала обеспечивать свою семью, а уж потом выполнять «хотелки» своей матери.
— К тому же Тамара Игоревна ещё ловкая старушка — вполне способна протереть пол самостоятельно! — заявила Ольга с лёгкой иронией.
Антон не выдержал и рассмеялся — сначала тихо, потом всё громче.
Проблема с роботом‑пылесосом, которая ещё вчера вывела его из равновесия, теперь казалась смешной, почти абсурдной.
Он смотрел на жену — её обеспокоенное, но улыбающееся лицо, — и понимал: всё хорошо. На улице уже светило солнце, его любимая женщина заботилась о нём, а мать, судя по всему, пока ещё оставалась в здравом уме и твёрдой памяти.
Ближе к обеду раздался звонок. На экране высветилось: «Мама». Антон взял трубку с лёгким трепетом — сон всё ещё стоял перед глазами, как живое воспоминание.
— Мам, ты же теперь из‑за этого робота‑пылесоса не будешь разводить меня с Ольгой? — вырвался у него сам собой резонный вопрос.
— Ты чего, сыночек - дурачок?! Взял жену с квартирой — да и живите себе в мире и согласии, рожайте нам со сватами внуков! — бодро ответила Тамара Игоревна. В её голосе не было ни тени обиды, только лёгкая насмешка.
Антон почувствовал, как внутри разливается тепло. Он закрыл глаза, улыбнулся и сказал:
— Слушай, мам, да ты у меня самая лучшая мама в мире! Как же я рад, что у меня такая мама, как ты!
— Да ладно тебе, сынок! Такая уж я мама — всё на себя одеяло тяну: то ремонт мне подавай, то ещё чего… Ты уж меня прости, дуру, всё тыркаю тебя. Мне же от тебя лишь внимание нужно, а то совсем про мамку забыл... — лишь усмехнулась Тамара Игоревна, и в её голосе звучала искренность, которую Антон давно не слышал.
Он положил трубку, посмотрел на Ольгу, которая всё это время стояла рядом, и тихо сказал:
— Знаешь, кажется, мы только что избежали апокалипсиса.
— Ага, — улыбнулась Ольга, обнимая его. — Но впредь — никаких коньяков перед сном!
И они оба рассмеялись — легко, свободно, как люди, которые только что поняли: самое страшное осталось во сне.
Конец истории.
З.Ы. Друзья, кто доволен концовкой, тот доволен.
А недовольным решил также угодить и продолжить, опустив, что это был сон и продолжив сюжет.
Ссылка ниже ⬇️
Продолжение для недовольных концовкой тут:
Ставьте 👍Также, чтобы не пропустить выход новых публикаций, вы можете отслеживать новые статьи либо в канале в Телеграмме, https://t.me/samostroishik, либо в Максе: https://max.ru/samostroishik