Дина проснулась от звонка в четыре утра. Телефон вибрировал на тумбочке, подсвечивая темноту спальни холодным светом. «Леша» — высветилось на экране. Она знала — ничего хорошего.
— Таня в тюрьме, — голос мужа был каменным. — Родила там. Девочку.
Дина зажала рот ладонью. Таня. Его младшая сестра, которую он последние два года проклинал за связь с этим Антоном. Бандит, наркоман, красавчик с пустыми глазами — Дина видела его всего раз, но запомнила навсегда. Запомнила, как Таня смотрела на него. Как будто он был воздухом, без которого нельзя дышать.
— За что? — прошептала Дина.
— Кража. Крупная. Антон подставил её, а сам исчез. — Леша помолчал. — Ребёнка заберут в детдом. Если мы не...
Дина не дала ему договорить:
— Заберём.
Утром они ехали молча. За окном машины мелькали серые пятиэтажки спального района, потом — бескрайние поля. Леша сжимал руль так, что белели костяшки пальцев. Дина смотрела в окно и думала об ироничности судьбы. Они с Лешей пять лет не могли зачать ребёнка. Пять лет врачей, анализов, надежд и разочарований. А теперь...
— Она не узнает, — вдруг сказал Леша. — Никогда. Слышишь? Таня не должна знать, что девочка у нас.
Дина посмотрела на него. В профиле мужа читалась такая жёсткость, что стало не по себе.
— Но Леша...
— Она бросила ребёнка! — он ударил ладонью по рулю. — Отказалась от собственной дочери в роддоме при колонии! Какая она мать?
Дина отвернулась. Где-то в глубине души шевельнулась тревога. Но желание стать матерью было сильнее. Намного сильнее.
Детский дом встретил их запахом хлорки и детским плачем за закрытыми дверями.
Лану принесли завёрнутой в казённое одеяло. Три месяца, написано в документах. Дина взяла её на руки и замерла. Крохотное личико, сжатые кулачки, тёмные волосики. Девочка открыла глаза — серые, как осеннее небо — и Дина почувствовала, как что-то переворачивается внутри.
— Она похожа на бабушку Антониду, — тихо сказал Леша, глядя через плечо жены. В его голосе впервые за весь день промелькнула мягкость.
Дина вспомнила рассказы мужа о бабушке. Антонида Егоровна — женщина, которая подняла Лешу и Таню после того, как их мать Наталья сбежала с очередным любовником. Леше было девять, Тане — четыре. Мать оставила записку на кухонном столе: «Простите. Я не могу больше». Больше её никто не видел.
Бабушка забрала детей в свой дом на краю посёлка. Воспитывала строго, но справедливо. Леша рассказывал, как они с Таней делили одну комнату, как бабушка учила их всему — готовить, стирать, копать огород. «Жизнь не спросит, готов ты или нет, — говорила Антонида Егоровна. — Надо уметь всё».
Таня выросла красавицей. В шестнадцать сбежала от бабушки к Антону — в город, в его однушку на окраине, где всегда были люди, музыка и дым непонятного происхождения. Леша пытался вернуть сестру, приезжал, умолял. Таня смеялась ему в лицо:
— Ты хочешь, чтобы я сдохла в этой деревне? Как бабка? Я хочу жить, Лёха!
Через год бабушка умерла. Леша переехал к Дине в соседний посёлок — они встретились на районной ярмарке, поженились быстро.
Теперь в руках Дины была дочь той самой Тани.
— Лана, — прошептала Дина, качая девочку.
Леша кивнул.
Они оформили удочерение через знакомого юриста. Быстро, без лишних вопросов.
Они переехали в бабушкин дом. Леша настоял — сказал, что в городе слишком много глаз, кто-то может узнать, проболтаться. Дина не спорила. Старый деревянный дом с резными наличниками и большим огородом казался идеальным местом для ребёнка.
Лана росла спокойной девочкой. В два года складывала первые слова, в три — помогала Дине поливать грядки. Соседи умилялись: «Вылитая мать!» Дина каждый раз сжималась внутри, но улыбалась и кивала.
Леша работал на местной пилораме, приходил уставший, но всегда находил время поиграть с дочкой. Строгий со всеми, с Ланой он становился мягким. Таскал её на плечах, строил из досок качели, вырезал деревянных кукол.
Но с Диной он оставался жёстким. Придирался к ужину, к чистоте в доме, к тому, как она одевает Лану. Дина терпела. Она понимала — он боится. Боится, что кто-то узнает правду. Боится потерять девочку.
Прошло четыре года. Лана пошла в садик. Дина устроилась продавцом в сельмаг. Жизнь текла размеренно, почти счастливо.
А потом пришла Марина.
Соседка постучала в дверь в субботу вечером. Лицо её было виноватым, но глаза блестели от любопытства.
— Динуль, я не хотела тебе говорить, но... — она замялась. — Леша в райцентре видели. С женщиной. Они из кафе выходили, целовались.
Дина стояла на пороге, держась за косяк.
— Светку Рыжову помнишь? Его первую любовь? Ну, с которой он до тебя встречался...
Дина помнила. Худая рыжая девчонка, которая уехала учиться и не вернулась. Леша никогда о ней не говорил.
— Она вернулась месяц назад. Развелась там, в городе. И они... Динуль, прости.
Вечером Дина ждала мужа на кухне. Лана спала. Часы тикали. В полночь хлопнула калитка.
Леша вошёл и сразу всё понял.
— Марина рассказала? — спросил он, даже не снимая куртку.
Дина молчала. Руки дрожали, сжимая чашку с остывшим чаем.
— Да, — коротко бросил Леша, проходя в комнату. — Это правда. Светка вернулась. Мы встречаемся.
Голос его был спокойным, почти равнодушным. Как будто говорил о погоде.
Дина поставила чашку. Фарфор звякнул о блюдце.
— Сколько?
— Два месяца, — он достал сигареты, закурил прямо в доме, хотя всегда ругал её за это. — Слушай, Дина. Я не хотел так. Но с ней... с ней я чувствую себя живым. Понимаешь? Живым.
— А со мной? — голос Дины дрожал. — Со мной ты кто? Мёртвый?
Леша затянулся, выдохнул дым в потолок.
— Ты хорошая. Ты правильная. Но между нами нет... огня. Никогда не было.
Дина встала. Ноги подкашивались, но она держалась.
— Уходи.
— Дин...
— Уходи! — она не кричала. Шептала. Страшнее крика. — К своему огню уходи. Только Лану оставь. Слышишь? Лану ты не заберёшь.
Леша смотрел на неё долго. Потом кивнул.
— Не заберу. Она твоя. Всегда была твоей. — Он потушил сигарету в раковине. — Подам документы на развод. Дом оставлю тебе. Алименты буду платить.
Он ушёл той же ночью. Взял только сумку с вещами.
Дина стояла у окна, смотрела, как гаснут огни его машины за поворотом. И только тогда заплакала. Тихо, чтобы не разбудить Лану.
Прошёл месяц. Дина перевезла дочку обратно в свой родной посёлок, в маленький домик, который остался от родителей. Устроилась воспитателем в детский сад. Жизнь наладилась — медленно, болезненно, но наладилась.
Лана смеялась чаще. Спрашивала про папу всё реже.
— Папа работает далеко, — говорила Дина. — Но он любит тебя.
Ложь давалась легче, чем правда.
Таня появилась в октябре, когда дожди размыли дороги, а ветер срывал последние листья с берёз. Постучала в дверь вечером, когда Дина укладывала Лану спать.
На пороге стояла женщина, которую Дина узнала не сразу. Та яркая, дерзкая Таня из фотографий превратилась в тень. Исхудавшая, с потухшими глазами, в дешёвой куртке с чужого плеча.
— Дина? — голос хриплый, неуверенный. — Я... Таня. Лешина сестра. Помнишь?
Дина застыла.
— Мне некуда идти, — быстро заговорила Таня, словно боялась, что дверь захлопнут перед носом. — На пару дней. Я найду работу, сниму что-нибудь. Просто сейчас...
Лана выглянула из-за маминой спины.
— Мама, кто это?
Таня перевела взгляд на девочку — и что-то дрогнуло в её лице. Секунда, не больше. Но Дина заметила.
— Заходи, — она отступила в сторону.
Таня переступила порог, как будто входила в храм. Осторожно, с благоговением.
— Спасибо, — прошептала она.
Ночью Таня попросилась в баню. Дина натопила, дала чистое бельё, полотенца. Таня ушла с узелком вещей, и Дина вернулась в дом.
Прошёл час. Полтора.
Дина забеспокоилась. Накинула платок, вышла во двор. Дверь бани была приоткрыта, оттуда валил пар. И доносились звуки — страшные, надрывные. Кто-то плакал так, будто выворачивал душу наизнанку.
Дина распахнула дверь.
Таня сидела на полке, обхватив колени руками. Голая, мокрая, вся в шрамах — на руках, на животе. Она качалась взад-вперёд и всхлипывала, как ребёнок.
— Таня...
— Я убила её, — выдохнула та сквозь слёзы. — Я убила собственную дочь.
Дина замерла.
— Антон... он украл. У своих же. Большие деньги, камни. А я... — Таня вытерла лицо дрожащей рукой. — Я призналась вместо него. Думала, он будет ждать. Думала, любит.
Дина молча села рядом, накинула на плечи Тани полотенце. Та сжала его дрожащими пальцами.
— После суда он прислал записку в СИЗО. Знаешь, что там было? — голос Тани сорвался. — «Не хочу ни тебя, ни ублюдка. Живи как знаешь». Вот и всё. Пять лет вместе — и две строчки на грязной бумажке.
Она замолчала, глядя в пустоту.
— Я родила в тюремной больнице. Девочку. Когда её принесли... Дина, я увидела в ней его. Его глаза, его губы. Я не смогла. Понимаешь? Я просто не смогла.
— Ты отказалась от неё, — тихо сказала Дина.
— Я подписала бумаги и не взяла её на руки ни разу, — Таня закрыла лицо ладонями. — Какая я мать? Я монстр. Я бросила собственного ребёнка, потому что он напоминал мне о... о нём.
Дина сидела, чувствуя, как колотится сердце. Лана. За стеной спит Лана. Дочь этой женщины.
— Три года я отсидела, — продолжала Таня. — Каждый день думала о ней. Каждую ночь. Вышла — начала искать. Объездила пять детских домов. Нигде нет. Удочерили, говорят. Давно. Документы засекречены.
Она подняла покрасневшие глаза на Дину.
— Я хочу её найти. Не забрать — я понимаю, что не имею права. Просто... узнать, что с ней всё хорошо. Что её любят. Что я не убила её той подписью.
Дина не могла дышать. Надо было сказать. Прямо сейчас. «Твоя дочь здесь. За стеной. Спит под розовым одеялом. Я назвала её Ланой».
Но вместо этого она обняла Таню.
— Найдёшь, — прошептала. — Обязательно найдёшь.
И ненавидела себя за эту ложь.
Утром Таня увидела Лану в полном свете. Девочка сидела за столом, ела кашу и болтала ногами.
— Доброе утро! — пропела она. — Тётя Таня, а вы долго у нас поживёте?
Таня замерла на пороге кухни. Смотрела на девочку так, будто видела призрак.
— Танюш, всё нормально? — окликнула Дина.
— Она... — Таня сглотнула. — Сколько ей?
— Семь.
Таня не отрываясь смотрела на Лану. Девочка улыбалась, размазывая кашу по тарелке, и что-то рассказывала про детский сад. Её серые глаза блестели, тёмные волосы были заплетены в косички.
— Она похожа на бабушку Антониду, — тихо сказала Таня.
Дина чуть не выронила чашку.
— На мою бабушку, — продолжила Таня, не сводя взгляда с девочки. — Которая нас с Лёшкой растила. Такие же глаза были. И ямочка на подбородке.
Лана соскочила со стула и подбежала к Тане.
— Тётя Таня, а расскажете мне сказку на ночь? Мама всегда засыпает на середине!
Таня опустилась на корточки, оказавшись на одном уровне с девочкой. Протянула руку, осторожно убрала прядь волос с личика Ланы.
— Расскажу, — прошептала она. — Обязательно расскажу.
Две недели Таня жила у них. Устроилась на автомойку, копила деньги на жильё. Каждый вечер читала Лане сказки, помогала Дине по хозяйству. Девочка прилипла к ней намертво.
— Мам, а давай тётя Таня у нас всегда будет жить? — спросила Лана однажды вечером.
Дина посмотрела на Таню. Та стояла у окна, отвернувшись.
— Солнышко, у тёти Тани своя жизнь...
— Но я хочу, чтобы она была с нами! — Лана расплакалась. — Мне без папы плохо, а с тётей Таней хорошо!
В ту ночь, когда Лана уснула, Таня сидела на кухне с Диной.
— Я нашла комнату, — сказала она. — В райцентре. Переезжаю послезавтра.
— Таня...
— Мне нельзя здесь оставаться, — голос Тани был твёрдым. — Я слишком привязалась к Лане. А это неправильно. У неё есть мать. Ты.
Дина сжала кулаки под столом. Сейчас. Надо сказать сейчас.
— Таня, я...
Но слова застряли в горле.
Таню сбила машина на следующий день. Переходила дорогу у автомойки — водитель не заметил, понёсся на красный.
Дине позвонили с работы Тани. Реанимация. Областная больница. Состояние крайне тяжёлое.
Лана рыдала в машине всю дорогу.
— Мама, она не умрёт? Правда не умрёт?
Дина сжимала руль и молчала. Внутри всё обрывалось.
Таня лежала за стеклом реанимации, опутанная трубками и проводами. Мониторы пищали монотонно, отсчитывая секунды. Врач сказал: «Критическое состояние. Внутреннее кровотечение. Делаем всё, что можем».
Лану не пускали. Она билась в руках Дины, кричала:
— Хочу к тёте Тане! Хочу! Она же одна там!
— Нельзя, солнышко, — Дина прижимала дочь к себе, чувствуя, как та вся дрожит.
— Тогда скажи ей! — Лана подняла заплаканное лицо. — Скажи, что я её люблю! Что она не должна умирать! Что я буду хорошей девочкой, обещаю!
Медсестра смилостивилась — провела их к стеклу поближе. Лана прижалась лбом к холодной поверхности.
— Тётя Таня, — шептала она, — не уходи. Пожалуйста.
А Дина стояла рядом и понимала: время лжи закончилось.
Она села на корточки, развернула Лану к себе.
— Лана, послушай меня, — голос дрожал, но она продолжила. — Тётя Таня... она не просто тётя.
Девочка всхлипнула, глядя на мать огромными глазами.
— Она твоя мама. Настоящая. Та, которая родила тебя.
Лана замерла.
— Но... а ты?
— Я тебя удочерила. Когда ты была совсем маленькой. Твоя мама не могла тебя воспитывать, и я... — Дина вытерла слёзы. — Я так хотела быть твоей мамой. И я любила тебя каждую секунду. Люблю. Но она...
— Она меня бросила? — голос Ланы был тонким, как струна.
— Она ошиблась. Люди ошибаются. Но потом она три года искала тебя. Объездила полстраны. Она изменилась, Ланочка. Она любит тебя. Просто не знала, что ты рядом.
Лана молчала. Потом повернулась к стеклу. К бледной фигуре за ним.
— Мама, — позвала она тихо. — Мама, слышишь? Это я. Я твоя дочка.
И как будто в ответ — один из мониторов коротко запищал.
Врачи ворвались в реанимацию. Дину и Лану вывели в коридор. Время тянулось мучительно.
А потом вышел хирург, снимая маску.
— Она пришла в себя, — сказал он. — Кровотечение остановили. Будет жить.
Спустя неделю Таню перевели в обычную палату. Лана не отходила от её кровати. Держала за руку, рассказывала про школу, про друзей, про всё на свете.
Таня слушала и плакала. Беззвучно, чтобы не напугать дочь.
— Прости меня, — шептала она. — Прости, что бросила. Прости за всё.
— Я прощаю, — серьёзно сказала Лана. — Но теперь ты должна быть со мной всегда. Договорились?
Таня кивнула, целуя её ладошку.
А Дина сидела у окна и смотрела на них. Раньше она боялась этого момента. Боялась потерять дочь.
Но сейчас понимала: любовь — не пирог, который делят на куски. Любовь умножается. И Лане хватит места в сердце для них обеих.
У двери кашлянули. Дина обернулась. На пороге стоял мужчина лет сорока, с букетом цветов и неуверенной улыбкой. Сергей, главврач больницы. Он приходил каждый день — то анализы лично принесёт, то яблоки свежие.
Смотрел он при этом не на пациентку.
Смотрел на Таню. И в его взгляде было что-то, от чего хотелось верить в новые начала.
— Можно войти? — спросил он.
Таня улыбнулась сквозь слёзы.
— Можно.
И Дина подумала: может, у каждой истории есть шанс на счастливый конец. Даже у тех, что начинались в темноте.
Особенно у тех.
📖➡️🎧 СТОП! Не уходи! Хочешь СЛУШАТЬ такие истории вместо чтения? В Телеграме каждый рассказ с голосом диктора! Как аудиоспектакль!
Удобно в дороге, дома, везде. Переходи → [ https://t.me/skidon2024 ].
🚀 Лайк, если история зашла! Увидимся (точнее, услышимся!) в Телеграм! 💙