Это слова Константина Сергеевича Станиславского.
«Я совершенно не могу описывать того, как играл Чехов, и почти не могли и его современники.
Необычайно привлекательно то, что он из чеховского клана. А. П. Чехов говорил про сына старшего брата: «Миша – удивительный мальчик по интеллигентности. Я думаю что из него выйдет талантливый человек». А мальчику не было в то время и четырёх лет…
Михаил Чехов – самый талантливый ученик Станиславского. Только в Чехове все это было скрыто за как бы неказистой внешностью, но в творчестве поражало всех наповал. Даже лучшие актёры Художественного театра с изумлением и некоторой оторопью смотрели на игру Чехова, не понимая, как и почему у молоденького студийца мгновенно рождается то, на что мастера тратят месяцы кропотливейшего труда.
Лучшим знатоком того, что открыл Станиславский, был именно Михаил Чехов. Даже не Немирович, хотя он и Чехов были лучшими и самыми талантливыми оппонентами Станиславского..
Михаил Чехов вбирал все это как никто, потому что был очень талантлив и еще потому, что в нем было в высшей степени развито то, что было развито только в Станиславском, — осознанное отношение к законам творчества, если только вообще таковые существуют.
В 1919 году он написал две статьи. Это была практически первая публикация о том, что мы теперь называем «системой Станиславского». Был ужасный скандал, так как М. Чехов «вынес „систему“ из избы». Постепенно скандал был забыт.
Такой гений, как он, мог вырваться из своей болезни и сыграть, репетируя одновременно со Станиславским и Вахтанговым в 1921 году свои лучшие роли — Хлестакова и Эрика XIV. Только путем творчества М. Чехов возвращался к жизни.
Дальше на почве увлечения антропософией, Штайнером М. Чехов стал заниматься саморежиссурой. И каждая из его собственных работ, такая, как «Гамлет» открывала ему самому что-то новое. Наконец, он стал руководить МХАТом-II и там вести педагогические занятия…
В основе открытий людей, которые рождают свою систему (а я знаю таких только троих — Станиславского, М. Чехова и Мейерхольда), лежит их индивидуальность. Эти люди изучают себя. В основе того, что открыто Чеховым, лежит одно уникальное, чисто чеховское свойство, самая сильная сторона его творческого дара — воображение.
Особое устройство его творческой психики заключалось в том, что воображаемое мгновенно перестраивало его физический аппарат. Вот самая сердцевина его гения, которую он превращал в метод. Этому поражались современники: как некрасивый невысокий человек становился красавцем. Происходило полнейшее изменение на сцене всего его физического существа. Он сам про себя не понимал, как это происходит.
Идеал же Михаила Чехова — художественное создание образа: из самого меня сотворенное чудо, а не «я» в предлагаемых обстоятельствах.
Книга Чехова «Путь актера» вышла в 1928 году в России – поразительная по откровенности творческая исповедь.
Наталья Анатольевна Крымова много лет занималась двухтомником литературного наследия Михаила Чехова: «В рукописи книги «Жизнь и встречи», написанной им в Америке, существовала глава, которую Спецхран нам не выдал. Я привезла из Америки журнал, в котором глава опубликована.
У М. О. Кнебель возникла идея собрать и издать всё, что возможно о Михаиле Александровиче Чехове. Фонд Чехова в ЦГАЛИ был очень маленький и закрытый… До конца осмыслить то, что нам оставил в наследство Чехов, мы все равно пока не в состоянии. И в этом смысле, как ни странно, Чехов существует наравне со Станиславским.
Перед смертью Михаил Чехов пишет повести о людях, которые его к концу жизни очень занимают. Это Антон Павлович Чехов, Станиславский и Немирович-Данченко. С одной стороны, они повлияли на него как на художника, а с другой — это личности, за становлением которых он особенно внимательно следил, потому что видел в их творческом пути некое подтверждение антропософскому учению, которому следовал.
Михаил Чехов был уверен, что в жизни крупного художника наступает такой момент, когда он как бы сбрасывает с себя ложную «кожу» и выходит на истинный путь к самому себе. Чехов в биографии этих трех людей и находил такой момент…
Постепенно очень многое о Чехове стало возвращаться в Россию.
Георгий Семенович Жданов приехал в Москву в 1993 году. Он исполнил волю М. А. Чехова, который завещал свой архив по возможности переправить в Россию, и провел 21 занятие с группой студентов в музее Станиславского.
А еще я хочу вам рассказать, как мы с Георгием Семеновичем искали могилу М. Чехова в Лос-Анджелесе. Представляете, жара 40.. За пределами города — своеобразное кладбище: холм, который обвит тропинками. Никаких памятников нет (потому что бывают землетрясения), а просто много плиточек, лежащих рядами на этом довольно большом холме. Я поняла: мы никогда не найдем могилу М. Чехова. Я физически не выдержу этой жары, а Жданов — тем более. Но все-таки мы подошли к какой-то будке и спросили, как нам найти могилу М. Чехова. И сторож раскрыл толстую книгу, нашел в ней запись «Майкл Чехов» и выдал нам план. И вот мы, глядя на этот план, ползали по холму довольно долго, пока наконец не нашли… Я не могу Вам объяснить то чувство, когда я руками раздвинула траву и увидела надпись: «Майкл Чехов — Ксения Чехова». Мы уселись со Ждановым тут же на траве и долго не могли сдвинуться с места…»
Читая Наталью Крымову.
«Как воздать должное этому тончайшему интеллигентному уму, этому актеру, — писал чешский писатель Карел Чапек. — Некрасивому, обладающему щуплым, худым тельцем, который в течение целого вечера, выступая на чужом для нас языке, в чужой для него, иностранной пьесе, смог проявить себя столь необыкновенно, стать из ряда вон выдающимся явлением. Я видел много действительно вдохновенных актеров. Их высшим искусством было умение убедить вас, что под оболочкой тела их героев, где-то внутри них, скрыта напряженная душевная жизнь. У Чехова нет никакого „внутри“, все обнажено, ничего не скрыто, все импульсивно и резко, с огромной динамикой выливается в игру всего тела, всего этого тонкого и дрожащего клубка нервов».
Австрийский писатель Гуго фон Гофмансталь писал: «Михаил Чехов, вы — прекрасный немецкий актер. Поздравляю Вас и нас».
Художник Николай Андреевич Андреев