Максим впервые за долгое время проснулся раньше будильника.
За высоким окном серел зимний рассвет, в комнате пахло дорогим кофе — автомат на кухне уже включила кто-то из прислуги, и этот запах тихо прокрадывался по коридору. Он какое-то время лежал, глядя в потолок, прислушиваясь к знакомым звукам большого дома: негромкий шорох швабры по мрамору, глухой стук посуды, приглушённые голоса горничных на кухне.
Все шло по расписанию. Как всегда.
Он перевернулся на бок, нашаривая рукой телефон, и вдруг заметил что-то непривычное: в щели между приоткрытой дверью и косяком мелькнуло лёгкое движение, как тень.
— Простите, — раздался тихий женский голос. — Я… я думала, вы ещё спите.
Он приподнялся на локте.
— Заходите, — сказал он автоматически. — Уже всё равно не сплю.
Дверь открылась чуть шире, и в комнату осторожно шагнула девушка в строгой тёмной форме горничной. Волосы, русые, собранные в простой хвост. Никаких ярких украшений, только тонкая резинка на запястье вместо браслета. В руках — поднос: чашка кофе, свежевыжатый сок, круассан, нарезанные фрукты.
— Мне сказали, что я теперь за вашим этажом закреплена, — девушка смущённо посмотрела в сторону, избегая прямого взгляда. — Я Алиса.
Имя ему понравилось. Нежно и как-то не по этому дому.
— Максим, — кивнул он, хотя она наверняка знала, кто он такой. — Ставьте на стол.
Она шагнула к журнальному столику у окна, поставила поднос, машинально поправила салфетку, как будто от этого зависело нечто большее, чем аккуратность сервировки. Максим, не отрываясь, разглядывал её профиль: ровный нос, мягкая линия губ, лёгкий румянец от утреннего холода — в доме было тепло, но она, видно, только что поднялась с первого этажа, где постоянно гуляли сквозняки.
— Вы давно у нас работаете? — спросил он, больше чтобы продлить момент.
Алиса вздрогнула от того, что он снова заговорил.
— Два месяца, — ответила она. — Сначала на первом этаже, теперь… меня перевели наверх.
Это «перевели» прозвучало почти как «повысили».
— Значит, вы выдержали испытательный срок, — усмехнулся он. — Это уже подвиг. У мамы строгие требования.
Он говорил легко, стараясь шутить, но отметив, как при слове «мама» Алиса чуть заметно напряглась.
— Я стараюсь делать свою работу хорошо, — просто сказала она. — Извините, мне нужно идти дальше. Ещё не все комнаты убраны.
— Конечно, — он кивнул. — Спасибо за кофе, Алиса.
Она впервые посмотрела прямо на него. Её глаза оказались светло-серыми, почти прозрачными. Взгляд — ясный, прямой, но с какой-то внутренней настороженностью, как у человека, который слишком хорошо знает границы дозволенного.
— Пожалуйста, — тихо ответила она и вышла, мягко притворив за собой дверь.
Максим ещё долго сидел на кровати, глядя на дверь, за которой только что исчезла эта скромная фигура в тёмной форме.
Дом казался прежним, но что-то в нём сегодня изменилось.
Эльвира Тарасовна спустилась в столовую, как обычно: отточенной походкой женщины, привыкшей к вниманию. На ней был шёлковый халат цвета шампанского, идеально уложенные волосы, лёгкий дневной макияж. Даже утром, наедине с семьёй и персоналом, она выглядела так, будто в любую минуту сюда могли зайти журналисты.
— Доброе утро, мама, — Максим сидел за большим столом, лениво листая новости на планшете.
— Утро не может быть добрым, если ты опять небрит, — сухо заметила она, скользнув глазами по его щеке. — Ты выглядишь, как студент после ночной вечеринки.
— Ну, технически я ещё студент, — напомнил он. — Последний курс.
— Студент МГИМО, — подчеркнула она. — И сын Тарасовых. А это обязывает.
Она села напротив, кивнула горничной, чтобы та подала завтрак. Максим заметил, что это была не Алиса. Почему-то ему стало немного досадно.
— Сегодня вечером к нам придут гости, — без предисловий начала Эльвира Тарасовна. — Пара человек из «старых знакомых» и их дочь. Очень милая девушка. Уверена, вы найдёте общий язык.
Он отложил планшет.
— Началось? — устало спросил Максим. — Смотрины?
Она холодно улыбнулась.
— Называй как хочешь. Тебе двадцать три. Ты скоро закончишь университет. Пришло время думать о семье.
— О чьей? — прищурился он. — Моей или твоей?
— О нашей, — отчеканила она. — И о фамилии, которую ты носишь. Ты прекрасно знаешь, Максим, что брак — это не только про чувства. Это ещё и про круг, в котором ты живёшь, и про тех, кто рядом с тобой будет за одним столом.
Он вспомнил серые глаза Алисы, её смущённую улыбку, скромный голос.
— А если мне кто-то уже нравится? — медленно произнёс он, словно пробуя на вкус это признание.
Эльвира Тарасовна подняла на него внимательный взгляд.
— Нравится — это одно. Подходит — другое, — она аккуратно намазывала тост сливочным маслом ровным слоем, будто проводила невидимую линию между допустимым и недопустимым. — Ты мужчина, Максим. Нравиться тебе могут разные. Но жена должна быть из нашего круга.
— Из твоего круга, — мягко поправил он.
Она промолчала, но в её взгляде мелькнуло предупреждение: игру с границами лучше не продолжать.
Алиса узнала о вечернем приёме ещё до того, как управляющая домом объявила: весь персонал должен быть в полной готовности.
Шёпот по кухне пошёл с утра.
— Снова приём? — вздохнула повариха Вера Николаевна, доставая из холодильника охапку продуктов. — Только от прошлого отошли.
— Мать Максима не может жить без гостей, — шепнула одна из горничных. — То ужины, то благотворительные вечера, то смотрины для сына.
— Какие смотрины? — не поняла Алиса.
— Ох ты ж… — девушка прикрыла рот ладонью, понимая, что сказала лишнее. — Ну… говорят, невесту ему подбирает. Ходят уже.
Слово «невесту» больно кольнуло Алису, хотя ей и не следовало вообще реагировать. Она тут никто. Она — человек, который ночью стирает скатерти и гладит наволочки, а днём незаметно сливается с обоями, чтобы не мешать высокородным разговорам.
Она уткнулась в список поручений: окна протереть, серебро начистить, в гостиной цветы поменять, в кабинете снять пыль с полок.
И обязательно — второй этаж. Комнаты семьи.
Когда она поднялась наверх, сердце почему-то билось чаще.
У двери комнаты Максима она остановилась на секунду, глубоко вдохнула и постучала.
— Войдите, — раздался знакомый голос.
Он сидел за письменным столом, в джинсах и свитере, с ноутбуком перед собой. Наушники лежали рядом, видимо, он работал без музыки. Вообще, удивительно, как мало в его комнате было вещей, кричащих о роскоши. Книги, ноутбук, несколько фотографий в рамках. Ни золота, ни вычурных безделушек, как в комнатах его матери.
— Вам не помешаю? — спросила она, ставя ведёрко с тряпками на пол.
— Если будете ломать мебель, то да, — отозвался он, но взгляд у него был тёплый, без насмешки. — Если просто пыль, я как-нибудь переживу.
Она улыбнулась краешком губ.
— Тогда переживите, — тихо сказала она и взялась за тряпку.
Он попытался вернуться к тексту на экране, но всё время ловил себя на том, что слушает её движения: шорох ткани, тихий звон стекла, когда она снимала рамку с фотографией.
— У вас красивая семья, — вдруг сказала Алиса, рассматривая снимок, где Максим был ещё подростком, между отцом и матерью. Отец — широкоплечий, с доброй усталой улыбкой. Мать — та же, только моложе, но с тем же холодком в глазах.
— Это старое фото, — отозвался Максим. — С тех времён, когда мы ещё иногда бывали вместе.
— А сейчас?
— Сейчас отец постоянно в разъездах. Бизнес, проекты. Мы видимся по видеосвязи чаще, чем вживую, — Максим усмехнулся, но в этой усмешке слышалась грусть. — Мама считает, что она одна знает, как мне лучше жить.
Алиса поставила рамку на место и провела тряпкой по полке.
— Иногда матери действительно думают, что знают, — осторожно произнесла она. — Но у детей своя жизнь.
Он внимательно посмотрел на неё.
— У вас, кажется, большой опыт общения с матерями? — спросил он с любопытством.
— У меня была своя, — тихо ответила Алиса. — Она тоже всё за меня решала. Пока… могла.
— «Была»? — он уловил прошедшее время.
Алиса чуть сжала губы.
— Она умерла два года назад, — сказала она спокойно, без надрывной интонации, но от того это прозвучало ещё тяжелее. — Папы у меня никогда не было. Так что… теперь я сама за себя решаю.
Он на секунду потерял слова.
— Сочувствую, — наконец произнёс он.
— Не надо, — покачала головой Алиса. — Просто… так вышло.
Некоторое время они молчали. Алиса методично протирала стол, Максим будто бы снова уткнулся в ноутбук, но внутренне уже переключился на неё, на её историю, на её взгляд, в котором жила тихая сила.
— Вы давно в Москве? — продолжил он разговор, словно боясь, что если сейчас замолчит, то упустит возможность узнать её лучше.
— Полгода, — ответила она. — До этого жила в Подольске. Снимала комнату, работала где только можно. А потом… мне сказали, тут ищут людей. С жильём. Я согласилась.
— Тяжело привыкать к такому дому? — он обвёл рукой комнату, имея в виду не только стены, но и весь мир, в котором родился.
Алиса посмотрела в окно, где отражались кроны деревьев, ухоженный сад, фонтан во дворе.
— К дому — не очень, — честно сказала она. — К людям — сложнее.
Максим уже открыл рот, чтобы спросить, кого она имеет в виду, как в коридоре раздались быстрые, уверенные шаги, которые он узнал бы из тысячи.
— Максим! — голос Эльвиры Тарасовны звучал всё ближе. — Ты всё ещё в пижаме?
Алиса вздрогнула, отступила к окну, будто надеясь стать невидимой.
Дверь распахнулась.
— Я просила… — мать остановилась на пороге, заметив горничную. Узнала её мгновенно. В её взгляде что-то нехорошо блеснуло. — А, вы.
Алиса опустила глаза.
— Я убираюсь, — спокойно произнесла она. — Уже почти закончила.
— Закончите позже, — отрезала Эльвира Тарасовна. — Максим, нам нужно поговорить. Наедине.
Алиса торопливо собрала свои вещи.
— Простите, — выдохнула она и скользнула мимо хозяйки дома, чувствуя на себе тяжёлый, оценивающий взгляд, как луч прожектора.
Когда дверь за ней закрылась, Эльвира Тарасовна медленно обошла комнату, как ревизор.
— Тебе не кажется, что наши… служащие стали слишком болтливыми? — холодно заметила она. — Раньше они появлялись только тогда, когда были нужны. А теперь заходят к тебе по утрам, задерживаются, разговаривают.
— Она просто делает свою работу, — спокойно ответил Максим. — Не преувеличивай.
— В этом доме ничто не бывает «просто», — она взглянула на сына пристально. — Особенно когда речь идёт о молодых девушках из… — она выразительно повела рукой. — Из мира, который не имеет к нам никакого отношения.
— Если ты намекаешь, что я не отличу интерес к человеку от интрижки с горничной, — ледяным тоном сказал Максим, — то ты очень плохо обо мне думаешь.
— Я думаю реалистично, — отрезала она. — И хорошо знаю мужчин. В том числе и твоего отца.
Максим сжал челюсти.
— Не путай меня с ним, мама.
Она на секунду отвела взгляд, словно этот укол задел её.
— Ладно, — взяла себя в руки. — Сегодня вечером всё должно быть идеально. Марина Сергеевна и её дочь будут у нас к семи. И, пожалуйста, побрейся.
К семи вечера дом светился как драгоценная шкатулка. Хрусталь блестел, серебро сияло, на столах в гостиной стояли композиции из свежих роз и эустом. Повара приготовили десятки закусок, горячее, десерты.
Персонал двигался почти бесшумно. Алиса ходила между комнатами, проверяя, всё ли на своих местах: салфетки, приборы, бокалы. Её руки были заняты, но мысли всё время возвращались к утреннему разговору с Максимом.
Зачем он так спрашивал? Зачем пытался её разузнать, глядя прямо в глаза? Неужели ему правда интересно, кто такая горничная, которая протирает его стол?
— Алиса, — позвала управляющая. — Идите в холл. Гости подъехали, будете помогать встречать.
Она быстро отряхнула фартук, поправила волосы и вышла в парадный холл.
Двери уже открыли. На мраморных ступенях появилась пара в дорогих пальто, за ними — стройная девушка в длинном бежевом платье, подчеркивающем фигуру. Волосы — безупречные локоны, макияж — словно для обложки журнала. Она нехотя поправила шубку, которую тут же приняла у неё одна из горничных.
— Рад приветствовать, — отец Максима, вернувшийся специально к приёму, сиял вежливой улыбкой. — Проходите, Марина, проходите, Кирочка.
Алиса стояла чуть в стороне, но видела всё. Эльвира Тарасовна, в вечернем платье, шла навстречу гостям с мягкой, но выверенной улыбкой. Максим стоял позади родителей, в идеально сидящем костюме, такой взрослый и одновременно немного потерянный в этом хороводе приличий.
— Максим, — позвала его мать. — Иди, познакомься как следует.
Он подошёл. Алиса уловила в его взгляде короткую, почти незаметную тень раздражения.
— Максим, это Кира, — проговорила Эльвира с особой интонацией. — Дочь наших давних друзей. Она только вернулась из Лондона.
— Очень приятно, — Кира кокетливо посмотрела на него из-под длинных ресниц и протянула руку с безупречным маникюром.
Максим слегка коснулся её пальцев.
— Взаимно, — вежливо улыбнулся он.
Алиса отвела глаза. У неё в этот момент возникло странное ощущение, будто её сердце сжали чьей-то ледяной рукой. Она не имела на это права. Она — всего лишь часть интерьера, как люстра или ковер. Но ощущение было слишком живым.
— Алиса, — шепнула управляющая. — Подайте-ка гостям шампанское.
Поднос с бокалами дрожал у неё в руках совсем чуть-чуть, почти незаметно. Но ей казалось, что дрожь отзывается в каждом стекле.
Максим, взяв бокал, на секунду задержал на ней взгляд. В его глазах мелькнула тихая поддержка, словно он без слов говорил: «Держись».
Кира этого не заметила. Она уже начала рассказывать, как было «ужасно скучно» в Лондоне без московской светской жизни.
Вечер тянулся долго. Тосты, разговоры, вежливый смех. Кира ловко вставляла нужные фразы, умела понравиться — видимо, её с детства учили быть «правильной невестой для правильных людей». Эльвира смотрела на неё всё более удовлетворённо.
Максим вежливо поддерживал беседу, но иногда его взгляд блуждал по залу. В один из таких моментов он увидел Алису в дверном проёме столовой. Она несла пустой поднос, явно собираясь уйти на кухню, но замерла, когда их взгляды встретились.
Это был всего миг, но этого хватило.
Кира повернулась, проследила его взгляд и тоже заметила Алису.
— У вас такой… симпатичный персонал, — с лёгкой усмешкой заметила она, обращаясь к Эльвире Тарасовне. — Сейчас мало где найдёшь таких скромных девушек.
— Мы тщательно подбираем людей, которые нас окружают, — холодно ответила Эльвира, так и не посмотрев на Алису. — В этом доме всё должно быть на уровне.
«На уровне», — повторила про себя Алиса, уходя. Ей вдруг захотелось исчезнуть, раствориться в стене, в мраморе, в тенях.
Позже, ближе к полуночи, когда гости уже собирались уходить, она снова встретилась с Максимом в коридоре. Он вышел из гостиной, расстёгивая воротник рубашки, явно устав от вечерней официальности.
Они столкнулись почти нос к носу.
— Простите, — Алиса отступила, прижимая к груди стопку сложенных салфеток.
— Это мне надо извиняться, — тихо сказал он. — За весь этот театр.
Она посмотрела на него удивлённо.
— Это ваша жизнь, — осторожно ответила она. — Я тут… просто работаю.
— Ты говоришь так, будто между этими двумя вещами стена, — усмехнулся он. — А я вот не уверен, что она такая уж непробиваемая.
Алиса неловко улыбнулась.
— Для вас — может быть, — сказала она. — Для меня — вполне. Если я её не замечу, меня очень быстро попросят.
— Кто? Мама? — он прищурился.
Она промолчала, но этого было достаточно.
— Алиса, — он понизил голос. — Если когда-нибудь… она скажет тебе что-то неприятное, — он запнулся, подбирая выражение, — не принимай близко к сердцу. Это её привычка — решать за всех, что правильно.
Алиса тихо вздохнула.
— В этом доме многое не мне решать, — произнесла она. — Но спасибо.
Они постояли ещё секунду напротив друг друга в полутёмном коридоре. Вдали слышался смех Киры, голоса взрослых, хлопки дверей.
— Вам пора возвращаться к гостям, — напомнила Алиса. — А мне — к скатертям.
Он ничего не ответил. Но, уходя, обернулся ещё раз.
Следующие дни прошли в странном напряжении.
Кира стала появляться в доме всё чаще: то «по пути мимо заехала на кофе», то «случайно оказалась в этом районе». Алиса видела, как Эльвира Тарасовна буквально расцветает при её появлении, как показывает ей дом, коллекцию картин, рассказывает о будущем Максима.
Алиса старалась быть незаметной. Появляться только тогда, когда нужно, уходить до того, как на неё обратят внимание. Но это не всегда удавалось.
Однажды, когда Кира задержалась допоздна, Алиса проходила мимо зимнего сада и вдруг услышала голоса.
— …ну признай, она тебе нравится, — звенел голос Киры. — Мы же с тобой оба понимаем, к чему всё идёт.
— Ты торопишься, — устало ответил Максим. — Мы знакомы всего неделю.
— Зато наши родители — двадцать лет, — рассмеялась она. — Это в наше время почти как обручальное кольцо для нас с тобой.
Алиса уже хотела тихо уйти, но вдруг в разговор вмешался третий голос — Эльвиры.
— Не ручайся, Кира, — мягко, но твёрдо сказала она. — Мужчины любят изображать свободу выбора. Дай ему время. Он привыкнет к мысли, что вы — идеальная пара.
— А если не привыкнет? — весело спросила Кира.
— Привыкнет, — уверенно ответила Эльвира. — Он разумный мальчик. И понимает, что брак — это не каприз, а стратегия.
Алиса отступила в тень, чувствуя, как подгибаются ноги. Стратегия. Её, Алисы, в этой «стратегии» не существовало вообще.
Она так глубоко задумалась, что не заметила, как наступила на сухой лист пальмы. Хруст прозвучал в тишине слишком громко.
— Кто там? — насторожился Максим.
Алиса замерла. Сердце ухнуло в пятки.
— Наверное, кто-то из персонала, — холодно произнесла Эльвира. — Они иногда забывают, где их место.
Алиса поздно поняла, что нужно уйти быстрее. Сделала шаг — и выросла лицом к лицу с хозяйкой дома, которая уже вышла в коридор.
Их взгляды встретились.
— Алиса, — протянула Эльвира Тарасовна, словно перебирая в уме весь список провинностей горничной. — Вы подслушиваете?
— Нет, я… просто проходила, — Алиса опустила глаза. — И… нечаянно наступила на лист.
— Конечно, — произнесла она так, будто услышала признание в шпионаже. — Запомните, пожалуйста: когда в доме у хозяев гости, вы не ходите вокруг них, как тень. Вы делаете свою работу и исчезаете. Понятно?
Алиса кивнула.
— Простите, — тихо сказала она.
В этот момент в зимний сад вышел Максим.
— Мама, ты… — он заметил Алису, побледневшую, с прижатыми к телу руками. — В чём дело?
— В том, что твоя горничная не знает границ, — холодно ответила Эльвира. — И это вопрос не только дисциплины, но и безопасности. В этом доме обсуждаются важные вещи. И лишние уши нам не нужны.
— Алиса никому ничего не расскажет, — резко сказал Максим. — Ты несправедлива.
— Ты слишком мягок, — отрезала она. — Именно поэтому я и вынуждена держать дом в порядке. И семейную жизнь — тоже.
Алиса хотела провалиться сквозь землю. В присутствии Киры, которая появилась в дверях и с интересом наблюдала эту сцену, ей казалось, что каждое слово — как пощёчина.
— Идите, — тихо сказал ей Максим. — Всё в порядке.
Но она чувствовала, что «в порядке» уже не будет.
Поздним вечером того же дня, когда дом наконец притих, Алиса сидела в маленькой комнате для персонала на третьем этаже. Узкая кровать, тумбочка, шкаф. На стене — старые обои, запас из прежней жизни дома, которые хозяйке было не жалко отвесить прислуге.
Перед ней лежал раскрытый блокнот. Она с детства любила записывать мысли — это помогало не сойти с ума в сложные времена. Но сейчас слова не шли.
В дверь тихо постучали.
— Можно? — раздался голос Максима.
Она вздрогнула.
— Конечно, — прошептала Алиса, поспешно закрывая блокнот.
Он вошёл, неловко оглядел тесную комнатушку. Это был первый раз, когда он оказался на территории, куда люди из его мира почти никогда не заходили.
— У вас… очень скромно, — выговорил он, не зная, как лучше сказать.
— Тут хотя бы тепло и есть где спать, — спокойно ответила она. — Это уже немало.
Он сел на край стула, который скрипнул под его весом.
— Я хотел извиниться за маму, — начал он. — Она…
— Не надо, — перебила Алиса. — Это её дом. Её правила.
— Это и мой дом тоже, — жёстко сказал Максим. — И мне неприятно, когда здесь кого-то унижают.
Она посмотрела на него с неожиданной для него прямотой.
— Вас когда-нибудь унижали? — спросила она.
Он поморщился.
— В другом формате, — признал Максим. — Вообще-то да. Когда тебя всё время сравнивают с чьими-то ожиданиями, это тоже форма унижения.
Алиса чуть улыбнулась — впервые по-настоящему.
— Наверное, у каждого свой вид… — она поискала слово. — Своё испытание.
Они замолчали. Между ними повисла тишина, но не тяжёлая — тёплая, как шерстяной плед.
— Алиса, — наконец сказал он, — если… моя мама попытается тебя уволить, скажи мне. Ладно?
— Она уже пыталась? — тихо уточнила Алиса.
Он опустил глаза.
— Намекала, — признал он. — Сказала, что в доме слишком много молодых девушек. Что это отвлекает. Я… поссорился с ней из-за этого.
— Не надо ссориться из-за меня, — поспешно вмешалась Алиса. — Я… не стою того.
— Не смей так о себе говорить, — резко сказал он.
Она удивлённо на него посмотрела.
— Вы не представляете, сколько людей прошли через этот дом, — продолжил Максим, сдерживая эмоции. — Большинство — как тени. Их имена забываются через неделю. А ты… — он запнулся. — Ты другая.
Алиса внимательно слушала, боясь пошевелиться.
— Чем… другая? — еле слышно спросила она.
— Ты не боишься говорить то, что думаешь, — ответил он. — Но при этом остаёшься… очень деликатной. Ты не лезешь в чужую жизнь, но умеешь слушать. Знаешь, как мало кто из «нашего круга» вообще умеет слушать?
Она опустила взгляд.
— Это не повод… — попыталась было возразить Алиса.
— Это уже повод, — перебил он. — И ещё то, как ты смотришь на этот дом. Не как на мечту всей жизни. А как на… временное убежище. Ты не держишься за него. Это… — он усмехнулся, — это сильно.
— Просто я знаю, что всё может в один день закончиться, — тихо сказала она. — В любой момент. Поэтому стараюсь быть готовой.
Он вдруг наклонился ближе, заглянул ей в глаза.
— А если я… не хочу, чтобы это заканчивалось? — спросил он.
Сердце Алисы стукнуло так громко, что, казалось, он мог его услышать.
— Максим… — выдохнула она. — Вы… не должны так говорить.
— Почему? — спокойно спросил он. — Потому что ты — горничная, а я — сын хозяев?
Она молчала. За неё всё сказали её глаза.
— Я взрослый человек, Алиса, — продолжил он. — И имею право на собственную жизнь. Даже в этом доме.
— Но вы же знаете, что скажет ваша мать, — едва слышно произнесла она.
— Знаю, — усмехнулся он. — Но, может быть, в этот раз… она не решит за меня.
Они посмотрели друг на друга. Время словно остановилось.
Максим осторожно протянул руку и коснулся её пальцев. Это было не похоже на жест богача, который решил «поиграть» с прислугой. В этом движении была робость, искренность.
Алиса отдёрнула руку — не грубо, а резко, как человек, который боится сгореть от малейшей искры.
— Не надо, — прошептала она. — Пожалуйста.
— Ты меня боишься? — прямо спросил он.
— Я боюсь не вас, — честно ответила она. — Я боюсь, что всё это… иллюзия. Когда вы поймёте, что вам нужна Кира — с Лондоном, с правильными родителями, с идеальными манерами… — её голос дрогнул. — …вы просто забудете обо мне. А я — не смогу.
Эти слова пронзили его.
— Я не хочу Киры, — твёрдо сказал он. — Я… — он вдохнул, будто прыгая в холодную воду, — …я хочу тебя.
Она закрыла глаза.
— Вы говорите это так, будто слова ничего не стоят, — прошептала Алиса. — А для меня… каждое слово — как обет.
Он хотел что-то ещё сказать, но в коридоре послышались шаги. Алиса моментально отпрянула, Максим вскочил.
— Я уйду через лестницу для персонала, — быстро сказал он. — А ты… просто скажешь, что готовилась ко сну.
Он вышел, и дверь тихо закрылась за ним.
Алиса долго сидела, прижимая ладони к лицу. Она понимала: черта перейдена. Между «домом, где она работает» и «миром, где она живёт» возникла трещина, по которой уже побежали первые разломы.
Они начали искать возможности видеться. Не напоказ, не демонстративно — наоборот, украдкой, словно подростки, хотя каждый из них уже слишком хорошо понимал, во что ввязывается.
Максим возвращался с учёбы раньше под предлогом подготовки диплома. Алиса случайно оказывалась в тех частях дома, где он мог пройти мимо. Пара слов в коридоре, короткий взгляд у лестницы, редкая минута в библиотеке, когда там никого не было.
Однажды, в середине недели, он задержался в библиотеке дольше обычного. Алиса принесла туда поднос с чаем — по указанию самой Эльвиры Тарасовны, которая считала, что «интеллектуальный труд нужно поддерживать». Когда она вошла, Максим сидел у окна, уткнувшись в книгу, но поднял глаза сразу, как будто ждал её.
— Ставь и задержись, — прошептал он. — Пожалуйста.
Она поставила поднос на стол.
— Максим, это опасно, — так же тихо ответила она. — Вдруг кто-то зайдёт?
— Никто не зайдёт, — уверенно сказал он. — Мама уехала на приём, отец в офисе, Кира сегодня на каком-то показе мод. Дом — временно наш.
«Наш», — повторило где-то внутри неё эхо.
Он подошёл ближе.
— Я не хочу больше прятаться в полутёмных коридорах, Алиса, — серьёзно сказал он. — Я устал жить так, как удобно другим.
— А я не хочу потерять работу, — она сжала пальцы в замок. — Я… мне некуда идти. У меня нет ни родителей, ни денег, ни квартиры. Здесь — не рай, но хотя бы стабильность.
— Я понимаю, — кивнул он. — Но… давай будем честны: ты тоже что-то чувствуешь. Не только страх.
Она отвела взгляд.
— Вы… вы мне нравитесь, — наконец выдохнула она. — Но разве этого достаточно?
— Для начала — более чем, — мягко ответил он.
Он взял её за руку. На этот раз она не отдёрнулась.
И вдруг дверь резко открылась.
— Максим, ты не видел… — голос Эльвиры Тарасовны оборвался на полуслове.
Она замерла на пороге.
Молчание, в котором слышно, как бьётся сердце у троих людей сразу.
Рука Максима по-прежнему лежала поверх Алисиных пальцев.
— Что… это… значит? — медленно, по слогам, произнесла Эльвира.
Алиса инстинктивно попыталась выдернуть руку, но Максим удержал её, подняв голову с твёрдым взглядом.
— Это значит, что ты не имеешь права решать за меня всё, — тихо, но отчётливо сказал он. — Ни с кем мне быть, ни кого любить.
Слово «любить» прозвучало, как выстрел.
Лицо Эльвиры побледнело.
— Любить? — переспросила она. — Горничную?
В её голосе было столько презрения, что Алиса физически сжалась.
— Её зовут Алиса, — жёстко сказал Максим. — И да. Я её люблю.
Воздух в комнате стал вязким.
— Вон, — вдруг прошипела Эльвира, обращаясь к Алисе. — Немедленно. И чтобы через час тебя в этом доме не было.
Алиса побледнела, но не двинулась.
— Мама, — голос Максима стал ледяным. — Если Алиса уйдёт, уйду и я.
Она расхохоталась — сухо, нервно.
— Куда ты уйдёшь? — насмешливо спросила она. — В её комнату на третьем этаже? Снимать с ней комнатёнку в Подольске? Ты даже не представляешь, как живут такие, как она!
— Вы ошибаетесь, — вдруг тихо сказала Алиса.
Эльвира резко повернулась к ней.
— Что?
— Вы не знаете, как «такие, как я» живут, — спокойно повторила Алиса. — И не хотите знать.
— Мне неинтересно, — отрезала та. — Мне интересно, чтобы мой сын не разрушил свою жизнь из-за… — она запнулась, — …приступа жалости.
— Это не жалость, — Максим встал между ними. — И не каприз.
— Это блажь, — прошипела она. — И я её пресеку.
Она выпрямилась.
— Ты будешь помолвлен с Кирой через месяц. Я уже всё решила с её родителями.
— Ты решила, — медленно повторил Максим. — Но не спросила меня.
— Я не обязана каждый раз спрашивать, хочешь ли ты того, что для тебя лучше, — вскинулась она. — Для этого существуют родители.
— Нет, мама, — он покачал головой. — Родители — не боги. И не владельцы. Я — не твоя собственность. И моё сердце — тоже.
Они стояли напротив, как два непримиримых противника.
Алиса понимала: что бы ни произошло дальше, отката уже не будет.
Тем вечером буря разошлась по всему дому. Персонал шептался на кухне, двери хлопали, в кабинете отца Максима долго звучали громкие голоса.
Алиса сидела у себя на кровати с собранной сумкой. Она уже сложила в неё немногочисленные вещи: несколько платьев, пару книг, блокнот. В душе она прощалась с этим домом.
Ей казалось невозможным, что Максим сможет противостоять матери до конца. Он родился в этом мире, в нём жил, этим миром был скован. Его свобода всегда имела границы — золотые, красивые, но от того не менее прочные.
В дверь постучали.
— Входите, — без сил сказала она.
На пороге стоял не Максим. Отец. Высокий, седой мужчина с добрыми, но усталыми глазами.
— Алиса? — спросил он.
Она поспешно поднялась.
— Да, — кивнула. — Я… уже собираю вещи. Управляющая сказала…
— Управляющая иногда торопится выполнять приказы, не разобравшись, — вздохнул он. — Садитесь.
Он сел на стул, она — на кровать. Они молчали с минуту.
— Я слышал, что произошло, — наконец сказал он. — Знаете… в этом доме принято делать вид, что у нас всегда всё под контролем. Особенно у моей жены.
Алиса смотрела на свои руки.
— Мне… не стоило… — начала она.
— Стоило, — неожиданно мягко сказал он. — Если чувства есть — не стоит всю жизнь делать вид, что их нет. Это я вам говорю как человек, который двадцать лет живёт в браке по расчёту.
Она подняла глаза.
— Вы…? — не поверила Алиса.
Он грустно улыбнулся.
— Не буду грузить вас своей историей, — качнул головой. — Просто скажу так: я понимаю моего сына больше, чем он думает. И больше, чем моя жена признаёт.
Он помолчал.
— Максим сейчас в очень сложном положении, — продолжил он. — С одной стороны — вы. С другой — всё, чем он жил до этого: семья, ожидания, бизнес, планы. Я не имею права сказать ему: «Выбирай тебя» или «Выбирай нас». Это его выбор. Но я точно не позволю, чтобы тебя выкинули из этого дома, как ненужную вещь, только потому, что ты осмелилась быть честной.
У Алисы защипало в глазах.
— Спасибо, — прошептала она.
— Не благодари, — мягко сказал он. — Благодарить надо будет, если он сам встанет рядом с тобой перед всеми. Не в библиотеке, не в коридоре. А публично. Тогда это будет по-настоящему.
Он встал.
— Пока что — можешь не собирать вещи, — добавил он. — Я… уладил вопрос. Временно.
«Временно», — отозвалось эхом.
Но и это уже было больше, чем она ожидала.
Кульминация наступила через две недели. Эльвира Тарасовна, не желая признавать поражение, объявила: в доме будет небольшой, «сугубо семейный» ужин. Повод — помолвка Максима и Киры.
Максим узнал об этом за день до события.
— Ты не можешь объявлять мою помолвку без моего согласия, — сказал он, сжав кулаки.
— Я уже объявила, — спокойно ответила Эльвира. — И люди придут. Ты не хочешь выставлять меня на посмешище?
— Ты думаешь только о том, как ты будешь выглядеть, — он покачал головой. — Даже не о том, как будешь выглядеть в моих глазах.
— В твоих глазах я всё равно всегда буду злой и строгой, — сухо проговорила она. — Привыкай. Зато через двадцать лет ты будешь благодарен мне за то, что сегодня не разрушил свою жизнь.
Он вдруг улыбнулся — странно, спокойно.
— Через двадцать лет… — повторил Максим. — Через двадцать лет я хочу смотреть на жену и знать, что выбрал её сам. А не потому, что ты так решила.
Она нахмурилась.
— Не устраивай сцен, — предупредила она. — Прошу тебя.
— Можешь не просить, — ответил он. — Я давно всё решил.
Она не поняла. Или не захотела.
Вечер был торжественным, но более камерным, чем первый приём. Ближайшие друзья семьи, родители Киры, сама Кира в нежно-голубом платье, подчеркивающем её глаза. Стол накрыт безупречно. Алиса снова была в числе тех, кто расставлял приборы и наливал вино.
Она старалась не смотреть на Максима, но чувствовала его присутствие каждую секунду. Он был необычайно спокоен — слишком спокоен для человека, которому собираются объявить помолвку.
В какой-то момент отец Максима поднялся.
— Друзья, — начал он, — мы рады, что в нашем доме снова собрались те, кому мы доверяем и кого ценим. Сегодня Эльвира хотела бы…
— Папа, — перебил его Максим. — Можно, я сам?
В комнате повисла напряжённая пауза.
Эльвира чуть заметно побледнела.
— Конечно, сын, — кивнул отец, внимательно глядя на него.
Максим встал. Алиса застыла у стены с подносом в руках, чувствовала, как дрожат пальцы.
— Спасибо, что пришли, — начал он ровно. — Знаю, вы ждёте от меня определённых слов. Возможно, даже определённых жестов, — он коротко взглянул на Киру. — Но… мне важно сегодня быть честным. Перед вами. Перед родителями. И перед собой.
Кто-то неловко усмехнулся, подумав, что это шутка. Но по лицу Максима было видно — это серьёзно.
— Я благодарен Кире за то, что она отнеслась ко мне с симпатией, — продолжил он. — Она замечательная девушка. Умная, воспитанная, интересная. Но… — он сделал паузу, — …я не люблю её. И не собираюсь делать вид, что люблю, только потому, что так удобно всем вокруг.
Кира побледнела.
— Максим, это… — начала она.
— Прости, — мягко прервал он. — Лучше горькая правда сейчас, чем обман на всю жизнь.
В зале послышался шёпот. Эльвира сжала бокал так сильно, что тот чуть не треснул.
— Ты выставляешь нас дураками, — прошипела она.
— Нет, мама, — спокойно ответил он. — Я просто перестаю быть марионеткой.
Он глубоко вдохнул.
— И ещё, — добавил он. — В моей жизни уже есть человек, которого я люблю.
Все взгляды обратились к нему.
Алиса почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Максим, — голос Эльвиры стал ледяным. — Не смей.
Он сделал шаг назад от стола и повернулся к той части комнаты, где у стены стоял персонал — тихий, незаметный, почти невидимый.
— Алиса, — позвал он.
Шёпот взорвался. Люди оборачивались, ища глазами ту, о ком он говорит.
Алиса стояла, как вкопанная. Поднос в её руках дрожал.
— Иди сюда, — спокойно повторил он.
Она смотрела на Эльвиру. Взгляд хозяйки был таким, будто одним желанием могла испепелить.
Но тут она увидела другое — глаза отца Максима. Тёплые, усталые, но поддерживающие. Он чуть кивнул ей.
И Алиса шагнула вперёд.
Каждый её шаг отдавался в ушах громом. Она прошла мимо других горничных, мимо повара, мимо управляющей. Встала рядом с Максимом. Он осторожно взял у неё из рук поднос и поставил на стол.
— Это она, — твёрдо сказал он. — Та, кого я люблю. Не Кира. Не никто из вашего круга. Алиса.
Тишина стала почти осязаемой.
— Максим, — произнесла Эльвира, в её голосе смешались ярость и боль, — ты с ума сошёл.
— Возможно, — кивнул он. — Но, наконец, по своей воле.
Он повернулся к Алисе.
— Я не прошу тебя сейчас отвечать взаимностью на виду у всех, — тихо сказал он, но так, что все всё равно слышали. — Я прошу только одного: дать мне шанс быть рядом. Не тайком. Не украдкой. А по-настоящему.
Её сердце билось в горле. Вся жизнь до этого момента — тяжёлое детство, смерть матери, комнаты, которые она снимала, униженные взгляды, утомительные смены — вдруг сжались в одну точку.
— Максим, — прошептала она. — Ты… ты не понимаешь, что делаешь. Ты разрушишь…
— Себе жизнь? — улыбнулся он. — Лучшая жизнь — та, в которой не предаёшь себя. Мама этого не понимает. Я — понимаю.
Она увидела в его глазах не мальчишку из богатой семьи, который решил поиграть в протест, а мужчину, который сделал выбор.
И в этот момент что-то внутри неё щёлкнуло.
— Тогда… — она вдохнула, — …я дам тебе этот шанс.
Его плечи расслабились — он явно ждал отказа.
— Но, — добавила она, — как бы ни сложилось дальше, помни: я сюда пришла не за богатством. А если уйду — уйду не из-за бедности.
Он кивнул.
— Я знаю.
Эльвира поднялась.
— Если ты сейчас уйдёшь с этой девчонкой, — её голос дрожал, — можешь забыть о нашей семье. О бизнесе. О деньгах. О всём, что мы с отцом для тебя сделали.
Отец встал рядом с ней.
— Это уже слишком, — тихо сказал он. — Эля, хватит.
Она обернулась к нему, не веря.
— Ты на его стороне?
— Я на стороне того, чтобы наш сын жил своей жизнью, — вздохнул он. — А не нашей. Мы своё уже прожили.
Максим молча смотрел на родителей. В его взгляде было и сострадание, и благодарность отцу, и усталое принятие того, что с матерью этот разговор не закончится сегодня.
— Я не собираюсь разрывать с вами отношения, мама, — наконец сказал он. — Это ты сейчас ставишь ультиматумы. Я сделал выбор сердца, а не кошелька. Если когда-нибудь ты захочешь это принять — двери моей жизни для тебя будут открыты. Но я не вернусь в клетку только потому, что она золотая.
Кира встала из-за стола, бледная, но сдержанная.
— Пожалуй, на сегодня я пойду, — произнесла она. — Простите за… неловкость. — Она посмотрела на Алису. — Не прощаю, но и не обвиняю. Каждый из нас сегодня сделал свой выбор.
И ушла, подняв голову.
Гости начали подниматься, кто-то кашлял, кто-то неловко отводил глаза. Вскоре зал опустел — остались только четыре фигуры: Максим, Алиса, его мать и его отец.
— Я… не могу сейчас это принять, — тихо сказала Эльвира, глядя куда-то мимо. — Возможно, когда-нибудь. Но не сейчас.
Она развернулась и ушла, удерживая остатки достоинства.
Отец подошёл к ним.
— Я горжусь тобой, сын, — сказал он, обняв Максима. — Это был смелый поступок. Глупый — с точки зрения бизнеса. Но честный — с точки зрения жизни.
Он кивнул Алисе.
— Берегите друг друга, — добавил он. — А остальное… со временем разберём.
Прошло несколько месяцев.
Дом изменился. Не внешне — те же стены, та же мебель, тот же сад. Но в нём стало меньше парадного блеска и чуть больше живого тепла. Эльвира по-прежнему была строгой и требовательной, по-прежнему смотрела на Алису свысока. Но открытой войны уже не вела. В какой-то момент силы иссякли: то ли возраст дал о себе знать, то ли слова мужа и поступок сына заставили её хотя бы задуматься.
Максим продолжал учёбу и параллельно входил в семейный бизнес. Алиса всё так же работала в доме, но статус её был словно подвешенным в воздухе: формально — горничная, неформально — девушка сына хозяев.
Они не спешили с решениями. Жили днём за днём, учась быть рядом не «вопреки», а «несмотря ни на что».
В один из вечеров, когда за окном шёл дождь, они сидели в зимнем саду. Максим держал Алису за руку.
— Ты жалеешь? — спросил он вдруг.
— О чём? — она посмотрела на него.
— О том, что дала мне шанс.
Она задумалась.
— Иногда… мне страшно, — честно ответила Алиса. — Не из-за тебя. Из-за пропасти между нашими мирами. Я до сих пор не знаю, сможем ли мы построить мост. Или будем вечно балансировать на краю.
— Мы уже строим, — мягко сказал он. — Каждый день. Каждым разговором. Каждым «нет», которое говорим чужим ожиданиям.
Она улыбнулась.
— Значит, главное — не смотреть вниз, — сказала она.
— Главное — смотреть друг на друга, — поправил он.
Они сидели среди зелени и капель дождя, которые стекали по стеклу. Где-то наверху, в своей комнате, Эльвира Тарасовна долго смотрела в окно, держа в руке старую фотографию, где она молодая, в простой блузке, смеётся рядом с мужчиной, которого потом ей «подобрали» как выгодного мужа.
Она тихо вздохнула.
Может быть, когда-нибудь она сможет сказать сыну: «Ты был прав». Но пока — просто позволила себе не вмешиваться.
А внизу, между миром богатых и миром тех, кто их обслуживает, двое молодых людей шаг за шагом учились тому, что никакие стены особняка не способны полностью закрыть путь к тому, кто действительно дорог.
