Письмо от 26 ноября
Марьяна Петровна, вы много пишете о тяжелой женской доле. Я читаю эти пописульки - и внутренне на вас негодую.
Доля у нас, мужчин, тоже не сильно легонькая. И в жизни нам приходится еще и похуже. Давят тут и феминизмы ваши, и общее состояние женской нравственности.
Но есть разница. С трудностями мы справляемся самостоятельно. Не ноем и поддержки у общества не просим. Зубы сожмем - и гнем этот мир. Хоть и давление на нас идет нешуточное.
С первого дня жизни слышим мы одно слово. И слово это: “должен”. Сначала должен правильно захватывать грудь родительницы, далее - придерживаться горшечной дисциплины. Разговаривать членораздельно к трем годам (а лучше к году, чтобы мамуле и бабуле хлопот не доставлять). Не обижать девочек в детсаду. Не обижать их же в школе. Всегда и всюду таскать тяжести. Если тяжестей поблизости нет, то таскать на руках какую-нибудь мадамочку. Идтить в армию. Трудиться в физическом смысле на производствах. Содержать семью - мадамочку и потомков. И далее по кругу: не обижать, правильно захватывать, говорить членораздельно. Но говорить лишь единственную фразу: “Забирай, дорогая, всю мою зарплату”. Тогда тебя назовут “настоящим мужиком” и потерпят в семье какое-то время.
Особенно тяжко тем мужчинам, которых воспитывали в женской среде (а таких мужчин процентов девяносто девять).
Сызмальства я рос среди родительницы, ее сестры и престарелой бабуси. Бабье царствие! Воспитание было посредственным - меня гнули в бараний рог и понуждали стать “настоящим мужиком". Я проявлял характер и сопротивлялся. Абы как захватывал грудь во младенчестве, нарушал инструкции по горшку. Говорить соизволил годам к пяти и односложно. Девочек обижал везде. Как и они меня. Я был бунтарем.
Но это - преамбула. Теперь к сути. Чтобы вы про долю все правильно сообразили. В такие переплеты вы, наверняка, не попадали.
Дело в том, что я женился на скромной девушке. Выбирал долго и тщательно. И привел ее в собственный дом - как завещали предки. В доме сразу начались казусы. И это было ожидаемо, поскольку население квартиры на девяносто процентов состоит из женщин.
Когда я пришел с женой - все домашние сгрудились в прихожей. Вид у них был кислый. Все заплели руки на грудях, смотрели исподлобья.
- Я семейный мужчина, - сказал я этой братии, - и требую уважения. Я буду бороться с произволом.
И выдвинул жену вперед - иди, мол, и обживайся. Занимай метры и вей гнездо.
Моя супруга сразу предприняла попытку продраться в дальнюю комнату. Интуитивно она догадалась, что там наилучшие условия для молодой семьи.
Но наперерез ей бросилась тетка Маня - сестра матери. Женщина нахальная, не испытывающая уважения к простым людям. Таких женщин называют “халда”.
И вот она кинулась с криком: “сарынь на кичку”.
Моя супруга растерялась. Она не ожидала подобного приема. “Че делать?” - молили ее испуганные глаза.
Тетка Маня указала пальцем супруге на сундук в проходной комнате. Мол, вот ваша комната. Обживайтесь.
Я нахмурился и сжал кулаки. Но тетка Маня сказала: “ша”. С теткой спорить я не захотел. Во-первых, она дерется. Во-вторых, много чести. Опять же - проиграть в битве вовсе не означает проигрыша в войне. Поэтому мы пошли на сундук.
И вот - живем довольно большим коллективом на одной жилплощади.
В самой дальней комнатке, которая заочно понравилась супруге, засел мой младший братец Гена. Это довольно хитрый молодой человек. За учебниками он прячет лень. Изначально я имел намерение закатиться в эту комнату. В конце концов, я семейный человек с женой.
В комнате проходной обосновалась бабка Клава. При ней же проживает и моя мать - женщина вспыльчивая и невоздержанная на язык. С бабкой они живут не сильно дружно, поскольку у них разные графики. Бабка Клава - убежденная сова. И всеми ночами она то вяжет, то смотрит фильмы про колхозные будни, то звонит подруге юности на другой конец страны. А мать моя ночью хочет спать, так как шелестит бумагами в какой-то конторке с раннего утра. Поэтому чаще всего они на друг дружку шипят. Шипят и на тех, кто через проходную комнату шастает без веского повода.
Рядом с этой ячейки проживает тетка Маня. Комната у тетки самая большая. Живет не одна, а с мужем и парой дочек. Муж там имеет весьма ограниченное право слова. Произносит пару раз в месяц единственную фразу: “Забирай, дорогая, всю мою зарплату и аванс”.
Я, напомню, семейный человек с супругой. Я имею желание жить в человеческих условиях в комнате, где затаился Гена. Тем более, через шесть месяцев мы с женой станем заботливыми родителями.
Гену мне выгонять запрещают. Мать бьется за Гену. “Пусть, - орет, - хоть кто-то в данной семье выучится, купит себе жилплощадь и уже на нее уберется с глаз долой”.
Да и сам брат Геннадий упирается. Врезал в дверь замок. Тщательно следит, чтобы мы с супругой не проникли в его вотчину. Замок хитрый - вскрыть его я пока не сумел.
Ну? Так кому же тяжелее живется, Марьяна Петровна? Не вы мыкаетесь на сундуке с молодой супругой. Признайте же, что нам, мужчинам, родившимся без золотой ложки в роте, куда поплоше живется. Но мы не ждем помощи, а решаем трудности самостоятельно.
Письмо от 1 декабря
Марьяна Петровна, ваш ответ никуда не годится. Какая аренда "хотя бы захудалого угла"?
Сразу говорю: ни за что! Я намерен строить дом. Деньги, которые так необходимы для стройки, спускать на аренду мне кажется даже оскорбительным. Только вы могли такое предложение выдумать: аренду. Каждую копеечку я стараюсь нести в сберкассу. Пока ничего не отнес, но имею намерение. Моя семья должна жить в благоустроенном и просторном доме, который я построю своими собственными руками.
Обстановка - пока я усиленно готовлюсь к стройке - стремительно накаляется. Мне уже тридцать лет, я обременен семьей. Но именно меня выперли с сундука спать на кухню. С женой. Объяснили тем, что домашним надоело любоваться в коридоре на предметы нашего скромного быта и обнаженные пятки, торчащие с сундука. “Как цыгане на вокзале”, - так нас обозвали.
Я сверкнул глазами и сжал кулаки. Я потребовал уважения. И пусть Гена живет на кухне. Кухня довольно большая - шесть метров квадратных. При желании туда можно впихнуть одну раскладушку. А вот вдвоем с супругой нам уже тесновато.
Я пробовал перетянуть на свою сторону бабку - пусть в кухню заедет она. Но бабуся прикинулась глухой.
На кухне я терплю лишения. Все запинаются о наше ложе. Иногда наступают то на сонную мою лодыжку, а то и на копчик. Я мужаюсь, справляюсь с невзгодами. Хотя все чаще вспоминаю батю. Почему - тут я вам не отвечу. Просто лезет в голову всякая чепуха про батю.
Он, если что, тоже пал жертвой женского произвола много лет назад. Мать на него орала с первого дня знакомства. Требовала быть “настоящим мужиком”. Бабка Клава сыпала соль на раны - что в квартире он на птичьих правах. Отец обиделся и ушел из этого дома-дурдома к посторонней женщине. И как-то там у нее живет, назад не просится.
Мне тоже хочется уйти, но пока некуда. Женщину на стороне я ведь не завел. Сцепив зубы, терплю кухонный супружеский должок. “Долгом” его язык не повернется назвать. Но не ною, нюни не развешиваю. Справляюсь. А вот вы, Марьяна Петровна, уже изнылись бы совершенно. И сбежали к любовнику побогаче родного супруга.
Письмо от 1 октября
Марьяна Петровна, здрасьте! Что же - я смог поставить на своем! Гну, как говорится, этот мир.
Гена (ха-ха) завалил экзамены в институт и ушел в армию. Мы заняли его комнату. Хотя желающих на нее было довольно много. По очереди прорывались то мать, то муж тетки Мани, то ее детки, то бабка Клавдия. Я держал оборону. Подпер дверь сундуком и настроил жену быть понаглее.
Да, я смог. Более того - мы вновь готовимся к родительству. Доля давит, враг не дремлет, но я пока справляюсь. А вы-то чего добились?