Найти в Дзене
Литературный салон "Авиатор"

Письма из детства. Георгиевский кавалер. Колька книгу пишет. Витька с гармошкой, Вовка - с гранатой. Эх, Мор-р-розова!

Борис Карташов Был у нас дед Пелевин. Сколько ему лет никто точно не знал: говорили, что воевал еще в первую мировую войну. Ходил босиком в любую погоду, но в телогрейке и шапке. Еще дед Пелевин никогда не брился, поэтому борода у него была густая, длинная, практически закрывающая все лицо и белая.
     Любил он выпить. В день выдачи пенсии покупал две чекушки водки, которые в народе называли «мерзавчиками». Одну выпивал дома. В карман телогрейки ставил вторую и выходил на улицу беседовать с людьми. Причем, был всегда в гимнастерке, на которой поблескивали Георгиевский крест и две медали «За отвагу». Поверх ее неизменная телогрейка. Надета она была так, чтобы были видны награды.
     Путь  традиционный – до продовольственного магазина. По дороге останавливался с каждым встречным и беседовал. Дойдя до конечной цели, укрывался в укромном закутке на задворках, где принимался за вторую чекушку.
     Мы, пацаны, любили наблюдать за дедом, как не спеша он снимал шапку и клал ее на землю. Дос
Оглавление

Борис Карташов

Фото из Яндекса. Спасибо автору
Фото из Яндекса. Спасибо автору

Георгиевский кавалер

Был у нас дед Пелевин. Сколько ему лет никто точно не знал: говорили, что воевал еще в первую мировую войну. Ходил босиком в любую погоду, но в телогрейке и шапке. Еще дед Пелевин никогда не брился, поэтому борода у него была густая, длинная, практически закрывающая все лицо и белая.
     Любил он выпить. В день выдачи пенсии покупал две чекушки водки, которые в народе называли «мерзавчиками». Одну выпивал дома. В карман телогрейки ставил вторую и выходил на улицу беседовать с людьми. Причем, был всегда в гимнастерке, на которой поблескивали Георгиевский крест и две медали «За отвагу». Поверх ее неизменная телогрейка. Надета она была так, чтобы были видны награды.
     Путь  традиционный – до продовольственного магазина. По дороге останавливался с каждым встречным и беседовал. Дойдя до конечной цели, укрывался в укромном закутке на задворках, где принимался за вторую чекушку.
     Мы, пацаны, любили наблюдать за дедом, как не спеша он снимал шапку и клал ее на землю. Доставал из кармана «мерзавчик», ставил рядом. Из другого появлялся хлеб, репчатый лук, спичечный коробок с солью, соленый или свежий огурец. Спиртное принимал только из «горла». Брал корочку хлеба, макал лук в соль: жевал. После второго глотка откусывал огурец, после третьего опять хлеб с луком и т.д. Когда в четвертинке оставалось на пару глотков, затыкал ее бумажной пробкой, прятал в шапку. Оставшуюся закуску заворачивал в обрывок газеты, клал опять в карман. Некоторое время мурлыкал под нос какую – то песню, затем ложился на землю, положив под голову шапку, в которой были остатки водки, и засыпал.
     Сколько раз мы пытались выкрасть чекушку из шапки, но увы… Даже будучи очень пьяным, дед Пелевин никогда не терял бдительности. В самый последний момент он просыпался и, незлобно ругаясь, отгонял нас приговаривая:
     –  Ну, варнаки, что надумали! Старого кавалера обворовывать. Не выйдет!
Допивал остатки и возвращался домой.

Колька книгу пишет

Очкарик Колька Нестеров из многодетной семьи. Ему тринадцать лет. Учится средне. Если с математикой у него дела шли так себе, то с русским языком – одни проблемы. В - первых, писал как курица лапой: мелко и буквы не разберешь. Во - вторых, с орфографическими ошибками. В - третьих , не признавал знаков препинания. Учительница с ним замучилась. Не раз вызывала в школу родителей. Но отец вечно был на работе, а мать из – за домашних дел даже на час не могла оставить хозяйство и малолетних детей. Колька знал, мать или отец в школу не придут, поэтому не очень – то и расстраивался, когда Марья Павловна в очередной раз обязывала привести их в школу.
     Особых талантов у Нестерова не было, тем не менее, он старался выделиться в нашей школьной среде, подчеркнуть свою значимость. Если ходил в лес, обязательно с отцовской одностволкой (в тайне брал ружье). Ну а в ребячьем кругу, когда речь заходила о занимательных историях, приписывал себе героические поступки, которые не совершал. Особенно гордился баяном, по случаю купленным отцом в городе. Такого музыкального инструмента  жители не имели. Был, правда, клубный, но доступ к нему имел только Ленька Криони, местный музыкант. Но тот брал баян в руки только, когда молодежь просила поиграть на танцплощадке, да по государственным праздникам, аккомпанируя поселковскому хору.
     Научиться играть на баяне Колька хотел страстно. Часами сидел на завалинке с инструментом, подбирая мелодии песен. К сожалению, ввиду отсутствия музыкального слуха, фальшивил. Молодого баяниста это не смущало. В присутствии ребят, по обыкновению, вдохновенно рвал меха, и тогда писклявые звуки издаваемые баяном раздавались далеко окрест.
     Однажды ему дали ноты. Но как ими пользоваться, не научили. Показали только на басовых регистрах ноту «до», которая помечена рисками. Нестеров – младший с гордостью демонстрировал перед нами эту ноту, как ее находит на ощупь, и с удовольствием басил, растягивая меха. Через пару лет он осилил музыкальную грамоту, но разучить нормально песню по нотам так и не научился.
     Колькина мать, добрая и доверчивая женщина, самозабвенно любила своих детей. Редко наказывала за проступки. Этим иногда пользовался мой одноклассник. Например, многие свои  школьные прогулы объяснял матери просто: занимался по арифметике с товарищем у него дома. Дополнительно. Или: читал сказки Пушкина в клубной библиотеке – задавали в школе. Для родительницы этих объяснений было достаточно, она хвалила сына за усердие. Этой радостью при случае обязательно делилась с соседками.
     Как - то балуясь, Колька разбил стекло в школе. Учительница, выставив его за дверь, пригрозила, если родители не придут, не допустит к занятиям. О случившемся Нестеров, конечно, никому ничего не сказал. На вопрос матери, почему ошивается дома, когда все дети в школе, без тени смущения ответил:
     – Освободили от занятий. Поручили написать книгу о войне.
Мать сначала засомневалась в искренности слов сына, но увидев, что Колька вот уже несколько часов усиленно что - то пишет, успокоилась: не врет. Главное, без дела не болтается.
     Целый день отрок не выходил из дома. Это заметили даже вездесущие кумушки. Никто у них по заборам не лазил, кур не пугал, ягоды с кустов не обрывал.
     – Где твой пацан? – поинтересовалась одна из них, – что - то его не видно.
     – Как где? Книгу пишет.
     – Надо же! Раньше не замечалось в нем таланта писарчука, – не без иронии удивилась та. На второй день о писательской деятельности нашего одноклассника стало классному руководителю. Она пришла к Нестеровым домой. Но застать Кольку за письменным столом не успела.
     – Ушел на рыбалку, - сказала мать, – будет обдумывать очередную главу книги, которую вы поручили ему написать.
     … Как развивались события дальше в доме Нестеровых, неизвестно, но через несколько дней разбитое стекло в классе было вставлено, А Колька какое  - то время был даже в числе примерных учеников.

Витька с гармошкой, Вовка - с гранатой

Братья Витька и Вовка Туркины  среди населения были на слуху. Это оттого, что в делах и поступках продвинутые были. Первый, ладно скроенный крепыш, по воскресеньям ходил по поселку с гармошкой и пел под ее аккомпанемент заунывные песни. В дни же государственных праздников с клубной сцены декламировал Маяковского. Читать стихи «глашатая революции» в концертных программах по тем временам доверялось не каждому. Туркину – старшему секретарь парткома леспромхоза разрешил это делать персонально: как - никак учился в летном  училище, поступал в институт. Правда, потом что - то не заладилось – вернулся домой. Одним словом, Виктор слыл человеком образованным. Хотя и со странностями.
     Младший, Вовка, с детства бредил найти клад и на вырученные деньги построить танк. Затем, отправиться, на нем служить в армию. Клад, естественно, не нашел, но вот противотанковую гранату из чурки выпилил классную. С ней он практически не расставался. Брал с собой даже тогда, когда ходил на болото за клюквой.
     А как подрывал он воображаемые танки противника! Это было почище спектакля. Вовка, затаивался в  канаве, и подолгу лежал в ней, поджидая условного противника. Наконец, тот появлялся. Туркина – младшего не смущало, что «танком» могла быть, например, корова или коза. Хлебовозка или велосипедист. Юркой ящерицей он подбирался к объекту и с криком «ура», «за Сталина», бросал «противотанковую гранату».
     Не раз за это Вовка был бит мужиками и бабами, однако со своим увлечением распрощаться не хотел
     – Смотрите, Вовка Туркин опять вражеский танк выслеживает, – говорили глазастые соседки, показывая в сторону односельчанина, который изготовился в кустах к очередной атаке.
     Через два года он уехал в районный центр учиться на автослесаря. Вернувшись, работал кочегаром на паровозе, затем – в гараже. В армию Вовку, к сожалению, не взяли по состоянию здоровья. Детское танковое увлечение со временем, переросло в страсть к мемуарной литературе о войне. Любому знакомому обязательно навязывал разговор о войне, мог часами вести монолог, о каком – нибудь танковом сражении в годы Великой Отечественной войны. Это не всем нравилось, многие сразу старались отделаться от такого собеседника. Демонстрируя свое отношение к оратору, сельчане вертели пальцем у виска. Мол, не в себе парень!
     Старший же Туркин, по – прежнему, по выходным  ходил по улице с гармошкой, распевая песни. В дни праздников продолжал читать со сцены стихи Маяковского.

Эх, Мор-р-розова!

Телевизионные антенны у нас появились в конце пятидесятых. Телевизоры были только у нескольких семей. Они назывались КВН, и были предметом не только белой, но и черной зависти многих жителей. Поэтому, когда профком купил для клуба телевизор, мы восприняли это подарком судьбы. Не нужно придумывать предлог забежать к владельцам ценного ящика, чтоб хоть одним глазком посмотреть на голубой экран. Теперь каждый мог пойти в клуб «на телевизор».
     Развлекательных программ еще не было. Вещание велось несколько часов: союзные и спортивные новости, кинофильмы. Заразились этим действом и мы, мальчишки. Вечером бросали все уличные игры и опрометью бежали в очаг культуры. От нас не требовал никто входных билетов, каждый усаживался, где хотел.
     Большой, по размерам телевизор, с маленьким экраном, ставился на табурет. Вблизи рассаживались рабочие и школьники, домохозяйки и маленькие дети. Места хватало всем. Никто никому не мешал, не шуршал бумажками, не разговаривал. Все внимание – на светящийся экран.
     Первый раз телевизор я увидел зимой 1958 года у соседей. Стоял он на видном месте посреди комнаты, на столе с занавешенным экраном. Хотелось, чтобы он засветился, на экране появилось изображение. Но по каким - то причинам  техника не работала. Только два года спустя, в клубе, увидел, как этот «ящик» работает. В голове не укладывалось, как на маленьком стеклянном пространстве проявляются картины нашей прошлой и нынешней жизни, а диктор наблюдает за нами.
     Несколько раз в неделю я бегал в клуб на «телевизор». Не смущали ни холод в зрительном зале, ни неудобства, когда зрителей собиралось больше, чем могло вместить помещение.
     Незабываемым событием в жизни поселка явился показ первого многосерийного телефильма «Вызываю огонь на себя». Главной героиней там была подпольщица Морозова, к которой приставал полицай, начиная с фразы: «Эх, Мор – р – розова». Его посмотрели все без исключения жители. Неделю с девятнадцати до двадцати часов жизнь лесопункта замирала. На улицах ни пьяных, ни праздношатающихся.
     После фильма долгое время у мужиков была фраза: «Эх, Мор – р – розова!»

Эх, Мор-р-розова! (Борис Карташов) / Проза.ру

Предыдущая часть:

Продолжение:

Другие рассказы автора на канале:

Борис Карташов | Литературный салон "Авиатор" | Дзен

Авиационные рассказы:

Авиация | Литературный салон "Авиатор" | Дзен

ВМФ рассказы:

ВМФ | Литературный салон "Авиатор" | Дзен

Юмор на канале:

Юмор | Литературный салон "Авиатор" | Дзен