—Ты мне скажи прямо: ты её когда отсюда уберёшь? Сегодня? Завтра? Или мне самой вещи собирать?
Игорь стоит у кухонной двери, зажатый между холодильником и собственными сомнениями. Вечер тёплый, декабрьский, тот самый странный декабрь, когда обещают мороз, а улицы мокрые, будто осень решила задержаться. В квартире пахнет жареными кабачками — это Галина Петровна что-то опять на скорую руку готовила, оставив на плите брызги масла, как следы оккупации.
—Лена… ну что ты начинаешь, — Игорь мнётся, уткнув взгляд в пол. —У неё там ад. Ты слышала, как эти соседи долбили в стены? Она же одна. Что мне, бросить её?
—Ты уже бросил, — она отвечает и сама удивляется спокойствию своего голоса. —Меня.
Но спокойствие длится секунду. Затем Лена резко отодвигает табуретку, так, что ножки скрипят по линолеуму, и начинает говорить быстрее, злостью перемалывая каждое слово:
—Она живёт здесь неделю, Игорь. Неделю! А ощущение, что её привезли сюда сразу после роддома, и вся квартира — её. Мои цветы куда делись? Куда? Ты знаешь, сколько лет я их собирала?
—Да при чём тут цветы, — он вздыхает. —Ну пересадила она что-то…
—Она их выкинула! Вы-ки-ну-ла! — Лена делает паузу, будто перевела дух перед новым раундом. —И сказала, что они ей мешали на подоконнике. Ты понимаешь, что это мой дом? Что это вообще было последнее место, где мне спокойно?
За дверью тихо щёлкает выключатель — значит, Галина Петровна ходит по коридору, слышит каждую реплику. Лена не оборачивается. Сил нет.
Игорь закрывает глаза, словно надеясь, что это тоже как-то решится само. Он устал — это видно по сгорбленным плечам, по губам, стянутым в тонкую линию. Но Лене сейчас плевать на его усталость: кто-то должен защищать её, раз уж муж не собирается.
—Она переставила мебель, — Лена продолжает, —перенесла твой стол в спальню, мои книги — на балкон, сказала, что «везде пыль и бардак», хотя я каждый вечер всё протираю. Она ходит за мной по пятам и учит, как мне чайник мыть. Тебе это нормально?
Игорь опускает голову.
—Она просто переживает. Ей привычно всё делать по-своему…
—По-своему? — Лена усмехается. —Это мой дом. Не её. И не твой даже — мой. И меня в этом доме стало как будто нет.
В коридоре раздаётся осторожный кашель. Потом голос — хрупкий, но полный упрёка:
—Леночка, если я мешаю, скажи. Я уйду. Мне сложно, я старая… я только хотела помочь.
Лена чувствует, как по спине проходит волна холода. Вот это — её фирменное: тонкая жалость, приправленная обвинением. Старая, одинокая, несчастная. И сразу получается, что Лена — злодейка.
—Галина Петровна, — Лена выходит в коридор, —вы не мешаете. Вы просто ведёте себя так, будто квартира ваша. А я тут как квартирантка.
Та поджимает губы, качает головой грустно-грустно, с таким выражением, будто Лена её избила.
—Я взрослый человек, — медленно произносит свекровь, —и мне тяжело жить там, где меня не хотят.
—Никто так не говорил! — вмешивается Игорь, наконец пытаясь что-то успокоить. —Мам, ну что ты…
Лена смотрит на мужа. Долгим, тяжёлым взглядом. И говорит:
—Ты говорил. Косвенно. Когда привёз её сюда без обсуждения. Когда сказал: «Это временно». А потом она привезла свои коробки, пледы, кастрюли и сказала моей подруге Ане, что теперь здесь у неё «новый этап жизни». Когда это стало её новым этапом? И кто позволил?
Игорь растерянно машет руками:
—Ну что ты несёшь? Она просто пошутила!
—Она не шутит, — спокойно отвечает Лена. —Она никогда не шутит. Ты прекрасно знаешь.
Затем наступает короткая тишина. Та самая, в которой слышны шаги людей наверху, шум машины во дворе и собственное сердцебиение. Лена впервые понимает, что устала не за неделю — она устала за весь этот год, за все бесконечные просьбы Игоря «понять маму», за его попытки усидеть на двух стульях.
—Игорь, — тихо говорит она, —нам надо поговорить. Без… — она взглядывает на свекровь — …зрителей.
Галина Петровна раскрывает рот, чтобы что-то добавить, но Игорь торопливо закрывает дверь спальни за ними обоими.
Внутри душно: маленькая комната, заставленная шкафами, кровать, на которую с утра Лена бросила рубашку, и лампа с жёлтым светом — всё кажется тесным, как сама ситуация.
Игорь садится на край кровати.
—Ну? — спрашивает он.
Но Лена не садится. Стоит, скрестив руки.
—Ты знаешь, что должно быть в семье? — говорит она ровно. —Поддержка. Прежде всего — поддержка партнёра. Но сейчас я живу в доме, где меня защищает только холодильник, потому что он единственный молчит.
Игорь вздыхает:
—Давай без драм. Ты же понимаешь, я обязан помочь маме.
—Обязан — да, — кивает Лена. —Но не обязан приносить меня в жертву.
Он поднимает голову:
—Ты преувеличиваешь.
—Нет. Я пытаюсь выжить.
Она подходит ближе, почти вплотную.
—Мне плохо, Игорь. Плохо уже неделю. Я прихожу домой — и хочу уйти. Хочу не слышать ее комментариев о том, что я «слишком поздно пришла», что «женщина должна быть дома», что «вы с Игорем ещё детей не планируете, потому что Лена всё в своей работе сидит». Ты слышал, как она со мной разговаривает?
Игорь морщит лоб.
—Она просто волнуется за нас.
—Не за нас, — поправляет Лена. —За тебя. Меня она воспринимает как временное явление. И теперь временной становлюсь я, а постоянной — она. И всё это — с твоей молчаливой поддержкой.
Игорь поднимается, проходит к окну, глядит на мокрый декабрьский двор.
—Ну так скажи, чего ты хочешь, — почти с вызовом спрашивает он.
Лена выдыхает. Долго. Это решение уже давно в ней созрело, просто она боялась признаться себе.
—Хочу, чтобы она уехала. Или чтобы ушёл ты.
Её голос не дрожит.
А Игорь оборачивается так, будто она ударила его.
—Ты серьёзно сейчас?
—Да, — отвечает она и впервые за неделю чувствует внутреннюю твёрдость.
И вот здесь всё меняется: его лицо вытягивается, он едва слышно ругается, затем начинает быстро говорить, сбивчиво, будто оправдывается перед учителем, а не перед женой.
Лена молчит. Пусть выговорится.
—Ты ставишь меня перед идиотским выбором! Между женой и матерью! Это бред! Это нечестно! Ты не понимаешь, что она не справляется? Что ей нужен я? И ты… ты хочешь, чтобы я её бросил?
—Я хочу, чтобы ты был со мной, — тихо отвечает Лена. —Но если ты выбираешь не меня — тогда так и скажи.
Тишина. Глупая, долгая, невозможная.
Игорь хмурится, трёт виски.
—Я не могу её выгнать, — наконец произносит он. —Не могу.
Лена кивает.
—Хорошо.
Она берёт с кресла свою кофту и идёт к двери.
—Ты куда? — удивляется Игорь.
—В ванную. Умыться. Потом — спать. А утром поговорим дальше.
Но она точно знает, что разговор этот уже направлен в одну сторону — вниз, как вагон поезда, которому давно пора тормозить, но колёса всё равно едут.
Её ладонь на дверной ручке дрожит. Не от страха — от усталости.
Так начинается ночь, после которой в их доме уже ничего не будет прежним.
—Ты знаешь, что я решил, — сказал Игорь с утра, даже не поприветствовав. —Я остаюсь с мамой. Ей некуда идти.
Лена не удивилась — просто повернулась от раковины. Вода текла тонкой струйкой, как будто пыталась заткнуть тишину. Она выключила кран, вытерла руки о полотенце и медленно обернулась к мужу. Его голос был быстрым, оборванным, как у человека, который всю ночь репетировал речь и всё равно сказал не то.
—Ну, оставайся, — сказала она тихо. —Я тебя не держу.
Галина Петровна стояла за его спиной с видом смиренной мученицы, но глаза у неё блестели так, будто она одержала блестящую победу. Лена не смотрела на неё — только на Игоря.
—Игорь, я тебе желаю удачи. Честно. Если ты считаешь, что это твой единственный правильный шаг — делай.
—Это не шаг, — буркнул он, —это необходимость.
—Как скажешь, — Лена кивнула. —Собирай тогда вещи.
—Ты хочешь меня выгнать? — он вскинул брови.
—Нет. — она даже улыбнулась. —Это ты выбрал уйти. Я просто не буду уговаривать.
Галина Петровна всплеснула руками, изображая потрясение.
—Леночка, ну что вы такое говорите! Я не хочу, чтобы вы расходились! Я хочу мира в семье! Это всё от того, что вы… вспыльчивая. Вы молодая, вам кажется, что жизнь длинная, можно ошибок наделать…
Лена подняла на неё взгляд — спокойный, ровный.
—Не надо, Галина Петровна. Это уже не про вспыльчивость. Это про уважение.
Игорь махнул рукой, будто отгоняя муху.
—Мне надо на работу. Вечером вернусь — заберу часть вещей.
—Как скажешь, — Лена снова повторила, будто не он, а она назначала правила.
Когда дверь за ними хлопнула, квартира опустела так, как не пустела последние семь дней. Воздух стал ровным, неподвижным, будто стены наконец выдохнули. Лена закрыла глаза и позволила себе стоять неподвижно ровно полминуты. Потом быстро привела кухню в порядок — вытерла крошки, брызги масла, сдвинула стул обратно туда, где он стоял.
И только потом позволила себе сесть.
Она сидела и слушала, как за окном автомобиль сигналит кому-то на проходной, как трамвай далеко прогромыхал по путям, как где-то в подъезде хлопнула дверь. Всё было настолько нормально, что от этого стало ещё больнее.
Через два часа позвонила подруга Аня.
—Ну что, он ушёл? — спросила сразу, без подходов.
—Уходит. Сегодня забирает вещи.
—И ты как?
Лена пожала плечами, хотя Аня этого не видела.
—Как человек, которого не выбрали.
Аня шумно выдохнула:
—Дурак он. Ты знаешь, что он дурак.
—Знаю, — Лена усмехнулась. —Только легче не становится.
—Я зайду вечером. Я куплю еды. Не возражаешь?
—Не надо, — Лена покачала головой. —Я сама.
Но Аню невозможно остановить, если она что-то решила.
—Я всё равно приду. И никаких возражений.
Лена отключила телефон, взяла кружку и сделала глоток холодного чая. Противно. Она налила свежий.
Но чай не глотался. Ком в горле был размером с камень.
Игорь пришёл вечером — угрюмый, усталый, будто весь день на него кто-то кричал. Хотя, скорее всего, это он сам в голове кричал.
—Я быстро, — сказал он, проходя в спальню.
Лена стояла в коридоре, прислонившись к стене. Не плакала — просто смотрела. Он собрал почти всё: футболки, рубашки, пару штанов, зарядки, бритвенный станок. Его носки валялись в углу, но он даже на них не посмотрел. Ему хотелось закончить всю сцену как можно быстрее.
—Ты уверен? — спросила Лена. —Вообще уверен? Или просто боишься её обидеть?
Он поморщился.
—Не дави на меня.
—Я не давлю. Я спрашиваю.
—Я не могу оставить маму одну. Ты этого не понимаешь.
—Я понимаю. Но ты оставляешь меня.
Игорь застыл, положив футболку поверх сумки.
—Лена… ну… давай не будем.
—Будем. Потому что если мы сейчас не скажем всю правду, потом уже будет поздно.
Он резко закрыл молнию сумки.
—Всё. Я поехал.
—Хорошо, — Лена кивнула. —Поезжай.
Он подошёл к двери, потянулся к замку, но остановился. Голос у него стал странный, ломкий:
—Если ты думаешь, что я этого хочу… нет. Я просто не могу по-другому.
Лена тихо ответила:
—Я тоже.
Он посмотрел на неё секунду — длинную, тяжелую, как дождь. Потом ушёл.
Щёлкнул замок. Подъезд втянул в себя его шаги. И стало тихо.
Настолько тихо, что Лена впервые услышала, как стучит её сердце: громко, отчётливо.
Вечером пришла Аня — с пакетом, из которого торчали багет и зелень.
—Ну что, герой ушёл? — она огляделась по сторонам.
—Ушёл.
—И слава Богу.
—Ань, — Лена потерла виски, —не говори так. Мне и так…
—Ленка, он сделал свой выбор. Ты что, будешь теперь за него переживать? Пусть теперь с мамочкой своей чай пьёт.
Лена усмехнулась, но улыбка вышла кривой.
—Знаешь, что она сказала моей подруге? Что квартира теперь фактически её. И что я тут временно.
Аня открыла рот:
—Эта… женщина… вообще… обалдела?
Лена кивнула.
—Игорь сказал, что она «пошутила».
Аня закатила глаза.
—Вот и живите теперь в цирке, если он этого хочет.
—Мы уже не живём, — Лена опустила голову.
Аня подошла, обняла её крепко-крепко.
—Ты не одна. И ты не виновата. Ты пыталась. Всё, что могла. Те, кто тебя не ценят — рано или поздно сами это понимают. Но, к сожалению, поздно.
Лена закрыла глаза. В её голове пульсировала пустота. И в этой пустоте медленно, мучительно вырастала новая мысль:
Она свободна. И одновременно — разрушена.
Ночью она проснулась от того, что телефон мигал. Сообщение от Игоря.
«Я дома. Всё нормально. Спокойной ночи».
Домом он называл квартиру матери. Не их.
Она удалила сообщение.
Повернулась на бок.
И впервые за долгое время уснула без чужого дыхания за спиной.
Эта ночь пахла освобождением, но горчила сильнее любого лекарства.
Конец.