—Ты опять перевёл им деньги? В январе, в разгар всех этих трат? Ты вообще слышишь, что я говорю, или у тебя теперь своя отдельная семья, а я тут так, приложение?
Марина стояла у стола, прижимая к себе пакет с продуктами, будто тот мог спасти её от злости. С улицы тянуло ледяным воздухом, и пара с её волос ещё не успела растаять. На подоконнике мигали огоньки старичной гирлянды — оставили после праздников, никто не снял. Денис возился с чайником, делая вид, что занят исключительно кнопкой.
—Марин, давай без истерик, — пробурчал он, даже не оборачиваясь. — У мамы опять коммуналка выросла, ты же знаешь. Там и так всё на копейках держится.
—Знаю? — она глухо засмеялась. — Знаю только одно: ты мне не сказал. Опять. Как будто я у тебя не жена, а соседка случайная. Я узнаю обо всём последней, и только когда деньги уходят.
Он провёл ладонью по лбу, будто пытаясь стереть с себя её слова.
—Я не обязан каждый перевод согласовывать, — сказал он спокойно, но по губам было видно — сжимает зубы. — Это моя семья. Я их не брошу.
—А я кто? — Марина шагнула ближе, и от её голоса даже чайник чуть дрогнул. — Я кто, Денис? Просто человек, который оплачивает продукты, бытовые мелочи и слушает, как ты геройствуешь ради тех, кто умеет тебя давить?
Он наконец обернулся. Усталый, с кругами под глазами. После праздников у него на работе пошли сокращения, и зарплату урезали так, что об этом новости кричали на весь офис.
—Марин, ты сама знаешь, ситуация сложная. Если сейчас не помочь им…
—А мне кто поможет? — отрезала она. — Кто помог мне платить за твой полугодовой ремонт машины? За твою отпускную мечту? За всё, что ты покупал, даже не глядя на ценник?
Он держался ровно, но плечи его опустились, как будто эту историю они переживали не впервые. А действительно — сколько уже? С прошлого лета? С того дня, когда он притащил домой новую электронику, а потом тихо признался, что кредит оформил на её имя, потому что ему тогда отказали.
Марина подошла к раковине, поставила пакет и медленно развязала его, будто каждая морковка там была его аргументом.
—Денис, — сказала она уже тише, но твёрже. — Я устала жить так. Устала быть запасным вариантом. Устала ждать, когда ты выберешь нас, а не тех, кто считает тебя банком без процентов.
Он потер переносицу.
—Марин, выгни спину чуть меньше, ладно? Вся эта злость — она же не из-за мамы. Это из-за того, что у тебя все деньги уходят на себя. Ты могла бы…
Она резко повернулась, и он замолчал.
—На себя? — медленно повторила она. — Ты серьёзно? Я трачу на нас двоих, а ты — на весь свой род. Ты хочешь, чтобы я ещё и их тянула?
—Я просто прошу немного участия, — упрямо произнёс он. — Немного понимания.
—Понимания? — она усмехнулась. — Да ты сам меня ни разу не понял за весь брак. Ты даже спросить не можешь: Марина, тебе удобно? Марина, ты справляешься? Марина, у тебя есть свои планы?
Он молчал. Стоял, глядя вниз, как человек, которому впервые сказали очевидное.
—Мы же договаривались, — напомнил он тихо. — Ты берёшь мелкие расходы, я беру крупные. Я это выполнял.
—Да, выполнял, — кивнула она. — Но теперь у тебя доход меньше. А помощь твоей семье — больше. И теперь ты хочешь, чтобы я покрывала разницу.
Он поднял глаза.
—Если ты моя жена, ты будешь рядом.
—Если я твоя жена, ты будешь советоваться, — жёстко сказала она. — А ты ставишь меня перед фактом.
Он шагнул к ней.
—Марина, ну не надо всё рушить. Всё это — временно. У мамы сейчас тяжело. У сестры тоже. Мне их не бросить.
—А меня можно бросить? — её голос сорвался. — Меня можно игнорировать, обесценивать, раз за разом выбирать не меня?
Он прикусил губу, но не ответил.
Марина вздохнула, устала, будто на неё упал весь январский холод. Она сняла шапку, бросила на стул.
—Денис, я больше так не могу. Либо ты выбираешь нас и начинаешь обсуждать со мной всё. Либо…
Он уже знал этот вариант. И боялся его.
—Либо что? — спросил он с вызовом, который тут же дрогнул.
—Либо живи с ними, — сказала тихо. — А я уйду. Я не обязана спасать твоих родственников ценой собственной жизни.
В кухне повисла тишина. Только чайник щёлкнул, переходя в режим поддержания температуры.
Денис сжал кулаки, будто выбирал слова.
—Марина… это плохо прозвучит, но я не могу им сказать «нет». Не умею. Они без меня… ну ты понимаешь.
—Понимаю, — она кивнула. — Именно это я и пытаюсь объяснить. Ты выбираешь их. И каждый раз — не меня.
Он отвернулся к окну, будто ждал, что снег за стеклом подскажет ответ.
—Я не знаю, что сказать, — прошептал он.
—А я не знаю, как дальше жить, — ответила она.
Они молчали долго, пока воздух в кухне не стал тяжёлым, как влажные перчатки на батарее.
И в этой тишине Марина вдруг поняла: ничто уже не будет, как раньше. Ни их январские вечера, ни их планы, ни их разговоры.
Не потому что она его разлюбила. А потому что он ни разу не сделал шаг навстречу.
—Денис, — сказала она наконец, смягчив голос. — Я хочу, чтобы ты задумался. По-честному. Чего ты хочешь.
Он кивнул, но было видно: он уже сделал выбор. Просто боится вслух его сказать.
Марина потрогала свои перчатки, ещё холодные после улицы, и почувствовала, как внутри неё что-то уже решилось.
—Ну что, с Новым годом, выходит? — сказала Марина, словно бросила камень в тёмную воду.
Денис не ответил. Он сидел на краю дивана, в той же толстовке, в которой провёл последние пять дней.
Над Москвой тянулся серый январь, праздники уже почти кончились, но гирлянды во дворе мигали, будто никто им не сказал, что весело быть уже поздно. В квартире пахло мандаринами, дешёвым шампанским и остывшей едой, которую они так и не доели первого числа.
Марина стояла у окна, завязывая шарф — собиралась уйти к подруге, просто посидеть, отвлечься. Но прежде чем закрыть за собой дверь, она решила поговорить ещё раз, последний, без крика, без требований. Просто поговорить.
Она повернулась к нему.
—Денис, давай не будем молчать, — сказала она. — Праздники прошли, как похороны. Нам так дальше нельзя.
Он поднял голову, моргнул, будто от непривычного света.
—Я думал… — начал он, но тут же сбился. — Я думал, мы хотя бы на Новый год не будем ругаться.
—Мы не ругались, — устало ответила Марина. — Мы просто делали вид, что всё нормально. Но ты же видел — я не могу притворяться. А ты… ты просто уходил в телефон, и всё.
Он опустил взгляд.
—Мама попросила у меня денег на лекарства, — произнёс Денис, словно отчёт. — Я перевёл. И заранее не сказал. Потому что знал, что будет вот это.
—Вот это? — Марина усмехнулась. — Вот это — разговор? Или я для тебя теперь как тюремный надзиратель?
Он дёрнулся.
—Марина, я не хочу так. Просто… у меня ощущение, что ты ждёшь, когда я их перестану поддерживать. А я так не могу.
—Денис, — она подошла ближе, села напротив него. — Я не прошу бросить их. Я прошу видеть меня. Учитывать меня. И то, что у меня тоже есть жизнь.
Он провёл рукой по лицу.
—Ты же знаешь, сестра сейчас едва концы сводит. А мама одна. Я им нужен.
—А я тебе не нужна? — спокойно спросила Марина.
Он поднял глаза, но ответа в них не было.
В тишине дребезжал где-то телефон: поздравления продолжают приходить, даже когда праздник давно исчерпал себя.
Марина выдохнула.
—Расскажи мне честно, — сказала она ровным голосом. — Весь Новый год ты сидел как будто не здесь. Где ты был?
Денис отвёл взгляд.
Пауза затянулась, словно вязкая, липкая.
—Я думал, — признался он. — Думал, что я не справляюсь. Что ты мне стала чужая. Что я не могу быть хорошим мужем и хорошим сыном одновременно. И что ты от меня ждёшь выбора, а я… я не хочу выбирать.
Марина кивнула.
—Но без выбора никак. Если ты строишь семью, она должна быть на первом месте. А у тебя — мама и сестра. И я не ревную, я просто вижу факты.
Он резко поднялся, зашагал по комнате.
—Ты ставишь всё жёстко. Как ультиматум. Либо они, либо ты.
—Денис, я прошу нормального баланса. Ты слышишь меня так, как тебе удобно, — сказала она. — Я не просила тебя бросать их. Я просила планировать вместе. Хотя бы раз в жизни.
Он остановился у стола, где стояла недопитая бутылка шампанского. Пальцем поводил по горлышку, но не взглянул на неё.
—А если я не умею? — тихо спросил он. — Если мне всю жизнь приходилось решать всё самому?
—Так научись, — мягко ответила Марина. — Я же рядом. Я готова говорить, договариваться. Но ты закрываешься.
Он вздохнул.
—Я не знаю, как это делать.
—Это делается так, — сказала она и поднялась. — Мы садимся и вместе смотрим, сколько уходит на нас, сколько на них. Определяем приоритеты. Общие. Не твои и мои — общие.
—Ты хочешь, чтобы я ставил лимит на помощь матери? — грустно усмехнулся он.
—Я хочу, чтобы ты ставил семью — нашу — на первое место. А остальное уже от этого рассчитывал, — твёрдо сказала она.
Он замолчал.
Марина уже понимала, что эта пауза — ответ. И хуже любого слова.
—Хочешь, я скажу честно? — тихо спросила она. — Ты выбрал. Уже давно. Просто замаскировал это под чувство долга.
Он поднял голову, в его глазах мелькнула боль.
—Ты не понимаешь, — прошептал он. — Если я перестану им помогать, это значит отказаться от них. Предать.
—Денис, — сказала Марина, — а то, что ты отказываешься от меня — это не предательство?
Он шагнул, будто хотел что-то сказать, но не произнёс. Лишь тихо сел обратно на диван.
Слышно было, как во дворе кто-то запускает поздний салют — громко, неожиданно, без причины.
Марина снова взяла шарф, начала медленно обматывать вокруг шеи.
—Я сегодня пойду к Лене. Мне нужно проветриться, — сказала она спокойно. — Подумать тоже.
—Марина, — позвал он. — Подожди.
Она обернулась.
—Что?
—Ты вернёшься?
Она посмотрела на него долго, внимательно, как будто впервые увидела — и усталость, и растерянность, и эту странную, безумную зависимость от роли спасателя своей семьи.
—Вернусь, — сказала Марина. — Но пока мы не научимся говорить, как взрослые… дальше так нельзя.
Он кивнул, будто принял приговор.
Марина уже тянулась к двери, когда он снова заговорил:
—Марин… а если я не смогу изменить всё?
Она не повернулась.
—Тогда изменю всё я.
И тихо вышла в январскую ночь, где воздух был прозрачный, хрустящий, и пах свободой — чуть заметно, но достаточно, чтобы почувствовать, что их жизнь треснула, и трещина идёт всё дальше.
Конец.