Часть 1. ТЕБЕ СТЫДНО ЗА МЕНЯ
Моя мать, Анна, ворвалась в дом, как тропический шторм — на волне духов От Шанель, шелеста дорогого шелка и громких восклицаний.
— Артем! Артем, ты где? У меня для тебя потрясающая новость!
Я не отрывался от монитора, где три строки кода складывались в идеальную, с моей точки зрения, гармонию. Такие фразы мамы обычно означали для меня что-то утомительное.
Она замерла на пороге моей комнаты, сценически облокотившись о косяк. Ее взгляд, скользнув по моей привычной позе за компьютером, померк.
— Опять в своем виртуальном мире сидишь? Весь день один? Нужно же общаться, солнышко! Знаешь, я договорилась с тренером по теннису об индивидуальном занятии в пятницу. Все мальчики из приличных семей туда ходят.
— Мам, у меня в пятницу тестирование нового алгоритма, — буркнул я, чувствуя, как сжимается внутри. — И мне неинтересен теннис.
— Интересно не бывает, пока не попробуешь! — она махнула рукой, и ее браслеты звякнули, словно сердитые цикады. — Нельзя все время быть одному. Ты же молодой, живой!
Эти слова были между нами вечным яблоком раздора. Для нее жить — это блистать, смеяться громче всех, быть в центре внимания. Ее жизнь была похожа на бесконечный, ярко отснятый клип. Моя — на тихую, но сложную техническую документацию. Мы говорили на разных языках и жили в параллельных вселенных, случайно прописанных в одной квартире.
— Может, тебе просто стыдно, что твой сын — не популярный атлет, а тихоня-ботаник? — вырвалось у меня как-то раз, после очередной ее лекции о важности социализации.
Она замерла. В ее глазах мелькнуло что-то острое, ранимое, но лишь на секунду.
— Я хочу, чтобы у тебя все было лучше, чем у других! Чтобы над тобой не смеялись! — парировала она.
— А над тобой не смеются? Что ты так стараешься всем понравиться? — огрызнулся я.
Мы смотрели друг на друга — она, яркая бабочка, пытающаяся растолкать своего гусеничного сына, и я, гусеница, совершенно не желавшая превращаться в то, что нравится ей.
Апогеем ее кампании по перевоспитанию стал школьный конкурс талантов.
— Ты должен участвовать! — объявила она, поставив передо мной тарелку с пастой. — Это твой шанс показать себя.
— Мам, я не умею петь, танцевать и играть на барабанах. Мой талант — вот он, — я ткнул пальцем в ноутбук.
— Так и покажи его! Сделай презентацию своего проекта. Это же так современно!
Идея, к моему удивлению, была не лишена смысла. Мой проект — мобильное приложение для невербальных детей, помогающее им общаться с миром с помощью картинок — был делом моей жизни. Я согласился. Возможно, втайне надеясь, что она наконец увидит меня не как бракованную копию себя, а как личность.
Часть 2. С ПРАВДОЙ В РУКАХ
Вечер конкурса стал для меня адом. Зал был полон. Мама сидела в первом ряду, вся сияющая, в ослепительном бирюзовом платье, словно собиралась не на школьное мероприятие, а на вручение Оскара.
Я вышел на сцену, включил проектор. Начал говорить тихим, сбивчивым голосом о коде, о интерфейсе, о смысле. Из зала доносились скучающие вздохи, чей-то сдавленный смешок. А потом, когда я запустил демо-версию, и на экране замерла простая анимированная картинка, кто-то громко и язвительно произнес:
— И что, это и есть талант? Нажимать на кнопки? Ску-у-учно…
В воздухе повис густой, унизительный хохот. Я замер, чувствуя, как горит лицо. Мир сузился до пятна света от проектора и этого смеха. Я искал глазами маму. Вот она. Сидит с идеальной улыбкой, но я видел, как она сгорбилась, как ее пальцы сжали сумочку. Стыд. Яркий, как ее помада. Я всегда это знал, ей стыдно за меня. Сейчас она встанет и уйдет, чтобы не видеть этого позора.
И она встала.
Но не ушла.
Ее стул с грохотом отъехал назад. Она резко обернулась к залу, и на ее лице было что-то дикое.
— Вы смеетесь? — ее голос, обычно мелодичный, прозвучал как удар хлыста. Смех стих. Воцарилась шоковая тишина. — Вы смеетесь над тем, чего не можете понять? Мой сын не жонглирует мячиками и не поет душещипательные баллады! Он ночами сидит за компьютером не для игр! Он создает голос для тех, у кого его нет!
Она шагнула к сцене, ее бирюзовое платье было теперь похоже на доспехи. Она смотрела на толпу, а я смотрел на нее и не мог отвести глаз.
— Его приложение, над которым вы так смеетесь, уже помогло десяткам детей сказать своим матерям «я тебя люблю»! — ее голос дрогнул, но не от слабости, а от нахлынувших чувств. — А вы что сделали? Кроме того, что готовы растоптать что-то гениальное, потому что оно не упаковано в яркую обертку? Мой сын, — она обернулась и посмотрела прямо на меня, и в ее глазах не было ни капли стыда. Только яростная, медвежья, безусловная гордость. — Мой сын — будущее. И если вы слишком слепы, чтобы это увидеть, то это ваша проблема, а не его!
В зале стояла гробовая тишина. А потом одинокий человек, а за ним еще несколько, начали аплодировать. Но я уже ничего не слышал. Я видел только ее. Мою мать, защитницу. Ту, что встала против целого мира с одной лишь правдой в руках.
Мы молча шли домой. Громкие слова остались позади, в наполненном эмоциями зале. Она сняла туфли и шла босиком, неся их в руке.
— Мам, — тихо сказал я, останавливаясь под фонарем. — Спасибо.
Она посмотрела на меня, и в ее глазах не было прежней тревожной яркости. Только усталость и какая-то новая, глубокая нежность.
— Знаешь, Артем, — она вздохнула. — Я всегда боялась, что мир причинит тебе боль. И пыталась сделать тебя удобным, понятным для него. А сегодня поняла… — она запнулась, подбирая слова. — Что мир должен постараться, чтобы стать удобным для тебя, а не наоборот. Прости меня.
— А я понял, что ты — моя мама. Не та, что будто с обложки журнала, а та, что встает горой. Это круче любого таланта.
Мы дошли до дома, и в этот раз наши вселенные не просто пересеклись. Они наконец-то синхронизировались. Она перестала видеть во мне свой неудачный проект. А я в ее яркости разглядел ту же самую защитную броню, что и у меня, только сшитую из другого материала. Мы были разными, но наша любовь, оказалось, была сделана из одного, самого прочного в мире кода — из правды и желания защитить друг друга любой ценой.