В китайском языке существует выражение «Лягушка на дне колодца» (井底之蛙 — jǐng dǐ zhī wā). Оно восходит к метафоре из трактата «Чжуан-цзы» и сегодня звучит как упрёк человеку с узким кругозором.
Но у самого Чжуан-цзы лягушка не была глупой и не заслуживала осуждения. Она служила метафорой иллюзии собственной полноты: уверенности, что твой «маленький колодец» — и есть весь мир.
Народной фантазии такая «сжатость» показалась недостаточной. Метафора обросла подробностями, как камень мхом: лягушка стала героиней, а колодец — сценой.
Вот одна из таких версий — вольная, но сохранившая дух даосской мудрости.
Она рассказывает о лягушке, жившей на дне глубокого колодца, где вода была прохладной, а тени — уютными.
Каждый день она прыгала с корня на корень, плавала в своём маленьком мире, поднимала глаза и видела: небо круглое и спокойное, размером с отверстие колодца.
Однажды мимо колодца ползла черепаха. Древняя, медлительная, с панцирем, изборождённым дождями и дорогами. Она остановилась, заглянула внутрь.
— Ты когда-нибудь видела море?
— Море? — удивилась лягушка. — Что это такое? У меня есть всё, что нужно: прохладная вода, мягкие корни, и небо — вот оно, прямо над головой. Оно такое… идеальное. Круглое. Спокойное. Зачем мне что-то ещё?
— Там, — сказала черепаха, — небо сливается с водой. Волны выше гор. Глубина — без дна. Плывёшь — и не разберёшь, где ты, а где море.
— Не может такого быть, — сказала лягушка. — Небо маленькое. Я вижу его каждый день.
— Возможно, — кивнула черепаха и, помедлив немного, будто прислушиваясь к тишине, медленно поползла прочь — туда, где горизонт не кончается — как и сам путь.
А лягушка снова подняла глаза. Небо было прежним — круглым, маленьким, знакомым.
Она прыгнула в воду. Вода была прохладной. День — тихим.
И всё — как всегда. Только теперь, иногда, ей чудилось — будто за краем колодца что-то дышит.
Или, может, это был просто ветер.
Размышления у колодца
Даосский философ Чжуан-цзы (IV в. до н.э.) в главе «Осенние воды» использовал метафору:
«Лягушка из колодца не может понять море — она ограничена своим местом».
井蛙不可以語於海者 拘於虛也
Он не смеётся над лягушкой. Он не называет её глупой. Он не требует, чтобы она вылезла. Он просто говорит:
«Ты — в колодце. Это твой мир. Он реален.
Но это ли Вселенная?»
И даосская притча — не о поиске “настоящего” моря. Она о том, что и колодец, и море — одинаково реальны, и никто не вправе сказать другому:
“Твой мир слишком мал”.
То, что мы принимаем за всю истину, — лишь отражение стен нашего колодца. Но и стены эти — не тюрьма, а уютный дизайн, в котором нам хорошо.
Каждый из нас — лягушка. Наш колодец — привычки, память, вера, привязанности. Мы смотрим вверх и видим небо — круглое, знакомое, своё.
И в этом — покой.
Но иногда — очень тихо — нам чудится:
за краем колодца что-то дышит.
И этого — достаточно.
Даосская лягушка и буддийская черепаха
Позже в индийской традиции, появилось схожее выражение — kūpamaṇḍūka («лягушка в колодце»), но с иным смыслом: здесь лягушка — символ невежества, которое нужно преодолеть. Притча становится призывом к просвещению, к расширению ума, к принятию более «истинного» взгляда.
На Западе эта версия получила широкую известность после выступления Свами Вивекананды в 1893 году, где он вывел лягушку на мировую сцену — теперь она стала символом религиозной нетерпимости. Неплохая карьера для амфибии.
Интересно, что и в Китае первоначальный даосский смысл постепенно вытеснялся буддийской этикой (I–VI вв. н.э.): акцент сместился с «принятия условия» на «преодоление невежества».
Со временем китайская идиома 井底之蛙 стала близкой к индийской kūpamaṇḍūka — лягушка в ней тоже символ невежества, подлежащего исправлению через знание или духовное усилие.
Впрочем, две традиции не спорят. Они говорят на разных языках об одном и том же: о границах нашего взгляда.
Одна предлагает принять свой колодец как дом. Другая зовёт шагнуть за его край.
И обе — по-своему мудры.
Ирония глубже: сам Чжуан-цзы, скорее всего, усмехнулся бы, увидев, как его тонкая мысль о множественности миров превратилась в упрёк «узкому уму».
Ведь для него и тот, кто называет лягушку глупой, — тоже сидит в своём колодце: колодце «просвещения».
P.P.S. Кстати, русская пословица «сытый голодного не поймёт» удивительно близка к даосской лягушке: речь не о глупости, а о том, что это разные миры. И ни один из них не «меньше» и не «больше» — они просто есть.